CC BY
143
УДК 930.1(09)
ТЕОРИЯ ВОТЧИННОГО ГОСУДАРСТВА В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ МЫСЛИ XIX - НАЧАЛА XXI ВЕКА
© 2010 г. Л.В. Мининкова
Педагогический институт Южного федерального университета, Pedagogical Institute of Southern Federal University,
ул. Б. Садовая, 33, г. Ростов-на-Дону, 344082, B. Sadovaya St., 33, Rostov-on-Don, 344082,
rspu@pi. sfedu. ru rspu@pi. sfedu. ru
Рассматриваются взгляды российских историков на теорию вотчинного государства в российской историографии XIX -XXI вв. и значение ее для понимания особенностей истории России в средние века и в новое время. Возникновение теории вотчинного государства - результат недовольства русской исторической мысли XIX в. концепцией возрождения государства и монархии на Руси, распавшегося в результате междоусобиц князей. Впервые она обоснована К.Д. Кавелиным, далее развивалась в трудах И.Е. Забелина, В.О. Ключевского, Г.В. Плеханова. Положения ее нашли место и в трудах современных российских историков.
Ключевые слова: теория вотчинного государства, русская историография, деспотическая монархия.
It is considered the views of Russian historians to the theory of the patrimonial state in Russian historiography XIX - XXI centuries and its significance for understanding the history of Russia in the Middle Ages and in modern times. The emergence of the theory of the patrimonial state - the result of dissatisfaction with the Russian historical thought of the XIX century concept revival of the state and the monarchy in Russia, disintegrated as a result of infighting princes. This theory for the first time elaborated by K.D. Kavelin and developed in the works of I.E. Zabelin, W.O. Kluchevskiy, G.V. Plekhanov. The thesis's of this theory develops in the works of the modern Russian historians.
Keywords: theory of the baronial state, Russian historiography, despotic monarchy.
Существенной особенностью отечественной историографии с XIX в. и вплоть до настоящего времени является значительный интерес к концепции российской истории, которая стала известна в качестве тео-
рии вотчинного государства. Такой интерес не случаен. Эта теория идеально вписывается в рамки основополагающей проблемы отечественной историософии, связанной с определением исторического места Рос-
сии и ее народа в окружающем мире, особенностей их прошлого и будущего. Вывод о существовании на русской почве в конкретный период истории страны вотчинного государства, как и о значительном и долгосрочном влиянии его традиций на характер и особенности развития страны, позволял обосновать на большом фактическом материале положение об особом историческом пути России, о ее самобытности и исключительности. Однако теория вотчинного государства подтверждала и совершенно иной взгляд, согласно которому вотчинная стадия в развитии средневековых государств составляла общеевропейское явление, а характерные черты вотчинных отношений и влияние их на политические процессы имели место не только на Руси, но и в странах западноевропейского средневековья. Кроме того, с позиций этой теории появлялась возможность обосновать с опорой на методы компаративистики черты общего и особенного в развитии России и стран Востока, где существовала система деспотических монархий, объяснять наличие или отсутствие в России самодержавного деспотизма. Поэтому интерес к этой теории в исторической мысли России представляется закономерным.
Наличие вотчинного начала в русской жизни, по мнению Н.П. Павлова-Сильванского, первым выделял выдающийся историк и юрист К.Д. Кавелин, для которого «семья и вотчина (частное владение)» [1, с. 9] представляла собой особую стадию развития Руси. Она шла вслед за родовой стадией и предшествовала государству. Павлов-Сильванский не указывал, что Кавелин видел какую-либо связь между вотчиной и государством. Другим историком, обращавшим внимание на роль вотчинного начала в формировании и развитии Московского государства, был, согласно Павлову-Сильванскому, И.Е. Забелин, писавший еще в 1671 г.: «"Политический корень" Московского государства был исключительно вотчинный, был воспитан и вырос на вотчинном развитии народа» [1, с. 35].
В том же духе оценивал процесс генезиса государства на Руси В.О. Ключевский. Рассуждая об этом, Павлов-Сильванский отмечал: «Западные княжества, как известно, выросли из крупных частновладельческих имений, и поэтому в новых, постепенно складывавшихся чертах их сеньориального управления долгое время сохранялись наследственные черты частного хозяйства крупного землевладельца». То же самое, как подчеркивал Павлов-Сильванский, «Ключевский выясняет в строе управления нашего удельного княжества, quasi-государства» [1, с. 34].
Для Павлова-Сильванского анализ вотчинной теории в русской исторической мысли не являлся самостоятельной исследовательской целью. Он был подчинен другой цели, состоявшей в выявлении отношения в отечественной историографии к проблеме общего и особенного в русском и западноевропейском средневековье и, в частности, к вопросу о существовании русского феодализма. Такой анализ, в котором вотчинная теория в русской исторической мысли не является самостоятельным объектом исследования, представляется недостаточным ввиду того, что в нем
заложена недооценка особого значения этой теории в формировании общей концепции русской истории. Кроме того, после Павлова-Сильванского появились некоторые новые исследования, в которых рассматривается вотчинная теория и с ее позиций даются оценки происходивших в стране процессов в социальной, политической и культурной сферах жизни русского общества.
На мысль В.О. Ключевского о сохранении вотчинной традиции в государственном управлении России XVI в. указывала М.В. Нечкина. Это государство, «по Ключевскому, является "абсолютной монархией, но с аристократическим управлением, т.е. правительственным персоналом". Но по традициям удельного вотчинника царь смотрел на свой "правительственный персонал" как на дворцовых слуг, государевых холопов» [2, с. 487]. В этом кратком замечании указывается на признание Ключевским и теории вотчинного государства в России, и связи этой теории с представлением выдающегося историка о холопском характере государственной службы в Московской Руси.
Одним из основных вопросов, относящихся к теории вотчинного государства, является вопрос о причинах ее возникновения. По-видимому, связано это с глубокой неудовлетворенностью отечественной исторической мысли середины XIX в. теорией возрождения великими князьями московскими Русского государства, созданного еще киевскими князьями и распавшегося по вине князей в результате междоусобиц. Такая теория казалась удовлетворительной для историографии XVIII - начала XIX в., однако в ней не в полной мере учитывались особенности Московского государства конца XV - XVI в. по сравнению с Киевской Русью. Поэтому уже во второй четверти XIX в. она стала казаться несовременной и примитивной. Как заметил П.Н. Милюков, еще Н.А. Полевой отрицал распространенное до него представление «о России как о "государстве" с самого начала ее истории». Он считал, что до конца XV в. «существовало в России несколько государств», и ставил задачу изучения истории не государства Российского, но русского народа [3, с. 349]. Милюков отмечал, что, по мнению Полевого, на Руси имели место два исторических периода. Происходила смена «норманнского "феодализма", т.е. управления посредством дружинников, более или менее независимых от князя-пришельца», системой «уделов, обладаемых членами одного семейства». Это составляло этап на пути развития Руси, который должен был завершиться «торжеством единовластия» [3, с. 350].
Таким образом, для отечественной историографии становилась актуальной проблема объяснения процесса перехода от удельной системы к Московскому государству, который рассматривался как органичный, с удержанием в рамках нового явления традиций старины. Тем более, что идея «органического, постепенного и необходимого развития» в России, основывавшаяся на диалектике Гегеля, разделялась не только Полевым [3, с. 351], но и историками более позднего
времени, в частности К.Д. Кавелиным и С.М. Соловьевым [4, с. 65; 5, с. 32]. Несомненно, предпосылкой философского обоснования теории вотчинного государства в отечественной историографии середины XIX в. было распространение идей гегельянства и позитивизма. Это наталкивало историков на поиск такой объяснительной модели отечественной истории Московской Руси, которая исходила из наличия глубоких исторических закономерностей процесса становления государственности и диалектики перехода к ней от семейно-личностного начала, выражением которого выступала княжеская вотчина. Поэтому можно сделать вывод, что теория вотчинного государства была результатом такого направления отечественной исторической мысли, которая вполне соответствовала и достигнутому ею уровню, и интеллектуальным запросам российских историков того времени. Ее появление также соответствовало общему направлению развития исторической науки в Европе в XIX в. на путях поиска логического обоснования закономерностей исторического процесса.
Возникновение теории вотчинного государства в российской историографии было заметно в трудах К.Д. Кавелина, который отошел от традиционной для более ранней историографии периодизации истории страны, когда киевский период отделялся от периода удельного. Он заменил эту периодизацию другой, в которой государство в Московской Руси сменило вотчину. Кратко он высказал эту идею при характеристике Ивана Калиты, чья, по его словам, «небольшая княжеская вотчина через столетие выросла в Московское государство». Этот князь был «в полном смысле князь-вотчинник и смотрел на свои владения как на собственность», причем в таком взгляде «вполне высказался этот новый тип власти, сменившей прежнюю» [6, с. 45].
Таким образом, Кавелин в своей характеристике князя Ивана Даниловича выразил важнейший признак вотчинного государства, состоявший в соединении поземельной собственности его как владетеля в отношении своей вотчины и государственной власти в его руках. Вместе с тем Кавелин показал механизм утверждения государственного начала в русской жизни, что явилось результатом политики московских князей. Острой проблемой этой политики было преодоление противоречия между интересами семьи, которые требовали от московских князей проводить раздел своего княжества-вотчины, и интересами нарождавшегося из вотчины государства, которое требовало сохранения единства. Князья стояли, отмечал Кавелин, перед выбором между интересами семьи и государства, и в конце концов они пошли на то, чтобы «пожертвовать семьей государству», и «этот шаг был сделан, но не вдруг». В конце концов московскими князьями «держава, ее нераздельность были поставлены выше семьи» [6, с. 47].
В то же время вотчинное начало, отступившее перед государственностью, оставило свой след и оказало, согласно Кавелину, глубокое воздействие на характер государственной власти в России. «Тип вот-
чинновладельца, полного господина над своими имениями, лежит в основании власти московского государя», - подчеркивал он. Отсюда и служба в таком государстве означала приобретение статуса «слуги», который считался в Московском государстве не чем иным, как «почетным титулом» [6, с. 48], а «начало холопства» [6, с. 49] лежало в ее основании. Как историк, глубоко усвоивший основы диалектики Гегеля, в русской истории Кавелин видел закономерный и глубоко прогрессивный процесс, а в смене в русской жизни вотчинного начала государственным - качественный скачок, причем черты новой жизни органично вырастали из старых ее форм. «Из-под великокняжеской вотчины проглядывает государство» [6, с. 48], -подчеркивал он. Кавелин не избежал идеализации государства в Московской Руси. По его мнению, «Московское государство ... приготовило почву для новой жизни». Он показал, в чем состояла эта подготовка: «Улучшения внутреннего управления, судопроизводства, обуздание произвола кормленщиков, законодательство», - такие меры, по мнению Кавелина, позволяли давать государству на русской почве самую положительную оценку.
Отсюда и вытекала позитивная оценка монархов, при которых завершилась эпоха перехода от вотчины к государству. Это «два величайших деятеля в русской истории, Иоанн IV и Петр Великий: первый ее начинает, второй оканчивает и открывает другую» [6, с. 49]. Признание позитивной роли государства в обществе в целом характерно для мыслителя либерального направления, которым признается Кавелин. Вместе с тем не вполне ясно, как с его либерализмом согласуется апологетика Ивана Грозного и Петра I, которые, по словам историка, «живо сознавали идею государства и были благороднейшими, достойнейшими ее представителями» [6, с. 49]. «Личность -единственная, плодотворная почва всякого нравственного развития» [6, с. 51], - правомерно указывал он, что вполне согласуется с основами либерализма. Едва ли вместе с тем ясно, как деятельность Ивана Грозного, прямо высказывавшегося о своем полном и неограниченном праве жаловать и казнить своих холопов, способствовала становлению и развитию личности. По-видимому, в апологетике Ивана Грозного и Петра I заключалась наиболее спорная сторона рассуждений Кавелина, который сделал вывод большого теоретического значения о значительной роли вотчинного начала на пути становления Московского государства.
Теорию вотчинного государства принимал историк русского быта И.Е. Забелин. В возникновении понятия о вотчиннике-государе он видел процесс органичного развития, связанный с развитием отношений внутри дома и семьи. По его словам, наименование новгородцами великого князя московского «Государем» было не случайно, поскольку это было «простое рядовое обычное наименование каждого домохозяина, владыки дома или своей земли». Как подчеркивал Забелин, этому наименованию соответствовало положение крупного землевладельца-
вотчинника, такого, как великий князь московский, который «стал уже домохозяином и владыкой не одной Москвы, но всей Низовой Русской земли, лежавшей в речном углу Волги и Оки» [7, с. 132].
Взгляд на государя-монарха как на государя-домовладельца и вотчинника был не только понятен людям Московского государства, привыкшим нести разные «службы вотчиннику, службы лицу, а не отвлеченному понятию отечества или государства». Историк, таким образом, давал такое объяснение представлениям о государе как о вотчиннике и о вотчинном государстве, которое восходило к основам массового сознания общества того времени. Во всяком случае, дальнейшие исследования в данном направлении представляются перспективными. По мнению Забелина, учет положения государя как вотчинника, прежде всего «грозного царя Ивана Васильевича», позволит сделать «характер» его «еще понятнее». Он при этом указал на то, что и «в гораздо более позднюю эпоху», по крайней мере в XVII в., царь оставался «вотчинником-господарем» [8, с. 59]. Это наблюдение также заслуживает самого серьезного внимания. Забелин при этом не указывал на негативные последствия такого взгляда на государственную власть и на государство.
Дальнейшее развитие теории вотчинного государства принадлежало В.О. Ключевскому, который констатировал, что «в московском князе XIV - XV вв., даже великом князе, было ... много частного владельца, закрывавшего собой государя» [9, а 32]. Вместе с тем он ставил по существу новую проблему взаимодействия в рамках единого процесса объединения русских земель вокруг Москвы двух начал - вотчинного и государственного. «Вобрав в состав своей удельной вотчины всю Великороссию и принужденный действовать во имя народного интереса, московский государь стал заявлять требования, что все части Русской земли должны войти в состав этой вотчины» [8, с. 110], - указывал историк, говоря об объединительной политике Ивана III. Следовательно, интересы Ивана III как вотчинника и как московского государя не только совпадали, но и стимулировали активность проводившейся на рубеже XV - XVI вв. объединительной политики на Руси.
Вотчинные интересы этого великого князя, обращал при этом внимание Ключевский, были причиной активной политики в отношении Литвы. Так, в ходе переговоров с великим князем литовским Александром в 1503 г. Иван III будто бы говорил: «Мне ... разве не жаль своей вотчины, Русской земли, которая за Литвой, Киева, Смоленска и других городов?» [9, с. 111]. Историком приводилось заявление русских дипломатов в ходе переговоров с послом римского папы: «Русская земля - от наших предков из старины наша вотчина». Таким образом, в сознании людей того времени, проводил мысль Ключевский, понятие о вотчине великого князя сближалось с понятием о народности, а «династический интерес с народным благом» [9, с. 110].
Представление о вотчинном начале способствовало объединению русской народности в составе Мос-
ковского государства, что отмечал Ключевский. Вместе с тем оно препятствовало распространению в обществе того времени понятия о государстве как о новой форме общественного единства. Во всяком случае, по словам Ключевского, «ни из чего не видно, чтобы Иван III понимал отчину как-нибудь иначе, не так, как понимали эту форму его удельные предки», а «новые обязанности, которые ложились на него как на поставленного свыше блюстителя благ народа», «он сознавал, хотя и смутно» [9, с. 120]. В сознании Ивана III, а затем Василия III и Ивана IV Ключевский отмечал «колебание между двумя началами или порядками», каждый из них так и не определил свое положение. В них «начинают бороться вотчинник и государь, самовластный хозяин и носитель верховной государственной власти». Это привело «государство к глубоким потрясениям, а династию собирателей - к гибели» [9, с. 121].
Господство вотчинного начала в сознании московских государей конца XV - XVI в. и общества того времени в целом В.О. Ключевский, таким образом, оценивал в качестве одного из важных факторов, определявших ход русской истории. Оно способствовало как объединению русских земель в составе Московского государства, так и потрясениям Смутного времени начала XVII в. и пресечению династии. Ключевский при этом в отличие от ряда предшествовавших русских историков не питал никакого пиетета перед венценосцами, не видел за ними выдающихся заслуг в государственном строительстве, поскольку они так и не дошли до усвоения принципиальных отличий между вотчиной и уделом и новым государственным статусом Московской Руси. Впрочем, не только великие князья, но и «московские люди того времени» представляли себе, что «Московское государство . есть государство московского государя, а не московского или русского народа» [10, с. 48]. Следовательно, взгляд на Московское государство как на вотчину великого князя и царя господствовал в массовом сознании того времени, что и отмечал Ключевский. Народ поэтому не мог принять в качестве законных царей избранных на престол Бориса Годунова или Василия Шуйского, «тогда как один призрак природного царя в лице пройдохи неведомого происхождения успокаивал династически-легитимные совести и располагал к доверию» [10, с. 50].
Оборотной стороной подобного представления был взгляд на положение народа в таком государстве. «По отношению к царю все его подданные считались холопами, дворовыми его людьми, либо сиротами, безродными и бесприютными людьми, живущими на его земле» [10, с. 64], - справедливо подчеркивал В.О. Ключевский. Отсюда, замечал он, исходили особенности сопротивления народа власти. Одна форма протеста используется подданными, которые «восстают» против власти, но не покидают государства, «потому что не считают его чужим для себя». В Московском государстве было по-иному: «народное недовольство ни разу не доходило до восстания против самой власти». Народ «выработал особую форму по-
литического протеста», когда люди не восставали против государства, но «выходили из него, "брели розно", бежали из государства» [10, с. 49]. Наблюдение историка представляет значительный интерес. В 70-х гг. XVI в., когда в стране разразился сильнейший экономический кризис, он был вызван уходом населения на южную окраину. Это было формой протеста народа против поборов со стороны государства в условиях длительной Ливонской войны. В результате такого ухода произошло запустение Северо-Запада и Центра страны. Во всяком случае до XVII в. Россия действительно не знала сколько-нибудь значительных народных выступлений, наподобие тех, которые имели место в «бунташном веке».
Тем не менее, как подчеркивал В.О. Ключевский, Смута подрывала в сознании московских людей представление о прежнем порядке, когда видели «в своем государе . хозяина московской государственной территории». Смута показала, что без государя «государство не распалось, а собралось с силами и выбрало себе нового царя» [10, с. 63], и, как указывал Ключевский, убеждала, что «общество, народ не политическая случайность», тогда как «политическая случайность есть скорее всего династия» [10, с. 64].
Таким образом, теория вотчинного государства, развивавшаяся В.О. Ключевским, представляла собой метатеорию, на основе которой могли выстраиваться концепции истории страны более частного характера. Она во всяком случае позволяла объяснить особенности политического строя России конца XV - XVI в., его близость к восточной деспотии, некоторые черты политического сознания русского общества и народного протеста этого времени. По-видимому, он несколько преувеличил воздействие Смуты на изживание из массового сознания традиций, основанных на представлении о вотчинном государстве, недооценивал степень устойчивости этих традиций в период российской истории после Смутного времени.
Негативное отношение к вотчинному государству в Московской Руси еще сильнее, чем у В.О. Ключевского, было выражено Г.В. Плехановым. Выдающимся марксистом упоминался русский царь как «вотчинный монарх» [11, с. 167] и указывалось на связь этой теории с учением французского мыслителя XVI в. Ж. Бодэна о монархии. Черты государства, во главе которого стоял такой монарх, в полной мере соответствовали строю восточной деспотии, а Иван IV «завершил превращение Московского государства . в монархию восточного типа». Уточняя это, он отметил, что при этом царе произошло «полное уничтожение всего того, что, так или иначе, задерживало окончательное превращение жителей Московского государства в рабов перед лицом государя, совершенно бесправных как в личном, так и в имущественном отношении» [11, с. 193]. Как мыслитель-марксист, Плеханов обращал внимание на роль насилия в установлении режима вотчинного государства и его элементов. В частности, это относилось к объяснению им представления в крестьянском сознании о том, что «земля божья да государева, распашки и ржи наши».
«Остается неисследованным лишь вопрос о том, сколько батогов поломали на спине крестьянина великокняжеские слуги для того, чтобы поднять его на высоту такого "ясного" отличия» [11, с. 69], - не без горькой иронии замечал по этому поводу Плеханов. Им были выделены особенности Московской Руси как вотчинного государства по сравнению со странами Европы и с деспотическими монархиями Востока. От западного мира Россия как вотчинное государство отличалось, согласно Плеханову, тем, что «закрепощало себе не только низший, земледельческий, но и высший, служилый класс». От стран Востока с их деспотическим строем - тем, что накладывало «гораздо более тяжелое иго на свое закрепощенное население» [11, с. 88]. Последнее он объяснял тем, что оно вынуждено было находиться в состоянии противостояния с западноевропейскими странами, значительно более развитыми в экономическом отношении.
В своем развитии теории вотчинного государства Г.В. Плеханов отошел от узкоклассового и плоского противопоставления феодалов и крестьянства, которое нередко будет иметь место в трудах целого ряда историков советского времени. Он тем самым показал самые широкие возможности марксистского социального анализа с его способностью не ограничиваться исследованием классовых противоречий. Как показал Плеханов, марксистская трактовка теории вотчинного государства вполне могла иметь марксистский характер и опираться на классовый анализ общества, но при этом предполагать всесторонний учет значения политического фактора в истории страны. Представлено это было указанием на роль особенностей политической власти, определявшей общую черту в положении разных слоев населения такого государства. Она сводилась к общности в ничтожестве перед вотчинным монархом как деспотом и тираном, вне зависимости от положения каждого отдельного лица, не признавшим за населением своего государства-вотчины никаких прав и видевших любого из своих подданных исключительно в рабском по отношению к себе положении. В этом состояло, как он неоднократно подчеркивал, принципиальное сходство вотчинного государства Московской Руси с деспотиями Востока.
Однако при этом особый интерес представляет вывод Плеханова, что положение населения Московской Руси при существовавшем в XVI в. вотчинном государстве было еще хуже и тяжелее, чем в деспотиях Востока. Объяснял это он внешним фактором, участием в борьбе с более развитыми экономически странами Западной Европы, тогда как странам Востока будто бы не приходилось вести такой борьбы. Это заставляло власти предельно концентрировать ресурсы на такую борьбу и «наложить гораздо более тяжелое иго на свое закрепощенное население» [11, с. 88], чем в восточных деспотиях. Так происходило в России во время Ливонской войны. По-видимому, это положение, высказанное Плехановым, представляет значительный интерес, однако оно нуждается в одной, по крайней мере, поправке. Такая восточная деспотия, как Османская империя, находилась в состоянии мно-
говекового противостояния с западноевропейским миром, но ее положение в свете этой борьбы требует специального изучения. Теория вотчинного государства в Московской Руси в интерпретации Плеханова означала указание на глубину и прочность на русской почве исторической традиции политической несвободы и поголовного, или всеобщего холопства.
Теория вотчинного государства, получившая интересное продолжение и развитие в трудах В.О. Ключевского и Г.В. Плеханова, не была востребована в советской историографии, в связи с тем, что в этой теории политическая составляющая имела не меньшее, а возможно, и большее значение, чем социальная или экономическая, тогда как при характеристике русского феодализма в советской историографии основное внимание уделялось социально-экономической стороне. Вероятно и то, что эта теория обращала значительно большее внимание на исторические особенности России, чем указывалось в советской историографии. Наконец, советские историки, много делавшие для исследования истории крепостного права в России, не готовы были доводить свой социальный анализ до признания близкой к теории вотчинного государства теории закрепощения и раскрепощения сословий, с которой выступал еще Б.Н. Чичерин. При признании факта поголовного холопства во всяком случае размывалось принципиально важное для советской историографии положение о наличии господствующего класса. Возникал в этой связи вопрос, мог ли существовать господствующий класс, находившийся в состоянии холопства или в рабском положении в отношении носителя верховной власти? Удовлетворительного ответа на эти вопросы не было.
Между тем глубина и обоснованность этой теории, а также широкие возможности методологического характера для использования этой теории в процессе формирования на ее основе как метатеории более частных концепций отечественной истории привлекли к ней внимание российских историков позднего советского и постсоветского времени. С учетом положений теории вотчинного государства ставили вопрос о цене, заплаченной русским обществом за объединение русских земель, В.Б. Кобрин и А.Л. Юрганов [12].
Известный современный историк И.П. Ермолаев обращал на теорию вотчинного государства самое серьезное внимание. Он подчеркивал, что в период завершения объединения русских земель вокруг Москвы сложилось «вотчинное государство». Как и Г.В. Плеханов, Ермолаев считал, что в условиях такого государства, при всех известных чертах сходства, «"русский" деспотизм отличается от традиционного так называемого "восточного" ("азиатского") деспотизма». В то же время современный исследователь более четко, чем выдающийся марксист, указал на основу специфики вотчинного государства по сравнению с восточными деспотиями. По словам Ермолаева, «деспотический правитель, как правило, ущемляет права собственности своих подданных (но в какой-то степени признает его или хотя бы делает вид, что
признает)». По-иному было в Московском государстве, где «вотчинный правитель просто-напросто не признает за подданными этого права и считает их не субъектами, не гражданами общества, а вполне зависимыми от государства (т.е. фактически от него) единицами, "винтиками" государственного организма». Более четко и наглядно сделан им и общий вывод: «В вотчинном государстве нет ни официальных ограничений политической власти, ни законоправия, ни личных свобод, т.е., фигурально говоря, это более "деспотическое государство", чем сама "деспотия"». Особый интерес представляет заключительное замечание И.П. Ермолаева, согласно которому понятие «"вотчинный режим" лучше всего определяет тот политический строй, который сложился в России к концу XV в. и определил ее развитие в XVI, XVII и последующих столетиях» [13, с. 11].
Характеристика вотчинного государства, данная И.П. Ермолаевым, более полная и последовательная, чем в предшествовавшей российской историографии. Она позволяет получить представление о значимости этой теории для понимания особенностей политической системы и отношения между властью и обществом в России не только в Московском государстве эпохи позднего средневековья, но и в новой российской истории, о причинах исторических трагедий в России в новейшее время, о принципиальной невозможности при опоре на политические традиции страны, сложившиеся на основе вотчинного государства, вписаться в реалии современного мира.
Литература
1. Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в древней Руси // Феодализм в России. М., 1988. С.3 - 149.
2. Нечкина М.В. Василий Осипович Ключевский. История жизни и творчества. М., 1974.
3. Милюков П.Н. Главные течения русской исторической мысли. М., 1898. Т.1.
4. См.: Иллерицкий В.Е. Сергей Михайлович Соловьев. М., 1980.
5. См.: Трапш Н.А. Теоретико-методологическая концепция А.С. Лаппо-Данилевского: опыт эволюционной реконструкции. Ростов н/Д, 2006.
6. Кавелин К.Д. Взгляд на юридический быт древней России // Наш умственный строй: статьи по философии русской истории и культуры. М., 1989. С.11 - 67.
7. Забелин И.Е. История города Москвы от Юрия Долгорукого до Петра I. М., 2006.
8. Забелин И.Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях: в 3 кн. М., 1990. Кн. 1.
9. Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч. 2 // Соч.: в 9 т. М., 1988. Т. 2.
10. Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч. 3 // Там же. Т. 3.
11. Плеханов Г.В. История русской общественной мысли. М.; Л., 1925. Кн. 1.
12. Кобрин В.Б., Юрганов А.Л. Становление деспотического самодержавия в средневековой Руси: К постановке проблемы // История СССР. 1991. № 4. С. 54 - 56.
13. Ермолаев И.П. Становление Российского самодержавия. Истоки и условия его формирования: Взгляд на проблему. Казань, 2004.
Поступила в редакцию
13 ноября 2009 г.
