Типологический аспект глагольной переходности Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 81’367

ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ГЛАГОЛЬНОЙ ПЕРЕХОДНОСТИ © А. М. Аматов*, А. В. Онищенко

Белгородский государственный университет Россия, 308015 г. Белгород, ул. Победы, 85.

Тел./факс: +7 (4722) 52 47 04.

Е-mail: amatov@bsu.edu.ru

В статье рассматривается категория переходности глагола в типологическом аспекте как одна из фундаментальных категорий естественного языка. В силу отсутствия строгой корреляции между семантической категорией переходности и трансформационным потенциалом предикативных конструкций в анализе глагольных предикатов предлагается различать лексико-семантический и функционально-синтаксический критерии.

Ключевые слова: типология, переходность, лабильность, предикат, трансформация.

Проблема субъектно-объектных отношений и связанная с ней категория глагольной переходности, несомненно, являются наиболее сложными, спорными и интересными вопросами языкознания. Достаточно сказать, что разработка данной проблематики приводит к появлению целых направлений в лингвистике. Т ак, синтаксическая типология, возникшая в конце XIX века, была связана с открытием эргативной конструкции в индоиранских, кавказских, эскимосо-алеутских, баскском и многих других языках. Эргативную конструкцию отличает то, что подлежащее при переходном глаголе-сказуемом получает особое падежное и согласовательное оформление, отличное от оформления подлежащего при непереходном глаголе. Такое оформление предложения называется эргативным. В частности, это может быть особый эргативный падеж подлежащего при переходном глаголе. При этом подлежащее при непереходном глаголе совпадает по форме с прямым дополнением; ср. в аварском языке: вас в-екерула «мальчик (муж. кл.-)бегает»; вас-ас яц й-еццула «мальчик (-эрг.) сестру (жен. кл.-)хвалит».

Такое построение существенно (и качественно) отличается от более привычной нам номинативной (или аккузативной - по выделяемому падежу) конструкции, при которой подлежащее выражается одинаково при переходном и непереходном глаголе-сказуемом, а прямое дополнение - отличным от него образом (например, через винительный падеж в русском и в большинстве других индоевропейских языков). Однако позже было установлено, что номинативная и эргативная конструкции -не единственно возможные способы выражения субъектно-объектных отношений. При включении в рассмотрение наряду с непереходными глаголами, обозначающими активное действие (типа «бегать»), также непереходных глаголов, обозначающих состояние (типа «спать»), обнаруживаются и другие специфические конструкции, прежде всего так называемая активная. При таком типе синтаксического построения, независимо от переходности глагола, единообразно оформляется активный производитель действия - агенс (выраженный подлежащим переходного глагола и непереходного

глагола действия), противопоставленный пассивному пациенсу (выраженному прямым объектом переходного глагола и подлежащим глагола состояния). Так, в частности, устроено предложение в ряде языков коренного населения Северной Америки.

В общеиндоевропейский период на раннем этапе отсутствовало противопоставление категорий переходности и непереходности глаголов, категории пассивности. В этом усматривают одно из косвенных свидетельств об изначальном активном строе древнейшей ступени общеиндоевропейского языка.

Имеется также ряд других конструкций, однако потенциально возможные варианты тождественного/различного оформления подлежащих и прямых дополнений переходных и непереходных глаголов реализованы в языках мира далеко не полностью. Более того, иные, чем три перечисленных, конструкции встречаются редко. А. Е. Кибрик предлагает функциональное объяснение этому факту. Выбор конструкций определяется действием трех факторов: противостоящими друг другу тенденциями к экономии формальных средств и к смыслоразличительности, а также фактором мотивированности. В трех наиболее часто встречающихся конструкциях первые две тенденции сбалансированы и к тому же эти конструкции в высокой степени (хотя и по-разному) мотивированы. В других потенциально возможных конструкциях либо отсутствует баланс, либо, при его наличии, низка мотивированность, а некоторые из возможных конструкций отмечены как дисбалансом, так и немотивированностью.

Принимая во внимание тот факт, что типологическое сопоставление производится не на основе материального сходства или этимологического родства, а на основании функционального сходства отдельных явлений сопоставляемых языков, мы считаем, что первым критерием, который может быть принят для характеристики единицы типологического сопоставления, должен быть критерий функционального тождества сопоставляемых явлений.

Уже в глубокой древности люди обращали внимание на то, что слова, которыми они пользовались в своем родном языке, ведут себя в речи по-разному. Одни слова называют предметы, другие -

действия, процессы, третьи - качества, свойства предметов. Одни слова склоняются по падежам, другие изменяются по лицам и временам и т.д.

Эти наблюдения, отмеченные древнеиндийскими и древнегреческими грамматистами, дали им основание для выделения двух отчетливо выраженных разрядов слов - имени и глагола. Аристотель (384-322 до н.э.) выделял три части речи - имена, глаголы и союзы.

В эллинистическую эпоху, в III - II вв. до н.э., сложилась так называемая александрийская школа грамматики, которая в лице ее представителя Аристарха Самофракийского (приблизительно 217-145 до н.э.) разработала первую в истории классификацию, состоящую из 8 частей речи: имени, глагола, причастия, артикля, местоимения, предлога, наречия и союза. В этой классификации отсутствует прилагательное, что, в общем, отражает типологическую особенность греческого языка, в котором прилагательные имели общую с существительными систему склонения и вместе с ними образовывали одну часть речи, называемую «имя». С другой стороны, в этой классификации выделено в отдельную часть речи причастие.

Несмотря на многие недостатки в предложенной александрийскими грамматистами системе частей речи, как, например, наличие в ней перекрещивающихся признаков, характерных для имени и глагола, эта классификация прочно вошла в научный и школьный обиход и с некоторыми изменениями используется и теперь.

При типологическом анализе универсальное определение частей речи основывается на синтаксических характеристиках, тогда как морфологические параметры выступают в качестве дополнительных, значимых для флективных и агглютинативных языков. В качестве дополнительных выступают и семантические свойства, существенные прежде всего для идентификации частей речи в разных языках.

В системе английского языка категория переходности/непереходности (транзитивности/интран-зитивности) глаголов тесно связана с категорией залога (глагольной категорией, выражающей различные отношения между су-бъектом и объектом действия, имеющие свое морфологическое выражение в форме глагола). В плане значения обе эти категории выражают отношения в системе «субъект -предикат - объект», и способность глагольной лексемы участвовать в залоговых преобразованиях во многом зависит от такого элемента ее семантики, как переходность/непереходность.

Категория переходности/непереходности отражает в широком понимании характер синтаксических свойств глагола в предложении с точки зрения наличия/отсутствия у него прямого дополнения: The man is writing (vt) a letter - The children are playing (vi) on the playground; в узком понимании -характер значения глагольной лексемы, требующей

или не требующей дополнения: to read, to build (прямое дополнение чаще всего присутствует или подразумевается) - to meditate, to conjure (прямое дополнение невозможно). Содержательная сторона категории переходности/непереходности - передача типа субъектно-предикатно-объектных отношений: переходность - направленность действия

субъекта на объект, непереходность - замкнутость действия в сфере субъекта.

Другими словами, переходные глаголы - это те глаголы, которые по-лучают (или могут получать) прямое дополнение (обычно они обозначают действия над какими-либо объектами, материальными или идеальными, их восприятие, эмоции по отношению к ним и т. п.: to solve a problem, to see a star, to love children). И наоборот, непереходные глаголы не сочетаются с прямым дополнением (the girl is dreaming), но могут иметь другие типы дополнений (to dream of happiness, to think about work, to look through the window), называемые косвенными. Глаголы, требующие косвенного дополнения, объединяют в группу косвенно-переходных. Отдельные глаголы могут принимать одновременно два дополнения - прямое и косвенное (e.g.: He asked me a question). Такие глаголы называются дитранзитивными.

Отношение субъекта к действию в большей части языков получает свое выражение в личных окончаниях глагола; отношение же действия к объекту может быть выражено падежным управлением или примыканием, в зависимости от типа языка.

В связи с категорией залога следует отметить особый характер структуры английского глагола как части речи. Как и в ряде других языков, формы залога как особой грамматической категории представлены только у переходных глаголов. Глаголы непереходные, к которым относятся, например, глаголы передвижения (to go, to creep, to swim), глаголы положения в пространстве (to sit, to lie, to stand), глаголы физического состояния (to rest, to sleep), глаголы эмоционального состояния (to cry, to weep) и т.д., формы залога обычно не имеют. Мы говорим «обычно», поскольку тенденция к появлению форм залога у таких глаголов наблюдается. Более того, все чаще можно встретить употребление в пассиве глаголов с косвенными предложными дополнениями. Т акое явление получило в английской грамматике даже специальное наименование - prepositional passive. Приведем один такой пример: The same company makes a clear form of silicone rubber which looks like broken glass and can be walked on with no risk of injury (www.intuitor.com).

Если эти глаголы развивают переходное значение, семы переходности, и, следовательно, требуют прямого дополнения, то они приобретают все признаки переходного глагола, включаясь в ряд глаголов, имеющих оба залога; ср.: to fly - летать; to fly a plane - пилотировать самолет, the plane was flown by Jim Atkins - самолет пилотировал

Джим Аткинс; to run - бежать, to run a hotel -управлять гостиницей, the hotel was run by a young man - гостиницей управлял молодой человек.

Тем не менее наличие в языках сходных грамматических категорий, хотя и имеющих несколько различное морфологическое выражение, не всегда свидетельствует об их типологическом подобии. Необходимо также учитывать их распределение и функциональное использование.

В современной лингвистике наметились два подхода к вопросу о переходности глагола (и, соответственно, глагольного предиката, простого или сложного): семантический и синтаксический. Семантически переходность связана с распространением действия на тот или иной объект и, очевидно, допускает определенную градацию. В этой связи целесообразно ввести следующие семантические типы переходности в зависимости от степени выраженности (подробнее см., напр., [2]):

• направленное действие;

• воздействие;

• каузативность.

Направленность предполагает, что действие лишь распространяется на объект, который сам в его реализации не участвует. К переходным глаголам первого типа относятся, например, глаголы перцепции и ряд других.

Воздействие включает в себя уже не только направленность действия, но и подверженность объекта этому действию, хотя еще не подразумевает, что последний претерпел то или иное изменение. Впрочем, результат воздействия может быть выражен другим предикатом, и тогда глагол, выражающий воздействие, будет описывать причину.

Наконец, каузативность означает определенные изменения в состоянии объекта, вызванные воздействием, оказанным на него со стороны субъекта. Таким образом, являясь, по сути, наиболее выраженным в семантическом отношении типом переходности, каузативность включает в себя все три ступени: направленность, воздействие и терминальное изменение состояния объекта. Сопоставим три семантических типа переходности на следующих примерах:

(1) a. I saw the door.

b. I pushed the door.

c. I opened the door.

Очевидно, что степень семантической переходности глагола в них неодинакова и зависит, прежде всего, от роли объекта. В частности, (1 а) вообще исключает подверженность объекта door какому-либо воздействию со стороны субъекта I. В (1 b) такая подверженность очевидна (push - направленное действие), а в (1 с), помимо воздействия, мы имплицируем и его эффект. Импликация может быть представлена в виде предложения в действительном залоге, где объект каузации выступает как субъект каузируемого состояния: I opened the door ^ The door is open.

Во всех трех приведенных примерах употребляются переходные глаголы, однако в английском языке широко распространено явление лабильности, или способности глагола выступать в двух диатезах как в качестве переходного, так и непереходного:

(2) He broke the cup — The cup broke.

Из данного примера видно, что глагол break имеет две альтернативные модели синтаксического управления, причем одна диатеза здесь семантически выступает как каузативная от другой.

Надо отметить, что в более широком понимании лабильность не ограничивается каузативными парами, как в примере (2), а подразумевает просто способность глагола употребляться с прямым дополнением и без него. Скажем, английский глагол drink употребляется как непереходный, но при этом не обозначает каузативного состояния, например, в английской пословице You can bring the horse to the water, but you can ’t make him drink.

В связи с синтаксическими особенностями переходных и непереходных глаголов возникает ряд принципиальных вопросов. Прежде всего, следует ли считать английский глагол переходным, основываясь лишь на том факте, что он имеет после себя беспредложное дополнение и каковы критерии того, чтобы дополнение можно было считать прямым? Обратимся к конструкциям, на первый взгляд сходным с приведенными выше (образцы 1 а - с):

(3) a. John has blond hair.

b. John resembles Prince Charles.

По всей видимости, глаголы типа have и resemble нельзя отнести к переходным по синтаксическому критерию, поскольку грамматическая неверность следующих конструкций очевидна:

(4) a. Blond hair is had by John.

b. Prince Charles is resembled by John.

Отсюда следует, что тектограмматические структуры предложений (1 а - с) и (3 a, b) различны, несмотря на явный параллелизм их фенограмматических форм.

Теперь представим сходные по внешней форме предложения типов NP1/TVP/NP2 и NP1/(IV/NP)/NP2 в виде деревьев непосредственных составляющих:

Вернемся на время к лексическому значению самих глаголов. Есть основания предполагать, что отсутствие в предложениях типа (3 a, b) категории TV, которая является ключевой для образования пассивных конструкций, имеет, помимо синтаксического, и семантическое обоснование. Очевидно, что по семантическим критериям глагол resemble, например, не попадает ни под один пункт приведенной выше иерархии семантической переходности. Он не только не обладает значением направленности действия, но и не выражает действия как такового (отсутствие семы актальности, по Н. А. Кобриной). Здесь мы можем говорить не более чем об определенном отношении между субъектом и объектом (resemble - сходство, have - посессивность), но не о переходности.

Кроме того, говоря о лексической семантике, следует сделать существенную оговорку: иногда изменение лексического значения глагола влечет смену его синтаксической категории. Так, упомянутый глагол have может выступать в значении ‘fool, cheat by cunning tricks', а синонимичный глагол possess = ‘come into and control firmly ’ (словарь Вебстера). В этих значениях глаголы have и possess принадлежат к категории переходных (TV) и могут употребляться в страдательном залоге. Более того, такое их употребление в указанных значениях даже более типично: I’m afraid you have been had by your partner; Mary is possessed by phobias.

Нужно также отметить, что в системе языка не существует однозначного соответствия между изменением лексического значения и сменой синтаксической категории. Например, глагол зрительной перцепции see может, не меняя своего базового лексического значения «видеть», входить в различные синтаксические структуры и, соответственно, менять синтаксические категории. Покажем это на следующих примерах:

(5) a. John saw Bill.

b. John saw Bill leave.

В обоих случаях за глаголом see сохраняется категория синтаксической переходности (TV), так как предложения (5 a, b) трансформируемы в (6 a, b) соответственно:

(6) a. Bill was seen by John.

b. Bill was seen to leave by John.

Однако если в предложении (5 а) глагол see относится к категории TV, то в (5 b) этот же глагол принадлежит уже к дробной категории TV/IV, то есть, взятый в отдельности, не является конститу-ентом, или «денотемой» [3]. Сочетаясь с предика-

тивом, в данном случае с непереходным глаголом (leave), он образует разрывной конституент (предикат) see... leave.

Таким образом, глагол, не меняя своего базового лексического значения, входит уже в две разные квантитативные синтаксические категории -TV и TV/IV, причем может входить и в большее их число, например, TV/V-ing или IV, что можно показать на таких примерах: John sawTV/V_ing Suzan driving in town; John is blind, he can’t seeIV. При присвоении глаголу той или иной синтаксической категории учитываются трансформационные возможности предиката, но не его внутренняя семантика. При таком подходе получается, что один и тот же глагол обладает некоторым набором синтаксических категорий, образующих парадигму и реализуемых в конкретном типе синтаксической конструкции. Лабильность же с точки зрения трансформационного потенциала следует рассматривать как способность глагола вступать в синтаксические связи, как допускающие пассивизацию, так и не допускающие ее. Наконец, наличие у глагола ряда квантитативных категорий не может представлять особой проблемы (например, стоит ли рассматривать эти единицы как один глагол или как разные). Ведь, в конце концов, наличие у одной и той же единицы ряда лексико-семантических вариантов ни у кого нареканий не вызывает.

ЛИТЕРАТУРА

1. Кибрик А. Е. Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания. М., 1992. 335 с.

2. Аматов А. М. Причинно-следственные связи на разных уровнях языка. М.: МПГУ, 2003. 220 с.

3. Блох М. Я. Диктема в уровневой структуре языка // Вопросы языкознания. 2000. №4. С. 56-67.

Поступила в редакцию 26.01.2009 г.