CC BY
89
УДК 330.106: 1
А.Н. Сорочайкин* ТОТАЛЬНОСТЬ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ПРИНЦИПА ИЛИ ВНЕЭКОНОМИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ?
В статье представлено понимание взаимосвязи философии экономики с современной экономической теорией с учетом как экономического принципа, так и внеэкономических факторов.
Ключевые слова: философия экономики, экономический принцип, рациональность, Homo economicus, экономическая теория.
Вопрос о предмете специфически философского анализа экономики и проблема взаимосвязей философии экономики с современной экономической теорией отсылает исследователя к важной оппозиции: «философия хозяйства» — «философия экономики».
Проект философии хозяйства как «этической экономии» предлагает немецкий философ П. Коз-ловски. Любая хозяйственная деятельность не есть некое автономное, замкнутое целое, она всегда в той или иной степени нагружена социокультурными, этическими и религиозными детерминантами — такова основная предпосылка теории Коз-ловски. По мнению немецкого философа, экономическая деятельность «трансцендирует в этику, а этика — в религию» [1, с. 46]. Нужно заметить, что в своих исследованиях автор «этической экономии» опирается на традиции немецкой исторической школы в политической экономии, согласно идеям которой экономический анализ невозможен без учета целостного культурно-этического контекста экономической деятельности. Задача экономической теории в этом случае видится в создании целостной «теории народного хозяйства». По мнению главы исторической школы Г. Шмол-лера, теория народного хозяйства должна быть прежде всего наукой о человеке, то есть исторически и этически ориентированной «наукой о духе» [2, с. 20].
При таком подходе хозяйственный порядок мыслится как опирающийся на духовно-нравственное сознание народа, который при этом понимается не как совокупность индивидов, преследующих свои экономические интересы, а как целостный субъект «хозяйства», объединенный внутренними морально-психологическими связями.
Данная концепция «хозяйства» и соответствующее понимание характера экономической науки определяет весьма естественное поле для «философии хозяйства». Собственно говоря, между целостной экономической «теорией хозяйства» и
«философией хозяйства» нет какой-то четкой границы. Философия здесь надстраивается над теорией хозяйства, вовлекая в свой анализ более общие этические, духовные и религиозные основания и факторы национальной хозяйственной жизни.
Поэтому мы можем утверждать, что — при всей своей бесспорной оригинальности — в очерченную парадигму в целом укладывается и «философия хозяйства» С.Н. Булгакова [3]. Нужно отметить, что после отхода от первоначального увлечения марксизмом, отечественный мыслитель в основном ориентировался именно на немецкую историческую школу. Заметное влияние, в частности, оказала на него известная работа М. Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» [4]. Дело в том, что поворот к православию в сочетании с его тогдашними профессиональными интересами подводил С.Н. Булгакова к той же проблеме, которой занимался М. Вебер, — влиянию религиозной этики на хозяйственное поведение человека. Воздействие идей Вебера, Зомбарта и других представителей немецкой исторической школы особенно заметно в принципиально важной статье С.Н. Булгакова «Народное хозяйство и религиозная личность» [5], посвященной данной проблематике.
В своих размышлениях Булгаков приходит к заключению, что «если личность, играющая роль фактора экономического развития, развивается под определяющим влиянием своих этических и религиозных убеждений, то, стало быть, и то или иное религиозное самоопределение личности и вообще религия, как оказывающая влияние на все области жизни, также относятся к числу важных факторов народного хозяйства» [5, с. 367].
Размышления русского философа, как и концепции немецких теоретиков «национального хозяйства», имеют одну общую предпосылку. Речь идет о глубокой убежденности в том, что хозяйство есть некое органическое целое, не сводимое к простой сумме хозяйственных актов отдельных
* © Сорочайкин А.Н., 2012
Сорочайкин Андрей Никонович (san_27@inbox.ru), кафедра экономики города и муниципального управления Самарского государственного университета, 443011, Российская Федерация, г. Самара, ул. Акад. Павлова, 1.
индивидов и потому имеющее свою надиндиви-дуальную логику. Как отмечал Булгаков, чтобы эти отдельные субъективные действия вообще стали возможны, целостное хозяйство как таковое уже должно было априори существовать в своих основных структурных моментах. В целом проблема хозяйства ставится у него в троякой перспективе: «научно-эмпирической», «трансцендентально-критической» и «метафизической». «Такой способ рассмотрения <...> подсказывается самым существом дела. Ибо то, что в области эмпирической составляет предмет “ опыта”, — бытийными своими корнями уходит в метафизическую землю» [3, с. 50]. Здесь угадывается влияние отечественной философской традиции, идущей от
B.С. Соловьева, согласно которому целью философии является достижение единого синтетического знания, соединяющего в себе религиозное, научное и философское познание.
Нетрудно заметить, что некоторые идеи
C.Н. Булгакова идут вразрез с принимаемыми современной экономической наукой теориями, однако многие из них весьма интересны и оригинальны. В частности, богатство, согласно идеям русского мыслителя, является условием свободы человека и необходимым фундаментом проявления скрытых в нем творческих сил, накопление же и обращение его в форме капитала считается бессмысленным и бесцельным с точки зрения высших ценностей. Труд для Булгакова есть не что иное, как выражение изначальной связи материального и духовного начал в человеке, поддерживаемой в соответствии с христианской заповедью трудиться. Творческие силы отдельного человека и всего народа в целом реализуются в трудовой деятельности, которая является одновременно и творческим актом, и проявлением необходимости. Кроме того, весь мир, по Булгакову, представляет собой одно единое хозяйство, а субъектом хозяйственной деятельности при этом является все человечество [6].
Бросается в глаза непривычная для современной философии экономики широта замыслов и намерений автора «Философии хозяйства». Так, например, в философской части своей концепции он стремился «во-первых, заметить в политэкономии философский аспект, выделить и подвергнуть критическому рассмотрению вклад политической экономии в становление философии хозяйства и одновременно в ее же отрицание; во-вторых, исследовать исходные методологические и мировоззренческие позиции политэкономии, ее аксиоматику, с тем чтобы выявить реальные возможности и невозможности политической экономии, ее историческую, познавательную и практическую роль; в-третьих, наметить возможность выхода политической экономии из механико-материалистического тупика на простор широкого и
масштабного философствования, т. е. превращения политической экономии в действительно целостную философию хозяйства или, по крайней мере, в ее органическую составную часть» [3, с. 155-156].
В целом за размышлениями Булгакова легко угадываются их «идеологические» основания -стремление подчинить политическую экономию как науку этическим принципам христианской религии. Такие презумпции, выходящие за пределы чисто научного интереса, не могли не привести автора к критической и весьма радикальной переоценке современных ему экономических теорий. Переоценка закономерно повлекла за собой отказ от господствовавшей тогда экономической философии, центральной проблематикой которой был рост материального богатства и способы его достижения. Соединение в одной концепции экономической теории Маркса с этикой Канта, характерное для многих современных Булгакову ученых, также оценивалось русским философом весьма негативно как проявление материализма, «бента-мизма» и позитивизма.
Однако слишком радикальное, на наш взгляд, противопоставление друг другу духовных ценностей труда и индивидуалистского расчета в экономической практике приводило С.Н. Булгакова (как и сторонников «философии хозяйства» вообще) к необоснованному отрицанию философской состоятельности экономической теории как таковой. В частности, холистские позиции в трактовке экономических процессов как органически-це-лостного «хозяйства» привели самого Булгакова к игнорированию современных ему новых направлений в экономической науке - маржинализма и теории предельной полезности. Рационально ориентированному в своей деятельности, рассчитывающему и максимизирующему свою полезность индивиду, стоящему в центре этих теорий, попросту не было места в системе ценностей, лежащей в основе философии хозяйства.
Принципиальным расхождениям между отечественной «философией хозяйства» и экономической теорией Запада - расхождениям в методологии, проблематике, в способах постановки проблем и в ценностных предпосылках - есть еще одно, историческое объяснение. Дело в том, что концептуальные сдвиги в мировой экономической науке и связанные с этим теории были мало известны и потому с трудом воспринимались российской интеллектуальной элитой, в области политэкономии ориентированной на марксизм (а позднее — на идеи немецкой исторической школы). Именно консервативный и избирательный интерес лишь к этим двум направлениям западной экономической мысли постепенно приводил приверженцев отечественной «философии хозяйства» к существованию в замкнутой, изолированной интеллектуальной среде.
Такое положение дел стало объектом внимания ряда видных отечественных мыслителей начала ХХ века. С.Л. Франк, критически обозревая несостоявшуюся рецепцию европейской политэкономии в современной ему России, отмечает, что для большинства отечественных ученых появление новых экономических концепций в течение 20—30 лет оставалось практически незамеченным. Франк приводит и главную причину такого запаздывания: все эти теории не укладывались в раз и навсегда принятую марксистскую концептуальную модель объяснения социально-экономической реальности. В этой связи философ называет экономические учения Менгера, Бем-Бавер-ка, Джевонса, Маршалла и др. «Если имена эти и упоминаются в нашей журнальной литературе, то только для того, чтобы послать по их адресу резкие упреки в “ отсталости” и “ буржуазности”» [7, гл. 11—111].
Что же касается современного положения дел в философии хозяйства, то здесь обращает на себя внимание плюралистичность и сосуществование самых разных точек зрения на предмет, метод и методологический статус данного направления. Так, например, касательно отечественной его ветви на Третьем Российском философском конгрессе (где впервые была выделена специальная секция «Философия хозяйства» [8, с. 225—245]), некоторые исследователи, ссылаясь на работу
С.Н. Булгакова «Философия хозяйства», подчеркивали ее особое положение в нашей стране. Своеобразие этого направления ученые видят в том, что, обладая значительным философским потенциалом, оно является перспективной современной альтернативой марксистской методологии.
В целом же, как показывают материалы конгресса, сейчас эта область философии трактуется и как современный вариант политической экономии (противостоящей экономикс), и как междисциплинарное знание, развивающееся на стыке экономической теории и философии, и как особая философская дисциплина (наряду с философией истории, религии, права и т. п.), и как особое обобщающее знание, для которого характерно не столько описание хозяйственного бытия, сколько раскрытие его экзистенциально-мировоззренческих оснований, и, наконец, как философская методология экономической теории.
При всем многообразии точек зрения на место и предмет «философии хозяйства» можно выделить несколько общих, инвариантных черт и философских предпосылок этого направления.
Прежде всего, здесь нужно говорить о (1) хо-листском понимании «хозяйства», в соответствии с которым экономическая среда интерпретируется как целостный, единый живой организм. Более того, идею целостности сторонники этого течения проецируют далеко за пределы сугубо эконо-
мической сферы, используя ее как модель для объяснения любых форм человеческой деятельности как таковой. Отсюда явно сформулированные претензии философии хозяйства на (2) универсальность. В результате в рамках этой школы сформировалась достаточно жесткая оппозиция: «философия хозяйства» — «экономическая теория». Экономика рассматривается в этой концепции как всего лишь одна из форм более общего образования — хозяйства, поэтому значение чисто научной методологии, применяемой экономической теорией (экономикс), приверженцами данной школы признается с существенными оговорками [2, с. 25—26].
Об этом достаточно ясно пишет один из современных сторонников подобной философии хозяйства: «На смену политической экономии приходит экономическая теория, версия которой положена в основу стандартного курса по “экономике”, предметом которой является изучение использования людьми ограниченных ресурсов для производства благ и распределения их посредством обмена между членами общества с целью дальнейшего распределения этих благ. “ Экономикс” не предполагает выделения особой сферы деятельности человека, которая отражалась бы в рамках экономической теории. Таким образом, философия хозяйства теряет предметные основания в сфере экономического знания и становится одним из направлений в философии» [9, с. 16].
Закономерным следствием такой позиции становится отрицание «философией хозяйства» собственно философского потенциала экономической теории. В XIX веке это выражалось в противостоянии немецкой исторической школы и британской «абстрактной и неисторической» политической экономии, а затем и маржинализма К. Мен-гера (знаменитый «спор о методе»), в XX веке — в неприятии представителями отечественной традиции философии хозяйства и «этической экономии» современной экономической теории (экономикс).
Однако, на наш взгляд, современная экономическая теория заслуживает того, чтобы «философия экономики» обратила на нее более пристальное внимание. Нельзя отрицать существование определенных взаимосвязей между некоторыми экономическими теориями и собственно философскими идеями и учениями.
Речь идет главным образом о теории предельной полезности, кроме того — о школе, которую Булгаков называет «бентамизмом» (классическая политическая экономия), и, наконец, о современной неоклассической экономической теории. В этой связи можно вспомнить трактат А. Смита, написанный им до своего знаменитого экономического труда. Центральные идеи и представления этого трактата, «Теории нравственных чувств»
[10], в переработанном виде оказываются инкорпорированы в его экономическую теорию. При непредубежденном подходе к утилитаризму И. Бентама становится очевидным его вклад в этику, политическую философию и, более опосредованно, в экономическую науку. Позитивист Дж. Милль был автором фундаментального труда по политической экономии и одновременно многочисленных работ по логике, социальной философии, этике.
Другими словами, якобы лишенные с точки зрения « философии хозяйства» глубокого философского значения экономические направления на деле оказываются помещены в широкий философский контекст.
Более сложным и неясным является вопрос о взаимоотношении философии и доминирующих течений экономической науки в ХХ веке. Как отмечалось, распространенной является точка зрения, что современная экономическая теория дистанцировалась от философии и других социальных наук, что она превратилась во вполне самодостаточную чистую теорию. Действительно, после Джевонса, Вальраса, Менгера, Маршалла экономика во многом стала развиваться в сторону абстрактной математизированной дисциплины ( хотя тенденцию к ее математизации нельзя преувеличивать, есть направления, например, австрийская школа, кейнсианство, неоинституционализм, в которых математические модели применяются весьма умеренно или не применяются вовсе). Однако современная экономическая теория все же не является чистой и замкнутой в себе областью знания. И в XX столетии в ней присутствует достаточное количество собственно философских и иных социальных аспектов. Правда, при этом нужно учитывать, что философия эта существенно иного типа, чем та, на которую ориентировались немецкие и русские экономисты XIX — начала ХХ в., Даже те, кто обвиняет экономикс в следовании неопозитивизму или прагматизму, не должны забывать, что это также философские течения и концепции. Они, конечно, отличаются от классической философии — от учений Канта или Гегеля, на которые ориентировались ученые прошлого века, но это вовсе не повод объявлять их нефилософскими. Следует добавить, что далеко не все представители современной экономической науки разделяли или разделяют позитивистские методологические установки (см. подр.: [2; 6; 11]).
Например, если обратиться к австрийской экономической школе от К. Менгера до Ф. Хайека, то большинство ее представителей сами писали философские или методологические работы, которые нельзя однозначно отнести к позитивизму. Л. Мизес, к примеру, критиковал позитивизм и, как уже выше отмечалось, предложил проект прак-
сеологии — социально-философской теории человеческих действий. Ф. Хайек разработал оригинальную эволюционную концепцию социальных институтов, он также является автором многочисленных работ по политической философии и истории социальных учений. В теории Кейнса, в неоклассической концепции рациональности, в методологических работах М. Фридмена и в его произведениях о взаимосвязи политической и экономической свободы ясно видны существенные философские и социально-гуманитарные аспекты экономического знания. Поэтому тезис о том, что в отличие от классической политической экономии современная теория окончательно «порвала» с философией, не верен. В этом отношении справедливой представляется позиция В.В. Радаева, который отмечает: «Не отрицая высокую степень математизации экономикса, я бы хотел подчеркнуть, что западная экономическая теория — экономикс — это не только математика, она в себе содержит и достаточно философии» [12].
От вопроса о философской состоятельности экономических теорий уместно будет перейти к собственному проблемному полю философии экономики. Центральным элементом этого комплекса проблем является философская антропология экономической деятельности. Этот момент стоит особо подчеркнуть, поскольку именно здесь, на наш взгляд, проходит не всегда замечаемый, но принципиальный водораздел между «философией хозяйства» и «философией экономики».
Известно, что одной из специфических черт экономических теорий является использование в них неявных антропологических предпосылок. Будучи незримым (и часто само собой разумеющимся) основанием предметно-содержательных научных высказываний той или иной теории, эти предпосылки сами редко становятся предметом критического анализа экономистов. Между тем в рассуждениях авторов экономических концепций имплицитно содержится одна вполне определенная «модель человека», то есть сумма допущений и предположений о том, что есть человек. Другими словами, независимо от желания и сознания экономиста в его теории так или иначе уже присутствует определенный ответ на этот чисто философский вопрос.
Модель, о которой здесь идет речь, принято называть «человек экономический» — Homo economicus по аналогии с Homo sapiens. Модель «экономического человека», хотя и в не очень отчетливом виде, присутствовала и в классической политической экономии. В современной экономической теории (прежде всего — в неоклассическом направлении), она более заметна (см.: [2; 6; 13]). В данном случае «экономического человека» можно кратко охарактеризовать как (1) «рационального максимизатора полезности».
По отношению к этой антропологической концепции существует давняя критическая традиция, берущая свое начало еще от Мандевиля и Смита. Главный предмет этой критики — утверждение о безусловном приоритете эгоистических мотивов экономического поведения человека, а также слишком узкое, по мнению критиков, понимание рациональности, которое выражается в сведении ее исключительно к максимизирующей функции. Выше мы коснулись еще одной антропологической предпосылки, служившей основой как для немецкой исторической школы, так и для отечественной «философии хозяйства»: на хозяйственную деятельность в конечном счете решающее влияние оказывают (2) религиозно-этические детерминанты. Иную антропологическую модель предлагает в своей экономической философии К. Маркс, ее можно охарактеризовать как (3) модель целостного человека.
Нельзя не заметить, что в зависимости от антропологической концепции, которая имплицирована в той или иной экономической теории, различаются и сами подходы к собственно экономической проблематике. Сопоставление первых двух моделей человека ставит вопрос об обоснованности упреков со стороны приверженцев философии хозяйства в адрес представителей чисто экономического подхода — упреков в так называемом «экономическом редукционизме». Речь идет о якобы утилитаристском сведении всего многообразия людских поступков и их мотивации к простому набору актов расчета, преследующих единственную цель и имеющих единственную ценность — извлечение выгоды. Думается, в этом вопросе вполне уместным будет авторитетное мнение одного из ведущих идеологов социального рыночного государства, которого трудно заподозрить в либерализме или крайнем «экономизме», — В. Ойкена. Он писал: «Тот, кто старается доказать, что действия человека нельзя объяснить только стремлением к максимальной прибыли или “ капиталистическими” мотивами, абсолютно прав. <...> Но экономический принцип не имеет никакого отношения к целям и намерениям людей. Эти цели весьма различны, они могут иметь, например, эгоистический или альтруистический характер. Однако человек постоянно действует на основании экономического принципа. Руководитель монастыря, которому совершенно чужда максимизация прибыли и который целиком поставил себя на службу гуманности, составляет планы и действует при возделывании земли, переработке сырья, закупке продуктов, использовании пожертвований и т. д. на основе экономического принципа. Это означает, что он пытается достичь определенной цели с минимальными затратами ценностей, чтобы при наличных земле, сырье и т. д. суметь принести возможно больше добра» [14, с. 330].
Как мы видим, обсуждая эту проблему, автор апеллирует к экономическому принципу как к решающему аргументу, который, будучи идеологически нейтральным, помещает исследователя вне оппозиций: «эгоизм» — «альтруизм», «выгода» — «гуманность» и др. Современный образ мышления старается преодолеть эти традиционные оппозиции, ставя во главу угла «экономический принцип», который не обслуживает специально ни одну из частей этого противопоставления. Следовательно, если воспользоваться философской терминологией, можно утверждать, что экономический принцип тотален.
Согласно традиции употребления этого термина, тотальность присуща фундаментальным основаниям человеческого существования. Такие основания всегда уже существуют как априорные, изначальные условия любой человеческой практики; по отношению к ним невозможна такая исследовательская или человеческая позиция, которая ускользала бы от их действия. В этом смысле тотален язык, тотально человеческое сознание, поскольку мы не можем вообразить такую ситуацию, в которой человек, сохраняя свои сущностные свойства, еще не обладал бы сознанием или языком. Чтобы вообще иметь возможность впервые посмотреть на эти данности как на проблему, мы уже должны предполагать их существование (см. [15]).
То же, на наш взгляд, можно сказать и о существовании «экономического принципа»: будучи неотъемлемым элементом экономической жизни как таковой, он изначально всегда уже так или иначе детерминирует экономическую деятельность индивида. Другое дело, что наличие такой детерминации ни в чем не противоречит существованию всех прочих факторов, также влияющих на человеческое поведение. Можно утверждать, что «хотя рационального экономического поведения в чистом виде не существует, поскольку оно всегда переплетено с множеством иных мотивов, однако этот тип поведения проявляется постоянно как внутренний поведенческий принцип. Это также образ мышления, который можно обнаружить даже там, где все на первый взгляд подчинено этическим, религиозным, социальным или политическим факторам. В результате экономический принцип пронизывает все стороны социальной жизни. Особенно ясно это проявляется в современном обществе. В нем сама жизнь заставляет признать, что в природе каждого человека есть доля Homo economicus» (см. подр.: [2; 6]).
Мы убеждены, что принципиальные различия этих двух направлений имеют прежде всего аксиологическую природу, то есть расхождения в подходах к экономической действительности коренятся в сфере ценностей. Последнее отсылает нас к фундаментальным мировоззренческим вопросам
человеческого существования, выходящим за рамки нашей темы. Думается, однако, что философия хозяйства и экономическая теория едва ли могут быть примирены в рамках единой системы ценностей.
Таким образом, в противостоянии «философии экономики» и «философии хозяйства» анализ обоих направлений, на наш взгляд, дает серьезные основания для предпочтения первого направления второму. Философия хозяйства помещает свои основания в отрыве от собственно экономического предмета — в аксиологической (а подчас и прямо идеологической) области. Это едва ли можно сказать о более строгой в отношении метода философии экономики, которая, будучи нейтральной в аксиологическом плане, стоит ближе к экономической теории как к научной дисциплине, оперирующей экономическими реалиями: объективными рыночными механизмами, процессами и их взаимосвязями. Последнее, однако, не означает, что на новом уровне невозможно использовать достижения второй альтернативы, прежде всего фундаментальные исследования по социально-культурной истории капитализма М. Вебера [4] и В. Зомбарта [16].
Библиографический список
1. Козловски П. Принципы этической экономии / ред., пер. с нем. В. С. Автономова. СПб.: Экономическая школа, 1999. 340 с.
2. Сорочайкин А.Н. Ното есопотюш: антропологические предпосылки и эпистемологические допущения экономических теорий: монография. Самара: Офорт, 2009. 352 с.
3. Булгаков С.Н. Философия хозяйства // С.Н. Булгаков. Сочинения: в 2 т. М.: Наука, 1993. Т. 1.
4. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // М. Вебер. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 61—272.
5. Булгаков С.Н. Народное хозяйство и религиозная личность // С.Н. Булгаков. Сочинения: в 2 т. М.: Наука, 1993. Т. 2.
6. Сорочайкин А.Н. Человек в системе социальноэкономических отношений: взаимодействие социально-антропологического и экономического подходов в изучении социальной реальности: автореф. ... д-ра филос. наук. Чебоксары, 2007. 36 с.
7. Франк С. Теория ценности Маркса и ее значение: критический этюд. СПб., 1900. 496 с.
8. Рационализм и культура на пороге третьего тысячелетия: мат-лы Третьего Российского философского конгресса (16—20 сентября 2002 г.): в 3 т. Ростов-на/Д., 2002. Т. 3.
9. Тутов Л.А. Философия хозяйства. Опыт духовного преображения. М.: Тезис, 2003. 224 с.
10. Смит А. Теория нравственных чувств. М.: Республика, 1997. 351 с.
11. Сорочайкин А.Н. Homo economicus периода постиндустриального капитализма // Основы экономики, управления и права. 2012. № 3 (3). С. 104—107.
12. Радаев В.В. О парадигме экономической теории // Экономическая теория на пороге XXI века / под ред. Ю.М. Осипова, В.Т. Пуляева. СПб: Петрополис, 1996.
13. Автономов В.С. Модель человека в экономической науке. СПб.: Экон. шк., 1998. 230 с.
14. Ойкен В. Основы национальной экономии. М.: Экономика. 1996. 349 с.
15. Мамардашвили М. К. Анализ сознания в работах Маркса // М. К. Мамардашвили. Как я понимаю философию. М.: Прогресс—Культура, 1992. С. 249—268.
16. Зомбарт В. Буржуа. Этюды по истории духовного развития современного экономического человека. М.: Наука, 1994. 443 с.
A.N. Sorochaikin* TOTALITY OF ECONOMIC PRINCIPLE OR EXTERNAL ECONOMIC FACTORS?
In the work the understanding of interconnection of philosophy of economics with contemporary economic theory with the consideration of economic principle as well as with the external economic factors is presented.
Key words, philosophy of economics, economic principle, rationality, homo economicus, economic theory.
* Sorochaikin Andrey Nikonovich (san_27@mail.ru), the Dept. of Economy of the City and Municipal Management, Samara State University, Samara, 443011, Russian Federation.
