CC BY
0Теория и практика «мичуринской агробиологии». Опыт исторического анализа
Россиянов Кирилл Олегович
Институт истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН, Москва, Россия
Статья посвящена истории генетической дискуссии в СССР, приведшей к разгрому генетики и победе т.н. «мичуринской агробиологии» на печально известной августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года. Феномен «мичуринского направления» в биологии анализируется в тесной связи с особенностями инструментализации научного знания в эпоху позднего сталинизма. Особое внимание уделяется проблеме соотношения «(теории» и «(практики» в советской биологии и сельскохозяйственной науке.
Ключевые слова: социальная история российской науки, история генетики, история сельскохозяйственной науки в СССР, история сталинизма
Theory and Practice of the «Michurinist Agrobiology.» Rethinking Lysenkoism
Kirill O. Rossiianov
S.I. Vavilov Institute for the History of Science and Technology, the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia
The article deals with the history of Soviet genetics discussion that led to the defeat of genetics and the victory of so-called «(Michurinist agrobiology» at the notorious 1948 meeting of VASKhNIL. Analyzing the phenomenon of Michurinism, I explore the problem of instrumentalization of scientific knowledge during late Stalinism, with a focus on the relationship between «(theory» and «(practice» in Soviet biology and agricultural science.
Keywords: social history of Russian science, history of genetics, history of agricultural science in the USSR, history of Stalinism
Открывшаяся 31 июля 1948 года ca^^ ВАСХНИЛ вошла в историю как беспрецедентный пример нарушения автономии науки. Абсурдность происходившего подчеркивалась тем, что официально сессия была созвана ради научной «дискуссии», однако 7 августа, в последний день ее работы, Т.Д. Лысенко заявил, что текст прочитанного им программного доклада, клеймившего генетику и излагавшего основные положения «мичуринской агробиологии», был «рассмотрен» и «одобрен» Центральным комитетом ВКП (б) [25]. Как известно, сотни советских биологов, обвиненных в симпатии к «реакционной генетике», были вскоре после окончания сессии уволены из научных институтов ВАСХНИЛ, Академии наук СССР, университетов. Стенограммы сессии были изданы (главным образом усилиями советского правительства) на многих иностранных языках, способствуя дискредитации советской модели коммунизма и сделав сессию одним из наиболее важных событий идеологического противостояния времен «холодной войны». Контрпродуктивный характер происходившего -
руководство СССР инсценировало дискуссию, но смысл инсценировки остался для зрителей неясным, - заставил ломать голову как современников, так и историков науки. Что хотело продемонстрировать правительство своим вмешательством - в чем был смысл «послания», адресованного ученым, советскому обществу, всему миру? В чем заключались причины контрпродуктивного, противоречившего собственным интересам поведения власти?
Грубое нарушение автономии науки выглядит тем более странным и дисфункциональным, что советское руководство, особенно после Второй мировой войны, отличала серьезная заинтересованность в развитии науки, что находило выражение в высоком престиже профессии ученого в СССР и больших ассигнованиях на развитие науки. Казалось бы, лишь чрезвычайно важные мотивы могли стать причиной вмешательства. Возможно поэтому современники, а впоследствии историки идентифицировали эти мотивы как вненаучные, прежде всего идеологические, - настолько важные для коммунистов, что ради них они готовы были пожертвовать по сути научным знанием [8]. Тем самым причины вмешательства становились понятны в контексте идеологического противостояния Западу, и в этом случае урок событий 1948 г. заключается в пагубности подчинения науки идеологии - вывод, пользовавшийся особой популярностью в эпоху «холодной войны».
Но эта интерпретация сразу же столкнулась со сложностями. Советское руководство стремилось к подчинению науки идеологии... - но какой идеологии? Один из первых историков лысенкоизма Конвей Зиркл (Conway Zirkle) отождествил «идеологию» с ламаркизмом [12]: ламаркистские идеи Лысенко были настолько важны для создания «нового советского человека», что коммунисты попросту не могли согласиться с идеями генетиков. Однако вскоре историки продемонстрировали, что подобные доводы - о возможности изменить биологические особенности человека правильным воспитанием и влиянием внешних условий - не приводились ни сторонниками Лысенко, ни представителями власти. Более того, с начала 1930-х годов представление о том, что поведение человека и общественная жизнь подчиняются биологическим закономерностям, рассматривалось как непростительное уклонение от официальной «линии» партии [3, p. 253-270].
Другим кандидатом на роль идеологического принципа, обусловившего победу «мичуринской биологии», стало представление о классовой природе науки, которого якобы придерживались коммунисты: в любой области знания «буржуазная» наука противостоит «социалистической», «мичуринское» же «учение» лучше подходит на роль «социалистической науки», чем генетика [1, 13, 24, 30]. Тезис о классовой природе науки имел в Советском Союзе широкое хождение в конце 1920-х-начале 1930-х годов, когда его применяли даже к математике [11]. Однако с течением времени классовая риторика ослабевает, и в докладе Лысенко на сессии 1948 г. ее вообще нет - «буржуазная» и «социалистическая» биология (наука) не упоминаются ни разу. Пытаясь спасти эту, «идеологическую»
интерпретацию, можно предположить, что основное значение имела не классовая идеология, а противопоставление советской науки - западной, тем более, что гонения на генетику совпали по времени с началом «холодной войны» [6, 7]. Но и это предположение едва ли может служить объяснением: если в биологии была отвергнута «западная» генетика, то почему в состоявшейся через два года дискуссии о языкознании единственно правильной была объявлена международно признанная сравнительная лингвистика, в то время как созданное в Советском Союзе академиком Н.Я. Марром «новое учение о языке» подверглось разгрому [2, p. 784; 14]?
Об отказе от идеи «классовой» науки свидетельствует и характер редакционной правки, которой, как выяснилось в 1990-е годы [29, с. 51; 18; 19; 20; 11], И.В. Сталин подверг текст доклада Лысенко на сессии. Так, он существенно смягчил политические акценты, вычеркнув первоначально присутствовавшие рассуждения о классовой природе науки, а также все упоминания «буржуазной» и «социалистической» биологии. Иными словами, Сталин удалил из доклада как раз то, что могло служить обоснованием для идеологического вмешательства в науку. В то же время он вписал в текст доклада несколько абзацев, свидетельствовавших о его вере в наследование приобретенных признаков. Согласно сделанному автором этой статьи выводу, поддержанному позднее историком Э. Поллоком (Ethan Pollock), основное значение для Сталина имело то, что мичуринская биология представлялась ему правильной, «верной» наукой [11; 9, p. 57]. Отрицание Сталиным классовой природы науки предвосхитило и его относящиеся к 1950 году статьи о лингвистике: в них Сталин исключил язык, а также науку о нем из классовой надстройки и заявил о важности научных дискуссий.
Подобная трактовка - руководство страны поддержало «мичуринскую биологию», потому что считало ее «верной», - не противоречит тому, что ее могли считать важной в идеологическом отношении, полагая, к примеру, что она позволит выбить окончательно почву из-под ног биологического расизма, либо социал-дарвинизма. Но при этом советское руководство при Сталине не видело конфликта между естественнонаучной истиной и идеологией: нет данных о том, что истина могла цинично отбрасываться ради идеологии, когда идеология казалась более важной; либо, что идеологию могли приносить в жертву, когда важнее была наука. Но если наука для лидера государства столь важна - почему не предоставить ученым возможность разбираться в существе дела самим, избежав катастрофической, дорого обошедшейся ошибки?
Одно из существующих объяснений, сформулированное А.Б. Кожевниковым, связано с самим феноменом научных дискуссий в эпоху позднего сталинизма [22, 4, 5]. Известно, что сессия ВАСХНИЛ 1948 года была лишь завершающим актом в серии обсуждений, посвященных положению в биологии и взглядам Лысенко, - «настоящих» дискуссий, проводившихся учеными при поддержке или с ведома работников Центрального
комитета ВКП(б) [30, 7, 9]. Поощрение подобных обсуждений позволяло руководству страны узнавать об истинном положении дел в столь важной после Второй мировой войны области, как научные исследования. Финальный же акт - насильственное разрешение противоречий в пользу одной из сторон - объясняется особенностями политической культуры сталинизма: разногласий боятся и, если они допускаются, то должны заканчиваться установлением единого мнения. Готовность допустить дискуссии в науке не могла не сопровождаться беспокойством, что и приводило к своего рода «гиперреакции». Парадоксальность ситуации, согласно подобной интерпретации событий, заключается в том, что финальной стадии с разгромом «неправильных» взглядов в биологии скорее всего бы не было, если на начальной стадии не допускались и не поощрялись бы дискуссии.
В то же время руководство страны верило в практическое значение исследований Лысенко, без чего однозначная поддержка его воззрений едва ли была бы возможна - Лысенко попросту не появился бы на арене «дискуссий». Известно, в частности, что Сталин придавал большое значение опытам по селекции т.н. «ветвистой пшеницы», передав Лысенко 2 центнера ее семян при личной встрече 31 декабря 1946 года. В последующем Лысенко неоднократно писал Сталину и его секретарю А.И. Поскребышеву о возможности многократного увеличения урожаев при культивации этой пшеницы, несмотря на безуспешность предпринимавшихся в прошлом попыток [26; 30, с. 394-400; 17]. У веры в практические таланты Лысенко, широко распространенной в Советском Союзе, была, как увидим, своя история. Однако резонным выглядит вопрос о причинах, которые могли бы объяснить, почему столь большое значение придавалось обсуждению теоретических проблем, ставших на сессии ВАСХНИЛ главной темой. Естественно было бы ожидать, что прагматически настроенное руководство сосредоточится на том, что «работает», а не на том, что «правильно». Подобная вера в силу науки может показаться как раз непрактичной: «правильная» теория может не принести отдачи из-за причин, с ее содержанием не связанных. Возможно, этой наивной, по современным меркам, верой в силу идей определялось своеобразие отношения к науке, в частности, готовность к щедрой поддержке фундаментальных исследований, что объясняет как сильные, так и слабые стороны послевоенной системы организации науки.
Подобный род прагматизма, связывающий практические достижения с «правильностью» научных теорий, предполагает доказанность, несомненность самих достижений. По мнению некоторых современных авторов, неверность теоретических положений сочеталась у Лысенко с практическими заслугами - созданием агробиологии как практически ориентированной отрасли знания [21]. Наиболее подробно подобное представление проанализировано и опровергнуто во впервые опубликованной в 1989 году рукописи В.П. Эфроимсона [31, см. также 24, с. 245-288]: практические предложения Лысенко были либо неэффективными, либо неновыми.
Однако главное значение для историка имеет не столько научный анализ существа предложений «мичуринцев», сколько проблема экспертизы -почему неэффективные инновации создали репутацию Лысенко как чрезвычайно успешного практика?
Уже в 1930-е годы селекционеры и агрономы говорили об отсутствии достоинств у практических предложений Лысенко, в частности, о сомнительности его главного проекта - использования яровизации (намачивания семян на холоде перед посевом) в качестве метода, позволяющего увеличивать урожаи. Так, оппонентами Лысенко стали известные селекционеры , члены ВАСХНИЛ П.И. Лисицын и П.К. Константинов, специально зани-мавшиеся проблемой статистической обработки результатов полевых опытов, а также методикой проведения контрольных экспериментов на сельскохозяйственных опытных станциях. Как утверждал на состоявшейся в 1936 году 4-й сессии ВАСХНИЛ Лисицын, при статистической обработке результатов яровизации, в различных местностях с разными климатическими и агротехническими условиями, практический эффект яровизации может оказаться нулевым, если не отрицательным [23]. Известный агрохимик и физиолог растений Д.Н. Прянишников усматривал главный порок проектов Лысенко в том, что о результатах предлагалось судить на основании испытаний, проводимых непосредственно в колхозах, а не на опытных станциях. При этом не соблюдался принцип контрольных испытаний, а также другие условия, нарушение которых, по-видимому, неизбежно, когда опыты ставятся не агрономами, а колхозниками. По его словам, подобные опыты «обычно показывают все, чего желает заказчик опыта (и это даже без фальсификации, просто вследствие непонимания, как ставится настоящий опыт)» [27, с. 91; 15, л. 3 об.]. Наконец, буквально накануне сессии ВАСХНИЛ, 16 июля 1948 года, П.Н. Константинов напишет Сталину, что Лысенко не владеет «методикой с.[ельско]-х.[озяйствен-ного] опытного дела» [20, с. 116].
Примечательно, что критика практической эффективности предложений Лысенко оставалась все время в тени споров о генетике. Так, в 1936 году Лысенко попросту игнорировал выступление Лисицына на 4-й сессии ВАСХНИЛ и содержавшуюся в нем оценку яровизации. Впрочем, как показал В.В. Бабков, Лысенко в ходе сессии с Лисицыным все-таки полемизировал, но затем изъял возражения из печатного текста выступлений, сочтя за лучшее сосредоточиться на теоретических разногласиях с генетиками [1 6, с. 554]. В то же время, начиная с 1936 года, генетики также легко признавали практические достижения Лысенко, призывая его удовлетвориться ролью практика и не вмешиваться в область фундаментальной науки - генетики и общей биологии [10]. И это явно мешало критике его практических предложений селекционерами и растениеводами; Лысенко же мог заявлять, что его теоретические построения верны именно потому, что подтверждаются успешной практикой, и более того, служат ее «основой».
Причина, стоявшая за избранной генетиками тактикой, заключалась, возможно, в том, что, критикуя практическую несостоятельность
предложений Лысенко, им пришлось бы также признать неудачу проекта Н.И. Вавилова: созданная им в 1929 году ВАСХНИЛ, одна из ранних структур «большой науки», призвана была интегрировать фундаментальные исследования в области генетики и физиологии растений с прикладными, однако перспективы советского сельского хозяйства зависели не столько от новейших достижений фундаментальной науки, сколько от применения хорошо известных методов и приемов - использования удобрений, улучшенной агротехники и культуры земледелия. Еще в начале 1920-х годов известный агроном профессор А.Г. Дояренко говорил о потенциальном риске, связанном с массированной государственной поддержкой науки: опережение наукой практики может привести к разочарованию в науке [3, р. 33]. В то же время организация ВАСХНИЛ и увеличение финансовой поддержки науки маргинализовали подобные вопросы, переведя их в разряд «неудобных». К тому же говорить о чрезвычайной отсталости сельского хозяйства до начала коллективизации было вполне допустимо, но настаивать на подобной отсталости применительно к социалистическому сельскому хозяйству было нельзя, - согласно официальной точке зрения, коллективизация представляла собой грандиозный успех.
На протяжении многих лет Лысенко не только создавал себе репутацию новатора, обвиняя генетику в «бесплодности», но и жаловался (в письмах в правительство и в ЦК ВКП(б)) на недостаток административной власти, не дающий ему возможность изменить положение дел в науке и сельском хозяйстве. Логично было бы ожидать, что после 1948 года аргументы эти будут обращены против него самого. Если тормозом в развитии сельского хозяйства являлись в прошлом «неверные» теории, то почему ситуацию и после сессии 1948 г. не удается улучшить? На эту проблему обращал внимание Д.Журавский , но к ее решению так и не смогло подойти более молодое поколение историков, имевших в отличие от Журавско-го доступ к советским архивам. В исследовании Э. Поллока, посвященном послевоенным кампаниям в советской науке, автор ссылается на ряд документов конца 1940-х- начала 1950-х годов, свидетельствующих о разочаровании руководства страны в идеях Лысенко, но ничего не говорит о том, с чем разочарование было связано: с отсутствием практической отдачи, либо чем-то иным, например, неприемлемостью развивавшихся Лысенко после 1948 года теоретических представлений [2; 9, р. 218].
В итоге успех Лысенко и его сторонников предстает как обусловленный каким-то странным бессилием критиков, словно мирящихся с тем, что практическое проекты «проскакивают» необходимую стадию проверки, которая осуществлялась бы специалистами на опытных полях. Отчасти это можно объяснить состоянием самой сельскохозяйственной науки, лишь за несколько десятилетий до этого взявшей на вооружение современные статистические методы и не успевшей еще добиться того, чтобы правильное научное испытание тех или иных приемов и методов воспринималось бы как нечто само собой разумеющееся. Но поразительна и
следующая стадия процесса: речь идет уже не об агрономических приемах и не сортах культурных растений, а о фундаментальном знании, о том, что биологические теории должны в конечном счете доказывать свою верность и состоятельность не в лабораториях, а на колхозных полях. В результате к теории начинают предъявлять требования, едва ли оправданные даже по отношению к практическим инновациям.
В то же время своеобразие «генетической дискуссии», начатой Лысенко в 1936 году и приведшей к «разгрому» генетики на августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года, можно увидеть и в том значении, которое придавалось теоретическому знанию: поддержанная государством «правильная» теория обещала советскому сельскому хозяйству быстрые успехи. Возможно, и достижения и провалы советской науки определялись в значительной степени тем, в чем фундаментальная наука и идеология сходились, а не противоречили друг другу, поскольку признавали первостепенную роль теоретического знания (идеология ведь тоже была «научной» -основанной на «верной» теории). Значение фундаментального знания усиливалось на протяжении 1930-х - 1940-х годов, когда растущая поддержка оказывалась таким структурам, таким, как Академия наук, связанным прежде всего с фундаментальной наукой. И в этом отношении неслучайно, что в 1948 году доклад Лысенко на сессии ВАСХНИЛ - академии сельскохозяйственных наук - был озаглавлен «О положении в биологической науке».
Драма научных убеждений и требований отречения - по остроте своей невиданная, пожалуй, со времен преследований научного знания инквизицией - заставляла современников предполагать идеологическую природу вмешательства. Значительно позднее историки стали уделять внимание причинам, связанным с ситуацией в сельском хозяйстве после его коллективизации [3], а также с особенностями инструментализации научного знания в эпоху позднего сталинизма [10], столь несходной с прагматизмом современной научной политики. В то же время насильственно установленная монополия «мичуринской биологии» привела к изменению взгляда ученых на ключевую для Лысенко идею наследования приобретенных признаков, признанию ее «лженаучной» из-за административного насаждения подобных представлений в СССР. В середине ХХ века возможность подобного наследования не исключалась многими биологами и эволюционистами, однако связь ламаркизма с событиями в советской биологии привела в дальнейшем к его «идеологизации» [28] - нетерпимому отношению большинства ученых ко всему, что хотя бы отдаленно ламаркизм напоминало, побуждая к настойчивым поискам связи между идеями Ламарка и Лысенко, с одной стороны, и коммунистическими, марксистскими взглядами на науку и природу, с другой.
Список источников и литературы
1. Huxley J. Soviet Genetics and World Science: Lysenko and the Meaning of Heredity. London: Chatto a.Windus, 1949. 244 p.
2. Joravsky D. Struggles to Beat the System // Nature. 1997. Vol. 385. P. 783-784.
3. Joravsky D. The Lysenko Affair. Chicago & London: Chicago University Press, 1970.
4. Kojevnikov A. Rituals of Stalinist culture at work: Science and the games of intraparty democracy circa 1948 // The Russian Review. 1998. Vol. 57. P. 25-52.
5. Kojevnikov A. Stalin's Great Science: The Times and Adventures of Soviet Physicists. London: Imp. college press, 2004. 360 p.
6. Krementsov N., deJong-Lambert W. «Lysenkoism» Redux: Introduction // The Lysenko Controversy as a Global Phenomenon, Volume 1: The Lysenko Affair: The USSR. Palgrave Macmillan Cham, 2017. P. 1-34.
7. Krementsov N. Stalinist Science. Princeton: Princeton Univ. Press, 1997. xyii, 371 p.
8. Marks J. Lessons from Lysenko // The Lysenko Controversy as a Global Phenomenon, Volume 2: Genetics and Agriculture in the Soviet Union and Beyond. Palgrave Macmillan Cham, 2017. P. 185-206.
9. Pollock E. Stalin and the Soviet science wars. Princeton: Princeton Univ. Press, 2006. 269 p.
10. Roll-Hansen N. The Lysenko Effect: The Politics of Science. Amherst, NY: Humanity Books, 2005. 336 p.
11. Rossiianov K.O. Editing Nature: Joseph Stalin and the «New» Soviet Biology // ISIS. 1993. Vol. 84. P. 728-745.
12. Zirkle C. Evolution, Marxian biology, and the social scene. Philadelphia: University of Pennsylvania press, 1959. 527 p.
13. Александров В.Я. Трудные годы советской биологии. Записки современника. СПб.: Наука: Санкт-Петербург. отд-ние, 1993. 260 с.
14. Алпатов В.М. История одного мифа. Марр и марризм. М.: Едиториал УРСС, 2004. 282 с.
15. Архив РАН. Фонд 632. Опись 4. Дело 4.
16. Бабков В.В. Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало медицинской генетики. М.: Прогресс-Традиция, 2008. 799 с.
17. Вавилов Ю.Н. Обмен письмами между Т.Д. Лысенко и И.В. Сталиным в октябре 1947 г. // Вопросы истории естествознания и техники. 1998. № 2. С. 157-165.
18. Есаков В., Иванова С., Левина Е. Из истории борьбы с лысенковщиной // Известия ЦК КПСС. 1991. № 5. C. 125-141.
19. Есаков В., Иванова С., Левина Е. Из истории борьбы с лысенковщиной // Известия ЦК КПСС. 1991. № 6. С. 157-173.
20. Есаков В., Иванова С., Левина Е. Из истории борьбы с лысенковщиной // Известия ЦК КПСС. 1991. № 7. С. 109-121.
21. Животовский Л.А. Неизвестный Лысенко. М.: Товарищество науч. изд. КМК, 2014. 118 с.
22. Кожевников А.Б. Игры сталинской демократии и идеологические дискуссии в советской науке: 1947-1952 гг. // Вопросы истории естествознания и техники. 1997. № 4. С. 26-58.
23. Лисицын П.И. [Выступление по докладам] // Таргульян О.М. (ответственный редактор), Спорные вопросы генетики и селекции. Работы 4-й сессии Академии, 19-27 дек. 1936 г. М.; Л., 1937. C. 160-163.
24. МедведевЖ.А. Взлет и падение Лысенко (1969). М.: Книга, 1993. 347 с.
25. О положении в биологической науке: Стенографический отчёт сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.И. Ленина, 31 июля - 7 августа 1948 г. М.: Сельхозгиз, 1948. 536 с.
26. Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. 8390. Оп. 1. Д. 2127. Т. 3.
27. Россиянов К.О. Дмитрий Николаевич Прянишников и «мичуринская агробиология» (по архивным материалам) // Агрохимия. 2019. №. 2. С. 89-94.
28. Россиянов К.О. Почему изучение «лженауки» может быть важно для понимания природы науки? Феномен Лысенко как актуальная историческая проблема // Вопросы истории естествознания и техники. 2020. Т. 41. №. 4. С. 808-822.
29. Россиянов К.О. Сталин как редактор Лысенко (к предыстории августовской (1948 г.) сессии ВАСХНИЛ //Тезисы Второй конференции по социальной истории советской науки, 21-24 мая 1990 г. М.: Институт истории естествознания и техники АН СССР, 1990. C. 51.
30. Сойфер В.Н. Власть и наука. История разгрома генетики в СССР. Тенафлай, 1989. 706 с.
31. Эфроимсон В.П. О Лысенко и лысенковщине // Вопросы истории естествознания и техники. 1989. №1-4. С. 79-93, 132-147, 96-109, 100-112.
References
1. Huxley J. (1949) Soviet Genetics and World Science: Lysenko and the Meaning of Heredity. London, Chatto'a. Windus, 244 p.
2. Joravsky D. (1997) Struggles to Beat the System. Nature, vol. 385, p. 783-784.
3. Joravsky D. (1970) The Lysenko Affair. Chicago & London, Chicago University Press.
4. Kojevnikov A. (1998) Rituals of Stalinist Culture at Work: Science and the Games of Intraparty Democracy circa 1948. The Russian Review, vol. 57, p. 25-52.
5. Kojevnikov A. (2004) Stalin's Great Science: The Times and Adventures of Soviet Physicists. London, Imp. College Press, 360 p.
6. Krementsov N., deJong-Lambert W. (2017) "Lysenkoism" Redux: Introduction. The Lysenko Controversy as a Global Phenomenon, Volume 1: The Lysenko Affair: The USSR. Palgrave Macmillan Cham, p. 1-34.
7. Krementsov N. (1997) Stalinist Science. Princeton, Princeton Univ. Press. xyii, 371 p.
8. Marks J. (2017) Lessons from Lysenko. The Lysenko Controversy as a Global Phenomenon, Volume 2: Genetics and Agriculture in the Soviet Union and Beyond. Palgrave Macmillan Cham, p. 185-206.
9. Pollock E. (2006) Stalin and the Soviet science wars. Princeton, Princeton Univ. Press, 269 p.
10. Roll-Hansen N. (2005) The Lysenko Effect: The Politics of Science. Amherst, NY, Humanity Books.
11. Rossiianov K.O. (1993) Editing Nature: Joseph Stalin and the "New" Soviet Biology. ISIS, vol. 84, p. 728-745.
12. Zirkle C. (1959) Evolution, Marxian biology, and the Social Scene. Philadelphia: University of Pennsylvania press, 527 p.
13. Aleksandrov V.Ja. (1993) Trudnye gody sovetskoj biologii. Zapiski sovremennika [Difficult years of Soviet biology. Notes from a contemporary]. St. Petersburg, Nauka, Sankt-Peterburg. otd-nie, 260 p. (In Russian)
14. Alpatov V.M. (2004) Istorija odnogo mifa. Marri marrizm [The story of a myth. Marr and Marrism]. Moscow, Editorial URSS, 282 p.
15. Archives of the Russian Academy of Sciences. F. 632. Op. 4. D. 4.
16. Babkov V.V. (2008) Zarja genetiki cheloveka. Russkoe evgenicheskoe dvizhenie i nachalo medicinskoj genetiki [The beginning of human genetics. Russian eugenics movement and the beginning of medical genetics]. Moscow, Progress-Tradicija, 799 p. (In Russian)
17. Vavilov Ju.N. (1998) Obmen pis'mami mezhdu T.D. Lysenko i I.V. Stalinym v oktjabre 1947 g. [Exchange of letters between T.D. Lysenko and I.V. Stalin in October 1947]. Voprosy istorii estestvoznanija i tehniki, no. 2, p. 157-165. (In Russian)
18. Esakov V., Ivanova S., Levina E. (1991) Iz istorii bor'by s lysenkovshhinoj [From the history of the struggle against Lysenkoism]. Izvestija CKKPSS, no. 5, p. 125-141. (In Russian)
19. Esakov V., Ivanova S., Levina E. (1991) Iz istorii bor'by s lysenkovshhinoj [From the history of the struggle against Lysenkoism]. Izvestija CK KPSS, no. 6, p. 157-173. (In Russian)
20. Esakov V., Ivanova S., Levina E. (1991) Iz istorii bor'by s lysenkovshhinoj [From the history of the struggle against Lysenkoism]. Izvestija CKKPSS, no. 7, p. 109-121. (In Russian)
21. Zhivotovskij L.A. (2014) Neizvestnyj Lysenko [Unknown Lysenko]. Moscow, Tovarish-hestvo nauch. izd. KMK, 118 p. (In Russian)
22. Kozhevnikov A.B. (1997) Igry stalinskoj demokratii i ideologicheskie diskussii v sovetskoj nauke: 1947-1952 gg. [Games of Stalinist democracy and ideological discussions in Soviet
i_ science: 1947-1952]. Voprosy istorii estestvoznanija i tehniki, no. 4, p. 26-58. (In Russian)
23. Lisicyn P.I. (1937) [Vystuplenie po dokladam] [Speech on reports]. Spornye voprosy genetiki i selekcii. Raboty 4-j sessii Akademii, 19-27 dek. 1936 g. Moscow, Leningrad, p. 160-163. (In Russian)
24. Medvedev Zh.A. (1993) Vzlet i padenie Lysenko (1969). [The Rise and Fall of Lysenko (1969)]. Moscow, Kniga, 347 p. (In Russian)
25. O polozhenii v biologicheskoj nauke: Stenograficheskij otchjot sessii Vsesojuznoj akade-mii sel'skohozjajstvennyh naukimeni V. I. Lenina, 31 ijulja - 7 avgusta 1948 g. [On the situation in biological science: Verbatim report of the session of the All-Union Academy of Agricultural Sciences named after V.I. Lenin, July 31 - August 7, 1948]. Moscow, Sel'hozgiz, 1948, 536 p. (In Rus sian)
26. Russian State Archive of Economics (RGEA), f. 8390, op. 1, d. 2127, vol. 3. (In Russian)
27. Rossijanov K.O. (2019) Dmitrij Nikolaevich Prjanishnikov i "michurinskaja agrobiologija" (po arhivnym materialam). [Dmitry Nikolaevich Pryanishnikov and «Michurinist agrobiology». Presenting unpulished documents from Russian archives]. Agrohimija, no. 2, p. 89-94. (In Russian)
28. Rossijanov K.O. (2020). Pochemu izuchenie "lzhenauki" mozhet byt' vazhno dlja poni-manija prirody nauki? Fenomen Lysenko kak aktual'naja istoricheskaja problema [Why could the study of "pseudoscience" be important for our understanding of the nature of science? The Lysenko phenomenon as a historical problem]. Voprosy istorii estestvoznanija itehniki, vol. 41, no. 4, p. 808-822. (In Russian)
29. Rossijanov K.O. (1990) Stalin kak redaktor Lysenko (k predystorii avgustovskoj (1948g.) sessii VASHNIL [Stalin as Lysenko's editor (to the prehistory of the August (1948) meeting of the VASKhNIL]. Tezisy Vtoroj konferencii po social'noj istorii sovetskoj nauki, 21-24 maja 1990 g. Moscow, Institut istorii estestvoznanija i tehniki AN SSSR, p. 51. (In Russian)
30. Sojfer V.N. (1989) Vlast' i nauka. Istorija razgroma genetiki v SSSR [Power and science. The history of the defeat of genetics in the USSR]. Tenaflaj, 706 p. (In Russian)
31. Efroimson V.P. (1989) O Lysenko i lysenkovshhine [About Lysenko and Lysenkoism]. Voprosy istorii estestvoznanija i tehniki, no. 1-4, p. 79-93, 132-147, 96-109, 100-112. (In Russi an)
