CC BY
72
УДК 82.3 (0)
В.А.Воронцов
ПОДЛИННЫЕ ИСТОКИ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ
Предметом исследования является волшебная сказка. Целью исследования является выяснение истоков волшебной сказки на основе изучения исходных форм показа (сказа, сказки). Установлено, что волшебную сказку породил язык жестов, а также исходные формы инкультурации и социализации младенцев, которые традиционно практикуются матерями. Показано, что именно сказка лежит в основе мифа и мифологического сознания.
Ключевые слова: волшебная сказка, показ, язык жестов, социализация
VladimirAleksandrovich Vorontsov THE TRUE SOURCE OF A FAIRY TALE
The subject of the research is a fairy tale. The aim of the research is to determine the origins of a fairy tale on the basis of the initial forms of display (the tale, fairy-tales). It is established, that a fairy tale spawned sign language, as well as the original form of inculturation and socialization of the child, which traditionally practiced by the mothers. It is shown, that it is a fairy tale lies in the basis of the myth and mythological consciousness.
Key words: a fairy tale, display, sign language, socialization
Сказка является традиционным феноменом человеческой культуры. Изучая сказки, исследователи постоянно сталкиваются с загадками. Одной из главных тайн сказочного мира является поразительное сходство сказок в самых разных частях ойкумены. Поразительные параллели были обнаружены не только в содержании сказок. Изучение морфологии сказки выявило поразительные соответствия, причём наиболее впечатляющие схождения обнаружены именно у волшебной сказки, истоки которой часто видели в народной фантазии.
Исследователями предприняты многочисленные попытки объяснить природу схождений, регулярностей в чудесной сказке, однако общепринятый взгляд на природу сказочных универсалий до сих пор не выработан. Следует заметить, что слово сказка (укр. казка), изначально обозначало то, что показано, продемонстрировано и может быть документально подтверждено. Вспомним про ревизские сказки в «Мёртвых душах» Н.В.Гоголя. Термин казка в смысле басня, байка впервые зафиксирован в 1596 году, однако нет оснований считать, что это слово не использовалось в просторечии с незапамятных времён. На древности слова сказка настаивает, например, Н.В.Новиков. В своей книге «Образы восточнославянской волшебной сказки» он пишет, что «и в более раннюю эпоху наряду с термином “байка” употреблялся другой термин — “сказка”, имевший, по всей видимости, большее распространение не в книжной, а в живой разговорной речи. Одним из доказательств этого могут служить те многочисленные устойчивые и хорошо отшлифованные поэтические формулы, входящие в саму сказку, в которой сказка называется сказкой» [4, 1974, с.8].
Известный советский фольклорист В.Я.Пропп был глубоко прав, утверждая, что сказки изначально показывались. В своей книге «Исторические корни волшебной сказки» он писал: «То, что сейчас рассказывают, некогда делали, изображали, а то, что не делали, представляли себе» [5, 1946, с.353]. В настоящее вре-мя сказкой считается то, что было всего лишь звуковым сопровождением подлинного языка, подлинной сказки, подлинного показа. Это сопровождение гораздо моложе языка жестов, подлинной сказки. Лишённая изначального зрительного ряда, делающего очевидными, тривиальными сказочные события, звуковая сказка будит воображение, причём, не только у детей. Подвиги сказочных героев в традиционных обществах глубоко волнуют и взрослых. До недавних пор слушанье сказок было любимым времяпровождением в сельской местности в зимнее время даже в Европе. Во многих регионах Азии, Африки, Америки, Австралии эта традиция до сих пор не изжита.
Исследователи зафиксировали не только интерес к сказочным событиям, но и глубокую веру в сказочные чудеса, которая изначально была свойственна разным народам. Такая вера у русских была широко распространена ещё в XIX веке. Так, например, по свидетельству И.А.Худякова (конец 50-х, начало 60-х годов XIX в.), «вера в языческое чудесное ещё в высшей степени распространена в народе» [7, с.284]. Цивилизация разрушает веру в сказку. Подавляющая масса цивилизованных людей (включая исследователей), уже не верит в сказочные чудеса и склонно трактовать сверхъестественное, как неестественное. Между тем, сверхприбыль — прибыль, сверхразум — разум, сверхъестественное — естественно. Неверие в сказочные чудеса порождает непреодолимые проблемы при выявлении исторических корней волшебной сказки. Оно побуждает исследователей искать истоки волшебной сказки в мистических обрядах, снах, которые являются формами превратного отражения действительности. Всё это создаёт предельно искажённое представление о сказочной действительности.
Масса проблем возникает и у тех исследователей, которые искренне верят в реальность сказочного мира. Так, например, профессор филологии Оксфордского университета Дж. Р.Р.Толкиен
относится к миру волшебной сказки очень и очень серьезно, не считая его вымыслом, однако находит, что искать корни волшебной сказки — крайне трудная и неблагодарная задача. Вместе с тем, в своей статье «О волшебных историях» он отмечает: «Вопрос: "Где скрыто начало чуда и волшебства?" — без сомнения приведет нас к самым фундаментальным и вечным вопросам нашего мира» [6, с.28]. С этим трудно не согласиться.
В данной работе предпринята попытка пролить свет на истоки волшебной сказки на основе изучения исходных форм показа (сказа, сказки), которые не попали в поле зрения В.Проппа и других исследователей.
На роль первых идеологов, первых мэтров, первых сказителей могут претендовать, прежде всего, мА-тери, несущие персональную ответственность за своих чад, за их сознание, самосознание. Матери являются не только первыми мэтрами. Реально именно матери являются материальным миром, с которым изначально знакомится человек. Мамашины руки являются первыми предметами, вещами, машинами, которые обслуживают нас, которые мы изначально осваиваем и осмысливаем. В книге «О природе вещей и педагогической археологии» нами показано, что для ребёнка изначально «материнские руки, ладони (длани) являются всем: материками, долинами, колыбелью, ковром-самолётом, сказочной козой, которая кормит нас, учит казать (сказывать) и т.д. [3, с.2]. Именно материнские руки знакомят нас с первыми мерами, мирами, номерами, мерными пространствами, камерами, кумирами, целыми единицами, челядинцами, шишами, дюймовочками, мальчиками, которые ростом с пальчик, и т. д., поэтому есть все основания видеть в материнских руках исходный универсум, исходный логический аппарат, исходное средство мышления, познания, а также выражения психического, духовного, материального.
Есть все основания, что именно материнские руки, органы (уды, др. слав. оудеса) породили предста-вления о первых героях (греч. Ывт «рука»), чудесах. Це удо, це оудеса знакомы нам с колыбели. Они породили представления о чудо-вещах, чудовищах. Чтобы увидеть Чудо-Юдо (це удо и удо), достаточно обратить внимание на наши пясти (пасти), демонстрирующие напасти, зверскую боль. Чтобы уберечь ребёнка, матери регулярно демонстрируют болевой шок от соприкосновения с опасными объектами. В книге «О театре волжских булгар и природе театрального искусства» нами отмечено, что благоразумные воспитатели начинают знакомить младенцев посредством пантомимы «с самыми страшными трагедиями и драмами задолго до того, как они становятся способными адекватно воспринимать звуковой язык» [2, с. 114-115]
Современная наука без серьёзных оснований исключает существование сказочных чудес, рукотворного мира. Отрицает она и существование золотого века, когда человеку не надо трудиться, когда он невинен, а мир полон чудесных превращений. «Между тем без осмысления традиционных взглядов на колыбель человечества, на рукотворный космос, антропоморфный гумус, без пристального изучения вещающих вещей, самодвижущихся орудий, тотемов, сказочных животных-наставников, их языка невозможна не только полноценная история педагогики, но и подлинные палеонтология, археология, антропология, психология, лингвистика, фольклористика» [3, с.2].
Знакомство ребёнка с бесконечно динамичным и бесконечно сложным универсумом позволяет ему в дальнейшем во всём новом видеть хорошо известное старое, наделяет способностью постигать и описывать самые различные явления и процессы, путём отождествления микрокосма с макрокосмом. Изначальные об-разы, шкалы, меры, номера, камеры, мерные пространства накладывают неизгладимый отпечаток на разви-тые формы мыслительного процесса и с огромным энтузиазмом культивируются и в науке.
Чтобы пробудить в своём чаде человека, развить в нём способность воспринимать чужую боль как свою, матери приобщают младенцев к медицинской семиотике, диагностике, которые и делают их сознательными, проницательными, духовными существами, способными сочувствовать, сострадать. Изображая посредством пантомимы страдание, скорбь, боль, обиду, матери побуждают ребёнка разбираться в их горестях (горстях). Руки младенца, маленькие герои (греч. %єір «рука»), храбрецы вынуждены совершать подвиги, чтобы освободить мать от нападающих на неё, скрывающих её лицо чудовищ. Чтобы пробудить мать, спящую непробудным сном и абсолютно не реагирующую на вопли ребёнка, маленькие храбрецы вступают в борьбу с бесконечно более сильными противниками, которые могут проглотить маленького героя. Эти подвиги являются индикаторами, предельно наглядно свидетельствующие о том, что в младенце проснулся человек, готовый придти на помощь матери в трудную минуту. Со временем герои начинают бороться с чудами-юдами, которые скрывают лица сестёр, братьев, невесток и т.д. Подвиги малолетних героев, растущих не по дням, а по часам, бесконечно умиляют любящих людей. Нет ничего удивительного в том, что они так растиражированы сказках, мифах, легендах и породили такую массу вариаций, в которых легко просматривается исходный вариант: поиски любимого
лица, знакомство с чудо-вещами и борьба с различного рода чудовищами.
С воспитательным процессом связаны самые разные сюжетные схемы сказки, которые без особых сложностей поддаются реконструкции с учётом природы сказочных персонажей, а также традиционных задач воспитательного процесса. Эти нехитрые воспитательные приёмы породили целый ряд взаимосвязанных сюжетных ходов, наблюдаемых в волшебных сказках самых разных народов, проживающих в самых отдаленных местах ойкумены: недостача (похищение, смерть любимого лица, заточение невесты в столп, терем и т.д.), отправка героя (в лес, к людоеду, на съедение чудовищу, в мир иной, в иное царство и т.д.), поглощение героя (пастью чудовища, спуск его в пропасть, в подземелье, под воду и т.д.), пребывание героя (в чреве, пещере, дворце чудовища, в могиле, в лесной избушке, большом доме и т.д.), встреча (с похищенными или умер-шими родственниками, с лешим, с водяным, с невестой), получение инструкций (от похищенных или умерших родственников, невесты, яги, обучение у лешего, водяного и т.д.), получение волшебных средств, помощ-ников (от умерших или живых родственников, невесты, яги, лешего, водяного и т. д.), расправа (с чудовищем, похитителем, соперниками, псевдогероями, отцом невесты), повышение социального статуса героя.
На определённом историческом и жизненном этапе, когда решающая роль в воспитательном процессе переходит к представителям мужского пола, происходит отрыв зрительного ряда сказки от её звукового сопровождения. Дело в том, что отцы вовсе не склонны имитировать слабость перед подростками и юношами, играть с ними в прятки, развивать в них нежные чувства. Незапамятные времена человечества, о которых отцы семейства были наслышаны в детстве, начинают в их пересказе связываться не с детством, а с глубокой древностью. Сказочные подвиги интерпретируются как подвиги первопредков, культурных героев, причём в качестве первопредков, культурных героев зачастую продолжают выступать дети, предвечные младенцы.
Естественными масками, сказочными чудовищами трудно напугать подростка, юношу, поэтому для воспроизведения подвигов, совершённых в незапамятные времена, используются искусственные маски, специальные декорации, постановочные действа. Смысл этих постановок прояснялся вначале посредством языка жестов, а впоследствии посредством звукового языка и возникших для этих целей мифов.
Мысль о том, что сказка является результатом деритуализации мифа и потери его эзотерического характера является глубоко ошибочной. Подобный взгляд на генезис сказки не учитывает историю социализации человека, которая не может начинаться с усвоения мистических ритуалов, эзотерических учений. Младенцу глубоко чужды мистика, сакральность, ритуалы, обряды. Стадиально знакомство ребёнка со сказ-кой происходит на более ранней ступени социализации. Знакомство с метафизикой, с первоначалами, с мифами о первопредках, космогенезе, культурных героях происходит на более поздних стадиях развития человека, поэтому есть все основания считать миф продуктом ритуализации, сакрализации сказочных сюжетов. Таким образом, сказка древнее мифа не только у цивилизованных, но и у первобытных народов. В этой связи глубоко ошибочны попытки представителей мифологической школы выводить сказку (показ) из мифа, а не из традиционных приёмов формирования сознания у бессловесных младенцев посредством матрицы. Глубоко прав авторитетный фольклорист А.И.Веселовский, который в своей работе «Поэтика сюжетов» со всей категоричностью утверждал, что «теория более рациональна, по которой не миф и эпос перешли в сказку, а наоборот — сказка повлияла на образы мифа» [1, с.658].
Выводы
Обращение к исходному миру ребёнка, к исходной знаковой системе, к традиционным приёмам социализации, которые позволяют матери пробуждать в ребёнке человека, позволяют реконструировать исходные видеоряды, которые лежат в основе волшебной сказки. Эти видеоряды дают возможность не только реконструировать образы героев волшебной сказки, но и пролить свет на изначальный смысл волшебной сказки, на природу сказочных универсалий, а также показать первичность волшебной сказки по отношению к мифу.
Литература
1. Веселовский, А.Н. Поэтика сюжетов // Веселовский А.Н. Мерлин и Соломон. Избранные работы. — М.: ЭКСМО-Пресс; СПб.: TerraFantastica, 2001. — С. 639-734.
2. Воронцов, В.А. О театре волжских булгар и природе театрального искусства. — Казань: Интелпресс, 2008. —212 с.
3. Воронцов, В.А. О природе вещей и педагогической археологии. — Казань: Intelpress+, 2009.
4. Новиков, В.Н. Образы восточнославянской волшебной сказки. — М.: Наука, 1974. — 253 с.
5. Пропп, В. Исторические корни волшебной сказки. — М.: Изд-во Ленингр. унив-та, 1946. —384 с.
6. Толкиен ,Дж.Р. О волшебных историях // Дерево и лист. - М.: Прогресс; Гносис, 1991. - С. 10—111.
7. Худяков, И.А. Великорусские сказки в записях И.А.Худякова. — М.: Наука, 1964. — 301 с.
