CC BY
29
Шастина Е. М. Типизация эпохи в «50 характерах» Элиаса Канетти: к проблеме жанра / Е. М. Шастина // Научный диалог. — 2016. — № 8 (56). — С. 84—96.
ERIHJM^
Журнал включен в Перечень ВАК
и I к I С н' s
PERKXMCALS DIRECIORV.-
УДК 821.112.2Canetti.07
Типизация эпохи в «50 характерах» Элиаса Канетти: к проблеме жанра
© Шастина Елена Михайловна (2016), доктор филологических наук, профессор кафедры немецкой филологии, Казанский (Приволжский) федеральный университет (Ела-бужский институт) (Елабуга, Россия), [email protected].
ORCID: orcid.org/0000-0001-9551-5469
Рассматривается жанровое своеобразие книги «Недреманное ухо. 50 характеров» ("DerOhrenzeuge. 50 Charaktere") австрийского писателя, лауреата Нобелевской премии (1981) ЭлиасаКанетти (1905—1994). Выполнен обзор существующих точек зрения относительно значимости данного произведения в творческом наследии писателя. Анализируется авторская дефиниция понятия «характер». Отмечается дискуссионный характер жанровой принадлежности произведения. Указывается, что Канетти продолжает традиции литературных предшественников — греческого философа Теофраста (конец IV века до н. э.) и французского моралиста Жана де Ла-брюйера (1645—1696), которые в малой литературной форме представили обобщенные образы своего времени. Автор статьи исходит из того, что Канетти создал цикл, включающий в себя пятьдесят отдельных прозаических миниатюр, которые могут быть представлены в виде самостоятельных зарисовок. Поднимается вопрос о жанровых признаках прозаической миниатюры. Утверждается, что прозаическая миниатюра характеризуется малым объемом, информационной насыщенностью, художественной завершенностью, целостностью. Привлечены к рассмотрению повествовательные стратегии, используемые Канетти для создания сюрреалистического контекста на страницах небольшого по объему произведения.
Ключевые слова: поэтика; жанр; повествовательные стратегии; Элиас Канетти; малая проза; прозаическая миниатюра.
1. Введение
В 2015 году по случаю 110-летия со дня рождения лауреата Нобелевской премии Элиаса Канетти (1905—1994) Международным обществом, носящим его имя (Internationale Elias Canetti Gesellschaft), на родине писателя, в болгарском городе Русе (Рущук), был инициирован проект [Den "Ohrenzeugen" von Elias Canetti weiterschreiben, 2015], призывающий чита-
телей присоединиться к автору произведения «Недреманное ухо. 50 характеров», дополнив собственными зарисовками коллекцию миниатюр автора. Цель проекта заключалась, с одной стороны, в популяризации творчества австрийского писателя, с другой стороны, — в привлечении участников независимо от возраста и социального статуса к самовыражению в рамках заданной литературной формы.
Книга «Недреманное ухо. 50 характеров» ("Der Ohrenzeuge. 50 Charaktere") [Canetti, 1995], опубликованная в 1974 году, представляет собой коллекцию прозаических миниатюр — небольших по объему зарисовок. Автор «коллекционирует» характеры, которые призваны в персонифицированном отображении человеческих свойств представить обобщенную картину XX века. Естественно, что Канетти, описывая характеры, далек от комплиментов, напротив, он критикует современное общество, каждая миниатюра гиперболизирует какое-либо одно негативное свойство характера, доводит его до абсурда. В итоге возникают сюрреалистические зарисовки, полные гротеска и иронии.
Нельзя сказать, что Канетти оригинален в самом подходе. Еще в конце IV века (319 год) до н. э. греческий ученый-философ, ученик Аристотеля, Теофраст запечатлел в «'Höikoi характере;» тридцать характеров носителей человеческих пороков своего времени. Французский моралист Жан Де Лабрюйер (1645—1696), опираясь на труд Теофраста, представил в книге «Характеры и нравы нынешнего века» (первое издание появилось в 1688 году) свое видение времени, обращаясь к типизированному образу современника. Канетти лишь продолжил, вернее сказать, возродил эту литературную традицию. «50 характеров» были оценены зарубежными критиками неоднозначно. Отмечалось, что книга проигрывает в сравнении с «Заметками» ("Aufzeichnungen"), романом «Ослепление» ("Die Blendung"), философско-антропологическим исследованием «Масса и власть» ("Masse und Macht"). В итоге она была названа «второстепенным» произведением в творчестве писателя, поскольку, по мнению критиков, характерам не хватает социального окружения, в социальном и психологическом плане они малосодержательны, и, кроме того, сатира Канетти не представляет собой ничего нового [Pörksen, 1974, S. 845]. Л. Райниш считает, что Канетти изображает только аномальных людей, что вся человеческая масса для него не что иное, как скопище параноиков, и созданные им характеры также не являются исключением [Reinisch, 1975, S. 884]. В. Фрю-вальд придерживается точки зрения, что «50 характеров» Канетти можно сопоставить с ранее опубликованными эссе и заметками, поскольку налицо принадлежность к малой литературной форме [Frühwald, 1996, S. 72].
Б. Аллеманн полагает, что в этой книге, явно недооцененной критиками, «реализм описания, достигнув кульминационного момента, переходит в фантастическое» [АИетапи, 1985, S. 237], гротескное изображение характеров соседствует с «заземленным», легко узнаваемым описанием отдельных фигур [Там же].
В настоящем исследовании решается ряд задач: во-первых, охарактеризовать жанровую специфику прозаических миниатюр Канетти, во-вторых, проанализировать используемые автором повествовательные стратегии, позволяющие выстроить диалог с читателем и эпохой. Методологические установки, которыми руководствуется автор статьи, базируются на традиционном историко-культурном подходе к литературе. Гомогенность творчества Канетти позволяет рассматривать все его произведения в виде «единого текста», при этом допускается интертекстуальное и интермедиальное прочтение его миниатюр. Лингвостилистический анализ позволяет постичь авторский текст на глубинном уровне, дает возможность исследовать, как используемые автором языковые средства способствуют раскрытию замысла, реализации идеи произведения и его художественно-эстетической функции.
2.Жанровое своеобразие книги «Недреманное ухо. 50 характеров»
Художественное своеобразие «характеров» свидетельствует о том, что автор обращается к литературной миниатюре — малой прозаической форме, имеющей ряд отличительных признаков: малый объем, информационную насыщенность, художественную завершенность и целостность. У Канетти малое содержательное пространство миниатюры, посвященной отдельному характеру, таит в себе глубокий философский подтекст. При этом автор создал некий цикл, включающий в себя отдельные миниатюры, которые могут существовать также вне этого цикла в виде самостоятельных зарисовок.
Вопрос о жанровом своеобразии литературной миниатюры носит дискуссионный характер. Ю. Орлицкий, исследовавший на примере русской литературы «большие претензии малого жанра», приходит к выводу, что в ХХ веке изменилась «родовая специфика малой прозы»: «Если раньше в ней преобладала лирика, то теперь даже самая малая проза может быть и нарративной, и лирической, и драматической, и эссеистической, и философской, и юмористической. Причем чистые случаи встречаются все реже и реже, постмодернистская ирония последовательно съедает пафос, образуя некое единство принципиально нового качества» [Орлицкий, 1998]. Думается, что мысль Ю. Орлицкого относительно размытости границ малой
прозы в целом и прозаической миниатюры, в частности, подтверждается анализом канеттиевских характеров, что находит отражение уже на уровне дефиниции самого литературного термина миниатюра. Так, Р. Зорг называет «50 характеров» Канетти «сюрреалистическими миниатюрами» (surrealistische Miniaturen) [Sorg, 2010, S. 153]; по мнению другого ученого, исследующего «внутреннюю организацию» текстов, это своеобразные «виньетки» (Vignette) [Leroydu Cardonnay, 2002, S. 72].
Сам Канетти в книге заметок «Тайное сердце часов» объясняет, что есть для него характер: «Об одном отдельном человеке, каков он на самом деле, можно бы написать целую книгу. Но и тут он не будет исчерпан вполне, и никогда не разобраться с ним до конца. Стоит же проследить, как думается о ком-либо, как вызываешь его образ, как хранишь его в памяти, и придешь к весьма более простому портрету: это всего лишь несколько своеобразных черт, которые в нем наиболее заметны и особенно отличают его от прочих. Черты эти преувеличиваются за счет остальных, и как только они названы по имени, то сразу же играют в воспоминании решающую роль. Они есть то, что запечатлелось с наибольшей силой, они есть характер» (курсив Э. Канетти. — Е. Ш.) [Канетти, 1990, c. 314]. характер замыкает различного рода трансформации, он постоянен и не способен на какое-либо качественное изменение. В этой связи В. Шмидт-Денглер подчеркивает статичность характеров Канетти [Schmidt-Dengler, 1985, S. 81).
Канетти был глубоко убежден, что отдельные «характеры», которые он описал, могут рассматриваться в качестве фигур романа, другие являются импульсами к самоосмыслению. «При первом взгляде находишь знакомых, при втором — обнаруживаешь себя. Изображая их, я ничуть не сознавал, что думаю при этом о себе самом. Но, составляя эту книгу с 50 характерами (из большего числа изображенных мною), я с удивлением узнал себя в двадцати из них. Так богат составляющими один человек, и таким мог бы предстать, будь один из входящих элементов последовательно утрирован до крайности» [Канетти, 1990, c. 314]. Канетти, таким образом, останавливается на свойствах, присущих каждому человеку и передаваемых от поколения к поколению. характеры Канетти не есть персонифицированные свойства личности, представленные на осмеяние, речь в конечном итоге идет о существенных чертах синтетических фигур, при этом значение вымышленных образов переходит в область метафорического и поэтического [Steussloff, 1994, S. 249). Р. хартунг полагает, что Канетти не стремится выработать научную характерологию, напротив, его цель состоит в том, чтобы «завоевать новые фигуры для литературы», по мнению ученого, их притягательность в их обозримости [Hartung, 1975, S. 87).
3. Повествовательные стратегии Элиаса Канетти
Многие характеры Канетти легко узнаваемы, например, Слепой (Der Blinde), вооруженный фотоаппаратом, фиксирует окружающий его мир. Сам он слеп, но зрима его камера, позволяющая создать вокруг него новую оптическую действительность. Слепой не верит ничему, что не запечатлено на снимках. Он сожалеет лишь о том, что и другие являются обладателями подобных свидетельств, согревает душу лишь то, что он делает это лучше, убедительнее других. В этой миниатюре чувствуется ирония автора по поводу «оптического» хх века. В то же время Слепой подкрепляет мотив добровольного ослепления, положенный в основу романа «Ослепление».
Совсем по-иному воспринимается Переносчик (Der Hinterbringer), но и он реален настолько, что в нем легко узнается определенный тип людей. Что переносит он? «Переносчик не в силах держать при себе что-либо, что может кого-то обидеть. Он не упускает ни единого оскорбления, высказанного в порыве гнева, и заботится о том, чтобы оно достигло ушей оскорбленного»; или еще: «С меньшей охотой переносит он похвалы, однако, в доказательство своей благожелательности, принуждает себя по временам и к этому. В таких случаях он не спешит, тянет, прежде чем отправиться в путь. Похвала — будто гадкая отрава на языке» [Канетти, 1990а, c. 227], Канетти «оживляет» характер, вводя в миниатюру диалог. Не зря собеседник назван жертвой, пострадавшим. Он пострадал, поскольку доверился Переносчику. «Он охотно наставляет пострадавшего, уже потому, что так все тянется дольше. Советы его того сорта, что страх жертвы возрастает. Для него-то ведь главное — человеческое доверие, разве может он прожить без доверия» [Там же].
Пятьдесят миниатюр Канетти читаются легко, их насыщенный, яркий язык не доставляет особых сложностей для восприятия. При этом самая большая сложность понимания этих текстов заключена в их кажущейся простоте. Уже заглавие ставит в тупик: «Имялиз» (Der Namenlecker), «Сво-еподарочница» (Die Selbstschenkerin), «Слезогрей» (Der Tränenwärmer), «Славощуп» (Der Ruhmprüfer), «Археократка» (Die Archäokratin) и т. д. Семантическая структура заглавия может быть раскрыта лишь после прочтения всей миниатюры, только из контекста становится понятен его общий смысл. Заглавия являются не чем иным, как минитекстами, в которых в афористичной форме заключена основная идея миниатюры.
Можно предположить, что среда обитания характеров Канетти — современное интеллектуально-литературное общество, но при этом также очевидно, что герои — одиночки, аутсайдеры. У каждого характера свое
пространство, все характеры сохраняют свою индивидуальность, свою специфичность, они самодостаточны в своей уверенности, кроме того, все они стремятся к власти. Такой подход позволяет взглянуть на характеры Канетти с социальной стороны.
Тексты Канетти не содержат тяжеловесных дефиниций, напротив, автор пытается «оживить» каждый характер, создав ему окружение — предметное (вещная конкретика), например, золотые весы Хрустальных Уст, стопки фотографий Слепого, книги Бумажного Пьяницы, Библия Боготряса и т. д., пространственное, например, кино для Слезогрея, улица для Искушаемой и т. д. Отсутствует лишь временная перспектива, поскольку характеры эпохи универсальны. Слезогрей ежедневно ходит в кино. Кинозал — это его пространство. Ему все равно, что смотреть, главное, чтобы фильмы выполняли свое назначение и вызывали обильные слезы: «Чего не выпало на его долю, он находит в судьбе других. И коли жизнь их не имеет к нему абсолютно никакого отношения, — незнакомые, далекие, прекрасные, невинные, великие, — тогда сила воздействия достигает пределов неисчерпаемости. Самому же ему от всего этого никакого вреда, и он спокойненько направляется после кино домой» [Канетти, 1990а, с. 229]. Мнимое сочувствие, прикрытое равнодушие составляют суть его натуры.
Хрустальные Уста (Die Silbenreine) культивируют другую особенность, они борются за чистоту речи. У Хрустальных Уст есть весы, сделанные из золота. Каждое слово вначале взвешивается и только после этого пускается в дело. Метафора легко прочитывается, поскольку Канетти не признавал экспериментов с языком, он оттачивал слова, считая, что слово обладает ни с чем несравнимой силой. Антиподом Хрустальных Уст является характер Поспеши-Словечко (Der Wortfrühe), который говорит, будто на коньках бежит, и опережает тех, кто ходит пешком. «Слова сыплются у него изо рта, как пустые орехи. Легки, поскольку пусты, но их зато много. <...> Поспеши-Словечко не говорит ничего такого, над чем бы поразмыслил, он говорит до того. Слова рвутся у него не из сердца, а с кончика языка. Да и какая разница, что говорить, стоит только начать» [Там же, с. 232]. Чтобы усилить контраст, Канетти помещает данные характеры в книге рядом. Взвешенные слова Хрустальных Уст весомы, легкие слова Поспеши-Словечко пусты. «Акустические маски» данных характеров свидетельствуют о наличии разных возможностей языкового общения. Канетти вновь обращается к проблеме языковой бездуховности, которая приводит к полному разобщению.
В Бумажном Пьянице узнаваем Петер Кин — «книжный червь», герой романа «Ослепление»: «Его не устраивают книги, которые у всех на языке;
годятся лишь редкостные и позабытые, какие нелегко разыскать. <...> Бумажный Пьяница напоминает ларь, который никогда не открывался, чтобы ничего не потерять. <...> Он извиняется за время, которое, как и обыкновенные люди, тратит на сон» [Там же, с. 239]. Но Бумажный Пьяница в отличие от Кина не является мизантропом, он благожелателен и любезен. Автор иронизирует, когда подмечает, что Бумажный Пьяница, чтобы иметь возможность сказать свое, дает высказаться и другим. «Он в восторге от людей, пробуждающих в нем желание перещеголять, и превзойдя, ставит на них крест» [Там же]. В характере Скопидомки (Die Habundgut) много сходств с Терезой Крумбхольц — супругой Петера Кина, поскольку главная ценность — деньги — определяет её образ жизни. «С деньгами она обходится аккуратно и с нежной заботой, никогда не тратит больше десятой части и печется об остальном. Она подкармливает свои капиталы, чтобы те не исхудали» [Там же].
Книга «Недреманное Ухо. 50 характеров» тесно связана по своей тематике с работой «Масса и власть» и драмой «Комедия тщеславия». Представленные на обозрение характеры в своем стремлении к индивидуальности противостоят массе, но одновременно отдельные характеры могут рассматриваться как составляющие массы. Возгласитель-ница Королей (Die Kónigskünderin) окружена толпой, которая неоднородна, поскольку состоит из королей и холопов, нищих и епископов; Имялиз и Славощуп всегда в обществе имен: их много, они тщеславны в ожидании Имялиза, и только Славощуп достаточно хорошо знает это «отребье».
Характеры воплощают различные аспекты власти: одни из них стремятся к власти, другие повержены этой властью. Маэстрозо (Der Maestroso) демонстрирует свою власть над толпой, он возносит трость и все смолкает. Он — воплощение неограниченной власти. С предельным натурализмом Канетти описывает повадки этого властелина: «Однако он ничего не совершает в одиночестве, их много здесь, обступающих его и глядящих на икру, предназначенную для него одного. Маэстрозо мелодично рыгает» [Там же, с. 246]. Он разъезжает по свету, восседая в особом персональном купе, и «адепты с обнаженной головой толпятся в проходе». Избранный и толпа — тема, к которой Канетти обращается в своем творчестве неоднократно. В ином положении Искушаемая (Die Versuchte), она преследуема мужчинами, одержима страхом, что люди могут превратно оценить её, высказав ей, что она одна «из тех». Суждение и осуждение являются, по Канетти, элементами власти. Человек, осмеливающийся на осуждение, присваивает себе власть судьи.
Симптоматичен характер Боготряса (Der Gottprotz), которому нет необходимости задаваться вопросом о том, что такое хорошо и что такое плохо, поскольку он справляется об этом в Библии — Книге Книг, и, что бы он ни предпринял, под этим подписывается Бог. Канетти всегда скептически относился к религии фанатиков, предлагающей человеку готовые догмы, лишая его жизненной инициативы. Для таких людей все изыски нового времени совершенно излишни, поскольку они осложняют жизнь. «Человеку надобен ясный ответ и такой, который всегда остается тем же» [Там же, с. 243]. Боготряс приближает себя к Богу — высшей инстанции власти на Земле, — он грозен в гневе, «потрясая весь этот сброд до слез» [Там же]. Тема смерти звучит здесь особо остро. Боготряс полагает, что «большинство погибнут, ибо не слушают его слова. Но те, что слушают, не погибнут по-настоящему» [Там же, с. 244]. Бессултаннице (Die Sultansüchtige) исчезновение гаремов причиняет страдания, ее предназначение в том, чтобы полностью находиться во власти другого, забыть о себе, жить «наигнуснейшими желаниями» своего господина.
В отдельных миниатюрах книги наблюдается напряжение, которое легко проследить на языковом уровне. Канетти представляет характеры, при этом он останавливается на свойствах, которыми они не обладают или обладают лишь в потенциале. Так, Придуманная (Die Erfundene) никогда не жила на свете, и все-таки она здесь и настойчиво заявляет о себе. Она очень красива, однако для всех по-разному. «Придуманная — всякого роста и любого веса. <...> То сжимается, то полнеет её грудь. Она ступает, она возлежит. Она нага. Она пышно разодета. <.> Придуманная недоступна. Придуманная податлива и покорна. Обещает больше, чем выполняет, выполняет больше, чем обещает. Она порхает, она пребывает на месте. Она не произносит ни слова, сказанное ею незабываемо. Она разборчива, она не отвергает никого. Тяжела, словно земля, легка, как дыхание эфира» [Там же, с. 247]. Характер Придуманной, полностью построенный на антитезе, противоречив по своей сути. Придуманная является символом превращения, при этом она статична в том смысле, что приведенные качества и состояния конечны.
Тексты «Недреманного уха» содержат ряд ссылок на самого автора. Особенно отчетливо это прослеживается при детальном рассмотрении характера, чье имя носит весь цикл миниатюр — Недреманное Ухо. «Недреманное Ухо не утруждает себя глядением, но зато и слышит он — лучше некуда. <...> Куда всем этим новомодным аппаратам да устройствам: его ухо лучше и верней всякого аппарата — ничто не стирается, ничто не заглушается и не забивается <...> Недреманного Уха не подкупить никому» [Там же, с. 234]. Согласно образному замечанию П. Лэммле, здесь при-
сутствует «с любезной иронией скрытый автопортрет» Канетти [Laemmle, 1975, S. 52].
Гротеск и ирония, юмор и острая сатира оживляют характеры настолько, что они начинают существовать в мире, наполненном вечными фантазиями. Например, «Любитель Красот — некоторые кратко называют его Кра-солюб — в погоне за всем, что только существовало, существует и будет существовать на свете прекрасного, и находит его во дворцах, музеях, святилищах, церквах и пещерах. Его нисколько не смущает, что кое-что из этого, с давних пор уже слывшее прекрасным, успело тем временем несколько тронуться, для него оно остается таким, каким было всегда, пусть даже новые красоты все время добавляются к прежним, каждая сама по себе, ни одна не исключает другой, каждая ждет от него, чтобы он в благоговейном восхищении остановился перед нею и любовался» [Канетти, 1990а, с. 231]. В воображении создается идиллическая картина, живописная миниатюра. Перед нами истинный ценитель прекрасного во всем его многообразии. Тем сильнее контраст с его непривлекательной внешностью. Это напоминает картины Сальвадора Дали, когда чувство восторга и отвращения при их восприятии неотделимы друг от друга. Можно вспомнить такие картины великого сюрреалиста, как «Осенний каннибализм» или «Возрождение плоти». «Красолюб безобразен, и всякий спешит уклониться от встречи с ним; было бы грубой бестактностью изображать его отталкивающую внешность. Одно то уже, что у него никогда не было носа. Его выпученные глаза, оттопыренные уши и торчащий кадык, его почерневшие гнилые зубы и бьющий изо рта зловонный смрад, его то писклявый, то скрипучий, каркающий голос, его рыхлые, липкие руки <...>, но что в том, что в том — ведь он никому не сует их и с безобразной уверенностью находит свое место перед прекрасными творениями» [Там же, с. 231].
Характеры Канетти воспринимаются по-разному, они задевают за живое, не оставляют равнодушным, порой смущают и сбивают с толку. По мнению П. фон Матта, «физиогномическим миниатюрам» Канетти присуща особая «бурлесковая пластичность» (burleske Plastizität), «сатирическая острота» (satirische Schärfe), своеобразный «сюрреалистический накал» (surreale Volten) [Petervon Matt, 2016].
Важным для сегодняшнего дня в восприятии миниатюр Канетти является то, что в них нет непосредственно дидактического элемента. Канетти не поучает, он только показывает через характеры, на что люди могут быть способны. П. Лэммле полагает, что Канетти, «как и все сатирики, выступает против существующего, только он не измеряет плохое настоящее хорошим прошлым» [Laemmle, 1975, S. 58].
4. Выводы
Цикл миниатюр «Недреманное Ухо. 50 характеров» является смысловым сегментом «единого текста» Канетти, в котором автор, находясь в специфических жанровых рамках, обозначает круг главных проблем. В первую очередь это масса и власть. Выбранный ракурс исследования позволяет выявить своеобразие поэтики прозаических миниатюр Канетти. Они обладают универсальными свойствами, главные из которых — малый объем, информационная насыщенность, художественная завершенность, целостность. Канетти привносит в жанр прозаической миниатюры свое мировидение. Его миниатюрам присуща статичность, свидетельствующая о том, что созданный характер завершил акт превращения. Кроме того, миниатюры обладают глубоким философским смыслом, они афористичны, что позволяет провести аналогию с притчей. Понятие «миниатюра», заимствованное из живописи, допускает интермедиальное прочтение отдельных характеров, так как позволяет на языковом уровне «визуализировать» типажи эпохи. Наличие фантастического начала, гротеск, ирония и сатира приводят к тому, что перед глазами читателя возникает абсурдистский, сюрреалистический мир, частью которого мы все являемся. Цикл миниатюр «Недреманное ухо. 50 характеров» созвучен современности, это произведение, прошедшее проверку «большим временем».
Источники
1. Канетти Э. Из книги : «Недреманное ухо. 50 характеров» : перевод С. Власова / Э. Канетти // Человек нашего столетия : пер. с нем. / сост. и авт. предисл. Н. С. Павлова ; коммент. Р. Г. Каралашвили. — Москва : Прогресс, 1990a. — С. 216—249.
2. Canetti E. Der Ohrenzeuge. Fünfzig Charaktere / E. Canetti. — Frankfurt am Main : Fischer Taschenbuch Verlag, 1995. — 99 S.
Литература
1. Канетти Э. Из книги : «Тайное сердце часов. Заметки 1973—1985» : перевод С. Власова / Э. Канетти // Человек нашего столетия : пер. с нем. / сост. и авт. предисл. Н. С. Павлова ; коммент. Р. Г Каралашвили. — Москва : Прогресс, 1990б. — С. 310—358.
2. Орлицкий Ю. Большие претензии малого жанра (По итогам первого Тургеневского фестиваля малой прозы) [Электронный ресурс] / Ю. Орлицкий // НЛО. — 1999. — № 38. — URL : http://magazines.russ.ru/nlo/1999/38/orlic.html.
3. Allemann B. Elias Canetti — Ein Ohrenzeuge / B. Allemann // Hüter der Verwandlung. Beiträge zum Werk von Elias Canetti. — Hanser, 1985. — S. 237—245.
4. Barnouw D. Elias Canetti / D. Barnouw. — Stuttgart : Metzler, 1979. —138 S.
5. Frühwald W. Spuren der Antike. Zu Elias Canettis Buch «Der Ohrenzeuge. Fünfzig Charaktere» / W. Frühwald // Gerhard Neumann (Hrsg.) : Canetti als Leser. Freiburg im Breisgau : Rombach, 1996. — S. 59—77.
6. Hartung R. Der Ohrenzeuge und andere Charaktere / R. Hartung // Canetti lesen. Erfahrungen mit seinen Büchern. — Hanser, 1975. — S. 86—90.
7. Laemmle P. Macht und Ohnmacht des Ohrenzeugen / P. Laemmle // Canetti lesen. Erfahrungen mit seinen Büchern. — München ; Wien : Carl Hanser Verlag, 1975. — S. 47—61.
8. Leroy du Cardonnay E. "Die Stimmen der Menschen sind Gottes Brot"— Zu Elias Canettis "Der Ohrenzeuge" / E. Leroy du Cardonnay // Aug' um Ohr. Medienkämpfe in der österreichischen Literatur des 20. Jahrhunderts / Hrsg. von Bernard Banoun, Lydia Andrea Hartl und Yasmin Hoffman. — Berlin : Erich Schmidt Verlag, 2002. — S. 65—75.
9. Matt P. v. Der Entflammte Über Elias Canetti. Leseprobe / Peter von Matt // [Electronic resource]. Access mode : http://www.beck-shop.de/fachbuch/lesep-robe/9783312003914_Excerpt_001.pdf.
10. Pörksen U. Elias Canetti. Der Ohrenzeuge / U. Pörksen // Neue deutsche Hefte 21. — 1974. — S. 844—847.
11. Projekt Den "Ohrenzeugen" von Elias Canetti weiter schreiben [Electronic resource]. —Access mode : http://eliascanettiprojekt.org/de/projekt/.
12. Reinisch L. Elias Canetti und seine Kritiker / L. Reinisch // Merkur 29. — 1975. — S. 884— 887.
13. Schmidt-Dengler W. Ganz nah und dicht beisammen. Zum «Ohrenzeugen» / W. Schmidt-Dengler // Elias Canetti : Blendung als Lebensform. Friedbert Aspetsberger / Gerald Stieg (Hrsg.). — Königstein / Ts : Athenäum, 1985. — S. 80—87.
14. Sontag S. Geist als Leidenschaft / S. Sontag // Hüter der Verwandlung. Beiträge zum Werk von Elias Canetti. — München ; Wien : Carl Hanser Verlag, 1985. — S. 90— 110.
15. Sorg R. Der Rote Pfeil oder Die bewegte Nation. Vom literarischen Mehrwert der Eisenbahn bei Peter Bichsel und Peter Weber / R. Sorg // Schweiz schreiben : Zu Konstruktion und Dekonstruktion des Mythos Schweiz in der Gegenwartsliteratur / J. Barkhoff, V. Heffernan. (Hrsg.) — W. de Gruyter : GmbH & Co KG, 2010. — S. 139— 159.
16. SteussloffA. G. Der Ohrenzeuge / A. G. Steussloff // Autorschaft und Werk Elias Canettis : Subjekt — Sprache — Identität. — Würzburg : Königshausen und Neumann, 1994. — S. 248— 255.
Epoch Typification in "50 Characters" by Elias Canetti: to Problem of Genre
© Shastina Yelena Mikhaylovna (2016), Doctor of Philology, professor, Department of German Philology, Kazan Federal University (Elabuga Institute), [email protected].
The article examines the genre originality of the book "Der Ohrenzeuge. 50 Charaktere" by Austrian writer, Nobel prize laureate (1981), Elias Canetti (1905—1994). A review of existing points of view on the significance of this work in the creative heritage of the writer is made. The author's definition of the term "character" is analyzed. Discussion character of genre of the work is noted. It is indicated that Canetti continues the tradition of the literary predecessors — the Greek philosopher Theophrastus (late IV century B.C.) and the French moralist Jean de La Bruyere (1645—1696), who in small literary form presented the generalized images of their time. The author of the article comes from the fact that Canetti created a cycle that includes fifty separate prose miniatures, which can be presented in independent sketches. The question about genre characteristics of prose miniatures is raised. It is argued that prosaic miniature is characterized by small volume, informational richness, artistic completeness, integrity. The narrative strategies used by Canetti to create a surreal context on the pages of his work of small volume are involved in consideration.
Key words: poetics; genre; narrative strategies; Elias Canetti; small prose; prose miniature.
Material resources
Kanetti, E. 1990a. Iz knigi: «Nedremannoye ukho. 50 kharakterov». In: Pavlova, N. S.
(sost. i avt. predisl.), Karalashvili, R. G. (komment.). Chelovek nashego sto-letiya. Moskva: Progress. 216—249. (In Russ.).
Canetti E. 1995. Der Ohrenzeuge. Fünfzig Charaktere. Frankfurt am Main: Fischer Taschenbuch Verlag. (In Germ.).
References
Allemann, B. 1985. Elias Canetti — Ein Ohrenzeuge. In: Hüter der Verwandlung. Beiträge zum Werk von Elias Canetti. Hanser. 237—245. (In Germ.).
Barnouw, D. 1979. Elias Canetti. Stuttgart: Metzler. (In Germ.).
Frühwald, W. 1996. Spuren der Antike. Zu Elias Canettis Buch «Der Ohrenzeuge. Fünfzig Charaktere». In: Gerhard Neumann (Hrsg.). Canetti als Leser. Freiburg im Breisgau: Rombach. 59—77. (In Germ.).
Hartung, R. 1975. Der Ohrenzeuge und andere Charaktere. In: Canetti lesen. Erfahrungen mit seinen Büchern. München; Wien: Carl Hanser Verlag. 86—90. (In Germ.).
Kanetti, E. 1990b. Iz knigi: «Taynoye serdtse chasov. Zametki 1973—1985» In: Pavlova, N. S. (sost. i avt. predisl.), Karalashvili, R. G. (komment.). Chelovek nashego stoletiya. Moskva: Progress. 310—358. (In Russ.).
Laemmle, P. 1975. Macht und Ohnmacht des Ohrenzeugen. In: Canetti lesen. Erfahrungen mit seinen Büchern. München; Wien: Carl Hanser Verlag. 47—61. (In Germ.).
Leroy du Cardonnay, E. 2002."Die Stimmen der Menschen sind Gottes Brot"— Zu Elias Canettis "Der Ohrenzeuge". In: von Bernard Banoun, Lydia Andrea Hartl und Yasmin Hoffman (Hrsg). Aug' um Ohr. Medienkämpfe in der österreichischen Literatur des 20. Jahrhunderts. Berlin: Erich Schmidt Verlag. 65—75. (In Germ.).
Matt, P. v. Der Entflammte Über Elias Canetti. Leseprobe. Available at: http://www.beck-shop.de/fachbuch/leseprobe/9783312003914_Excerpt_001.pdf. (In Germ.).
Orlitskiy, Yu. 1999. Bolshiye pretenzii malogo zhanra (Po itogam pervogo Turgenevsk-ogo festivalya maloy prozy). NLO, 38. Available at: http://magazines.russ. ru/nlo/1999/38/orlic.html/. (In Russ.).
Pörksen U. 1974. Elias Canetti. Der Ohrenzeuge. Neue deutsche Hefte, 21: 844—847.
Projekt Den "Ohrenzeugen " von Elias Canetti weiter schreiben. Available at: http:// eliascanettiprojekt.org/de/projekt/. (In Germ.).
Reinisch, L. 1975. Elias Canetti und seine Kritiker. Merkur, 29: 884— 887. (In Germ.).
Schmidt-Dengler, W. 1985. Ganz nah und dicht beisammen. Zum «Ohrenzeugen». In: Stieg, G. (Hrsg.). Elias Canetti: Blendung als Lebensform. Friedbert Aspets-berger / Königstein / Ts : Athenäum. 80—87. (In Germ.).
Sontag, S. 1985. Geist als Leidenschaft. In: Hüter der Verwandlung. Beiträge zum Werk von Elias Canetti. München; Wien: Carl Hanser Verlag. 90— 110. (In Germ.).
Sorg, R. 2010. Der Rote Pfeil oder Die bewegte Nation. Vom literarischen Mehrwert der Eisenbahn bei Peter Bichsel und Peter Weber. In: Barkhoff, J., Heffernan, V. (Hrsg.) Schweiz schreiben: Zu Konstruktion undDekonstruktion des Mythos Schweiz in der Gegenwartsliteratur. W. de Gruyter: GmbH & Co KG. 139— 159. (In Germ.).
Steussloff, A. G. 1994. Der Ohrenzeuge. In: Autorschaft und Werk Elias Canettis: Subjekt — Sprache — Identität. Würzburg: Königshausen und Neumann. 248— 255. (In Germ.).
