CC BY
140
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2010. № 4
П.А. Цыганков
ТЕОРИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ: ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ И УРОКИ ДЛЯ РОССИИ
Рассмотрев три версии теории человеческой безопасности, автор приходит к выводу о том, что вопреки утверждениям ее сторонников безопасность человека не может быть обеспечена за счет и вопреки безопасности государства. Это особенно актуально для современной России.
Ключевые слова: человеческая безопасность; социетальная безопасность; дилемма безопасности; секьюритизация и десекьюритизация; гуманитарные проблемы.
Расширение понятия "безопасность" на основе отказа от госу-дарственно-центричного подхода и от разделения между внутренней и внешней политикой становится основой трех версий теории человеческой безопасности.
Одна из них, теория социетальной безопасности, представленная копенгагенской школой, связывает человеческую безопасность с отсутствием угроз и уверенностью в выживаемости сообществ как групп индивидов, объединяемых наличием общих верований, национального и религиозного характера, психологическим ощущением единой идентичности. В условиях глобализации идентичность обществ оказывается под угрозой по причине целого комплекса процессов — от миграционных потоков и массового импорта образцов иностранной культуры до внешнего контроля над национальными богатствами. Иначе говоря, содержание понятия социетальной безопасности составляет сохранение идентичности. Все то, что угрожает выживаемости нации, этноса или религиозного сообщества, потенциально относится к вопросам безопасности. Потенциально, потому что угрозы социетальной безопасности являются больше субъективными, чем объективными. Как считает О. Вэвер, для того чтобы определить наличие или отсутствие угроз социетальной безопасности, необходимо исследовать процесс восприятия социальной группой своей идентичности как находящейся под угрозой, а также изучить последствия ее действий на основе этого восприятия. Он называет это секьюритизацией. Социетальный вопрос становится проблемой безопасности через дискурсивную практику социальных агентов. Благодаря могуществу языка социальным агентам удается секьюритизировать проблему, представляя ее как явно или скрытно релевантную безопасности. Так, миграционные потоки ста-
новятся проблемой безопасности после того, как они были секьюрити-зированы в 1980-е гг. (иммигранты как угроза национальной идентичности в ее культурном измерении). Между тем в предыдущий период они трактовались с экономических позиций (иммигранты как приглашенная рабочая сила).
Вторая версия теории человеческой безопасности представлена критической школой. Для ее сторонников безопасность также является не объективной реальностью, а социальной конструкцией, "производным концептом". «Безопасность есть то, что мы из нее делаем. Это эпифеномен, создаваемый "интерсубъективно"» [Б. Бузан]. В то же время референтной группой безопасности они считают не общество и чаще всего не группу индивидов, а отдельную личность.
Они переопределяют безопасность как "эмансипацию": "Безопасность означает отсутствие угроз. Эмансипация — это освобождение людей (индивидов и групп) от физических и гуманитарных принуждений, которые мешают им делать то, что они хотели бы делать. Война и угроза войны составляют одно из таких принуждений наряду с бедностью, некачественным образованием, политическим угнетением и т.п. Безопасность и эмансипация — это две стороны одной медали. Именно эмансипация, а не сила и порядок, создают подлинную безопасность". Государство не способно обеспечить эту безопасность. Хуже того, оно само является источником небезопасности, поскольку препятствует эмансипации. Критические теоретики безопасности делают из этого вывод, согласно которому безопасность как эмансипацию способно обеспечить только универсальное космополитическое, политико-моральное сообщество вне суверенных наций-государств. Это решает и главный вопрос международной безопасности: дилемма безопасности преодолевается путем устранения ее главного источника — государства.
Наконец, третья версия теории человеческой безопасности представляет собой своего рода компромисс между двумя вышеописанными. С одной стороны, она близка к концептуальным положениям Доклада ПРООН. С другой — осознавая утопический характер критической версии, она выходит за рамки социетального подхода через частичный возврат к дилемме безопасности. Так, Б. Бузан признает, что безопасность человека не может быть обеспечена без участия государства. Связанный с этим парадокс он усматривает в том, что безопасность человека зависит от государства, и в то же время именно государство создает для нее угрозы. И речь идет не только о внутриполитических процессах, связанных с нарушениями прав человека и индивидуальных свобод. Индивидам может угрожать и та политика, которую проводят их государства в отношении других государств международной системы1.
1 Buzan B. People, State and Fear. Brighton. 1983. Р. 364.
Таким образом, теоретики человеческой безопасности вынуждены признать, что исключение государства из субъектов безопасности индивида и общества придает теории утопический характер.
Какие выводы для России могут быть сделаны из рассматриваемой теории?
Общий вывод состоит в том, что концепт и теория человеческой безопасности несомненно обогащают международно-политическую науку, вносят важные нюансы в осмысление мировых процессов, идентифицируя новые риски и угрозы развитию и самому существованию человека. Международные организации и государства, ориентирующиеся в своей политике на потребности безопасности человека, привлекают внимание к широкому комплексу проблем, связанных с бедностью, недоеданием, незащищенностью от болезней значительной части населения планеты, с деградацией окружающей среды. Это само по себе является определенным вкладом в выработку мер, способствующих если не решению, то хотя бы смягчению указанных проблем. Расширенное понимание безопасности, учитывающее интересы человека, сегодня стало составной частью национальных стратегий многих стран. В Концепции национальной безопасности России не случайно зафиксирована формула "безопасность личности, общества и государства", недвусмысленно указывающая на приоритеты в этой области.
В то же время постулируемый сторонниками человеческой безопасности разрыв и даже противопоставление государства и человека как объектов безопасности приводят их к ложному парадоксу, в соответствии с которым, чем в большей безопасности находится государство, тем в менее безопасной ситуации оказывается личность. Защитники рассматриваемой теории (особенно в ее радикальной критической версии) обвиняют государство в сугубо инструментальном отношении к личности, чаще всего оставляя без внимания, что без государства невозможно решать задачи сбора налогов, содержания боеспособной армии, определения приоритетов развития и создания социальных программ и, в конечном счете, всех основных приоритетов человеческой безопасности.
Отечественные радикальные либеральные круги не могут согласиться с тенденцией укрепления позиций Российского государства и ростом его обороноспособности. Ведь эта тенденция, по их мнению, неизбежно ведет к росту авторитаризма, сворачиванию демократических реформ и ущемлению человеческой безопасности. Спору нет, в этой сфере мы далеко отстаем от западноевропейских государств и США: мздоимство и казнокрадство, произвол чиновничества, фактический развал правозащитной системы... Все это делает крайне острой необходимость трансформирования отношений государства, общества и человека, выстраивания системы, в которой станут невозможными вышеперечисленные злоупотребления.
Вместе с тем сильное централизованное государство признается большинством россиян как норма. Об этом говорят соцопросы, подтверждающие неизменно высокий рейтинг Путина, недавние выборы в региональные заксобрания, зафиксировавшие авторитет "партии власти" в глазах избирателей. Как известно, возникновение Российского государства стало реакцией на внешние вызовы, и примирение с ним было выбором самих его граждан. В отечественной истории важнейшим остается императив выживания и независимости государства. Поэтому для России особенно важно подчеркнуть, что необходимое движение к свободе и безопасности человека не может осуществляться за счет права на культурный и политический суверенитет. Тем более, что и сегодня, в отличие, например, от Канады или Японии, безопасность которых обеспечивается Соединенными Штатами и которые фактически не имеют собственной национальной внешней политики, национальная безопасность России и ее граждан остается заботой Российского государства. Именно оно занимается укреплением российских границ в условиях международной нестабильности и борьбы крупных держав за геостратегический контроль в Евразии. Именно государство, и это убедительно продемонстрировал нынешний экономический кризис, является инициатором и главной силой в борьбе с реальными угрозами российского экономического отставания, утраты суверенного контроля над национальными ресурсами и соответствующими последствиями всего этого для человеческой безопасности.
Второй вывод связан с восприятием теории человеческой безопасности и возможностью ее интегрирования в формирующуюся отечественную теорию международных отношений (ТМО).
Здесь прежде всего нельзя не отметить свойственную теории человеческой безопасности чрезмерно расширительную трактовку безопасности, в которую входит все — от угрозы "ядерного холокоста" до несоблюдения правил дорожного движения автомобилистами и пешеходами. Это делает категорию человеческой безопасности малоопер-циональной в прикладном анализе международной политики.
Следует учитывать и то, что основные положения этой теории сформулированы в конкретном (западном) социокультурном контексте и отражают взгляды, потребности и проблемы, касающиеся не только общемирового характера, связанного с глобализацией, но и политические обстоятельства, статус соответствующих стран Запада, амбиции и интеллектуальные убеждения их политических элит. С учетом этого некоторые из этих положений не могут быть механически перенесены на российскую почву и должны быть переосмыслены. Это касается не только соотношения государства и общества, о чем говорилось выше, но и представлений об угрозе безопасности как преимущественно субъективном восприятии. Как пишет Б. Бузан: "Кроме танков, штурмующих границу, существует очень мало объективных угроз". В этой связи ключе-
6ВМУ, политические науки, № 4
выми для копенгагенской школы являются понятия "секьюритизация" и "десекьюритизация". Под первой понимается дискурсивная конструкция угроз, ведущая к деполитизации референта безопасности. А поскольку дискурс может создать ситуацию небезопасности, постольку возможен и обратный процесс. Поэтому проблематика десекьюритиза-ции связана с возможностью представить объект в терминах, не связанных с безопасностью. Десекьюритизация, как пишет О. Вэвер, может быть достигнута только через дефиницию безопасности как языкового акта, противоположного ее пониманию как объективной угрозы2. Однако следует признать, что подобная операция возможна не всегда и не во всех ситуациях она может оказаться эффективной. Как, например, де-секьюритизировать приближение НАТО к российским границам, военные приготовления Грузии, угрозу терактов или не снятую с повестки дня проблему размещения элементов американской ПРО в Восточной Европе?
Третий вывод касается международно-политической практики, связанной с постулатами человеческой безопасности.
Одним из практических последствий теории человеческой безопасности стали так называемые гуманитарные интервенции, в том числе бомбардировки в 1999 г. никому не угрожавшего суверенного государства Югославии. И дело не только в том, что, как обнаружилось позднее, повод для бомбардировок оказался надуманным, а секьюритизация проблемы чрезмерной и явно односторонней. Но и в том, что ее де-секьюритизации не произошло (хотя бы задним числом) вплоть до сегодняшнего дня, что ставит вопросы морально-нравственного порядка.
Другие последствия связаны с подходом к проблемам общеевропейской безопасности со стороны Евросоюза. Секьюритизируя гуманитарные вопросы и наоборот во многом десекьюритизируя проблемы традиционной безопасности, ОБСЕ, "львиная доля программ" которой, по словам С. Лаврова, «не отражает всеобъемлющего подхода и посвящена гуманитарной сфере в ущерб другим "корзинам"», по существу не способствует, а затрудняет обсуждение вопросов безопасности в Европе на равноправной основе во всех измерениях.
Подчеркнутая российским министром необходимость "исходить из равноценности всех измерений безопасности, каждое из которых имеет большое значение и должно рассматриваться с прицелом на достижение максимально эффективных договоренностей", в контексте рассматриваемой теории не случайна. Она свидетельствует о том, что человеческая безопасность не должна рассматриваться и не может быть обеспечена как альтернатива традиционной безопасности.
2 Waever O. Securitization and Desecuritization // On Security / Ed. by R.D. Lipschutz. N.Y., 1995. P. 56-57
Государство и общество не только отрицают, но и предполагают друг друга. Ослабление и упадок государства влекут за собой его неспособность защищать интересы граждан, их индивидуальную безопасность. Нынешний мировой финансово-экономический кризис вполне убедительно демонстрирует, что только государство и никакая другая политическая сила не располагает возможностями обеспечить достойный уровень жизни, безопасность и свободу общества и человека. Не случайно в Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года главным приоритетом государственной политики в сфере обеспечения государственной и общественной безопасности названо "усиление роли государства в качестве гаранта безопасности личности...".
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Стенограмма выступления министра иностранных дел России С.В. Лаврова на 46-й Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности, 6 февраля 2010 года.
2. Стратегия национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года. Утверждена Указом Президента Российской Федерации от 12 мая 2009 г. № 537.
3. Buzan B. People, State and Fear. Brighton, 1983.
4. WaeverO. Securitization and Desecuritization // On Security / Ed. by R.D. Lip-schutz. N.Y., 1995.
