CC BY
83
вильно. М. КОРОЛЁВА. Мы на «Эхе» уже договорились, как мы будем говорить// О. СЕВЕРСКАЯ. Самая распространенная транслитерация//айпад/ в энциклопедических статьях пишут айпад/а в скобках дают другие написания//айпэд и даже айпед// айпэд// это транскрипция/ а айпад// частично транскрипция/ а частично транслитерация// М. КОРОЛЁВА. Мы договорились/ что произносим айпэд// О. СЕВЕРСКАЯ. Рекомендуется айпад/ но это еще не устоялось//. В спорных ситуациях правильной позицией ведущих является озвучивание всех возможных вариантов с объяснением происхождения и / или сферы употребления каждого из них. Так, характеристикой, указывающей в пользу варианта «айпад», является его распространенность и употребление в энциклопедических статьях, описывающих само устройство. В настоящее время в лингвистических словарях слово не зафиксировано, варианты написания и произношения не устоялись, что обусловливает возможность выбора с опорой на какой-либо из авторитетных источников. В данном случае слушателям придется решать, ориентироваться им на энциклопедические (технические) статьи или использовать опыт редакции «Эха Москвы», в которой существует договоренность о приоритетности произношения айпэд. Стоит отметить, что и среди ведущих программы наблюдаются разногласия в данном вопросе: стремясь поставить точку в обсуждении, не имеющем единственно верного ответа, М. Королёва повторяет информацию о выборе редакции, а О. Северская вновь акцентирует внимание на частоте употребления варианта айпад, хотя и добавляет, что это еще не устоявшаяся версия.
Специфическими характеристиками хода являются: интонационное разграничение вариантов (правильные выделяют-
Библиографический список
ся тоновым ударением, неправильные маркируются смехом, вздохами, более высокой скоростью произношения и под.); на лексическом уровне значимость нескольких источников подчеркивается определениями, указывающими на избранность и авторитетность источников. На синтаксическом уровне преобладают полные предложения, содержащие перечисление (если все источники выражают одинаковые точки зрения) или противопоставление (если версии разнятся). Также отметим, что при ответе на условный вопрос «почему неправильно?» авторы применяют предложения с обстоятельствами причины, придаточные причины и т. д. В спорных ситуациях, например, с неустоявшимся наименованием, приметой КХ становится повторение верной информации и названия подтверждающего её источника на протяжении речевого фрагмента. Особенностью КХ использования нескольких источников является сочетание собственно лингвистических источников с профессиональными, историческими, узко-тематическими и др.
В просветительской радиопрограмме о русском языке обращение к авторитетному источнику способствует реализации сразу нескольких культуроформирующих задач: предлагает ком-петентностный подход к различным языковым ситуациям, дает слушателям возможность получить экспертное заключение о каких-либо фактах языка, позиционирует программу как качественный просветительский проект. Радиотексты, и медиакоммуника-ция в целом, не только привносят в современный русский язык новые реалии и новые понятия, усложняющие его восприятие и понимание аудиторией, но и дают возможность внести ясность в некоторые проблемные аспекты языка, сформировать культурную просвещённую языковую личность.
1. Нестерова Н.Г., Фащанова С.В. Специфика коммуникативной организации ток-шоу на радио. Коммуникативные исследования. Омск, 2014; 2: 197 - 203.
2. Нестерова Н.Г. Диалогическое взаимодействие участников культурно-просветительской радиопрограммы. Вестник красноярского государственного педагогического университета им. В.П. Астафьева. Красноярск, 2015: 253 - 257.
3. Валгина Н.С. Активные процессы в современном русском языке: учебное пособие для студентов вузов. Москва: Логос, 2001.
References
1. Nesterova N.G., Faschanova S.V. Specifika kommunikativnoj organizacii tok-shou na radio. Kommunikativnye issledovaniya. Omsk, 2014; 2: 197 - 203.
2. Nesterova N.G. Dialogicheskoe vzaimodejstvie uchastnikov kul'turno-prosvetitel'skoj radioprogrammy. Vestnik krasnoyarskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta im. V.P. Astaf'eva. Krasnoyarsk, 2015: 253 - 257.
3. Valgina N.S. Aktivnye processy vsovremennom russkom yazyke: uchebnoe posobie dlya studentov vuzov. Moskva: Logos, 2001.
Статья поступила в редакцию 11.11.15
УДК 82-3
Val'yanov N.A., postgraduate (Philology), Siberian Federal University (Krasnoyarsk, Russia), Е-mail: nick.valyanov@yandex.ru
TYPOLOGY OF CHARACTERS IN A SMALL PROSE OF M. A. TARKOVSKY. The article discusses the typology of characters in the literary traditions of M.A. Tarkovsky, a writer who completes the traditionalists poetics at the turn of 20-21 centuries. In the author's works such image as a righteous, marginal, and intellectual character is analyzed. The article reveals a character of patriarchal consciousness. The author presents a type of critical epoch and his new model of life. An intellectual man leaves the city, trying to get settled in a village, to find inner harmony and connection with the natural world. The researcher studies the ideology of asceticism in the prose of Mikhail Tarkovsky, as an act against the modern system of conventions. The author actualizes the idea of a national identity typical of the traditionalist poetics.
Key words: traditionalist prose, Mikhail Tarkovsky, righteous, marginal, intellectual, peasant, Russian prose, hermit.
Н.А. Вальянов, аспирант Сибирского федерального университета, г. Красноярск, E-mail: nick.valyanov@yandex.ru
ТИПОЛОГИЯ ГЕРОЕВ В МАЛОЙ ПРОЗЕ М.А. ТАРКОВСКОГО
В статье рассматривается типология героев в художественной традиции М.А. Тарковского - писателя, завершающего поэтику традиционализма на рубеже XX-XXI веков. В произведениях автора анализируются образы праведника, маргинала, интеллигента, выявляется герой патриархального сознания. Автором представлен тип переломной эпохи, прослеживается новая модель его жизнестроительства. Интеллигент покидает город, пытается обосноваться в деревенском пространстве, чтобы обрести внутреннюю гармонию и связь с природным миром. В прозе Михаила Тарковского отражается идеология отшельничества, это акт против современной системы условностей. Таким образом, автор актуализирует идею национальной идентичности, приемлемую для традиционалистской поэтики.
Ключевые слова: традиционалистская проза, Михаил Тарковский, праведник, маргинал, интеллигент, крестьянин, русская проза, отшельник.
Стержневым аспектом изучения современного русского литературоведения является исследование проблемы национального характера, что особенно актуально и для традиционалист-
ской прозы (Ф. Абрамов, В. Белов, В. Распутин, В. Астафьев, В. Личутин, Б. Екимов). Критическое осмысление данного вопроса в научно-исследовательской парадигме второй половины XX
столетия вполне обосновано - это время, когда русские писатели показали настоящую трагедию советского человека в условиях социально-исторических катаклизмов, заговорили о совести нации. Наиболее глубоко проблема освещается в теоретических работах И.И. Плехановой, Т.Л. Рыбальченко, Н.В. Ковтун, А.М. Мартазанова, И.В. Новожеевой, Ю.М. Павлова, Ю.Р. Пере-пелицыной, Г.А. Цветова, Е.К. Холодковой и др.
С проблемой народного характера исследователи нередко связывают идею всеединства. Так, сквозь призму соборности русского народа, В.М. Пронягин выделяет следующие типы личности: сакрально-исторические (они способны выйти за пределы своего собственного «Я», умеют жертвовать собой ради Бога, играют заметную роль в истории государства); про-фанно-исторические (эта категория людей наделена системой отрицательных качеств, в том числе, жаждой власти); профан-ные (противоречивые личности с неординарными творческими способностями), синкретические (гармонично сочетающие все лучшие качества) [1, с. 205]. Ю.М. Павлов делит литературных персонажей на три типа: православные, амбивалентные и эгоцентричные. Базовыми критериями предложенной типологии автор указывает религию и нравственность [2].
Подобную классификацию персонажей в прозе В. Распутина предлагает Е.С. Гапон. Исследовательница подходит к анализу концепции личности с народно-православных традиций и излагает свое видение литературного героя. Она выделяет христианский, амбивалентный и эгоцентричный тип личности, основываясь на единственном критерии - близость или отдаленность от народно-христианской культуры. Сокровенными героями в прозе мастера выступают Анна («Последний срок»), Дарья («Прощание с Матёрой»), Аксинья («В ту же землю»). Такая типология, утверждает исследователь, не может быть применима к «деревенской прозе» в целом [3].
На примере творчества В. Белова Н.И. Крижановский выявляет три основные разновидности героя - соборный, внесобор-ный и амбивалентный. Соборный тип личности воплощает идею христианского гуманизма - любовь к ближним, способность к самопожертвованию, всепрощению, в то время как внесоборный реализует «абсолютное неприятие нравственных ценностей», эгоцентризм и оторванность от русской культурной почвы [4]. Амбивалентный тип личности соединяет в себе признаки соборного и внесоборного.
Пристальное внимание исследователей традиционалистской литературы приковано к крестьянской фигуре («светлой душе» - В.М. Шукшин) - одной из самых устойчивых. Тип этого героя становится духовно-нравственным ориентиром для писа-телей-«деревенщиков». Традиционалистская проза формирует своего героя, проверенного временем, идеей, верой и убеждениями - охвачен широкий диапазон - от чудика, трикстера и маргинала до сильных праведных личностей - защитников и спасителей рода. В целом, в литературных текстах представителей «деревенской прозы» возник собирательный образ русского мужика, защитившего отечество в военное лихолетье, создавшего в послевоенное время крепкий бытовой и семейный уклад, обнаружившего знание всех тайн природы и призвавшего учитывать ее законы [5].
Ю.Р Перепелицына, исследуя начальный этап развития деревенской литературы (на примере творчества А. Яшина), выделяет основным типом героя - простого деревенского мужика, в образе которого намечаются черты русского национального характера - независимость, стремление к самостоятельности, чувство собственного достоинства. Первостепенной задачей автор ставит показать эволюцию народного характера: от правдоискателя, живущего по законам совести, к требовательному бунтарю, уставшего от общественного беспорядка и бросающего вызов социальным обстоятельствам [6].
Если в центре повествования литературы «овечкинского» этапа находился простой крестьянский мужик, пытающийся преодолеть сложившийся социальный хаос путём общественного порицания, то проза 1960 - 70-х годов, наделённая духовно-нравственной патетикой, трансформирует крестьянского героя. Персонажи «деревенщиков» существовали вне привычных колхозно-коммунистических реалий, они уходили от советского «пошехонства» в мир собственных онтологических раздумий, как герой Б. Можаева, Федор Кузькин, порвавший отношения с колхозной системой. В текстах В. Белова, В. Распутина, В. Личутина и В. Астафьева появляются образ «мудрого старца» (хранителя родовой земли). Наряду с ним классическими представляются образы Хозяина острова, юродивого Богодула, подсвеченные
авторитетом домового - «гения местности» [7]. Признаками праведности наделяются персонажи, воплощающие дохристианское знание о мире - в литературоведческий анализ вводятся фигуры знахаря и колдуна [8].
Военные события 1941 - 45-х гг. внесли свои коррективы в судьбу крестьянского народа. Война перевернула традиционные представления о деревенской жизни. Муж, вернувшийся с поля боя, не способен налаживать хозяйство - эту долю взяли на себя дети и жёны (А. Платонов «Семья Ивановых», 1946). Мужской и женский характеры перенимают черты традиционно несвойственные им: женщины становятся самостоятельными, готовыми к бунту; а мужчины - нерешительными, неспособными взять на себя ответственность за принятие решений [9]. Таким образом, происходит «переиначивание» патриархального уклада жизни -его формируют уникальные национальные женские и детские типы - андрогинные личности (девы-богатырки, женщины-избавительницы) [10].
Особое внимание литературоведы обращают на тип юродивого - одного из самых значимых на Руси. Двойственность, противоречивость этого характера объясняется принадлежностью к народно-смеховой и церковной культуре одновременно. В современном историко-литературном и культурном пространстве юродствующий проходит путь покаяния/исповеди - от шута возвышается до праведника, святого.
Уже в поздней традиционалистской прозе появляется маргинальный герой - странник, трикстер, в котором и выражается дух времени. Это «вольные люди» (как Егор Прокудин из киноповести В. Шукшина «Калина красная»), живущие наперекор общепринятым нормам, вразрез с традиционными крестьянскими устоями [11]. Как назревшее явление переломного времени не менее показательными фигурами в зрелой «деревенской прозе» выступают богоборцы и фантазёры [12]. Персонаж выламывается из привычного деревенского хронотопа: образы естественного человека, праведника, богоискателя замещаются «обсевками», «архаровцами» [11]. Наступает духовный кризис эпохи, отмеченный знаковыми текстами В. Распутина («Пожар», «В ту же землю», «Нежданно-негаданно»), В.П. Астафьева («Печальный детектив»).
Социально-исторические обстоятельства коренным образом трансформируют литературного персонажа - появляется герой переходного времени, находящийся на перепутье, не ведающий дальнейшего пути / судьбы. Писатели-традиционалисты запечатлели в своих произведениях не только духовный распад русского человека, но и напряженный поиск духовно-нравственного возрождения, которое неизменно связывают с духовными традициями русского крестьянства [13].
Нам важно проследить, как меняются устойчивые типы традиционалистской прозы в творчестве М. Тарковского - писателя, завершающего направление. В прозе автора контаминируются сюжеты, мотивы и образы его предшественников - «деревенщиков». Художественный опыт сибирского писателя представляет собой не столько печальные размышления об итогах деревенской жизни, сколько попытку призыва к необходимости дальнейшего возрождения и сохранения исконно русских традиций, издревле заложенных на христианской почве. Писатель всячески способствует реабилитации деревни как основы русской жизни, призывает найти утраченный лад, видит сокровенный смысл в воспевании народного быта, в истинном призвании отечественной словесности: «русская литература - она деревенская, потому что деревня - соль России» [14]. Избранные персонажи писателя находятся на изломе вековых традиций, на перепутье, нередко пытаются самоутвердиться и познать собственное (внутреннее) бытие, ощутив естество одичалой таёжной природы. Литературный типаж М. Тарковского отчасти идентифицируется с героем В. Астафьева, который покидает городское пространство, уходит в тайгу, в горы, мечтая обрести внутреннюю гармонию, испытать себя.
Важнейшая особенность творческого метода Тарковского -способность уместить совершенно различные художественные типы в границах конкретного литературного произведения - от асоциальных типов (бичей) до мирских праведников и интеллигентов. Обобщая образ героя М. Тарковского, необходимо отметить - это личность, которая не одолевает жизнь или пытается противиться злому року, скорее, способна воссоединиться с силами природы и ощутить течение времени и пространства. И.Л. Балаян, анализируя проблему личности в произведениях писателя, акцентирует внимание на христианском типе, поскольку именно он выступает идеалом русской культуры. Герои
Тарковского, утверждает автор, - люди земли, их жизнь неотрывна от неё, представляет собой единое целое [15] В многообразии представлена женская суть. Облик русской женщины в литературном наследии сибирского художника достигает совершенства. От молодых, приветливых и нежных женских фигур Тарковский ведет линию до гостеприимных жен, заботливых матерей, праведных старух и дев-богатырок.
Образ праведника
Народно-агиографическая традиция имела особое влияние на творчество сибирского художника. В православном дискурсе выстраивается все литературное творчество Тарковского - проза, поэзия, публицистика. Уже в ранних произведениях звучат мотивы христианского наказа, проповеди, наставления. Образ народного праведника становится ведущим в ранней и зрелой поэтике Михаила Тарковского. Прослеживается линия от хранителей древностей, защитников рода до юродивых. Сам жизненный путь героев выстраивается в традиционной христианской парадигме - от греха к покаянию - мотив богоискательства становится центральным в художественной традиции прозаика, связан с ключевой идеей возрождения человеческой души.
Праведным героем в рассказе «Вековечно» (2001) предстает «шебутной дед» дядя Толя Попов. Праведность героя проявляется в его бескорыстном наставничестве, беззаветном служении делу. Показательной в рассказе является сцена в больнице, где Митька Шляхов навещает свалившегося от инфаркта деда Толю. Во всей полноте раскрывается образ мудрого старца, праведного человека, готового простить своего ближнего за проступки. Образ приближен к иконописному: «он лежал с пер-гаментно-желтым лицом, на котором темно выделялись подстриженные усы, под красным стеганым одеялом, выпростав руку с плоскими пальцами...» [16, с. 16]. Эта встреча представляется нам как исповедь Митьки Шляхова - героя, готового покаяться за все прегрешения и принять те человеческие устои, которыми жил дядя Толя Попов. Больница, где происходит действие, сцена покаяния и следующая за ней сцена благословения - переходное пространство.
Особое место в произведениях писателя занимают женские образы. Идеал женщины у Тарковского, как правило, заключён в роли матери. Именно с фигурами милосердных старух, как воплощением материнского начала, автор связывает надежду на просветление русской деревни, сохранение ее обычаев. Святое отношение к прошлому характеризует героинь Тарковского как истинных праведниц, которые стали частью, «единицей хранения» традиции [17, с. 17]. Умение выстоять, защитить свои нравственные интересы, духовные идеалы характеризует героинь как сильных личностей.
Наиболее ярко фигуру праведной крестьянки М. Тарковский воплотил в своём дебютном рассказе «Васька» (1993). Возникает известный читателю (ещё в астафьевской традиции) образ ангела-хранителя. Знакомство с бабушкой главного героя происходит в четвертой части рассказа - автор сразу наделяет тип праведницы чертами, присущие Богоматери - она «охраняла» героя и «на расстоянии преследовала его своей заботой» [18, с. 67]. Усиливает сюжетный ход повествования смерть бабушки -событие происходит в онейросфере, наяву оно оказывается ложным. Ведущим испытанием для героя становится мотив ожидания/встречи с праведницей. Писатель реализует знаковую идею неразрушимой, родственной связи - удивительно, что именно молодого охотника Тарковский наделяет важной функцией - способностью чувствовать на расстоянии.
Сводимый к исконно апокрифическому тексту и сюжето-образующий для ряда литературных произведений «деревенской прозы», мотив «хождения по мукам» [19, с. 47] воплощён в повести М. Тарковского «Бабушкин спирт» (2004). Бабушка не отделяет свою судьбу от судьбы своих детей, деревенских жителей в целом. В этом тексте автор использует приём парадокса -самый грешный, казалось бы, персонаж, связанный с зельем, описан по канонам праведности. В повести раскрывается образ страдалицы, страстотерпицы (мученицы), которая смиренно принимает все тяжести земной жизни.
Исключительная терпимость ко греху как знак праведниче-ства [20, с. 43] сближает Бабушку с образом тёти Грани Хохловой («Ложка супа», 1998), которая также испытывает страдания за спившегося сына. Мученичество за родное дитя, погрязшего во грехе, помогает героине не только нравственно выстоять, но и спасти сына. Преднамеренное возвращение героини к её исконному материнскому началу (когда тетя Граня кормит взрослого Парня с рук) позволяет автору как бы предопределить единствен-
ную роль женщины на земле - роль матери, хранительницы, защитницы - в этом автору видится спасение грешного героя. Идея циклического времени актуализирует аспект преемственности, сохраняет традиционную основу повествования в современной прозе.
Образ праведной женщины представлен и в рассказе «Ледоход» (2001). Как и одинокая старуха, Агафья из рассказа В.Г. Распутина «Изба» (1999), тётя Надя живет своим бытом, выполняя мужскую работу. Если Агафья валила лес и самостоятельно строила дом, то тетя Надя «рыбачила всю жизнь», «ходила в тайгу проверять капканы с рюкзаком и ружьем, с посохом в руках, в теплых штанах, фуфайке и огромных рукавицах» - что напоминает тип девы-богатырки [21]. Подвиг крестьянской женщины заключается в созидании, подвижничестве, преображении домашнего очага. Тётя Надя серьезно относилась к традициям, обычаям: «за несколько дней до праздника готовилась, стряпала, прибиралась в избе, приводила себя в порядок» [16, с. 27]. Гостеприимная и уважительная старуха, немало пережившая на своём веку (смерть двух мужей, родной дочери), смогла устоять и в период разрушения родной деревни. Разложение деревенского пространства сопоставимо в рассказе с дряхлением дома героини, напоминающим тонущий корабль. Переживая разорение / расселение деревни, героиня не утрачивает былую связь с ней - оставшись одна, она предстаёт как последний хранитель, гений местности [22].
Особым вниманием автора отмечен тип юродивого. Персонаж, наделённый подлинной праведностью, явленный в образе юродивого (нищего странника) встречается в рассказе «Фундамент» (2004). Это бездомный Ванька, которого главный герой встречает совершенно случайно. Ванька представляется как переходной типаж: изначально заявленный как герой-шатун он перерождается и осознается праведным. Путь от греха к покаянию, как и полагается, проходит через испытания - возведение дома / мира. После строительства происходит традиционное очищение / перерождение (поход в баню), общение по душам, которое помогает раскрыть истинное лицо Ваньки. Противоречивость образа нищего подчеркивается его наготой, представляемой, с одной стороны, как некая отдельность миру, постыдность (нагой человек), с другой - как черта юродства. Ванька, внезапно собирающийся покинуть деревню, по сути своей, прощается с жизнью, приуготовляясь к долгому пути в иномир. И единственным проводником, символизирующим переход из одного пространства в другое, является река, что соотносится с древним славянским представлением о путешествии умершего на ладье в иномир, который существует где-то рядом с миром реальным.
Патриархальный мужской тип
Образ природного пахаря, олицетворяющий патриархальный мужской тип, пожалуй, является одним из ключевых не только в прозе М. Тарковского, но и во всей традиционалистской поэтике. Это тип, весьма близкий праведному герою, отождествляется с хранителем древностей - с ним связана семантика богатырства, защиты, первостепенной удали. Патриархальный тип героя неотступен перед общей бедой, отстаивает вековую мудрость, защищает землю от чужеродных. Охранение и оборона становятся мужскими чертами, мессианство связывается с защитой родины [23, с. 9].
Образ типичного крестьянина, живущего земельным трудом - достаточно редкий, но знаковый в прозе М. Тарковского. Этих героев характеризует хозяйственность, приверженность традиции, преданность собственному делу, ощущение внутреннего удовлетворения от исполненного. Ключевыми в этом ряду являются образы Иваныча («Стройка бани»), Прокопича («Енисей, отпусти!») и Петровича («Петрович»). Весьма знаменательна семантика исконно русского имени героев - утверждается связь с народно-христианской символикой древней Руси, имена сакрально подсвечены - это люди земли и труда. Показателен переход от фольклорной традиции к агиографической: от героев-балагуров и богатырей образы эволюционируют к праведникам.
Образ сокровенного героя репрезентуется в повести «Стройка бани» (1998) - этапном произведении в творчестве писателя. Старик Иваныч - пахарь от Бога, всю жизнь посвятивший служению земле, природе, традиционному крестьянскому быту. В повествовании рисуется образ опытного, закоренелого мужика, обретшего тайну жизни в собственном ремесле. Труд становится средством преображения и перевоплощения героя. В начале повествования автором конструируется образ народного богатыря: «крепкий как кряж, большегубый, курносый, с твёр-
дым, нависающим чубом, мясистым, как бы надвое рассечённым лицом... рядом лежала такая же крепкая и мясистая рука, темная и тяжелая загорелая кисть» [16, с. 140]. Сюжетной основой произведения является строительство новой бани. Знаменательно, что процесс возведения дома сопровождается важными событиями из жизни героя, которые воспоминаниями вкраплены в ход повествования. Возводя дом, герой как бы приуготовляется к собственной смерти - подводит итоги жизни, вспоминает грехи прошлого, готовит себе новую обитель.
Вход в иномир осуществляется через баню, где Иваныч очищается, принимает новое рождение. Хронотоп бани, представляемый в традиционализме как пространство инфернальное, в границах текста сакрализуется, приобретает дополнительную, исповедальную функцию, что отсылает и к сюжету В. Шукшина. Весьма символичной кажется сцена вхожения: герой испытывает детское волнение, как перед «долгожданным событием» (после смерти наступает воскрешение и новая жизнь). Оголяя тело, Иваныч обнажает и душу: снимает нательный крест (оставляет земную судьбу на банной лавке) - войти к Богу необходимо обновленным, подобно младенцу. Финальная сцена Исхода трактуется как оставление греха, катарсис, обретение покоя и новой жизни: «ушли в землю все обиды, раздражение и отлетела к небу душа Иваныча, никогда не бывавшая ещё такой чистой» [16, с. 183]. Показательно, что событие смерти происходит ранним утром, когда начинается покос, зарождается новая жизнь - сцена символизирует цикличность бытия, характерное для русской культуры. В целом, повесть М.А. Тарковского пронизана ностальгическими и утопическими мотивами. Автором утверждается образ героя, олицетворяющего старую, патриархальную Русь. Поиски Бога, мотив возвращения в «блаженную» землю становится важнейшей идеологической доминантой творчества М. Тарковского.
Другим героем, символизирующим патриархальный уклад, является Петрович («Петрович», 2001). Его жизнь рисуется канонически: женился, построил дом, завёл скотину. Опрятность, основательность, мужицкое общественное начало ему присущи, в нём «было развито чувство деревенской справедливости» -именно так автор представляет читателю героя [16, с. 5]. Традиционный образ показан в свете трудовой аскезы - «главным козырем Петровича была работа». Петрович берётся за любое дело, занимается исконно крестьянским трудом - помогает перекрыть баню, достраивает чью-то дачу, отрабатывает посевную, ремонтирует трактор, кладёт соседу печь, чем вскоре заслуживает прозвище печника. В культурной традиции возведение печи как сокровенное знание передавалось из поколения в поколение - от отца к сыну. По народным поверьям, печь - символ, основа дома. Образ Петровича раскрывается в народно-символических тонах: автор подчеркивает лихость героя в вечно распахнутой фуфайке и шахтёрских гидроунтах (одёжа героя ассоциативно напоминает крестьянскую рубаху и сапоги). В воспоминаниях жены Петрович представлен «молодцом», что раскрывает подлинно народный характер. Авторитетность Петровича подсвечена богатырскими чертами: «он всегда держался особняком, в деревне его уважали, ни с кем особо не братался» [16, с. 5].
С другой стороны, важно отметить двойственность этого характера. В судьбе персонажа происходит внутренний надлом -он чувствует разлад с жизнью, потерян духовный ориентир. Изначально в сюжет повествования вписан мотив путешествия героя на Родину. Поэтика дороги утверждает образ странника, разочаровавшегося в реалиях современной жизни. Несомненно, идея странничества связывается, прежде всего, с кризисом Идеи, Духа - распад деревенского пространства знаменует поиски нового идентичного мира. Однако путешествие героя по чужбине (Петрович отправляется на запад, что равноценно смерти / гибели) не помогает утвердиться. Его похождения изначально обречены. В случае с Петровичем той самой «блаженной землёй» становится Бахта, представленная в сознании автора и героя «идиллическим» пространством, за пределы которого герою не суждено выйти. Петрович понимает, что ему не найти счастья на стороне. Финальная сцена возвращения героя в родные просторы символична, олицетворяет преданность традиции, идеалу, вековой мудрости, хотя заключительные строки повествования утверждают «промежуточное» положение Петровича: «к бабе не вернусь, поживу у Павлика, потом дом срублю» [16, с. 10]. Одновременно жена брата, Людмила, называет Петровича «бичарой». Неоднозначность образа героя подчёркнута его поступками: Петрович возводит жилища другим (у Тарковского эта функция отдана асоциальным персонажам - бичам), живёт в профанном пространстве (бане, потом кочегарке / мастерской).
Этим персонаж аллюзивно напоминает чудаковатого Деда из одноимённого рассказа, обителью которого явлена баня / склад.
Мотив возвращения в родные таёжные просторы является сюжетным конструктом повести «Енисей отпусти» (2006). Главный персонаж - Прокопич, чувствующий духовную неустроенность, неудовлетворенность городом, решает оставить семью и отправиться в таежную глушь. Побег из города в «обетованную землю» расценивается как попытка познать тайну жизни, слиться воедино с Духом природы. Герой возвращается туда, где «Бога больше», где он чувствует себя самим собой. Образ Прокопича напоминает исполинскую фигуру Илья Муромца, выписанную с художественного полотна В. М. Васнецова - писатель утверждает неимоверную силу и мощь русского человека: «Было тогда что-то дальнобойное в облике Прокопича. Лоб, лицо прямое, брови, выгоревшие до белизны, скулы обожженные, каленные, каркас их высокий, крепкий, будто для раздвижения пространства, отбоя ветра. И дело не в возрасте, а в постоянном прищуре, выглядывании дороги.» [16, с. 274]. История Прокопича становится сквозным сюжетом, связующим звеном прошлого и настоящего. Читатель знакомится с семейными перипетиями главного героя - в центре повествования находятся три женских фигуры, олицетворяющих девичью суть - реализуется архетип «доброй» и «злой» жены [24]. Скверное, зверское, злое начало заключает в себе первая жена Прокопича - Людмила, в которой выработалась «извечная желчь» и «осуждение». Образ сводится до черт мракобесия: «вдруг слово за слово она начинала нести околесицу, истерика состояла в повторении одной и той же глупости». Автор обобщает образ Людмилы: «пустая порода души здесь самая небогатая <...> ворочалась, разрастала и чем шершаво-серее была, тем сильнее вязла в себе и истирала других» [16, с. 286].
Вторая жена героя - коммерсантка Наталья - образ полярный, амбивалентный. Миссия этой героини - сохранять внешний и внутренний баланс - «она делала всё, чтобы не пошатнуть равновесия» [16, с. 302]. Повествователь замечает: в ней было «одуряющее обаяние» - данная характеристика раскрывает сущность героини, сочетающей в себе и доброе, и злое. Про-копич встречает Наталью, когда «душа уже испытала жизнь». Знакомство героев, впрочем, как и расставание, происходит в гостях (вне пространства дома), отсюда равнодушное, апатичное отношение к домашнему быту, к традиции - Наталья не способна создать подлинный уют, она всецело посвящена собственному бизнесу, семья - элемент престижа для деловой дамы. Нарра-тор усиливает поэтику амбивалентности героев - Прокопича «располовинило», Наталью словно разделило на две части. Дом Натальи для Прокопича - временное жилище, он чувствует себя здесь чужим, расставание становится неизбежно.
Доброй и приветливой женщиной выступает в повести Зинаида Тимофеевна, в образе которой угадываются черты праведности. В сюжете конструируется архетип «доброй жены»: «женщина негромкая и умная тем крепким и добрым умом, которым бывают сильны русские люди, хлебнувшие лиха и выжившие внутренним светом» [16, с. 274]. Автор неслучайно раскрывает три совершенно разных образа - они проецируется на судьбу героя, преодолевающего трудный путь от греха к покаянию. В последней части третьей главы писатель намечает переход к новой жизни, об этом позволяют судить подробная детализация, описание предметов, пространства, природы. Знаменательным в финале повести представляется эпизод моления, предугадывающий дальнейший символический Исход героя. Своего рода, это финальный аккорд - через молитву Прокопичу уготована новая жизнь: «<...> Прокопич знал, что душа в том серебряном утре, и не будет вовек ей остуды» [16, с. 320].
Маргинальный герой
Непосредственное воплощение в литературе отечественного традиционализма имеет концепция маргинальной личности, получившая своё развитие в трудах И. Новожеевой, Н. Ковтун, Е. Воробьёвой, Т. Зайцевой. Неоднозначность взглядов современных исследователей породила несколько устойчивых представлений об этой фигуре. Так, к героям маргинального типа относят странников, чудиков, юродивых, асоциальных типов, «обсевков», «архаровцев» и трикстеров. Малая проза М.А. Тарковского, безусловно, вписывается в парадигму маргинальности, связанной с дестабилизацией общественного строя, культурно-исторической и идеологической систем. Сам прозаик является художником переходной эпохи («перестройки»), поэтому, авторские суждения нередко раскрывают индивидуальное отношение к истории как ценностному аспекту человеческого бытия.
Однако, размышляя над произведениями современного традиционалиста, стоит говорить не столько о маргинальном, сколько о «промежуточном» персонаже. Обусловлена данная позиция тем, что герои Тарковского (независимо от своего происхождения и рода деятельности) постигают подлинный смысл существования, приобретают некогда утраченную почву, познают «внутреннюю» идею; из профанного / шутовского пространства им суждено выйти к дому, соприкоснуться с Вечным. Симво-листско-утопические мотивы, пронизывающие идейно-смысловой контекст творчества писателя, позволяют делать выводы о времени скорого воскрешения/возрождения русской культурной Идеи. Сущность маргинальности у М. Тарковского заключается в том, чтобы самоопределиться, найти пути спасения, вернуть и закрепить забытое старое, либо возвести традиционно новое, культурно-ценное. Художественный опыт сибирского писателя, который вводит своего героя в поле неустойчивой окраины (какой сегодня представляется современная деревня) и где начинается постижение экзистенции, в этом плане кажется весьма убедительным.
Концепцию маргинальности у М. Тарковского необходимо понимать в социально-психологическом дискурсе (как состояние личностного самосознания, для которого характерна размытая идентичность, неопределённость в выборе моделей и норм поведения в конкретных ситуациях) и в философском (как определённое состояние души, процесс преодоления предела возможного). Отсюда персонаж Тарковского испытывает два состояния маргинальности: физическое и духовное. Физический маргинал - герой, который осуществляет переход из одной социальной общности в другую, при этом самостоятельно определяя для себя ценностную нишу, поведенческие установки, по которым он конструирует собственную модель жизнетворчества. Здесь выделяются образы странника (Петрович «Петрович»), «блудного сына» (Серёга «Стройка бани»), асоциального персонажа (сквозные персонажи - бичи Борька и Пронька) и чудика (Дед «Дед»). Духовный маргинал представлен как преодолевающий собственное внутреннее «Я» путем выхода в трансцендентное -репрезентативным с этой позиции можно считать образ юродивого (Ванька «Фундамент»), «кающегося» грешника /богоискателя (Парень «Ложка супа»), переход ознаменован перерождением души, обретением внутреннего постоянства, постижением подлинного духовного смысла.
Неоднозначной фигурой в литературном повествовании Тарковского выступает герой-охотник / рыбак, он стоит особняком в творчестве писателя. С одной стороны, облик промысловика символически наделен чертами, изначально присущими патриархальному мужскому типу, поэтому, он тесно связан с образом пахаря (например, «жестким пахарем» автор называет Геннадия Хромых - опытного охотника и рыбака). Этот герой у Тарковского выполняет крестьянскую работу, совмещая ее с основным родом деятельности - охотой. По сути, происходит неявная подмена ролей, когда охотник в сознании читателя становится крестьянином, но не в классическом представлении, а в самобытном. С другой стороны, охотник - фигура пограничная. Уже в ранней прозе писателя (рассказ «За пять лет до счастья») наблюдается герой, который признается в своей любви к дороге, заявляет о желании «вжиться в чужую жизнь», позабыв свою собственную [18, с. 360]. Занятие любимым делом помогает герою обрести себя как часть мироздания. Идиллическим пространством охотника представляется тайга, наполненная живым смыслом, персонажи, всецело посвятившие себя таёжному, охотничьему промыслу, смещают на второй план семью как ценностную категорию - как правило, их личная жизнь не ладится.
Образ интеллигента
Несомненно, образ «естественного человека» становится ведущим в творчестве М. Тарковского, что, в целом, отвечает как общепринятым критериям традиционалистской литературы, так и личностно-авторской идеологии. Однако чтобы утвердить конфликт, расширить проблемное поле художественного творчества, современный писатель вводит в повествовательное пространство образ интеллигента - героя, достаточно редкого для поэтики традиционализма. Важнейшим аспектом авторского осмысления становится трансформация героя-интеллектуала сквозь призму индивидуального самосознания. Биографические элементы отразили идеологию поэтики Тарковского - писателя, бросившего блага цивилизации во имя постижения уникальной природной самобытности, сам интеллигент пытается воссоединиться с исконно русской Душой - его неодолимо притягивает первозданно-природный мир простых людей [25]. Таким обра-
зом, восстанавливается гармония в русской национальной культурной модели: герой из столичного общества, русский интеллигент с неуспокоенной душой, и простые русские мужики-охотники сводятся воедино [25].
Достаточно репрезентативным в этом отношении является распространённый в творчестве Тарковского тип писателя, в роли которого, как правило, выступает главный герой (или повествователь). Так в рассказе «С высоты» (2001) интеллигентом представлен Сергей Никифоров, от имени которого и ведётся повествование. Герой раскрывает подробности своей биографической и творческой жизни. Интригой сюжета является история рукописи про Игната Кузнецова, написанная главным героем. Важнейшей особенностью композиции становится традиционный литературный приём - «рассказ в рассказе», благодаря которому история крестьянского мужика Игната Кузнецова ал-люзивно проецируется на судьбу центрального персонажа - писателя Сергея Никифорова. Тем самым Тарковский утверждает идею соборности двух национальных типов - европеизированного (в лице писателя) и народного (в лице крестьянина) [25, с. 438]. По мнению М. Тарковского, наступает время, когда появляется грамотный, образованный, начитанный русский мужик, который становится близким интеллектуалу.
Современные исследователи (И.Л. Балаян) склонны причислять Сергея Никифорова к христианскому типу личности, в этом смысле показательны эпизоды теплых воспоминаний героя, его взаимоотношения с второстепенными персонажами, нелегкий труд над литературным произведением. Попытки пристроить повесть про Игната оказываются тщетными, однако это закаляет характер героя - перед читателями явлена сцена откровения, когда молодой писатель узнает о плагиате - поэт Павел Куликов циничным образом присваивает авторство повести. Гнев, злость и раздражение героя сменяются, с одной стороны, вынужденным сожалением - обида отступает сама собой, а с другой - пониманием бренности бытия - герой утверждает: всё на свои места расставит время, есть ценности, несоизмеримые с тем, что происходит вокруг [15, с. 138]. Исповедальным, откровенным кажется финальный эпизод, когда писатель Сергей Никифоров узнает о крушении самолёта, в который он, по стечению обстоятельств, не смог попасть - очевидно, что за попытку всепрощения судьба дарует герою новую жизнь. Таким образом, идея христианского гуманизма, заложенная в основу литературного текста, становится стержневой в изображении центральных персонажей малой прозы М.А. Тарковского.
В литературном творчестве сибирского писателя нередко встречаются образы европейского интеллигента (молодой учёный Крис «Лес»), живущего мечтами о русской жизни, с глубоким желанием перебраться в таёжную Сибирь. В повести «Лерочка» (1999) центрально пересекаются три типа интеллигента - появляется образ профессора (Иннокентий Беклемишев), архитектора (Александр Пажитнов), чиновника (Зайцев). Весьма удивительно, что герои приближены к народной жизни - ими восхищается герой-повествователь, автор наделяет положительными характеристиками. Распространённым становится образ естествоиспытателя, экспедитора, охотоведа («Бортовой портфель», «Лес», «Отдай моё») - людей, глубоко погружённых в изучение сибирской охоты, не представляющих себе дела без природного, таёжного знания. Эта мысль выражена и в публицистике автора: «Охота всегда была поводом к разговору о главном, служила фоном для глубинного осмысления жизни, путёвкой в мир вечной красоты.Сила русского сознания в том, чтобы объединить все стороны бытия» [16, с. 414].
Таким образом, идея соборности/коллективности проходит рефреном в литературных текстах М. Тарковского. Художественная цель писателя - вывести интеллигента «в народ», отыскать в этом типе героя закореневшее естественное начало - оправдывается, ибо на рубеже XX - XXI веков остро ощутим идеологический кризис, широко явлен социальный разрыв, что, непосредственно, выступает важнейшей предпосылкой глобальных преобразований. Облик интеллектуала находит своё отражение в фигуре самого писателя - биографический подтекст наполняет идейно-смысловое содержание литературных произведений. Верной задачей для писателя видится поиск механизмов внутреннего диалога - важно утвердить идею всеобщего равенства, наделить героя естественным правом - жить по совести, в гармонии с природой и Богом.
Итак, рассмотрев систему персонажей в литературной традиции Михаила Тарковского, мы выделили несколько художественных типов героев: праведники, пахари, маргиналы,
интеллигенты. Сокровенной фигурой в малой прозе писателя выступает юродивый / странник / богоискатель как архетипиче-ский образ, с которым связана не только идеология отшельниче-
Библиографический список
ства у Тарковского, но и надежда на возрождение и укрепление национальной идентичности, кризис которой явно ощутим в настоящем.
1. Пронягин В.М. Художественное постижение идеи русской соборности в прозе второй половины XX века. Философско-эстети-ческие очерки. Владимир: Маркарт, 2002.
2. Павлов ЮМ Художественная концепция личности в русской и русскоязычной литературе XX века. Москва: ИМЛИ РАН, 2003.
3. Гапон Е.С. Художественная концепция личности в творчестве В.Г. Распутина 1990-х-2000-х годов. Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Армавир, 2005.
4. Крижановский Н.И. Художественная реализация категории соборности в малой прозе В.И. Белова. Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Краснодар, 2004.
5. Николаев П.А. Деревенская проза. Словарь по литературоведению. П.А. Николаев. Available at: http://nature.web.ru/litera/4.5.html
6. Перепелицына Ю.Р. Художественная репрезентация национального характера в прозе А. Яшина. Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук: Ставрополь, 2009.
7. Ковтун Н.В. «Гений местности» без места: мифологический сюжет о домовом в современной прозе. Сюжетно-мотивные комплексы русской литературы. Новосибирск, 2012: 166 -176.
8. Королёва С.Ю. Художественный мифологизм в прозе о деревне 1970-90-х годов. Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Пермь, 2006.
9. Холодкова Е.К. Концепция национального характера в прозе В.П. Астафьева, В Г. Распутина и Б.П. Екимова 1990-х - начала 2000-х гг. Диссертация ... кандидата филологических наук. Москва, 2009.
10. Ковтун Н.В. Старуха, ангел, богатырка: генекратический миф современной традиционной прозы. Литературная учёба. 2010; 4: 80 - 92.
11. Большакова А.Ю. Феномен деревенской прозы (вторая половина ХХ в.). Диссертация ... доктора филологических наук. Москва, 2002.
12. Ковтун Н.В. Богоборцы, фантазёры и трикстеры в поздних рассказах В.М. Шукшина Литературная учеба. 2011; 1: 132 - 154.
13. Новожеева И.В. «Межедомки», «обсевки», «архаровцы»: образ человека, оторвавшегося от родной среды в деревенской прозе 1960-80-х годов. Научный журнал КубГАУ. Краснодар, 2006; 24 (8): 483 - 498.
14. Тарковский М.А. О своём. Жизнь и книга. Журнальный зал. Available at: http://magazines.russ.ru/october/2002/9rtark.html
15. Балаян И.Л. Проблема личности в рассказах М.А. Тарковского. Вестник АГУ. 2014; Вып. 1 (134): 135 - 139.
16. Тарковский М.А. Избранное. Новосибирск: Историческое наследие Сибири, 2014.
17. Белая Г.А. Художественный мир современной прозы. Москва, 1983.
18. Тарковский М.А. Енисей, отпусти! Новосибирск: Историческое наследие Сибири, 2009.
19. Ковтун Н.В. Коммунар и страстотерпица как варианты жизненного самоопределения в романе Ф. Абрамова «Дом». Характеры и судьбы: Проза Федора Абрамова. Санкт-Петербург, 2010: 47 - 67.
20. Тарасов А.Б. Понимание праведничества. Знание. Понимание. Умение. 2006; № 1: 41 - 47.
21. Ковтун Н.В. Иконическая христианская традиция в «Матрёнином дворе» А. Солженицына и «Избе» В. Распутина: проблема авторского диалога. Филологический класс 2013; 3 (33): 17-26.
22. Ковтун Н.В. Патриархальный миф в традиционалистской прозе рубежа ХХ-ХХ1 вв. Сибирский филологический журнал. 2013; № 1: 77 - 87.
23. Ковтун Н.В., Степанова В.А. Проблема гендерной идентификации мужских образов в творчестве В. Распутина: дуализм психически-интеллектуальных доминант. Филологический класс. 2014; 2 (36): 7 - 14.
24. Васильев В.К. Сюжетная типология русской литературы XI - XX веков (Архетипы русской культуры). Красноярск, 2005.
25. Митрофанова А.А. Идиллия Михаила Тарковского. Современность в зеркале рефлексии: язык - культура - образование. Иркутск, 2009: 432 - 438.
References
1. Pronyagin V.M. Hudozhestvennoe postizhenie idei russkoj sobornosti v proze vtoroj poloviny XX veka. Filosofsko-'esteticheskie ocherki. Vladimir: Markart, 2002.
2. Pavlov Yu.M. Hudozhestvennaya koncepciya lichnosti v russkoj i russkoyazychnoj literature XX veka. Moskva: IMLI RAN, 2003.
3. Gapon E.S. Hudozhestvennaya koncepciya lichnosti v tvorchestve V.G. Rasputina 1990-h-2000-h godov. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Armavir, 2005.
4. Krizhanovskij N.I. Hudozhestvennaya realizaciya kategorii sobornosti v maloj proze V.I. Belova. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Krasnodar, 2004.
5. Nikolaev P.A. Derevenskaya proza. Slovar'po literaturovedeniyu. P.A. Nikolaev. Available at: http://nature.web.ru/litera/4.5.html
6. Perepelicyna Yu.R. Hudozhestvennaya reprezentaciya nacional'nogo haraktera v proze A. Yashina. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk: Stavropol', 2009.
7. Kovtun N.V. «Genij mestnosti» bez mesta: mifologicheskij syuzhet o domovom v sovremennoj proze. Syuzhetno-motivnye kompleksy russkoj literatury. Novosibirsk, 2012: 166 -176.
8. Koroleva S.Yu. Hudozhestvennyj mifologizm v proze o derevne 1970-90-h godov. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Perm', 2006.
9. Holodkova E.K. Koncepciya nacional'nogo haraktera v proze V.P. Astaf'eva, V G. Rasputina i B.P. Ekimova 1990-h - nachala 2000-h gg. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 2009.
10. Kovtun N.V. Staruha, angel, bogatyrka: genekraticheskij mif sovremennoj tradicionnoj prozy. Literaturnaya ucheba. 2010; 4: 80 - 92.
11. Bol'shakova A.Yu. Fenomen derevenskojprozy (vtoraya polovina HH v.). Dissertaciya ... doktora filologicheskih nauk. Moskva, 2002.
12. Kovtun N.V. Bogoborcy, fantazery i trikstery v pozdnih rasskazah V.M. Shukshina Literaturnaya ucheba. 2011; 1: 132 - 154.
13. Novozheeva I.V. «Mezhedomki», «obsevki», «arharovcy»: obraz cheloveka, otorvavshegosya ot rodnoj sredy v derevenskoj proze 1960-80-h godov. Nauchnyj zhurnalKubGAU. Krasnodar, 2006; 24 (8): 483 - 498.
14. Tarkovskij M.A. O svoem. Zhizn' i kniga. Zhurnal'nyjzal. Available at: http://magazines.russ.ru/october/2002/9rtark.html
15. Balayan I.L. Problema lichnosti v rasskazah M.A. Tarkovskogo. VestnikAGU. 2014; Vyp. 1 (134): 135 - 139.
16. Tarkovskij M.A. Izbrannoe. Novosibirsk: Istoricheskoe nasledie Sibiri, 2014.
17. Belaya G.A. Hudozhestvennyj mir sovremennoj prozy. Moskva, 1983.
18. Tarkovskij M.A. Enisej, otpusti! Novosibirsk: Istoricheskoe nasledie Sibiri, 2009.
19. Kovtun N.V. Kommunar i strastoterpica kak varianty zhiznennogo samoopredeleniya v romane F. Abramova «Dom». Haraktery i sud'by: Proza Fedora Abramova. Sankt-Peterburg, 2010: 47 - 67.
20. Tarasov A.B. Ponimanie pravednichestva. Znanie. Ponimanie. Umenie. 2006; № 1: 41 - 47.
21. Kovtun N.V. Ikonicheskaya hristianskaya tradiciya v «Matreninom dvore» A. Solzhenicyna i «Izbe» V. Rasputina: problema avtorskogo dialoga. Filologicheskij klass 2013; 3 (33): 17-26.
22. Kovtun N.V. Patriarhal'nyj mif v tradicionalistskoj proze rubezha HH-HH1 vv. Sibirskij filologicheskijzhurnal. 2013; № 1: 77 - 87.
23. Kovtun N.V., Stepanova V.A. Problema gendernoj identifikacii muzhskih obrazov v tvorchestve V. Rasputina: dualizm psihicheski-intellektual'nyh dominant. Filologicheskijklass. 2014; 2 (36): 7 - 14.
24. Vasil'ev V.K. Syuzhetnaya tipologiya russkoj literatury XI - Xx vekov (Arhetipy russkoj kul'tury). Krasnoyarsk, 2005.
25. Mitrofanova A.A. Idilliya Mihaila Tarkovskogo. Sovremennost' v zerkale refleksii: yazyk - kul'tura - obrazovanie. Irkutsk, 2009: 432 - 438.
Статья поступила в редакцию 19.11.15
