CC BY
14ФИЛОСОФИЯ
УДК 101 О.А. Верещагин
кандидат философских наук, доцент
ННГУ имени Н.И.Лобачевского (Арзамасский филиал)
г. Саров, Нижегородская область
helgardt @mail. ru
ТОПИКА ПОСТФИЛОСОФИИ [Vereshchagin O.A. Topic of post-philosophy]
The article is devoted to the analysis of contemporary practices of philosophical reflection. Topic of post-philosophy considered by the author in the context of the development of the principles of post-non-classical rationality. The author considers in detail the circumstances of the formation of alternative practices of philosophical reflection such as potentiology, phenomenology of corporeality, social topology. The article provides a critical assessment of the topological approach to social research. According to the author, the re-actualization of corporelality and bodily practices is the most important trend of modern philosophy.
Key words: decentration, post-philosophy, philosophy of mind, the mind-body problem, the topology of the subject, corporeality, post-non-classical epistemology
Претенциозная формула «дух времени» несет на себе отпечаток многовековой метафизической традиции, вопрошающей основания и первоистоки тех или иных ментальных состояний. На этом вопрошании строилась «трансцендента-листская» интеллектуальная практика, генерировавшая смыслы и значения в череде смысловых амбивалентностей, логических бинаризмов и дуальных сущностей. В нынешней ситуации «переизбытка смысла», «информационной сверхплотности», «умножения библиотек» оказывается актуализированной идея «оздоровления» интеллектуального климата на основе философской инно-ватики и реактуализации и реаггрегации периферийных (маргинальных) смыслов и значений. Специально отметим, что указанные процедуры не имеют ничего общего с попытками переописания традиционного философского словаря, неоднократно инциированными в истории западной метафизики. Современные интеллектуальные практики всерьез воспринимают оккамовский императив дискурсивного поведения и как раз отличаются высоким уровнем критической рефлексии по отношении к собственным интеллектуальным продуктам.
В описанном Ж. Деррида состоянии «вокруг вавилонских башен» [3] исследовательская позиция автора строится в условиях неустранимой множественности языков, перманентного «смешения» смыслов, что обязывает нас воспринять следующую максиму дискурсивной деятельности: «Никогда нельзя обходить молчанием вопрос о языке, на котором ставится вопрос о языке и на который переводится рассуждение» [3, с.10]. В этой дерридианской максиме эксплицирована основополагающая идея деконструкции об «оригинале как должнике и просителе перевода».
Современный философский дискурс не просто показательно рефлексивен, он конституирован самой практикой «самооговорения», «самоуточнения» и «самоопровержения». В определенном смысле это сознательная демонстративная логоцентрическая стратегия, низвергающая себя в лингвоцен-тризм и грамматоцентризм.
Эпоха «post-post-mo» - таково обозначение нынешней ментальной и культурной ситуации, с типизированными характеристиками маргинально-сти, неопределенности, смысловой несостоятельности ее культурных продуктов и артефактов. Префиксная форма post является знаком, символической меткой Современности. Традиционные формы культуры, такие как Религия, Наука, Философия, Литература оказываются отрефлексированы и отформатированы в стилистике пост.
В причудливом сочетании «постнеклассическая рациональность» отражен весь пафос современного философствования и теоретизирования. То есть рассуждения в духе постфилософии строятся вне стилистики «или-или», вне тех смысловых эффектов, которые возникали в логике противостояния классического и неклассического мировоззрений.
Вопрос о статусе современного философского знания, по нашему мнению, решается именно в контексте конструктивного преодоления крайностей «монологических» философских систем, самозамкнутых на собственный теоретический и категориальный аппарат и нерелевантных нынешнему социо-ментальному контексту открытости и диалогизма.
Безусловно, идеи философской классики и неклассики продолжают свою духовную жизнь в новых культурных и идейных условиях, но их значение теперь в большей степени в инициировании философского творчества и интеллектуальной инноватики. Подобную конструктивную программу по реаггрегации новых
смыслов предлагает в частности М. Эпштейн, пытающийся представить новый философский опыт в «поссибилистских» («потенциалистских») мировоззренческих практиках [16]. «Философия возможного» в эпштейновском смысле призвана снять остроту в дискуссии о статусе философского знания, которая сопровождала философию на протяжении ее многовековой истории, разрешив, таким образом, мнимые противоречия в оценке результатов философского творчества.
Общеизвестно, что современный кризис философии, спровоцирован обстоятельствами «постмодернистского вызова», запустившего процесс «руинизации» специфических культурных оснований философской деятельности. Лингвоцен-тризм, семиотизм, текстуализм поставили под сомнение значимость любого философского творчества, поскольку релятивизировали сам философский опыт, представив его лишь в качестве опыта языковой деятельности. Философский номинализм постмодерна, воплощенный в поструктурализме и деконструкции, был направлен против эссенциализма и субстанциалистского редукционизма и главным образом, против реалистической теории репрезентации.
В постструктурализме и деконструкции язык - самозамкнутая эндогенная система, формирующая специфическое лингвобытие культуры. Лингвоонто-логия постмодерна бросает вызов «диктату реальности» и порождает особый тип мировоззения - текстуалистский изоляционизм с основополагающей максимой о первичности «реальности дискурса» и метафорой «мира как текста».
Пантекстуализм интеллектуальных практик деконструкции оказался эффективной стратегией по развенчанию последних логоцентрических надежд в реалистической теории репрезентации «мира сущностей». Вместе с закатом эссенциализма делались неутешительные прогнозы относительно всей западной метафизики. В действительности, гуманитаристика обрела новые импульсы развития, произошел «новый сдвиг гуманитарной парадигмы» [12], ее качественное обновление. Можно предположить, что с логоцентризмом завершается определенный цикл в развитии западной философии, который условно можно назвать «ментализмом». Ментализм и его смысловые корреляты («реализм», «рационализм», «субстанционализм») нашел свое логическое завершение в деконструкции и грамматологии: «Развенчание логоцен-тризма обернулось его приумножением и факторизацией, последней ступенью развоплощения Логоса, лишившегося своих характеристик телесности и
присутствия, окончательно порвавшего связи с означаемым, замкнувшегося в самодостаточности отсылающих друг к другу означающих» [11, с.86].
Апофеозом грамматоцентризма завершается «бунт постмодернизма» против цивилизации Логоса. «Руинизировав» такие семантические фигуры лого-центризма как Бог, Природа, Человек постмодерн расчистил почву для пост-гуманистики, трансгуманистики и персонологии. Статус указанных гуманитарных («гуманологических») направлений все еще в достаточной степени неопределен, дискуссионен и требует дальнейшей аналитики. Разница в подходах ощущается буквально на мировоззренческом уровне. С одной стороны, апологетика коммуникационизма, инновационизма и дигитализации, с другой стороны, апокалиптика «жизненного мира» и эсхатология «эпохи Mortido» [5]. И в этой дискуссии гуманистов и гуманологов, технофобов и технократов, «человеков» и «постчеловеков» рождается новый философский дискурс - дискурс «post-post-mo», движимый интенциями качественного роста и идейного обновления философского знания.
Речь, конечно, идет о постфилософии как современном жанре философствования и актуальной форме философского интеллектуального поиска. Если попытаться избежать поверхностных констатаций и однозначных оценок философии в стилистике post можно отметить, что нынешний философский словарь обогатился рядом смыслообразующих концептов, понятий и категорий, которые по умолчанию используются всеми оппонентами в дискуссии о философском знании. Это негласная конвенция, некий общезначимый «лингвистический протокол», который делает возможным диалог между представителями различных философских школ и направлений.
В нашем исследовании мы попытались рассмотреть некоторые из наиболее значимых концептов в дискурсивном пространстве постфилософии, имеющих ярко выраженное экспликативное значение в аналитике существующих изменений современной ментальной сферы.
Важнейшей характеристикой современного философствования - является «ацентризм», который, парадоксально, для постмодернистского мировоззрения, признается фундаментальным принципом мышления в жанре постфилософии. «Ацентризм» возводится в ранг господствующей интенции «не-тота-литарного мышления», свободного от эссенциалистских и субстанциалист-ских иллюзий. «Ацентрическое мировидение» не предполагает выпадения в
область внешнего, трансцендентного. Имманентизм - принципиальная отличительная характеристика постмодернистской ментальности, позиционирующей себя так, чтобы не допустить прорыва за свои пределы, в контекст собственной имманентной сферы. Именно в нарочитом ацентризме постмодерна, зафиксированы «тотальность периферии, реверсия паскалевских слов, в результате которой «центр нигде, а периферия везде» [4].
Ацентрическое мировидение и мировосприятие является ментальным эффектом децентрации и в этом качестве воспроизводит реальность (предварительно «текстуализируя» ее) как изначально лишенную структурности и целостности. По нашему мнению, пантекстуализм постмодернистских практик «критического чтения» оказывается релевантен и комплементарен современным постнеклассическим теориям репрезентации (социосинергетика, диатро-пика, гетерология, ризоматика), призванных легитимировать стандарты и принципы постнеклассической науки.
Итак, децентрированность постмодернистского мира становится общим местом в критической рефлексии культурных оснований Постсовременности, превращая максиму «пересекайте рвы, засыпайте границы» [13] в базовый императив ментального поведения. Ключевая для постмодерна метафора «мира как текста» находит семантическое наполнение в концепциях интертекстуальности и гипертекстуальности. Интертекст становится преимущественным и привилегированным объектом постмодернисткого анализа, а интертекстуальность превращается в особую интеллектуальную стратегию в анализе культурных объектов («текстуализированных» культурных объектов). В бартовской формуле «текст - это интертекст, «галактика означающих» [1, с. 40], зафиксирован радикальный переворот в западном сознании, означавший отказ от «парадигмы центризма» и исключавший морфему «центра» из объяснительной практики.
«Испытание лабиринтом» - в этой фразе зафиксировано мироощущение современника, оказавшегося в принципиально децентрированном и деиерархи-зированном пространстве современной культуры. Как нам представляется, символика лабиринта вплетается в любые интерпретативные версии как индивидуального, так и коллективного бытия, показывая несбыточность завоевать Небо: «Лабиринт - это иногда магическая защита некоего центра, некоего сокровища, некоего тайного знания» [14, с. 31]. Личностные и социальные экстраполяции
позволяют увидеть в метафорике лабиринта символическую модель истории человеческой культуры, тщетно пытающейся найти свой путь к истине. Лабиринт в постмодернистских текстах превращается в метаформу, представляющую некий гипертекст культуры, лишенный центра и четкой структуры, ибо в нем, говоря словами У. Эко, «нет тупиков и разветвлений, отсутствует ситуация перманентного выбора...» [15, с. 225]. Говоря о релевантности модели гипертекста современным представлениям о природе и сущности символического универсума, мы в первую очередь имеем ввиду репрезентативное значение гипертекста (и лабиринта как его художественного аналога) в качестве неомифологической модели культуры и метафоры современного существования.
Важнейшим смысловым эффектом децентрации является изменение статуса человека как субъекта культуры. Наиболее частотным понятием в современном постантропологическом дискурсе является понятие децентрированно-го субъекта как воплощения «нецентрированной модели» субъективности».
Напомним, что антиэссенциалистский пафос современного философствования направлен против абстрактной картезианской идеи - res cogitans. В данном случае уместно говорить о повсеместной критике субстанциалист-ских моделей («субъект-центрированных») субъективности. Для характеристики современной антропологической ситуации исследователи используют понятие детрансцендентализации субъекта. Субъект оказывается децентри-рован множеством равноправных социокультурных практик и несет на себе характеристики «процессуальности», «ситуативности». Детрансцендентали-зированный субъект в новом ментальном контексте находит альтернативные формы воплощения - телесные практики, сфера бессознательного, волевые импульсы и т.д. Опыт детрансцендентализации субъекта, по нашему мнению, убедительно показывает, что абстракции, заложенные в идее трансцендентального субъекта, не релевантны актуальной повестке дня и не соответствуют самоощущению современного человека в современной ситуации.
Таким образом, в постфилософских рефлексивных практиках конструктивно преодолевается (деконструируется) такой фундаментальный для классической ментальности гештальт как субъект - объектная дихотомия. В постмодернистских концепциях интертекстуальности и интерсубъективности бинарная репрезентативная логика оказывается дезавуирована и качественно переосмыслена: «Бинарная принудительность линейного дискурса оправдана
не сфере сущего, в которой нет субординации главных и второстепенных ролей, но в сфере должного, в сфере идеальной жестокости» [9, с. 8].
Специально подчеркнем, что дилемма эссенциализма-конструктивизма была заложена в само основание «модернистского комплекса». Это наиболее устойчивый сюжет классического мировидения и миропонимания. Вся совокупная проблематика новоевропейской ментальности конституируется дис-тинкцией «res cogitans» и «res extensa», дивергенцией духовного и материального. Отсюда наличие в классической модернистской традиции двух векторов интеллектуального поиска - «субъект-ориентированной» метафизики и «объект-центриров анной» философии.
То, что происходило в западной культуре в последнее два десятилетия в ситуации post-post-mo, можно назвать - «извлечением «телесности» из-под обломков метафизической традиции». Телоцентризм в качестве философского проекта по реактуализации «архаичных» смыслов, реактивации периферийных значений пробивает себе дорогу в современных стратегиях и практиках рефлексии и способствует качественному обновлению всей совокупной философской проблематики. Альтернативы, открывающиеся перед телесно-ориентированными практиками рефлексии, выводят исследователя за границы принудительного дисциплинарного пространства бинаризма, ибо «взгляд на мир вне дихотомий внутреннее/внешнее, субъект/объект, материальное/идеальное требует не только смены интонации и предмета анализа, но и введения в рефлексивные процедуры новых образований» [9, с. 4].
Новая гуманитарная парадигма требует нового взгляда, новой оптики. В семантике фраз - «дух как тело» и «тело как знак [2]» актуализированы альтернативные объяснительные схемы, концепты, теоретические конструкты, «мыслео-образы» и т.п. Смена «ментализма» «телоцентризмом» - это прежде всего смена системообразующего центра современной культуры «как перехода от Слова к Телу, от интеллектуальности и духовности к телесности, от вербальности к зрительному образу, от рациональности к «новой архаике», когда в центре мен-тальности и дискурса оказывается тело, плоть» [11]. Импульс к созданию телесно-ориентированной философии как нам представляется проистекает из предельного выхолащивания и омертвления чуждых человеку мыслеообразов мен-тализма. Данная ситуация отчужденности человека и его собственной телесной природы прослеживается в современной культуре на всех ее уровнях.
В интерпретации А. Лоуэна [7] в реальной социальной практике феномен недостаточной отождествленности человека с собственным телом («шизоидное отклонение») имеет патологические черты и проявляется в кризисе человеческой самотождественности, в изолированности и отчужденности самости (self) от мира. Рациональность и бинарность «ментализма» превращают тело в симулякр. Симулякризация современной ментальной среды описывается в категориях дуализма слова и вещи, первичности образа по отношению к телу: «Образ - это ментальное понятие, которое накладываясь на психологическое существование, принижает жизнь тела, отводя ему вспомогательную роль. Тело попадает в услужение образу и становится инструментом воли» [7, с. 11].
Идея «человека фактичного» [8] возникает в постмодерне в результате применения феноменологических процедур анализа «дорефлексивных форм» мен-тальности и телесности. Единственной бесспорной реальностью для человека, его экзистенциальной фактичностью объявляется тело (сома). «Соматизация человека» - таков общий идейный замысел телесно-ориентированных философских практик, которые приходят на смену «нецентрированным моделям» субъекта постмодерна. «Соматоцентризм» («телоцентризм») таким образом является современной формой «реалистической репрезентации» человека, в его стремлении уйти от репрессивных и идеологизированных форм опосредования.
Телесно-ориентированные эпистемологии, исходя из логики становления рациональности постнеклассического типа, вписываются в общий контекст изменения форм теоретической рефлексии, в том числе появления топологических моделей субъективности и социальности. Топологический подход в теории рефлексии, проявляющий себя в антиспиритуалистских построениях философов, социологов и антропологов, предельно расширяет поле исследования современной социогуманитаристики и включает в него топологические детерминации мышления и сознания. В опыте топологической рефлексии оказываются актуализированы такие телесные феномены как (ужас, гнев, боль и радость), которые фактом собственного существования и «бытования» очерчивают границы и возможности их корректной репрезентации в трансцендентализме и ментализме.
Из различия в понимании боли в акте cogito между Ж. Батаем и Ж. П. Сартром, по мнению В. Савчука [10], вырастает вся совокупная проблематика современной теории рефлексии. Ж.П. Сартр остается в рамках трансцендентализма, поэтому для него cogito является неуязвимым атомом, вневременным,
неустранимым основанием. Ж. Батай, напротив демистифицирует картезианское cogito, представляя его лишь в определенном отношении, в качестве точки в пространстве человеческих связей, имеющих место во времени.
Топологические практики рефлексии оказываются актуализированы также в концепции интеробъективности, которая появляется в рамках популярного направления социогуманитаристики - «социологии вещей». Требование нередукционистской проблематизации «вещности» материального мира, заложенное в программных положениях «социологии вещей», позволяет преодолеть крайности социологизма и увидеть социальные значения в их комплементарности по отношению к «миру вещей».
Возникновение топики постфилософии со своим устоявшимся словарем, стилевыми и жанровыми особенностями письма и дискурсивными правилами -факт вполне очевидный. Постмодернизм и постструктурализм развенчали последние метафизические надежды в отношении всесилия Логоса в покорении Неба. Чередой поворотов (лингвистический, нарративный, текстуалистский, иконический) завершается современный этап в развитии западной философии и наступает маргинальная в идеологическом плане эпоха - post-post-mo. Безусловно, топика постфилософии имеет переходный статус и для ее полноценного становления потребуется определенное время. Кроме того, стремительно меняется сам мировоззренческий контекст функционирования современных философских идей. Нынешнюю эпоху все чаще называют эпохой «постинформационного общества», когда в сознании современников возобладали «инфофобия» (info-phobia), тотальная подозрительность к миру информации вообще. Очевидным стремлением в подобной ситуации является изменение языка метаописа-ния, редискрипция дискурсивных оснований мышления.
Комплементарные друг другу телоцентризм и топологические практики рефлексии, по нашему мнению, осуществляют сознательный прорыв, с одной стороны, в области философской инноватики, где возможно реаггрегация альтернативных смыслов и значений, с другой стороны, в пространство архаичных практик мышления, где происходит реактуализация вытесненных культурой значений и смысловых ракурсов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика: Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Г.К. Косикова. М., 1989.
2. Гредновская Л.В. Дух как тело и тело как знак: два кризиса в зеркале рационализма // Вестник Южно-Уральского государственного университета. Серия: Социально-гуманитарные науки. Вып. № 1. 2013. Т. 13.
3. Деррида Ж. Вокруг Вавилонских башен / Пер. с франц. В.Е. Лапицко-го. СПб., 2012.
4. Джемаль Г. За пределами постмодернизма http://www.soob.ru/ n/2003/1/op/10
5. Кутырев В.А. Время Mortido. СПб., 2012.
6. Проективный философский словарь: Новые термины и понятия / Под ред. Г. Тульчинского и М. Эпштейна. СПб., 2003.
7. Лоуэн А. Предательство тела. М., 1998.
8. Пастушкова О.В. Человек фактичный: постмодернизм versus экзистенциализм. http://www. tipa-biblioteka.narod.ru/.hf.doc.
9. Савчук В.В. Кровь и культура. СПб., 1995.
10.Савчук В.В. Топологическая рефлексия. М., 2012.
11. Тульчинский Г.Л. Метафизика, свобода и самосознание // Перспективы метафизики. Классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков: Материалы межд. конференции. Санкт-Петербург, 28-29 октября 1997 г.
12.Тульчинский Г.Л. Свобода и смысл. Новый сдвиг гуманитарной парадигмы. Lewiston-Queenston-Lampeter: The Edwin Mellen Press, 2001.
13. Фидлер Л. Пересекайте рвы, засыпайте границы // Современная западная культурология: самоубийство дискурса. М., 1993.
14.Элиаде М. Испытание лабиринтом (беседы с Клодом-Анри Роке) // Иностранная литература. 1999. № 4.
15.Эко У. Из заметок к роману «Имя розы: постмодернизм, ирония, удовольствие // Называть вещи своими именами: Программные выступления мастеров западноевропейской литературы XX века. М., 1986.
16.Эпштейн М. Философия возможного. СПб., 2001.
REFERENCES
1. Bart R. «Selected works: Semiotics. Poetics» / Roland Barthes; Lane. with Fr. M.: Progress, 1989.
2. Grednovskaya L.V. The spirit of the body and the body as a sign: two crises in the mirror rationalism // Vestnik of the South Ural State University. Series: Social sciences and the humanities. Issue 1. 2013. Vol. 13.
3. Derrida J. «Around the towers of Babel» / Lane. with Fr. 2nd edition. SPb.: Machina, 2012.
4. Jemal G. «Beyond postmodernism» URL: http://www.soob.ru/n/2003/1/op/10
5. Kutyrev V.A. Time Mortido. SPb.: Aleteia, 2012.
6. «Projective philosophical dictionary: New terms and concepts / edited by G. Tulchinsky and M. Epstein. SPb., 2003.
7. Lowen A. «The betrayal of the body». M., 1998.
8. Pastushkova O. «Man in fact: postmodernism versus existentialism» URL: http://www. tipa-biblioteka.narod.ru/.hf.doc
9. Savchuk V. «Blood and culture». SPb., 1995.
10.Savchuk V. «Topological reflection». M., 2012.
11. Tulchinsky G.L. Metaphysics, freedom and identity // Perspectives of metaphysics. Classical and non-classical metaphysics at the turn of the centuries: proceedings of the int. conference. St. Petersburg, October 28-29, 1997.
12.Tulchinsky G.L. Freedom and meaning. New shift humanitarian paradigm. Lewiston-Queenston-Lampeter: The Edwin Mellen Press, 2001.
13.Fiedler L. Cross ditches, add borders // Modern Western culture: the suicide of discourse. Moscow, 1993.
14.Eliade M. Ordeal by labyrinth (conversations with Claude-Henri Rock) // Foreign literature. 1999. N 4.
15.Eco U. «Of notes for the novel «The name of the rose: postmodernism, irony, pleasure» // To Call a spade a spade: Software performance of masters of Western European literature of the XX century. M., 1986.
16.Epstein M. The Philosophy possible. SPb., 2001.
_13 февраля 2015 г.
