CC BY
234
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
УДК 821.161.1.09
Налетова Татьяна Борисовна
Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
naletova.tatiana@ yandex.ru
ТРАДИЦИИ ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ХРИСТИАНСКИЕ МОТИВЫ В РАННЕМ ТВОРЧЕСТВЕ Н.В. ГОГОЛЯ
Древнерусские литературные традиции, влияющие на христианские мотивы в раннем творчестве Н.В. Гоголя, проявляются в виде агиографической (житийной) традиции, традиции «Слова о полку Игореве», а также традиций бытовых и сатирических повестей XVII века.
Ключевые слова: агиографическая традиция, мотив «плача» и «славы», образ Русской земли, бытовые повести XVII века, сатирические повести XVII века, богородичный мотив.
аревнерусская литература и её традиции играют значительную роль в осмыслении фундаментального пласта всей рус-атуры XIX века. Безусловно, творчество Н.В. Гоголя 1830-х годов, включающее в себя сборники «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород» и петербургские повести, вбирает в себя раз-ноаспектное единство традиций древнерусской литературы. В современном литературоведении этому вопросу не уделено должного внимания, несмотря на его важность, поскольку в раннем периоде творчества Н.В. Гоголя древнерусские традиции оказывали влияние, прежде всего, на христианские мотивы, реализующиеся в художественной ткани произведений писателя.
Л.И. Сазонова, исследуя раннее творчество Н.В. Гоголя, акцентирует внимание на литературной ориентированности повестей на средневековые традиции, наделённые христианской спецификой. В статье «Средневековый мотив богородичного чуда в повести Н.В. Гоголя "Портрет"» она отмечает: «Средние века привлекали Гоголя как христианского писателя-моралиста, поэтому при анализе его творчества нельзя не учитывать направленность его взгляда на литературу и культуру, идущую из глубины веков» [10, с. 79]. На наш взгляд, средневековые мотивы повестей Гоголя неразрывно связаны с древнерусскими.
В гоголевской повести «Ночь перед Рождеством» ярко прослеживается агиографическая (житийная) или патериковая традиция. Житийные элементы проявляются в образе Вакулы - кузнеца, воплощающего собой христианскую добродетель. Представление христианской добродетели занимает центральное место во всех житиях и патериках. Не случайно исследователь древнерусской литературы В.В. Кусков отмечает: «В центре жития - идеальный христианский герой, следующий в своей жизни Христу» [6, с. 33].
Разновидностью агиографической литературы являются Патерики (Отечники), в которых (в отличие от жития) давалось не всё жизнеописание главного героя (чаще всего монаха), а лишь наиболее важные, с точки зрения их святости, подвиги и со-
бытия. Особый акцент делался на успешную борьбу главного героя с демонами. Примечательно, что «присущая целому ряду патериковых рассказов занимательность, сюжетность повествования, сочетание наивной фантастики с бытовыми эпизодами привлекали внимание читателей» [6, с. 34]. Специфика патериковой прозы, включающая в себя содержание устных слухов, преданий и других жанров восточнославянского фольклора, а также элементы религиозных сентенций, молитвы и описания чудес и видений, на наш взгляд, близка этой гоголевской повести. Благочестие Вакулы, его вера в Бога, его соблюдение поста и церковное покаяние, его способность комично провести чёрта, а также при помощи живописи осмеять его -всё это отражает патериковую традицию в раннем творчестве Гоголя.
Схожа в этом отношении с «Ночью перед Рождеством» петербургская повесть «Портрет». В ней показаны в сопоставительном плане судьбы художников, один из которых, предав свой талант и став модным живописцем, посвятил себя служению золоту и нечистому, другой, иконописец - Богу. В первой части произведения разрабатывается тема дьявольского искушения, погубившего талант, а во второй описывается, каким образом другому герою, автору дьявольского портрета, удалось преодолеть искушение и обрести путь к спасению.
Главный герой второй части - иконописец -получил от церкви заказ изобразить «духа тьмы». В размышлениях о том, как нарисовать дьявола, иконописцу пришел на ум облик «страшного ростовщика», который не преминул явиться во плоти и заказать свой портрет. Работа над дьявольским портретом была великим испытанием для художника, поэтому портрет остался не окончен. Находясь дома у мастера, художественное творение оказало свое разрушительное воздействие на жизнь своего владельца (характер живописца изменился, он стал завистлив к ученикам, работы его утратили святость, его преследовали несчастья и внезапные смерти - жены, дочери и малолетнего сына). Прозрев в случившемся кару небесную, главный герой, чтобы искупить свой грех, удалился в уединенную
© Налетова Т.Б., 2014
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова № 4, 2014
129
обитель и только здесь начал обретать душевный покой. Но, даже находясь в монастыре, еще долгое время он считал невозможным для себя приступить к написанию заказанного настоятелем «главного образа в церковь». В пустыни на протяжении нескольких лет постом и молитвой он укреплял свое тело и душу, готовя себя к духовному подвигу, сидел за работой целый год (в противоположность первому главному герою Гоголя Чарткову), и, наконец, смог создать истинное произведение искусства, исполненное святости. В отличие от им же написанного портрета ростовщика, на картине Рождества Иисуса «святая, высшая сила водила» его кистью и «благословенье небес почило» на его труде [5, с. 125]. Исследуя повесть, Л.И. Сазонова обращает особое внимание на этот момент, указывая на его связь с мотивами богородичного чуда: «Произошло богородичное чудо: художник обрел спасение» [10, с. 81]. В повести ярко прослеживается древнерусская традиция божественного предназначения искусства и душевной чистоты его автора - творца, поэтому спасение души героем найдено благодаря её очищению путём самоотречения, строгого поста и молитвы. Нравственно очистившись, художник создаёт истинно божественное произведение, поскольку, по Гоголю, настоящее произведение может создать человек духовный. Эта авторская интенция, на наш взгляд, совпадает с древнерусскими агиографическими традициями. Подобно героям житийной литературы, гоголевский иконописец проходит путь нравственного очищения.
Кроме того, в повести прослеживается связь с традициями литературы XVII века об иконописцах, где важнейшим аспектом, как отмечает Л.И. Сазонова, является «...житие мастера, его "совесть", которая ставилась в зависимость от "чистоты" веры. Отсюда же особое внимание в Новое время и к тем текстам, которые возвышали иконописца, требуя от него святости, в частности к появившемуся во второй половине XVII в. "Сказанию о святых иконописцах".» [10, с. 80].
Определённая соотнесенность повести «Портрет» с древнерусской христианской традицией пока не привлекала должного внимания, хотя еще в начале XX века поэт и литературный критик И.Ф. Анненский сделал краткое замечание: «И как нарочно Гоголь написал её в манере пролога или минеи!» [2, с. 16].
Вторая важная древнерусская традиция, на наш взгляд, прослеживается в повести «Тарас Бульба», в которой замечаются литературные параллели с историческими воинскими повестями, ярко отражающими военную тему в религиозном аспекте, а также со «Словом о полку Игореве».
В основе гоголевской повести лежит некая историческая эпоха. Но Н.В. Гоголь на страницах произведения, несмотря на вымышленность геро-
ев, хотел запечатлеть Запорожскую Сечь со всеми её стремлениями к свободной жизни, которой гордится запорожец. Воинские повести также не равны по степени реальности. «Одни из них отражают действительные факты с сохранением деталей, другие дают лишь сочиненную картину, лишенную действительных черт события. Есть и смешанный тип повестей, средний между приведенными характерными крайностями...» [9, с. 377].
Традиция «Слова о полку Игореве» в повести «Тарас Бульба» Н.В. Гоголя заключается в сюжетном мотиве военного похода за веру христианскую и святую Русь, представляющем собой важнейший концепт этих произведений. Так, на страницах древнерусского памятника мы читаем: князь Игорь «.исполнившись ратного духа, навел свои храбрые полки на землю Половецкую за землю Русскую» [12, с. 64]. В «Слове о полку Игореве» главенствует призыв к единению русских земель против половцев, являющихся носителями языческой нехристианской веры. В «Тарасе Бульбе» этого нет, но, на наш взгляд, сюжетный христианский мотив обоих произведений схож. В «Слове о полку Игореве» религиозные представления соединились в его идейном содержании с древним культом земли, который также в какой-то мере отразился на идейной стороне гоголевской повести. Образ Русской земли в древнерусском памятнике очень важен. Не случайно в «Слове.» многократно повторяется фраза: «О Русская земля!...» [12, с. 60], принадлежащая как автору, так и главным героям.
На страницах повести «Тарас Бульба» весьма частотен образ Русской земли в последних речах запорожцев, умирающих в смертельном бое за веру и за Русь. Так, смертельно раненый Бовдюг собрал «весь дух свой и сказал: «Не жаль расставаться со светом. Дай Бог и всякому такой кончины! Пусть же славится до конца века Русская земля!» [4, с. 122]. Куренной атаман Балабан, почуяв предсмертные муки, тихо сказал: «Сдаётся мне, паны-браты, умираю хорошею смертью: семерых изрубил, девятерых копьём исколол. Истоптал конём вдоволь, а уж не припомню, скольких достал пулею. Пусть же цветёт вечно Русская земля!..» [4 , с. 123]. Аналогичной была предсмертная речь козака Кукубенка: «.Пусть же после нас живут ещё лучшие, чем мы и красуется вечно любимая Христом Русская земля!» [4, с. 123]. Такая закономерность в художественной ткани произведения не случайна, поскольку за счёт неё реализуется романтический аспект товарищеского единения запорожцев против ляхов-католиков за Русскую землю. Идейная концепция рассматриваемого эпизода гоголевской повести «Тарас Бульба» заключается в борьбе и за христианскую (православную) веру, символом которой является святая Русская земля. Примечательно, что смерть за Родину была весьма почётной для запорожца, поскольку вся его жизнь
Традиции древнерусской литературы и христианские мотивы в раннем творчестве Н.В. Гоголя
была посвящена борьбе за Русь и православную веру. Не случайно в повести мы можем наблюдать следующие высказывания повествователя: «...И вылетела молодая душа. Подняли её ангелы под руки и понесли к небесам. Хорошо ему будет там. "Садись, Кукубенко, одесную меня! - скажет ему Христос, - ты не изменил товариществу, бесчестного дела не сделал, не выдал в беде человека, хранил и сберегал мою церковь"» [4, с. 123].
Важно отметить в гоголевской повести и «отеческое» слово Тараса Бульбы о товариществе. Здесь, на наш взгляд, можно увидеть литературные параллели с «золотым» словом Святослава в «Слове о полку Игореве», где киевский князь призывает князей к примирению, единению и братолюбию. В древнерусском памятнике мы читаем: «Тогда великий Святослав изронил золотое слово, со слезами смешанное, и сказал: <...> Вступите, князья, в золотое стремя за обиду нашего времени, за землю Русскую, за раны Игоря, храброго Святославича!..» (курсив наш - Т.Н.) [12, с. 68].
Аналогичны гоголевские интенции в речи Тараса о товариществе: «Хочется мне вам сказать, панове, что такое есть наше товарищество. Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: <.> и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода <...> Всё взяли бу-сурманы, всё пропало. Только остались мы, сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, сирая, так же как и мы, земля наша! Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чём стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества!..» (курсив наш - Т.Н.) [4, с. 116]. Подобно Святославу, Тарас призывает казаков к борьбе за Русскую землю и «обиду своего времени». Несмотря на то, что «золотое» слово Святослава было произнесено в Киеве, воздействие его речи аналогично воздействию речи Бульбы. Так, Д. С. Лихачёв отмечает: «Неподвижен великий князь Святослав Киевский, но его "золотое слово" обращено с Киева "на горах", где он сидит, ко всем русским князьям и обходит по кругу всех русских князей по границам Руси. Движется не он, но зато движется все вокруг него. Он господствует над движением русских князей, управляет их движением.» [7, с. 22].
Достаточно явственно прослеживается в повести «Тарас Бульба» мотив «плача» и «славы», столь характерный для «Слова о полку Игореве» и отмеченный в древнерусском литературном памятнике Д.С. Лихачёвым: «"Плачи" и "славы" автор "Слова." буквально приводит в своем произведении, им же он больше всего следует в своем изложении. "Плачи" автор "Слова." упоминает не менее пяти раз: плач Ярославны, плач жен русских воинов, падших в походе Игоря, плач матери Ростислава. Плачи же имеет в виду автор "Слова." тогда, когда говорит о стонах Киева и Чернигова и всей Русской земли после похода Игоря.» [8, с. 311].
В «Тарасе Бульбе» мотив «плача» выражен в эпизоде прощания матери с сыновьями Остапом и Ан-дрием. Элементы «плача» прослеживаются также в авторских причитаниях и сетованиях по поводу предательства Андрия.
Мотив ославления или «славы» главных героев можно проследить в эпизодах борьбы и сражений казаков с ляхами. Нередко для этого автором в текст вводятся поэтические фольклорные элементы и образы (что также, на наш взгляд, сближает «Тараса Бульбу» со «Словом.»): «Как плавающий в небе ястреб, давши много кругов сильными крылами, вдруг останавливается распластанный на одном месте и бьёт оттуда стрелой на раскричавшегося у самой дороги самца - перепела, - так Тарасов сын, Остап, налетел вдруг на хорунжего.» [4, с. 103].
Сходство мотивов и образов в рассматриваемых произведениях прослеживается достаточно ярко. Сам факт влияния «Слова о полку Игореве» на гоголевское творчество, как отмечал О.В. Тво-рогов, «.не вызывает сомнения, как неоспорим и интерес писателя к памятнику древнерусской литературы» [11, с. 33].
Третья важнейшая древнерусская традиция, на наш взгляд, проявляется в повести «Вий». В художественной ткани произведения можно выделить элементы традиции демократической сатиры XVII века, содержащей антиклерикальную тематику. В гоголевской повести ярко представлен далеко не благочестивый быт семинаристов и бурсаков -представителей православного духовенства, для которых практически нормой жизни стали пьянство и разгул, воплощающие собой нравственное падение представителей христианской церкви.
В русской литературе XVII века «ярким обличительным документом, изображающим быт и нравы монашества, является «Калязинская челобитная» [6, с. 241]. В.П. Адрианова - Перетц в статье «Сатирическая литература [второй половины XVII в.]» пишет: «"Калязинская челобитная" осталась надолго лучшим реалистическим изображением монастырского разгула» [1, с. 203]. В.В. Кусков отмечает: «Повесть показывает несоответствие жизненной практики монашества требованиям монастырского устава. Нормой жизни иноков стало пьянство, чревоугодие и разврат, а не пост и молитва» [6, с.241]. На страницах сатирической повести мы читаем: «А коли мы, богомольцы твои, за правилом к вечеру утрудимся, до полуночи у пивного ведра засидимся и на утро встать не можем.»[13, с.458]. Аналогичен быт бурсаков в повести Гоголя. Не соблюдая законов церковного канона и беспричинно бражничая, Хома Брут тем самым совершает греховное дело. Хома перед тем, как явиться в церковь, не забывал «подкрепить себя доброю кружкой горелки» [4, с. 180], а перед третьей (и последней ночью в церкви) вытянул
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 4, 2014
131
«немного не полведра» (сивухи), так что «... пустился среди двора на расчищенном месте отплясывать тропака» [4, с. 189].
В гоголевской повести «Вечер накануне Ивана Купала» ярко прослеживаются элементы бытовых повестей XVII века, в частности, «Повести о Горе и Злочастии» и «Повести о Савве Грудцыне». Это четвёртая древнерусская традиция, которую мы выделили в гоголевском творчестве раннего периода. Обратимся к тексту «Повести о Горе и Злочастии». Как отмечает В.В. Кусков, «Идя с Молодцем «под руку», Горе «научает» его «богато жить - уби-ти и ограбить». Это и заставляет Молодца вспомнить «спасенный путь» и уйти в монастырь. Для героя и автора повести монастырь является отнюдь не идеалом праведной жизни, а последней возможностью спастись от своей злочастной доли» [6, с. 232]. Аналогичен финал «Повести о Савве Груд-цыне». В последней части повести описывается болезнь Саввы. В этих «бесовских мучениях» нетрудно обнаружить характерные признаки падучей болезни. А «развязка повести связана с традиционным мотивом «чудес» Богородичных икон: Богородица своим заступничеством избавляет Савву от бесовских мучений, взяв предварительно с него обет уйти в монастырь. Савва становится монахом» [6 , с. 235].
Нетрудно провести литературную параллель между рассматриваемыми бытовыми повестями XVII века и произведением Н.В. Гоголя «Вечер накануне Ивана Купала».
Во-первых, в «Вечере накануне Ивана Купала» можно отметить традиционный, характерный для повестей XVII века, мотив ухода в монастырь, как единственно верного пути к спасению души. «Пидорка дала обет идти на богомолье <.> приехавший из Киева козак сказал, что видел в лавре монахиню, всю высохшую, как скелет, и беспрестанно молящуюся, в которой земляки, по всем приметам, узнали Пидорку...» [3, с. 52]. Примечательно, что в бытовых повестях в монастырь ушли главные герои (Молодец и Савва Грудцын), а у Гоголя - возлюбленная главного героя. Таким образом, в творчестве писателя традиционный мотив трансформируется. Гоголевские интенции заключаются в том, что не будет спасения герою, совершившему убийство «невинного младенца». Убив Ивася, Петрусь уничтожает свою собственную душу. Заметим, что у Петра, как и у Саввы Груд-цына, появились признаки «бесовской» болезни: «Бешенство овладевает им; как полоумный, грызёт и кусает себе руки и в досаде рвёт клоками волоса <...> и снова бешенство, и снова мука...» [3, с. 51]. Но нет спасения этому гоголевскому герою. Во-вторых, в повести прослеживается мотив «чудес» Богородичных икон, выделенный В.В. Кусковым в «Повести о Савве Грудцыне» [6, с. 235]. Пидорка в монастырь пришла пешком и «.принесла оклад
к иконе Божьей матери, исцвеченный такими яркими камнями, что все зажмуривались, на него глядя» [3, с.52]. Эту художественную деталь, на наш взгляд, Н.В. Гоголь использовал неслучайно, поскольку она несёт особую смысловую нагрузку. Уйдя в монастырь и преподнеся драгоценный дар иконе пресвятой Богородицы, жена Петра обрела духовную защиту Божьей матери, что является символичным и традиционным в литературе XVII века. В-третьих, образ Басаврюка в гоголевской повести также может вести свои корни из бытовых повестей XVII века. Исследуя и сопоставляя «Повесть о Савве Грудцыне» и «Повесть о Горе и Злочастии», В.В. Кусков отмечает: «Вводится в повесть и средневековый мотив союза человека с дьяволом: в порыве любовной скорби Савва взывает к помощи дьявола, и тот не замедлил явиться на его зов в образе юноши. Идейно-художественная функция образа беса в повести близка функции Горя в «Повести о Горе и Злочастии» [6, с. 234]. Действительно, нельзя не согласиться со справедливым замечанием исследователя, поскольку средневековый мотив союза человека с дьяволом, весьма частотный в фольклоре и литературе, имеет разнообразные вариации. Таковым союзом в повести Н. В. Гоголя является сделка Петра Безродного и Басаврюка, художественная функция которого, на наш взгляд, близка к функции его предшественников в древнерусской литературе - «беса в образе юноши» в «Повести о Савве Грудцыне» и Горем в «Повести о Горе и Злочастии», ведущих главных героев к грехопадению.
Таким образом, древнерусские литературные традиции, влияющие на христианские мотивы в раннем творчестве Н.В. Гоголя, проявляются в виде агиографической (житийной) традиции, традиции «Слова о полку Игореве», а также традиций бытовых и сатирических повестей XVII века.
Библиографический список
1. Адрианова-Перетц В.П. Сатирическая литература [второй половины XVII в.] // История русской литературы: В 10 т. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941-1956. Т. II. Ч. 2. - 1948. - С. 187-206. [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://feb-web.ru/feb/irl/iЮ/i22/i22-1872.htm (дата обращения: 27.07.2012)
2. Анненский И.Ф. Книги отражений. - М.: Наука, 1979. - С. 6-20.
3. Гоголь Н.В. Собр. соч. в 6 т. - М.: Худ. лит, 1952. - Т I. - 352 с.
4. Гоголь Н.В. Собр. соч. в 6 т. - М.: Худ. лит, 1952. - Т II. - 340 с.
5. Гоголь Н.В. Собр. соч. в 6 т. - М.: , Худ. лит, 1952. - Т III. - 320 с.
6. Кусков В.В. История древнерусской литературы: учеб. для филол. спец. ун-тов. - 4-е изд. - М: Высшая школа, 1982. - 296 с.
Лермонтовские зачины: строфика, метрика и синтаксис
7. ЛихачевД.С. Литература эпохи «Слова о полку Игореве» (Памятники литературы Древней Руси. XII век. - М., 1980. - С. 5-22) [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.philology. ru/literature2/likhachov-80.htm. (дата обращения -27.07.2012)
8. Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и особенности русской средневековой литературы: Слово о полку Игореве - памятник XII века. - М.; Л., 1962. - С. 300-320) [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www. philology.ru/literature/ literature2/likhachov-62,htm (дата обращения 27.07.2012)
9. Орлов А.С., Шамбинаго С.К. Слово о полку Игореве [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.philology.ru/literature2/orlov-shambinago-41.htm (дата обращения 27.07.2012)
10. Сазонова Л.И. Средневековый мотив богородичного чуда в повести Н.В.Гоголя «Портрет» // Славяноведение. - 2010. - № 2. - С. 79-87 [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.
imli.ru/PDF/Sazonova-Portret.pdf (дата обращения 27.07.2012)
11. Творогов О.В. Гоголь Николай Васильевич // Энциклопедия «Слова о полку Игореве»: [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://feb-web. ru/feb/slovenc/es/es2/es2-0322.htm (дата обращения 27.07.2012)
12. Слово о полку Игореве // Хрестоматия по древней русской литературе И-КУП века / сост. Н.К. Гудзий. - М.: Аспект - Пресс, 2002 - С. 58-71.
13. Список с челобитной Колязина монастыря // Хрестоматия по древней русской литературе XI-XVII века / сост. Н.К. Гудзий. - М.: Аспект -Пресс, 2002 - С. 456-459.
14. Повесть о Горе и Злочастии // Хрестоматия по древней русской литературе XI-XVII века / сост. Н.К. Гудзий. - М.: Аспект - Пресс, 2002 -С. 386-396.
15. Повесть о Савве Грудцыне // Хрестоматия по древней русской литературе XI-XVII века / сост. Н.К. Гудзий. - М.: Аспект - Пресс, 2002 - С. 400-425.
УДК 821.161.1.09
Патроева Наталья Викторовна
доктор филологических наук, профессор Петрозаводский государственный университет, г. Петрозаводск
nvpatr@list.ru
ЛЕРМОНТОВСКИЕ ЗАЧИНЫ: СТРОФИКА, МЕТРИКА И СИНТАКСИС
В статье представлен анализ композиционных начал (зачинов) стихотворений М.Ю. Лермонтова с точки зрения их строфической либо астрофической организации, метрической схемы и синтаксического строения. Наблюдения над лермонтовскими интродукциями позволяют прийти к заключению о том, что наиболее частой формой зачина оказывается ямбический четырехстопный катрен, совпадающий по своим границам со сложным бессоюзным предложением.
Ключевые слова: зачин, строфика, метрика, поэтический синтаксис.
Зачин (в других терминах: начало, интродукция, экспозиция, вступление, завязка) -первый элемент обычной для лирического текста трехчастной композиции, описанной в работах Б.В Томашевского [9] и В.Е. Холшевнико-ва [10]. Вопрос о границах зачина - проблема, пока не нашедшая решения в работах литературоведов (лирическая композиция - вообще мало разработанная область теоретической поэтики). В.С. Баев-ский, например, предлагает интерпретацию зачина в объеме только первой строки текста [1, с. 22], часто заменяющей в лирике отсутствующее заглавие. В.Е. Холшевников же настаивает, что при определении границ интродукции важно учитывать «не количество стихов», саму «функцию лирического зачина» [11, с. 10]. Р. А. Евсеева отмечает, что решающую роль в проблеме выделения зачина играет «содержательная, смысловая завершенность начальных строк стихотворения, определенная степень законченности начального образа, который, появляясь в зачине, дополняется, детализируется, обрастает новыми значениями в разработке и обоб-
щается в концовке посредством известных поэтических приемов и средств» [5, с. 47].
Безусловно, решение вопроса о протяженности и правой границе зачина нуждается в синтаксическом обосновании. Вполне очевидна опосре-дованность процедуры вычленения зачина также анализом синтаксического устройства, графики (пауз-пробелов), строфики и метрики лирического текста.
Цель предлагаемой вниманию уважаемого читателя работы - анализ зачинов в лирике М.Ю. Лермонтова с точки зрения их строфической, метрической и синтаксической организации. Материалом исследования служат тексты 253 стихотворений М.Ю. Лермонтова 1828-1841 гг.
Известный историк русского литературного языка Л.А. Булаховский отмечал, что «переход к «романтическим» размерам и новые излюбленные виды рифмовки единицей стихотворного выражения сделали строфу» [2, с. 276]. Строфически организованные стихотворения М.Ю. Лермонтова составляют немногим более половины его лири-
© Патроева Н.В., 2014
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова № 4, 2014
133
