CC BY
47
заочный круглый стол
«Новый уголовный кодес России: концептуальные основы и теоретическая модель»
М. Б. Кострова*
ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ МОДЕЛЬ ЯЗЫКОВОЙ ФОРМЫ НОВОГО УГОЛОВНОГО КОДЕКСА РОССИИ** Часть 1. Теоретические подходы к пониманию онтологического статуса языка уголовного закона
Аннотация. В рамках заочного круглого стола «Новый Уголовный кодекс России: концептуальные основы и теоретическая модель» ставился вопрос о том, на какой научной основе должна базироваться теоретическая модель языковой формы нового Уголовного кодекса России.
Выделено четыре основных теоретических подхода к пониманию онтологического статуса языка закона, сложившихся в общей теории права и ряде отраслевых наук: 1) законотехнический; 3) радикальный; 2) нефункциональный; 4) естественно-языковой.
При первом подходе (наиболее распространенном) язык закона (вариант: язык права) рассматривается в качестве компонента (варианты: элемента, средства, области и т.п.) законодательной (варианты: законотворческой, правотворческой, юридической) техники либо в системе законодательной техники выделяются языковые правила (вариант: самостоятельный элемент — законодательная лингвистика).
При втором подходе либо прямо признается существование языка права, либо не проводится различение языка права и языка закона. Третий подход к языку закона представлен крайними взглядами: от признания грамматической детерминированности права (то есть придания гипертрофированного значения одному из уровней (ярусов) естественного языка — грамматике) до полного отрицания продуктивности исследования языка закона. Доказывается, что при данных подходах не учитываются:
1) статус естественного (для России — русского) языка, на котором законы и пишутся, в общей картине мира;
2) принятое в лингвистике подразделение русского языка на функциональные стили;
3) структура естественного языка, включающая систему взаимосвязанных и взаимообусловленных между собой элементов, образующих три уровня (яруса) языка — лексический, грамматический и фонетический;
© М. Б. Кострова, 2015
* Кострова Марина Борисовна, кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовного права Башкирского государственного университета [[email protected]]
450076, Россия, г. Уфа, ул. Заки Валиди, д. 32
** Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, проект 15-0300131 «Реализация уголовной политики: проблемы правотворчества, правоприменения и кадрового обеспечения».
4) методологические положения философии, логики и лингвистики, исходя
из которых, любой текст имеет логическую и языковую составляющие. Аргументируется вывод о большей продуктивности четвертого подхода, обосновывающего необходимость приспособления к нуждам уголовно-правового регулирования неотъемлемых свойств естественно-языковой системы и поиска рациональных способов использования естественных проявлений русского языка в тексте уголовного закона с целью придания точности и ясности уголовно-правовым предписаниям, в связи с чем именно этот подход предлагается использовать для построения теоретической модели языковой формы нового Уголовного кодекса России.
Ключевые слова: юриспруденция, уголовный закон, язык уголовного закона, онтологический статус языка закона, законотехнический подход, нефункциональный подход, радикальный подход, естественно-языковой подход, точность и ясность уголовно-правовых предписаний, дефекты языковой формы уголовного закона.
ро!: 10.17803/1729-5920.2015.109.12.087-103
1. Исходные положения. Современная уголовно-правовая политика России в целом и в сфере уголовного законотворчества в частности испытывает, по справедливому мнению научного сообщества, симптомы кризиса, причем в последние годы к этой мягкой оценке стали добавляться уже совсем нелестные характеристики — «регресс», «застой», «анабиоз», «игры», «эксперименты» и т.п.1 Следствием отсутствия концептуальных основ политики государства в сфере борьбы с преступностью, отсутствия четкой, ясной и последовательной уголовно-правовой политики стала «деградация»2 УК РФ, в связи с чем учеными обоснованно ставится вопрос о его реформировании. Однако док-тринальное видение путей такого реформирования существенно разнится: от радикального (нужен новый УК РФ) до умеренного (нужна новая редакция действующего УК РФ)3. Не позиционируя себя в качестве сторонника или противника какого-либо из указанных подходов, решила принять участие в проводимом редакцией журнала «Lex Russica» заочном круглом столе «Новый Уголовный кодекс Рос-
1 Подробнее об этом см., например: Библиотека криминалиста. 2014. № 3 (14). Тематический выпуск «Уголовная политика в России: состояние, проблемы, перспективы» ; Голик Ю. В., Коробеев А. И. Реформа уголовного законодательства России: быть или не быть? // Lex Russica 2014. № 12. С. 1399-1410.
2 См. об этом подробнее: Кибальник А. Г. Уголовный кодекс РФ: двенадцатый год деградации // Библиотека криминалиста. 2014. № 3 (14). С. 36-44.
3 Подробнее об этом см., например: Наумов А. В. Проб-
лемы кодификации российского уголовного законодательства: новый Уголовный кодекс или новая редакция Кодекса? // Уголовное право. 2009. № 4. С. 44-48 ; Наумов А. В. О связи и соотношении норм уголовного и уголовно-процессуального права при реформировании УК РФ // Актуальные проблемы взаимосвязи уголовного права и процесса : сб. материалов всерос. заочной науч.-практ. конференции с междунар. участием (Уфа, Институт права БашГУ, 17 апреля 2015 г.). Уфа : РИЦ БашГУ, 2015. С. 4-8.
сии: концептуальные основы и теоретическая модель», потому что убеждена: при выборе законодателем любого из двух обозначенных выше решений о дальнейшей судьбе действующего УК РФ (далее — УК) без надлежащей языковой формы его эффективное применение невозможно.
Связано это с тем, что любое нормативное правовое предписание объективируется в тексте закона или иного нормативного правового акта в языковой форме, соответственно, уголовно-правовые предписания как разновидность нормативных правовых предписаний объективируются вовне посредством языковых средств, присущих естественному языку (для России — русскому), используемых с учетом жанровой принадлежности и стилевых особенностей уголовного закона. Поэтому точность и ясность языка уголовного закона в совокупности с логической, графической и стилистической основами текста уголовного закона является предпосылкой единообразного уяснения и правильного применения уголовно-правовых норм, формирования единой судебной и иной правоприменительной практики по уголовным делам и, как следствие, — позитивного воздействия на преступность. Эффективность уголовного закона, как уже давно доказано, зависит в том числе от четкости, логичности и грамотности его языка4. Противоположные свойства языка уголовного закона, соответственно, порождают нестабильность и противоречивость судебной и иной правоприменительной практики, затрудняют реализацию отраслевых функций, совокупность которых определяет функциональное предназначение уголовного права — противодействие преступности.
4 См. об этом подробнее: Кузнецова Н. Эффективность уголовно-правовых норм и язык закона // Социалистическая законность. 1973. № 9. С. 29-33.
Между тем детальный анализ текста УК, изучение динамики и структуры правоприменительных ошибок, а также научных дискуссий о содержании практически каждого уголовно-правового предписания позволяет констатировать, что реальная модель языка уголовного закона пока далека от идеала. В УК обнаруживается множество терминов, не обладающих такими необходимыми признаками, как наличие строго фиксированного содержания и легальной дефиниции (например, уголовная ответственность, деяние, общественная опасность, малозначительность деяния, насилие, хулиганские побуждения и т.д.), имеются псевдобланкетные термины (например, открытое водное пространство; лицо, производящее дознание; судебный исполнитель и т.д.), встречаются неоправданные полисемия (многозначность), синонимия (одноименность) терминологии и неоправданное использование языковых феноменов, относимых лингвистикой к изобразительно-выразительным средствам языка (троп в виде синекдохи, стилистические фигуры умолчания и бессоюзия), недопустимая рассогласованность языкового выражения уголовно-правовых и иноотраслевых нормативных предписаний, неточность терминологических обозначений, недостаточность терминологических обозначений, межотраслевая несогласованность значений терминов и т.п.5
Указанные дефекты языковой формы уголовного закона оказывают негативное влияние на правоприменительную практику, так как их наличие создает ситуации законодательной неопределенности. Уяснение в процессе правоприменения неточно и (или) неясно выраженного содержания уголовно-правовых предписаний, сформулированных с использованием подобных языковых средств, весьма проблематично. В связи с этим правоприменители вынуждены искать авторитетные ориентиры — обращаться к доктрине уголовного права, разъяснениям в постановлениях Пленума Верховного Суда РФ, в обзорах и обобщениях судебной практики по уголовным делам, к судебному прецеденту. Но и эти обращения далеко не всегда приводят к искомому резуль-
5 См. об этом подробнее: Кострова М. Б. Изобрази-
тельно-выразительные средства языка в уголовном законе: о допустимости использования // Журнал российского права. 2002. № 8. С. 63-73 ; Она же. Де-финирование понятий и терминов, используемых в УК РФ // Журнал российского права. 2003. № 12. С. 80-88 ; Кострова М. Б., Ильина А. И. Действие российского уголовного закона в пространстве: терминологический аспект // Правовое государство: теория и практика. 2010. № 1 (19). С. 76-82 ; Кострова М. Б. Языковая форма объективации взаимосвязи уголовного и уголовно-процессуального права // Журнал российского права. 2014. № 3. С. 53-62.
тату — единообразному толкованию уголовно-правовых предписаний, способствующему формированию единой судебной и иной правоприменительной практики по уголовным делам, о чем свидетельствуют многочисленные примеры. Кроме того, праворазъяснительная деятельность Пленума Верховного Суда РФ не всегда успевает за потребностями практики, и это отставание не компенсируется разъяснительной деятельностью Верховного Суда РФ в материалах обзоров и обобщений судебной практики, в ответах на вопросы судов. И наука уголовного права не способна в таких ситуациях предложить однозначные решения возникающих проблем.
Приведенных доводов, полагаю, достаточно для вывода о том, что для формирования единой практики по уголовным делам необходимо придание точности и ясности языковому выражению уголовно-правовых предписаний в самом тексте уголовного закона.
2. Теоретическая основа. Вместе с тем изложенное свидетельствует о том, что пока не выработано четких ориентиров, научно обоснованной концепции данного направления законотворческой деятельности. В связи с этим возникает вопрос о том, на какой теоретической основе должна базироваться такая концепция. Постановка этого вопроса обусловлена тем, что к настоящему времени в юридической науке имеется немалое количество различных теорий, учений, подходов, рекомендаций и т.п., которые могут стать ориентиром в решении обозначенной задачи.
Следует отметить, что одним из актуальных и стремительно развивающихся направлений современных научных изысканий, ведущихся в России на стыке правоведения и лингвистики, является изучение взаимосвязи языка и права. Данное направление основано на понимании того факта, что право как сложный социальный феномен, во все своей многогранности, во всех своих проявлениях существует в языковой форме. В рамках этого направления совместными усилиями ученых-правоведов — специалистов по общей теории права, представителей отраслевых наук, а также ученых-филологов разрабатываются учения о языке закона, языке права, законодательной стилистике. К настоящему вре-менисложилисьчетыреосновныхтеоретических подхода к пониманию онтологического статуса языка закона. Исходя из их содержательного наполнения с определенной долей условности их можно поименовать следующим образом:
1) законотехнический;
2) нефункциональный;
3) радикальный;
4) естественно-языковой.
Подчеркнем, что выделенными четырьмя подходами не исчерпывается все многообразие научных изысканий в рассматриваемой сфере. Работ (либо их частей) языковой направленности гораздо больше, но они не вписываются ни в один из обозначенных подходов, главным образом потому, что их авторы, не высказывая своей позиции относительно онтологического статуса языка закона, сосредоточивают свое внимание, как правило, на прикладных проблемах.
Необходимо также отметить, что, в отличие от общей теории права, разработки по проблемам языка уголовного закона до недавнего времени были немногочисленны и в основном представлены в публикациях в юридической периодике, в различных сборниках научных трудов6, изредка выделены в части научных работ или учебных изданий по более широкой проблематике. Не претендуя на полноту перечисления, в их ряду назову работы П. И. Люблинского — «Техника, толкование и казуистика уголовного кодекса» (1917), параграф «Язык и терминология»; М. Д. Шаргородского — «Уголовный закон» (1948), параграф «Терминология уголовного закона; М. И. Ковалева — «Советское уголовное право. Курс лекций: Советский уголовный закон» (1974), параграф «Язык, стилистика и терминология уголовного закона»; В. М. Когана «Логико-юридическая структура советского уголовного закона» (1966), параграф «Текст уголовного закона и формализм», и его же «Социальный механизм уголовно-правового воздействия» (1983), глава «Содержание и форма уголовного права».
С конца 1990-х годов ситуация изменилась, и к настоящему времени имеется достаточно большое количество научных исследований как по более широкой, так и, наоборот, по более узкой проблематике, в которых авторы стали выделять части, посвященные языку уголовного закона. К ним можно отнести, например, работы: А. И. Трахова «Уголовный закон в теории и судебной практике» (2002), параграф «Язык и терминология уголовного закона»; А. И. Бойко «Системная среда уголовного права» (2008), глава «Язык народа и уголовного закона», и его же «Язык уголовного закона и его понимание» (2009), глава «Язык народа и уголовного закона»; Ю. В. Грачевой «Судейское усмотрение в реализации уголовно-правовых норм: проблемы законотворчества, теории и практики» (2011),
параграфы «Язык закона и судейское усмотрение» и «Термины и судейское усмотрение»; Н. Л. Радаевой «Лингвистические основания толкования уголовного закона и квалификации преступлений» (2004), глава «Языковая форма уголовного закона как основа его толкования»). Стали появляться крупные работы и узкоязыковой направленности, в частности диссертация Н. С. Третьяковой «Лингвистические особенности уголовно-правовых норм об ответственности за хищения» (2008), и содержащие части, посвященные лексической составляющей уголовного закона — терминологии, например диссертация И. А. Фаргиева «Учение о потерпевшем в уголовном праве России» (2005), параграф «Терминология о потерпевшем в уголовном праве».
В названных, а также в большом массиве иных исследований содержится значительное количество выводов, предложений, рекомендаций и т.п., направленных на решение той задачи, которая обозначена выше, — придания точности и ясности языковому выражению уголовно-правовых предписаний.
Однако в рамках настоящей публикации хотелось остановиться только на четырех обозначенных выше подходах к пониманию онтологического статуса языка закона, что не только даст возможность увидеть почти всю палитру научных воззрений по рассматриваемому вопросу, но и уяснить ряд существенных особенностей языка уголовного закона.
3. Законотехнический подход является самым распространенным. К настоящему времени имеется большой массив работ по общей теории права и отраслевых исследований, с несомненностью доказывающих важную роль законодательной техники в создании качественно совершенных законов, в гармонизации их содержания и формы. Хотя пока еще не сложилось конвенциональное понятие законодательной техники и ведется полемика о ее составляющих, обсуждаемый в ее рамках вопрос о соотносительности содержания и формы закона не является дискуссионным. Сейчас общепризнано, что конечный продукт законотворчества — текст закона, как и любого нормативного правового акта, должен представлять собой единство плана содержания и плана выражения7. Бесспорно также, что в этом взаимодействии ведущая, определяющая роль принадлежит содержанию8, то есть содержание
6 На конец 1980-х годов дело ограничивалось лишь несколькими статьями Н. Ф. Кузнецовой, Т. А. Бушу-евой, А. А. Ушакова, Е. А. Прянишникова, посвященных собственно языку уголовного закона, а также М. Д. Шаргородского, М. И. Ковалева, А. В. Наумова, соединяющих исследование языка уголовного закона с анализом проблем законодательной техники или формы уголовного закона в целом.
7 См., например: Калинина Н. А. Лингвистическая экспертиза законопроектов: опыт, проблемы и перспективы : науч.-практ. пособие. М. : Издание Госдумы, 1997. С. 4.
8 О соотношении содержания и формы, о внешней и внутренней формах закона см. подробнее: Керимов Д. А. Законодательная техника : науч.-метод. и учеб. пособие. М. : Норма, 2000. С. 21-24.
законодательных предписаний безоговорочно признается первичным. Однако при общей известности, что закон имеет письменную форму, немногие представители юриспруденции четко обозначают эту форму как языковую. Ученые-юристы даже если и признают существование языка закона (вариант: языка права), то не считают его самостоятельным феноменом, относя преимущественно к системе законодательной (варианты: законотворческой, правотворческой, юридической) техники (в связи с чем он и назван нами законотехническим).
Такой подход представлен в ряде коллективных изданий9, а также в работах отдельных ученых — Д. А. Керимова10, Н. А. Власенко11, Т. В. Кашаниной12, Е. С. Шугриной13 и других, в том числе и теоретиков уголовного права — К. К. Панько14, А. В. Иванчина15, С. С. Тихоновой16 и других.
При данном подходе, несмотря на некоторые расхождения, язык закона (вариант: язык права) рассматривается в качестве компонента (варианты: элемента, средства, области и т.п.) законодательной (варианты: законотворческой, правотворческой, юридической) техники либо в системе законодательной техники выделяются языковые правила (вариант: самостоятельный элемент — законодательная лингвистика).
Так, Ю. А. Тихомиров, понимая под законодательной техникой систему правил, предназначенных и используемых для познавательно-логического и нормативно-структурного формирования правового материала и подготовки текста закона, включает в законодательную технику шесть элементов:
а) познавательно-юридический;
б) нормативно-структурный,
в) логический;
9 См., например: Законодательный процесс. Понятие. Институты. Стадии : науч.-практ. пособие / отв. ред. Р. Ф. Васильев. М. : Юриспруденция, 2000. С. 93, 97-118 ; Законодательная техника : науч.-практ. пособие / под ред. Ю. А. Тихомирова. М. : Городец, 2000. С. 8-9, 22, 147—157 ; Законотворчество в Российской Федерации : науч.-практ. и учеб. пособие / под ред. А. С. Пиголкина. М. : Формула права, 2000. С. 278-302, 309-335.
10 Керимов Д. А. Указ. соч. 53-70.
11 Власенко Н. А. Основы законодательной техники : практ. руководство. Иркутск : Норма плюс, 1995. 56 с.
12 Кашанина Т. В. Юридическая техника : учебник. М. : Эксмо, 2007. С. 103, 231-246.
13 Шугрина Е. С. Техника юридического письма : учеб.-практ. пособие. М. : Дело, 2001. С. 25, 49—64.
14 Панько К. К. Теория и практика законотворчества в уголовном праве : монография. М. : Юрлитинформ, 2011. С. 53, 55, 95-98.
15 Иванчин А. В. Законодательная техника и ее роль в российском уголовном правотворчестве : монография. М. : Юрлитинформ, 2011. С. 49, 141-142, 144-166.
16 Тихонова С. С. Юридическая техника в уголовном пра-
ве : курс лекций. Н. Новгород, 2008. С. 80-111.
г) языковой (язык закона);
д) документально-технический;
е) процедурный17.
Другие ученые считают, что законодательная техника — это «совокупность методов придания законопроекту оптимальной языковой формы, логической структуры и достижения научной истинности его содержания, а также практическая деятельность по их использованию» и выделяют языковые правила законодательной техники (наряду с логическими, гносеологическими правилами и требованиями к оформлению законодательного акта)18.
Подобный подход наблюдается и в науке уголовного права. Например, К. К. Пань-ко, определяя законодательную технику как обусловленную закономерностями развития правовой системы совокупность средств, приемов, правил, используемых в законотворческой деятельности с целью обеспечения высокого качества ее результатов, к средствам законодательной техники относит средства структуры и средства языка19. А. В. Иванчин, полагая, что законодательная техника имеет более сложную структуру, включающую две подсистемы — внутреннюю и внешнюю законодательную технику, которые состоят из элементарных единиц (средств, приемов и правил) и их блоков (методик), в методике языкового оформления уголовно-правовых предписаний выделяет языковые средства, приемы (законодательный стиль) и правила их использования. При этом он тоже признает, что законодательная техника в уголовном правотворчестве как система средств, приемов и правил используется для оптимального выражения воли правотворца в уголовном законодательстве20.
Как видим, при том, что понятие и содержание законодательной техники в общей теории права и в уголовно-правовой науке относятся к числу спорных и сложных, многие исследователи включают в сферу законодательной техники язык закона (языковые средства, средства языка) и (или) языковые правила.
Между тем многоаспектная постановка проблемы диалектики содержания и формы в праве, осуществленная теоретиком права А. А. Ушаковым, позволила ему еще в 1967 году выделить языковую форму права и разработать основы законодательной стилистики21. Такой
17 Законодательная техника / под ред. Ю.А. Тихомирова. С. 8-9.
18 Законодательный процесс. Понятие. Институты. Стадии. С. 93, 97-118.
19 Панько К. К. Указ. соч. С. 53, 55, 75, 95-98.
20 Иванчин А. В. Указ. соч. С. 57, 144.
21 Ушаков А. А. Очерки советской законодательной стилистики. Пермь : Пермский гос. ун-т, 1967. С. 26—86.
подход в принципе согласуется с положениями философии, логики и лингвистики о соотношении содержания и формы, мышления и языка, права и языка.
Юридические законы, в отличие от законов природы, создаются людьми, облеченными соответствующими полномочиями со стороны государства, и по своей сути являются идеальными объектами, имеющими логико-языковую природу22. По характеристике С. С. Алексеева, «законы в сфере права... — продукты сознательной деятельности человека, его творчества, целенаправленного программирования поведения людей на настоящее и будущее»23. Если поместить закон в общую картину мира, сместив акценты с чисто юридических и оттенив те признаки, которые характеризуют его как писаную реальность, оказывается возможным обнаружить то, что, по выражению Е. Н. Атарщиковой, является первоэлементом и действительностью законодательной мысли и вещественностью законодательной воли24, — язык закона. По В. М. Савицкому: «.чтобы стать правилом поведения, воля законодателя должна объективироваться, получить выражение вовне. Другого способа материализации, кроме переложения этой воли на естественный язык и записи ее с помощью определенных знаков, человеческое общество не знает»25.
Таким образом, закон, будучи продуктом сознательно-волевой деятельности его автора, становится открытым к познанию и реализации только тогда, когда обретает языковую форму. В настоящее время законодатель не имеет (и никогда не имел!) другой формы воплощения своего волеизъявления, чем через естественный язык (для УК РФ — русский).
В лингвистике отмечается, что существительное «язык» во многих языках мира уже с древнейших времен имело по крайней мере два разных значения, впоследствии ставших словами-омонимами: «язык» — подвижный мышечный орган в полости рта и «язык» — средство коммуникации между людьми, средство выражения их мыслей и чувств, система звуковых, лексических и грамматических средств. Язык вообще (то есть во втором значе-
22 Об идеальных объектах в праве см. подробнее: Чер-данцев А. Ф. Логико-языковые феномены в праве, юридической науке и практике. Екатеринбург : Наука, 1993. С. 4-5.
23 Алексеев С. С. Право на пороге нового тысячелетия : Некоторые тенденции мирового правового развития — надежда и драма современной эпохи. М. : Статут, 2000. С. 79.
24 Атарщикова Е. Н. Герменевтика в праве: история и современность : монография. СПб. : С.-Петерб. ун-т МВД России, 1998. С. 192.
25 Савицкий В. М. Язык процессуального закона (вопросы терминологии). М. : Наука, 1987. С. 3.
нии) есть естественно (на определенной стадии развития человеческого общества) возникшая и закономерно развивающаяся семиотическая (знаковая) система, обладающая свойством социальной предназначенности — существующая прежде всего не для отдельного индивида, а для определенного социума. Кроме того, на эту знаковую систему наложены ограничения, связанные с используемым субстанциональным (звуковым) материалом и ее функциями. Двумя базовыми функциями языка являются: коммуникативная — быть важнейшим средством человеческого общения и когнитивная (познавательная, гносеологическая, иногда называемая экспрессивной, то есть выражение деятельности сознания) — быть непосредственной действительностью мысли. Так проявляется общественная (социальная) природа языка — системы звуковых, лексических и грамматических средств26.
В связи с этим справедливым представляется замечание конституционалиста Н. А. Любимова: «Язык как сложная система (система систем) не может являться элементом менее сложной системы. Поэтому язык законодательства следует рассматривать не как элемент юридической техники, а как лингвистическую субстанцию, которая, являясь средством выражения воли законодателя как фундаментальной основы законотворчества, взаимодействует с юридической техникой.»27 Предложенное им определение понятия: «язык законодательства — функциональная разновидность (функциональный подстиль) литературного языка, включающая совокупность языковых средств (лексических, морфологических и синтаксических), выражающих волю законодателя и обеспечивающих прохождение процесса правовой коммуникации»28, как думается, в наибольшей степени соответствует онтологическому статусу языка закона в общей картине мира.
Схожая точка зрения высказывается в общей теории права. Так, А. Н. Шепелев считает язык права самостоятельным функциональным стилем29. Е. А. Крюкова полагает, что устоявшееся мнение о языке закона как элементе (или способе) законодательной техники «основывается на формальном подходе к языку законодательных актов. безусловно, язык закона — его воплощенная форма, но отнюдь не способ, а не-
26 См.: БудаговР. А. Человек и его язык. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1976. С. 33-34.
27 Любимов Н. А. Конституционное право России: лингвистический аспект: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2002. С. 8.
28 Любимов Н. А. Указ. соч. С. 12.
29 Шепелев А. Н. Язык права как самостоятельный функциональный стиль : дис. ... канд. юрид. наук. Тамбов, 2002. 217 с.
разрывная составляющая того, что называется законодательным актом»30.
Таким образом, обладая всеми свойствами естественного языка, язык закона, в том числе и уголовного, не является феноменом собственно юридическим. Поэтому безоговорочное признание его одним из компонентов (либо элементов, либо средств, либо области) законодательной (либо законотворческой, либо правотворческой, либо юридической) техники выглядит спорным по ряду причин:
1. Как естественно возникшая на определенной ступени развития человечества и закономерно развивающаяся по объективным законам сложная семиотическая (знаковая) система (система систем), язык не может быть ни компонентом, ни элементом, ни средством, ни областью искусственно созданной людьми менее сложной системы — законодательной (либо законотворческой, либо правотворческой, либо юридической) техники как совокупности правил изложения правовых норм в соответствии с волей законодателя.
2. Законодательная техника в целом и ее элементы, будучи продуктом интеллектуальной деятельности человека, не могут существовать вне языка, так как мышление не существует без языка, а язык не может существовать без мысли. Он является способом существования мысли, ее материализацией, то есть формой выражения мысли31. Поскольку в фактической реальности, то есть в объективной картине мира, существует неразрывная связь языка, мышления и действительности — мышление отражает действительность, а язык является формой выражения мышления, — постольку через язык опосредуются все32 элементы законодательной техники, сколько бы их ни выделяли те или иные авторы и как бы не называли.
3. Признание языка закона одним из компонентов (либо элементов, либо средств, либо области) законодательной (либо законотворческой, либо правотворческой, либо юридической) техники влечет предъявление к нему невыполнимых или не полностью выполнимых в практике законотворчества требований.
Поскольку первые две причины уже аргументированы выше, остановимся здесь на обосновании третьей причины.
Признание языка закона одним из нескольких компонентов (либо элементов, либо средств, либо области) законодательной (либо законотворческой, либо правотворческой, либо юридической) техники и, соответственно, изучение его в столь узких рамках ведут к тому, что требования, предъявляемые к нему, автоматически становятся законотехническими. Они имеют соответствующее название «языковые правила законодательной техники», а в наиболее полном и систематизированном виде изложены в научно-практическом пособии под редакцией Р. Ф. Васильева33. В сравнении с правилами, предлагаемыми другими учеными34, видны существенные преимущества концепции их разработки. Во-первых, они четко выделяются, отграничиваясь от структурно-композиционных, логических, гносеологических и иных правил законодательной техники. Во-вторых, образуя собственную систему, языковые правила подразделяются на общелингвистические, терминологические, синтаксические и стилистические. В-третьих, количество правил достигает 21.
Наука пошла еще дальше, предложив законодателю прикладные разработки — модельные нормы, пригодные для внедрения в законотворческий процесс. Так, в Рекомендациях по подготовке и оформлению проектов федеральных законов, подготовленных Институтом законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, в п. 3.22—3.25 сгруппированы следующие языковые (хотя и без соответствующего названия) правила оформления законопроектов, преимущественно общелингвистического и терминологического характера. Федеральные законы излагаются на русском языке — государственном языке Российской Федерации (п. 3.22). Следует стремиться к ясности и точности изложения нормативных предписаний. Их содержание должно быть доступно и понятно должностным лицам и гражданам (п. 3.23). Нормы закона формулируются по возможности короткимифразами,четкими,доступ-ными для понимания словами. Не допускается употребление устаревших и многозначных слов и выражений, образных сравнений, эпитетов, метафор. В случае необходимости используются юридические, экономические, технические
30 Крюкова Е. А. Язык и стиль законодательных актов : дис. ... канд. юрид. наук. М., 2003. С. 14.
31 Галкина-Федорук Е. М. О форме и содержании в языке // Мышление и язык / под ред. Д. П. Горского. М., 1957. С. 354, 375.
32 За исключением процедурного. Процедурный эле-
мент в настоящем контексте исключен в связи с тем,
что он, имея самостоятельное значение в законотвор-
честве, вряд ли имеет прямое и непосредственное отношение к законодательной технике.
33 Законодательный процесс. Понятие. Институты. Стадии. С. 97—118.
34 См., например: Власенко Н. А. Языковые и графические средства законодательной техники // Законодательная техника : науч.-практ. пособие / под ред. Ю. А. Тихомирова. С. 147 ; Тихомиров Ю. А. Правила законодательной техники // Там же. С. 22, 147-157 ; Законотворчество в Российской Федерации. С. 278302, 309-335 ; Кашанина Т. В. Указ. соч. С. 119-123, 231-246 ; Панько К. К. Указ. соч. С. 58, 61-62, 74, 78, 95-103 ; Иванчин А. В. Указ. соч. С. 141-166.
и другие специальные термины. При этом целесообразно давать определения малоизвестным терминам (п. 3.24). Термины должны употребляться в проекте только в одном значении в соответствии с общепринятой терминологией. При использовании понятий следует исходить из общепринятых определений, содержащихся в словарях. Для обозначения одних и тех же понятий должны использоваться одни и те же термины. Если термины, используемые в законопроекте, имеют несколько смыслов или смысл, отличающийся от обычного, в тексте проекта следует указать, какой смысл придается термину, с тем чтобы обеспечить правильное толкование закона (п. 3.25)35.
Жизненность и обоснованность любой теории проверяется практикой, и с этой точки зрения практическая жизнь идей, заложенных в языковых правилах законодательной техники, представляет собой следующее. Если сравнить массив имеющихся научных рекомендаций, составляющих в совокупности языковые правила законодательной техники, и язык современного российского законодательства, то картина оказывается парадоксальной. При количественной полноте и качественной «правильности» уже сформулированных правил ни одно из них не реализовано в полном объеме в языке законов.
Такое положение не может быть объяснено исключительно одной только субъективной причиной — определенной долей пренебрежения законодателем этими правилами, недостаточным его вниманием к выбору языковых средств, что, несомненно, имеет место. Думается, что языковые правила, будучи бесспорно «правильными» в концептуальной схеме законодательной техники, оказываются реально невыполнимыми (не полностью выполнимыми) в практике законотворчества, поскольку объективные особенности самого языка закона не позволяют этим правилам претендовать на абсолютность и универсальный характер.
Обратимся к уголовному законодательству.
Следует отметить, что применительно к уголовному закону языковые правила были сформулированы Н. Ф. Кузнецовой еще в 1973 году: разъяснять специальную терминологию; общеупотребительные термины использовать в их прямом значении, принятом в литературном языке; исключать архаизмы, историзмы, неологизмы, вульгаризмы, просторечия и не ставшие общеупотребительными иностранные слова; не нарушать правила синтаксиса и пунктуации; придерживаться законодательной стилистики, исключающей, в частности, экспрессивные, эмоциональные лексические конструкции;
35 Законодательная техника / под ред. Ю. А. Тихомирова.
С. 259-271.
не допускать усложненной терминологии36. Однако качество языка действующего УК РФ 1996 года еще далеко от обозначенного идеала.
За исключением того, что в языке современного уголовного закона не использованы вульгаризмы и просторечия, можно обнаружить, что ни одно из правил, предложенных учеными, полностью не соблюдено. В тексте УК употребляются неологизмы (например: компьютерная информация, компьютерная программа — в ст. 272—274; информационно-телекоммуникационные сети — в ст. 274 и др.; сеть «Интернет» — в ст. 171.2, 280.1 и др.; экстремизм — в ст. 104.1, 280, 282.1— 282.3; денежные инструменты — в ст. 46 и 201.1), архаизмы (деяние — по всему тексту УК, приискание — в ст. 30, притон — в ст. 232, 241, сокрытие — в ст. 237, 287, 312 и др.), не общеупотребительные иностранные слова (например, производные от английских, французских, латинских слов: эмиссия — в ст. 185, инсайдер — в ст.185.6, аффинаж — в ст. 192, репатриация — в ст. 193), общеупотребительная лексика в специфическом уголовно-правовом значении без ее разъяснения (например, группа лиц по предварительному сговору — в ч. 2 ст. 35 и многих статьях Особенной части), а также языковые средства, относимые лингвистикой к изобразительно-выразительным средствам языка — метонимия, синекдоха, умолчание, бессоюзие37.
36 Кузнецова Н. Указ. соч. С. 32.
37 Неологизмы (от греч. neos — новый и logos — слово) — слово или оборот речи, созданные для обозначения нового предмета или выражения нового понятия. Архаизмы (от греч. archaios — древний) — слова и выражения, вытесненные из активного употребления синонимичными лексическими единицами. В современном употреблении архаизмам принадлежит роль изобразительного средства. Изобразительно-выразительные средства языка — языковые средства, усили-вающиедейственность высказыванияблагодаря тому, что к чисто логическому его содержанию добавляются различные экспрессивно-эмоциональные оттенки. Метонимия определяется лингвистами как троп или механизм речи, состоящий в регулярном или оккази-онном переносе имени с одного класса объектов или единичного объекта на другой класс или отдельный предмет, ассоциируемый с данным по смежности, сопредельности, вовлеченности в одну ситуацию. Синекдоха — разновидность метонимии, основанная на перенесении значения с одного явления на другое по признаку количественного соотношения между ними. Умолчание — оборот речи, заключающийся в том, что автор сознательно не до конца выражает мысль, представляя читателю (слушателю) самому догадываться о невысказанном. Бессоюзие — намеренный пропуск соединительных союзов между членами предложения, придающий высказыванию стремительность, насыщенность впечатлениями в пределах общей картины. См.: Русский язык. Энциклопедия / гл. ред. Ю. Н. Караулов. М., 1997. С. 37, 327 ; Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 300, 520 ; Русский язык. Энциклопедия / гл. ред. Ф. П. Филин. М., 1979. С. 159 ; РозентальД. Э. Практическая стилистика русского языка. М., 1974. С. 74, 77, 338, 341, 345, 346.
В действующем УК законодателю не удалось устранить также полисемию (многозначность) и синонимию (одноименность) терминологии и в полной мере добиться соблюдения одного из основных языковых правил законодательной техники, разработанных в общей теории права, — правила об однозначности терминологии, которое сводится к формуле «одно понятие — один термин». Это правило гласит: как внутри одного нормативного акта, так и в рамках целой отрасли права одно и то же понятие должно последовательно и неуклонно определяться одним термином; в то же время и один термин не должен использоваться для обозначения различных, не совпадающих между собой понятий38. Предлагается и более жесткий вариант единства применяемой терминологии по всему законодательству и по крупным его разделам39.
Приведенные примеры высвечивают, наряду с первой (субъективной), вторую причину — объективную. Она заключается в том, что язык уголовного закона (как и язык любого закона) не является категорией собственно юридической, он обладает всеми свойствами естественного языка как лингвистической субстанции. Как справедливо отмечает филолог Н. Д. Голев, законодательные тексты строятся на основе естественного языка, и хотя в процессе эволютивной юридизации происходит всё больший его отход от «статуса» естественного языка, но этот процесс не достигает абсолюта40.
Хотя в тексте закона обычное слово приобретает новый оттенок значения, обусловленный тем, что слово становится неотъемлемым компонентом правовой нормы как единого, цельного знака со специфическим юридическим смыслом41, нужно помнить, что слова для законодательного текста отбираются из общего словарного состава. К примеру, синонимы имеются во всех языках, особенно ими богаты развитые литературные языки, имеет богатейшую синонимику и русский язык. Многозначность слова также является неотъемлемым свойством русского языка, важнейшей особенностью естественных языков народов мира, человеческого
38 Приводится по: Законодательный процесс. Понятие. Институты. Стадии. С. 103.
39 Язык закона / под ред. А.С. Пиголкина. М. : Юрид. лит., 1990. С. 76.
40 Голев Н. Д. Юридизация естественного языка как юрислингвистическая проблема // Юрислингвисти-ка-2 : Русский язык в его естественном и юридическом бытии : межвуз. сб. науч. тр. / под ред. Н. Д. Голева. Барнаул : Изд-во Алтайского ун-та, 2000. С. 22, 25.
41 Т. В. Губаева называет это идиоматичностью (от греч.
idioma — своеобразное выражение), считая ее основ-
ным свойством слова, с помощью которого конструиру-
ется норма права (см.: Губаева Т. В. Словесность в юри-
спруденции. Казань : Изд-во Казан. ун-та, 1995. С. 84).
языка вообще. По авторитетному свидетельству Р. А. Будагова, около 80 % слов любого живого современного европейского языка, имеющего длительную литературную традицию, являются словами многозначными42.
Таким образом, имманентно присущие естественному языку свойства не позволяют достичь искомого идеала единства законодательной терминологии. Поэтому, не оспаривая полезность общего правила об однозначности терминологии и необходимость максимально возможного отказа от полисемии и синонимии, следует, видимо, признать, что ни в целом, то есть относительно всего массива российского законодательства, ни в рамках смежных отраслей, ни в пределах даже одной отрасли полностью исключить их невозможно по объективной причине.
На примере используемого в УК термина «лицо» видно: если слово многозначно в естественном языке, это с неизбежностью проявляется в языке закона. Слово «лицо», имеющее в словарях общеупотребительной лексики пять значений43, в УК выступает только в двух из них. Первое общеупотребительное значение «лицо — передняя часть головы человека» встречается в УК единственный раз в ч. 1 ст. 111. Третьему по словарному порядку общеупотребительному значению данного слова — «человек как член общества» — в УК придается основное значение. В свою очередь, в таком значении слово «лицо» становится термином, причем в УК он используется для обозначения четырех уголовно-правовых понятий:
1) субъекта преступления (ст. 19, 20 и др.);
2) потерпевшего (п. «а», «б», «в» ч. 2 ст. 105, ч. 1 ст. 135 и др.);
3) человека, совершившего общественно опасное деяние, нонеподлежащего уголовной ответственности в силу недостижения возраста, с которого наступает уголовная ответственность (ч. 2 ст. 33), или невменяемости (ст. 21, ч. 2 ст. 33);
4) человека, причинившего вред правоохра-няемым благам и интересам при обстоятельствах, исключающих преступность деяния (гл. 8).
Заметим, что в подавляющем большинстве статей УК многозначность слова «лицо» не вызывает затруднений44 для понимания каждого из указанных значений за счет ближайшего контекста — текста статьи, в которой оно используется.
42 Будагов Р. А. Указ. соч. С. 236-244.
43 См.: Ожегов С. И. Словарь русского языка / под общ. ред. Л. И. Скворцова. М. : Оникс 21 век: Мир и Образование, 2003. С. 319.
44 Данная характеристика не относится, например, к ст. 35 УК РФ, где в ч. 2 и 3 использован термин «лица» без уточнения по видам соучастников преступления.
Чтокасаетсяиныхестественныхпроявлений языка в тексте УК — наличия в его лексическом составе неологизмов, архаизмов и т.п., то оно тоже объективно обусловлено. Неологизмы, то есть относительно новые слова, вошедшие в общее употребление, отражают динамику общественной жизни и выполняют функцию номинации (называния) новых предметов, явлений, процессов. Присутствие архаизмов в тексте УК обусловлено, очевидно, тем, что равнозначной синонимической замены в современном официальном языке у них нет.
Представляется, что осознание «естественности» языка закона должно влечь за собой некоторое изменение подходов к решению проблем его совершенствования. Главное, на чем целесообразно сосредоточиться законодателю (безусловно, наряду с более тщательным выбором языковых средств и редакционной правкой), — это поиск рациональных способов использования естественных проявлений языка в тексте законов. Например, языковые средства, относимые лингвистикой к изобразительно-выразительным, способны обеспечить лаконичное выражение специфического уголовно-правового содержания, выполняя важную прагматическую функцию экономии законодательного текста за счет системности норм уголовного права.
Некоторые теоретики права уже пришли к подобным выводам. Так, А. С. Пиголкин и Т. В. Губаева пишут: «.основанный на литературной речи язык закона не может быть лишен неотъемлемых свойств естественно-языковой системы — проблема лишь в том, чтобы эти свойства в полной мере обеспечивали определенность и точность законодательных предписаний»45.
Все вышеизложенное позволяет сделать вывод: языковые правила законодательной техники в целом не могут быть оспорены. Но они рассчитаны на идеальные случаи реализации, являются «слишком правильными», классическими. Они представляют собой в большей степени тот идеал, к которому законодатель должен стремиться, чем реальный инструмент. Их реализация в российских законах не может быть полномасштабной потому, что они не учитывают «естественность» русского языка, на котором законы и пишутся.
Поэтому, как думается, устоявшееся мнение о языке закона как компоненте (либо элементе, либо средстве, либо области) законодательной (либо законотворческой, либо
45 Губаева Т. В., Пиголкин А. С. Лингвистические правила законодательной техники // Проблемы юридической техники : сб. ст. / под ред. В. М. Баранова. Н. Новгород, 2000. С. 278.
правотворческой, либо юридической) техники не может претендовать на бесспорность. А решение проблемы соотношения законодательной техники и языка закона видится таким: язык — система лексических и грамматических средств выражения законодательных предписаний и стиль — совокупность приемов использования языковых средств, взаимодействуя с законодательной техникой, обеспечивают (в идеале) точность и ясность законодательных предписаний, но не входят в ее систему. Относительно языка уголовного закона вывод следует точно такой же, поскольку, хотя он и имеет стилевые особенности, в целом его онтологический статус в общей картине мира тоже предопределяется принадлежностью к естественному языку.
4. нефункциональный подход. При этом подходе либо прямо признается существование языка права46, либо не проводится различие языка права и языка закона, о чем свидетельствует использование исследователями47, в том числе и теоретиками уголовного права48, терминов «язык права», «языковые средства в праве» и «язык закона» как взаимозаменяемых. Данный подход мы назвали нефункциональным потому, что он не согласуется с принятым в лингвистике подразделением русского языка на функциональные стили.
Язык как явление социальное выполняет различные функции, связанные с той или иной сферой человеческой деятельности. Важнейшие общественные функции языка следующие:
1) общение;
2) сообщение;
3)воздействие.
Для реализации этих функций исторически сложились и оформились отдельные разновидности русского языка — стили, характеризующиеся наличием в каждой из них особых лексико-фразеологических, частично и синтаксических, средств, используемых исключительно или преимущественно в данной разновидности языка. Ядро каждого из стилей образуют присущие именно ему особые языковые средства, создающие своего рода их микросистему, с одинаковой стилистической окраской, с еди-
46 Шепелев А. Н. Указ. соч. С. 217.
47 См. работы А. А. Ушакова, Е. Н. Атарщиковой, Т. В. Гу-баевой. См. также: Костылев В. М. Проблемы системного и формально-логического анализа права : дис. ... канд. юрид. наук. Уфа, 2002. С. 93—100.
48 См., например: Жалинский А. Э. Введение в специальность «Юриспруденция». Профессиональная деятельность юриста : учебник. М. : ТК Велби, Проспект, 2007. С. 195-196, 198 ; Красильникова Е. В. Воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов (ст. 144 УК РФ): вопросы законодательной техники и дифференциации ответственности) : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Казань, 2007. С. 7, 12.
ными нормами употребления. В соответствии с названными функциями языка выделяются стили: разговорный (функция общения), научный и официально-деловой (функция сообщения), публицистический и литературно-художественный (функция воздействия)49. Таким образом, стили выделяются по функциональному назначению, но не по тематической направленности.
Право — сложное, многогранное явление, которое проявляет себя в разных плоскостях бытия, включая минимум три разных явления действительности — систему права как совокупность всех функционирующих правовых норм, правореализационную в самом широком проявлении практику и правовую науку.
Врамкахконцепциистилистикирусскогоязы-ка видно, что «язык права» вбирает в себя минимум три разнородных компонента письменной языковой формы (а есть еще и устная) — язык законов и иных нормативных правовых актов, язык правоприменительных и иных правореализаци-онных документов, язык правовой науки. В русском языке последний относится к научному стилю, а первые два входят в официально-деловой стиль, но при этом являются самостоятельными подстилями с присущими каждому особенностями и своеобразием экспрессивного отбора слов, фразеологии, синтаксических конструкций. То есть «язык права» объединяет единственно тема права как содержательная составляющая, но не языковая составляющая как совокупность особых языковых средств и однородных приемов их использования. Поэтому «язык права» не может считаться самостоятельным стилевым (и даже подстилевым) феноменом русского языка.
Несопоставимыми в языковом плане являются, например, с одной стороны, уголовный закон и, с другой стороны, постановления и определения Конституционного Суда РФ, постановления Пленума Верховного Суда РФ, судебные решения по уголовным делам. Хотя язык этих официальных документов тоже относится к официально-деловому стилю русского языка, но, имея тематические и жанровые особенности, существенно отличается от языка уголовного закона своеобразием экспрессивного отбора слов, фразеологии, синтаксических конструкций. В связи с этим некоторые авторы не без оснований стали выделять язык судопроизводства как отдельную разновидность языка права, включая в него письменную и устную формы50. Всем известна еще и такая характерная особенность ак-
тов Конституционного Суда РФ, как наличие ярко выраженных черт научного стиля.
И уже совсем несопоставим с языком уголовного закона язык уголовно-правовой науки.
Языку уголовного закона, в силу его принадлежности к официально-деловому стилю, присущи:
1) лаконизм (краткость, сжатость, компактность изложения, экономное использование языковых средств);
2) стандартизированность — широкое использование терминологии, наличие стандартного запаса лексики и фразеологии (называемых в лингвистике официальными, канцелярскими), наличие устойчивых приемов выражения, многочисленность устойчивых словосочетаний — клише;
3) сухость (отсутствие языковых средств, выражающих эмоциональное и оценочное отношение субъекта речи к тому, что происходит).
Указанные особенности языка уголовного закона проявляются в слабой индивидуализации стиля, чего нельзя сказать о языке уголовно-правовой науки. Научному стилю приписать перечисленные свойства просто невозможно.
Если, например, в тексте УК нормативные правовые предписания представлены в виде готовых правовых формул (предписание-принцип, предписание-цель, предписание-дефиниция, предписание-стимул, управомочивающее, обязывающее, запрещающее, диспозитивное, отсылочное, бланкетное предписание)51 и выражаются исключительно в констатирующих, утвердительных предложениях, то для письменных научных источников это совсем не характерно. В научных сочинениях необходимы не только адекватная передача информации о познанном явлении, но и описание, и обсуждение результатов научных исследований, и отражение движения мысли исследователя, ее детальная аргументация, то есть качества, позволяющие убедить адресата в правильности авторской позиции. В связи с этим в научных источниках используются не только повествовательные предложения, но и вполне допустимы предложения вопросительные, предложения с дополнительной эмоциональной окраской — восклицательные, а также иные языковые средства, выражающие эмоциональное и оценочное отношение автора к предмету своего исследования, к результатам исследований
49 Розенталь Д. Э. Указ. соч. С. 21, 22.
50 См.: Губаева Т. В. Язык и право. Искусство владения
словом в профессиональной юридической деятельности. М. : Норма, 2003. С. 76—88 ; Александров А. С.
Язык уголовного судопроизводства : автореф. дис ...
д-ра юрид. наук. Н. Новгород, 2003. 56 с.
51 Нормативные правовые предписания по определению, разработанному в общей теории права, представляют собой правовые формулы, выражающие законченную мысль, в виде которых в тексте закона излагается содержание нормы права (см.: Законодательная техника / под ред. Ю. А. Тихомирова. С. 265-266).
других авторов. Да и говорить о языке уголовно-правовой науки как обобщенном феномене можно лишь с определенной долей условности, так как стиль каждого автора во многом индивидуален и даже в учебных изданиях может граничить с публицистическим52.
Изложенное с несомненностью доказывает, что языка уголовного права, равно как и языка права в целом, с точки зрения стилистики русского языка не существует, в чем и проявляется нефункциональность рассматриваемого подхода. Но это свидетельствует лишь о том, что не стоит, во-первых, оперировать как взаимозаменяемыми терминами «язык уголовного закона» («язык закона») и «язык уголовного права» («язык права»), во-вторых, объявлять язык права самостоятельным функциональным стилем. Вместе с тем нельзя отрицать, что в рамках данного подхода выработано немалое количество полезных идей, особенно плодотворным он является в тех случаях, когда термин «язык права» употребляется исследователями вполне осознанно, а обозначаемое им явление действительности рассматривается с подразделением на функциональные разновидности юридической речи53.
5. радикальный подход к языку закона представлен крайними взглядами: от признания грамматической детерминированности права (то есть придания гипертрофированного значения одному из уровней (ярусов) естественного языка — грамматике) до полного отрицания продуктивности исследования языка закона.
Первая крайность не представлена в доктрине уголовного права, но она заслуживает упоминания, и не только в силу ее исключительной оригинальности, но и потому, что накопленный опыт других наук (как позитивный, так и негативный) не должен игнорироваться теоретиками уголовного права. Автор концепции грамматики права — ученый-процессуалист А. С. Александров утверждает, что «категория "язык уголовного судопроизводства" выражает методологический постулат о текстовой, дискурсивной природе уголовного судопроизводства», поясняя, что текст — это фиксированная устная речь, а дискурс — это речевое общение, на основании чего через ряд промежуточных выводов делает выводы основные: «В грамматике русского языка, вероятно, заложена программа развития русского уголовно-процессуального права. Свойство нормативности
52 См., например: Кузнецова Н. Ф. Проблемы квалификации преступлений : лекции по спецкурсу «Основы квалификации преступлений» / науч. ред. и предисл. акад. В. Н. Кудрявцева. М. : Городец, 2007. С. 218-219.
53 См., например: ИвакинаН. Н. Профессиональная речь юриста : учебное пособие. М.: Норма, 2008. С. 15-101; Шепелев А. Н. Указ соч. С. 79-126.
коренится в синтаксисе как основе структурности вообще и порядка уголовного судопроизводства в частности, ибо членораздельная речь есть начало социализации»; «сущность права выражается грамматикой»; «текст = право...»; «право = текст»54.
Можно, конечно, предположить, что идея грамматики права представляет собой нечто новое в отечественной лингвистике, но сам А. С. Александров ссылается на «закономерности языка» и «грамматический строй национального языка»55. И в связи с этим его суждения не вписываются в классические положения современного языкознания. Они, во-первых, не вполне согласуются с понятием грамматики, представляющей собой «систему систем», включающей не только синтаксис, но и морфо-логию56. Во-вторых, что более существенно, не соответствуют концептуальной модели языка как системы взаимосвязанных и взаимообусловленных между собой элементов (единиц), образующих уровни (ярусы) языка: 1) фонетику — звуковой строй языка; 2) лексику — совокупность слов языка; 3) грамматику (формальный строй языка) — систему морфологических категорий и форм, синтаксических категорий и конструкций.
В связи с этим представляется некорректным объявлять грамматику единственной основой законодательного текста, перепрыгивая как минимум через лексический уровень языка. Как справедливо отмечает А. А. Ушаков, отсутствие в языке слова для обозначения того или иного явления делает невозможным его осмысление и передачу другим57. Кроме того, в концепции грамматики права язык закона наделяется несвойственными ему функциями — быть первоосновой уголовно-процессуального права, определять природу и программу развития уголовного судопроизводства, в то время как язык — «всего лишь» форма его выражения. Поэтому на такой научной основе не может решаться вопрос о взаимосвязи языка и закона, языка и права.
Вторая крайность, выражающаяся в полном отрицании продуктивности исследования языка закона, появилась в науке уголовного права относительно недавно в рамках теории законодательной текстологии уголовного пра-
54 Александров А. С. Язык уголовного судопроизводства. С. 8-12, 20, 22 и др.
55 Александров А. С. Юридическая техника — судебная лингвистика — грамматика права // Проблемы юридической техники : сб. ст. / под ред. В. М. Баранова. Н. Новгород, 2000. С. 105, 107.
56 В некоторых лингвистических источниках в эту систему включается еще и словообразование (см.: Русский язык. Энциклопедия. С. 58—59).
57 Ушаков А. А. Указ. соч. С. 164.
ва58, автор которой, А. И. Ситникова, полагает, что «внимание юристов-исследователей и практиков должно быть переключено с языка закона на текст закона, так как более продуктивным является исследование стиля закона на материале нормативных текстов, ибо стиль — категория текста, а не языка. Языковой подход к Уголовному кодексу, который в настоящее время взят на вооружение специалистами по уголовному праву, должен уступить место законодательно-текстологическому подходу»59.
Не отрицая возможности разработки теории законодательной текстологии вообще и уголовного права в частности, замечу, что она не вполне согласуется с принятым в лингвистике подразделением русского языка на функциональные стили, среди которых, как указывалось выше, выделяется разговорный стиль, предназначенный для реализации функции общения. Таким образом, существует и разговорный стиль, то есть стиль не есть исключительная принадлежность текста.
Кроме того, весьма сомнительно утверждение А. И. Ситниковой о целесообразности отказа от языкового подхода к Уголовному кодексу в связи с большей продуктивностью законодательно-текстологического подхода. Оно не согласуется с методологическими положениями философии, логики и лингвистики, исходя из которых любой текст имеет логическую и языковую составляющие.
В лингвистике существует около 300 определений понятия «текст», наиболее приемлемым для целей юриспруденции можно признать определение, данное И. Р. Гальпериным: «Текст — это произведение речевого творчества, обладающее завершенностью, объективированное в виде письменного документа, литературно обработанное в соответствии с типом этого документа, произведение, состоящее из названия (заголовка) и ряда особых единиц (сверхфразовых единств), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую установку»60. Как видим, три компонента из числа образующих текст — лексика, грамматика и стилистика — имеют языковую феноменологию.
Такой подход к тексту воспринят в общей теории права. В частности, авторы коллектив-
ной монографии «Язык закона» пишут: «Законодательный текст — это определенного рода сообщение, которое объективировано в виде официального письменного документа, состоит из определенных единств, объединенных разными типами лексической, грамматической и логической связи, и имеет модальный характер и прагматическую установку»; «Нормативный акт — это письменное литературное произведение. Общим для всех видов литературных произведений является грамматический строй и словарный запас, стилистические основы»61. Теоретик права Н. А. Власенко, кроме того, выделяет языковую, логическую, грамматическую и графическую основы законодательного текста62, что, по его мнению, позволяет более четко видеть назначение и функции каждого начала в формулировании (изложении) юридических предписаний63, и с чем вполне можно согласиться.
Очевидное присутствие в тексте логического компонента, наряду с языковым, объясняется онтологическим статусом языка и мышления в общей картине мира и их соотношением. Повторимся: мышление и язык находятся в неразрывном органическом единстве, мышление не существует без языка, а язык не может существовать без мысли. Он является способом существования мысли, ее материализацией, то есть формой выражения мысли. Природа мышления как обобщенного и опосредованного отражения действительности, а также природа языка как формы выражения мышления, важнейшего средства общения, обмена мыслями между людьми, не могут быть поняты, если мышление и язык рассматривать изолированно, в отрыве друг от друга64.
Один из видных отечественных языковедов А. А. Реформаторский так объясняет соотношение языка и логики: «Так как язык непосредственно связан с мышлением, то наука о языке связана с логикой, наукой о законах мышления и о формах мысли. Тесная связь с логикой и ис-
58 Ситникова А. И. Законодательная текстология и ее применение в уголовном праве. М. : Юрлитинформ, 2010. 232 с. ; Она же. Законодательная текстология уголовного права. М. : Юрлитинформ, 2011. 344 с.
59 Указ. соч. С. 37.
60 Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М. : Наука, 1981. С. 18.
61 Язык закона. С. 12.
62 Следует признать, что Н. А. Власенко внес весомый вклад в развитие теории законодательного текста, впервые в юриспруденции подробно рассмотрев все его составляющие, но, как представляется, допустил ряд методологических неточностей: с одной стороны, выводя грамматику (формальный строй языка) за пределы языковой системы, с другой стороны, смешивая лексический и грамматический уровни (ярусы) языка.
63 ВласенкоН. А. Язык права : монография. Иркутск, 1997. С. 16—17 ; Он же. Языковые и графические средства законодательной техники // Законодательная техника : науч.-практ. пособие / под ред. Ю. А. Тихомирова. С. 147.
64 Мышление и язык / под ред. Д. П. Горского. М., 1957
(аннотация к сборнику и статья Галкиной-Федо-рук Е. М. О форме и содержании в языке. С. 354, 375).
пользование логического аппарата определений и обозначений в лингвистике отнюдь, конечно, не означает, что логические категории (понятие, суждение, умозаключение и т.п.) должны совпадать с языковыми категориями (морфема, слово, предложение), однако соотносительность этих двух планов не подлежит сомнению, хотя далеко не все, что есть в логике, должно быть в языке, и тем более языковые явления далеко выходят за пределы логики»65.
Соответственно, и текст УК, как и любой текст, имеет логическую и языковую составляющие.
Подчеркну, что только в сугубо научных целях, для обозначения двух граней единой логико-языковой феноменологиизаконодательного текста возможно операциональное разделение его логической и языковой составляющей. Но именно такое операциональное разделение и обособленное изучение логической и языковой составляющей законодательного текста представляется необходимым этапом научных изысканий. Научное видение начал, теоретическое знание основ законодательного текста может быть переведено в сферу практики, а именно быть полезным в создании этого текста.
6. Изложенного выше материала вполне достаточно для представления о четвертом из обозначенных выше подходов, которому мы дали название «естественно-языковой». Согласно этому подходу язык закона как его воплощенная форма, обладая всеми свойствами естествен-
65 Реформаторский А. А. Введение в языковедение : учебник для вузов. М., 1967. С. 51-52.
ного (русского) языка, не является феноменом собственно юридическим. Данный подход, как представляется, лишен всех тех указанных недостатков, которые присущи иным подходам к пониманию онтологического статуса языка закона. Ученым-юристам, его разделяющим, удалось разработать в достаточной степени согласованные с лингвистической теорией положения о системе языка закона66, в том числе и уголовного67.
Именно естественно-языковой подход, обосновывающий необходимость приспособления к нуждам уголовно-правового регулирования неотъемлемых свойств естественноязыковой системы и поиска рациональных способов использования естественных проявлений русского языка в тексте уголовного закона с целью придания точности и ясности уголовно-правовым предписаниям, полагаю необходимым использовать для построения теоретической модели языковой формы нового Уголовного кодекса России.
66 См., например: Любимов Н. А. Указ. соч. ; Крюкова Е. А. Указ. соч. ; Прокофьев Г. С. Соотношение права и языка: теоретико-философский анализ : дис. ... канд. юрид. наук. М., 2002 ; Юсипова И. В. Право и язык в механизме обеспечения прав человека : дис. ... канд. юрид. наук. Владимир, 2008.
67 См., например: Пикуров Н. И. Теоретические проблемы межотраслевых связей уголовного права : дис. ... д-ра юрид. наук. Волгоград, 1998 ; Волосюк Е. А. Грамматическое толкование норм Уголовного кодекса Российской Федерации : дис. ... канд. юрид. наук. Краснодар, 2013.
библиография
1. Александров А. С. Юридическая техника — судебная лингвистика — грамматика права // Проблемы юридической техники / под ред. В. М. Баранова. — Н. Новгород, 2000.
2. Алексеев С. С. Право на пороге нового тысячелетия : Некоторые тенденции мирового правового развития — надежда и драма современной эпохи. — М., 2000.
3. Атарщикова Е. Н. Герменевтика в праве: история и современность. — СПб., 1998.
4. Будагов Р. А. Человек и его язык. — М., 1976.
5. Власенко Н. А. Язык права : монография. — Иркутск, 1997.
6. Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. — М., 1981.
7. Голев Н. Д. Юридизация естественного языка как юрислингвистическая проблема // Юрислингвисти-ка-2 : Русский язык в его естественном и юридическом бытии / под ред. Н. Д. Голева. — Барнаул, 2000.
7. Голик Ю. В., Коробеев А. И. Реформа уголовного законодательства России: быть или не быть? // Lex Russica. — 2014. — № 12.
8. Губаева Т. В. Словесность в юриспруденции. — Казань, 1995.
9. Губаева Т. В. Язык и право. Искусство владения словом в профессиональной юридической деятельности. — М., 2003.
10. Губаева Т. В., ПиголкинА. С. Лингвистические правила законодательной техники // Проблемы юридической техники / под ред. В. М. Баранова. — Н. Новгород, 2000.
11. ЖалинскийА. Э. Введение в специальность «Юриспруденция». Профессиональная деятельность юриста. — М., 2007.
12. Законодательная техника / под ред. Ю. А. Тихомирова. — М., 2000.
13. Законотворчество в Российской Федерации / под ред. А. С. Пиголкина. — М., 2000.
14. Законодательный процесс. Понятие. Институты. Стадии / отв. ред. Р. Ф. Васильев. — М., 2000.
15. Ивакина Н. Н. Профессиональная речь юриста : учебное пособие. — М., 2008.
16. Иванчин А. В. Законодательная техника и ее роль в российском уголовном правотворчестве. — М., 2011.
17. Калинина Н. А. Лингвистическая экспертиза законопроектов: опыт, проблемы и перспективы. — М., 1997.
18. Кашанина Т. В. Юридическая техника : учебник. — М., 2007.
19. Керимов Д. А. Законодательная техника. : науч.-метод. и учеб. пособие. — М., 2000.
20. КибальникА. Г. Уголовный кодекс РФ: двенадцатый год деградации // Библиотека криминалиста. — 2014. — № 3 (14).
21. Кострова М. Б. Дефинирование понятий и терминов, используемых в УК РФ // Журнал российского права. — 2003. — № 12.
22. Кострова М. Б., Ильина А. И. Действие российского уголовного закона в пространстве: терминологический аспект // Правовое государство: теория и практика. — 2010. — № 1 (19).
23. Кузнецова Н. Эффективность уголовно-правовых норм и язык закона // Социалистическая законность. — 1973. — № 9.
24. Кузнецова Н. Ф. Проблемы квалификации преступлений. — М., 2007.
25. Мышление и язык / под ред. Д. П. Горского. — М., 1957.
26. Наумов А. В. Проблемы кодификации российского уголовного законодательства: новый Уголовный кодекс или новая редакция Кодекса? // Уголовное право. — 2009. — № 4.
27. Наумов А. В. О связи и соотношении норм уголовного и уголовно-процессуального права при реформировании УК РФ // Актуальные проблемы взаимосвязи уголовного права и процесса : сб. матер. всерос. заочной науч.-практ. конференции с междунар. участием (Уфа, Институт права БашГУ, 17 апреля 2015г.). — Уфа, 2015.
28. Панько К. К. Теория и практика законотворчества в уголовном праве : монография. — М., 2011.
29. Реформаторский А. А. Введение в языковедение. — М., 1967.
30. Савицкий В. М. Язык процессуального закона (вопросы терминологии). — М., 1987.
31. Ситникова А. И. Законодательная текстология уголовного права : монография. — М., 2011.
32. Тихонова С. С. Юридическая техника в уголовном праве. — Н. Новгород, 2008.
33. Ушаков А. А. Очерки советской законодательной стилистики. — Пермь, 1967.
34. ЧерданцевА. Ф. Логико-языковые феномены в праве, юридической науке и практике. — Екатеринбург, 1993.
35. Шугрина Е.С. Техника юридического письма. — М., 2001.
36. Язык закона / под ред. А. С. Пиголкина. — М., 1990.
Материал поступил в редакцию 25 декабря 2014 г.
THEORETICAL MODEL OF LINGUISTIC FORMS OF THE NEW CRIMINAL
CODE OF THE RUSSIAN FEDERATION* (Part 1: Theoretical approaches to understanding the ontological status
of the language of criminal law)
Kostrova Marina Borisovna — PhD in Law, Associate Professor of Criminal Law Department,
Bashkir State University.
450076, Russia, Ufa, ZakiValidi Street, 32.
Review.. The distance round table "The New Criminal Code of Russia: conceptual framework and theoretical model" raises a question of which scientific grounds should be the base for theoretical model of linguistic form of the new Russian Criminal Code.
There are four main theoretical approaches to the understanding of the ontological status of the language of the law prevailing in the general theory of law and a number of industrial science:
1) "legal technology";
2) "non-functional";
3) "radical";
4) "natural language."
In the first approach (the most common one) the language of law is considered a component (options: element, facilities, areas, etc.), of legal (options: legislative, law making) technology, or in the legislative technique there can be distinguished linguistic rules (options: an independent element - legislative linguistics).
In the second approach, either the existence of language of law is explicitly recognized, or there is no distinction carried out between the language of law and the language of the laws.
A third approach to the language of law is represented by the opposing views: from recognition of grammatical determinism of law (i.e. up to exaggerated importance of one of the levels (tiers) of natural language - grammar) to a complete denial of the productivity of the language of law study. It is proved that under these approaches the following aspects are not considered:
1) the status of natural (for Russia — Russian) language in which the laws are written, in the general picture of the world;
2) the division of Russian language functional styles accepted in linguistics;
3) the structure of natural language, including a system of interconnected and interdependent with each other elements forming the three levels (tiers) of the language — lexical, grammatical and phonetic;
4) methodological principles of philosophy, logic and linguistics, on the basis of which any text is logical and possesses some linguistic components.
The author concludes that the fourth approach is more productive, justifying the need to adapt to the needs of legal regulation inherent properties of natural-language system and the search of rational ways of using the natural manifestations of the Russian language in the text of the criminal law. That is aimed at giving precision and clarity of criminal regulations. In this connection, it is the fourth approach that is encouraged to use to construct a theoretical model of linguistic form of the new Russian Criminal Code.
Keywords: jurisprudence; criminal law; the language of criminal law; the ontological status of the language of law; "legal technology" approach; ".non-functional" approach; "radical" approach; "natural language" approach; accuracy and clarity of criminal law regulations; defects of linguistic form of criminal law.
bibliography
1. AleksandrovA.S. Legal Technology - forensic linguistics - the grammar of law, Problems of legal technics, Baranova V.M. (ed.), Nizhni Novgorod, 2000.
2. AlekseevS.S. Law at the threshold of a new millennium: Some trends in the development of the legal world — the hope and the drama of the modern era, Moscow, 2000.
3. Atarschikova E.N. Hermeneutics in law: history and modernity, St. Petersburg, 1998.
4. Budagov R.A. A man and his language, Moscow, 1976.
5. Vlasenko N.A. Language of law Monograph, Irkutsk, 1997.
6. Gal'perin I.R. Text as an object of linguistic research, Moscow, 1981.
7. Golev N.D. Juridication of a natural language as a juridical linguistic problem, Juridical linguistics-2: The Russian language in its natural and legal existence, Golev N.D. (ed.), Barnaul, 2000.
8. Golik Yu.V., Korobeev A.I. Reformation of the criminal legislation of Russia: to be or not to be?, LexRussica, 2014, № 12.
9. Gubaeva T.V. Literature in law, Kazan, 1995.
10. Gubaeva T.V. Language and law. The art of a word in a professional legal capacity, Moscow, 2003.
11. Gubaeva T.V., Pigolkin A.S. The linguistic rules of legislative technique, Problems of legal technics, Baranova V.M. (ed.), Nizhni Novgorod, 2000.
12. ZhalinskyA.E. Introduction to the specialty "Jurisprudence". Professional activities of a lawyer, Moscow, 2007.
13. Tikhomirov Y.A. (ed.) Legislative systems, Moscow, 2000.
14. Pigolkin A.S. Legislation in the Russian Federation, Moscow, 2000.
15. Vasiliev R.F. (ed.), The legislative process. Concept. Institutes. Stages, Moscow, 2000.
16. Ivakin N.N. Professional speech lawyer: a tutorial, Moscow, 2008.
17. Ivanchin A.V. Legislative technique and its role in the Russian criminal law-making, Moscow, 2011.
18. Kalinin N.A. Linguistic examination of bills: experiences, challenges and prospects, Moscow, 1997.
19. Kashanina T.V. Legal Technology: textbook, Moscow, 2007.
20. Kerimov D.A. Legislative technique. Tutorial, Moscow, 2000.
21. KibalnikA.G. Criminal Code: the twelfth year of degradation, Library of a criminologist, 2014, №3 (14).
22. Kostrova M.B. Defining concepts and terms used in the Criminal Code of the Russian Federation, Journal of Russian law, 2003, № 12.
23. Kostrova M.B., IlyinaA.I. The action of the Russian criminal law in scope: terminological aspect, State of Law: Theory and Practice, 2010, № 1 (19).
24. Kuznetsova N.F. Efficiency of criminal law and the language of law, Socialist legality, 1973, № 9.
25. Kuznetsova N.F. Problems of qualification of crimes, Moscow, 2007.
26. Gorsky D.P. (ed.) Language and Cognition, Moscow, 1957.
27. NaumovA.V. Problems of codification of Russian criminal legislation: the new Criminal Code and a new edition of the Code?, Criminal law, 2009. № 4.
28. NaumovA.V. On liasons and relations of criminal and criminal procedural law in the process of reformation of the Criminal Code of the Russian Federation, Topical issues of the relationship between criminal law and process: Proceedings of All-Russian distance scientific and practical conference with international participation (Ufa, the Bashkir State University, Institute of Law, April 17, 2015), Ufa, 2015.
29. Panko K.K. Theory and practice of legislation in criminal law: a monograph, Moscow, 2011.
30. ReformatorskiyA.A. Introduction to Linguistics, Moscow, 1967, Vinogradov A.V. (ed.), Moscow, 2005.
31. Savitskiy V.M. Language of procedural law (questions of terminology), Moscow, 1987.
32. SitnikovaA.I. Legislative textual criminal law: a monograph, Moscow, 2011.
33. TikhonovaS.S. Legal technics in criminal law, Nizhni Novgorod, 2008.
34. UshakovA.A. Sketches of the Soviet legislative style, Perm, 1967.
35. CherdantsevA.F. Logical and linguistic phenomena in law, jurisprudence and practice, Yekaterinburg, 1993.
36. Shugrina E.S. Legal writing techniques, Moscow, 2001.
37. Pigolkin A.S. (ed.) The language of the law, Moscow, 1990.
