CC BY
53
Е.В. Агафонова
ТЕМПОРАЛЬНАЯ СТРУКТУРА И АХРОННАЯ ЛОГИКА ИСТОРИЧЕСКОГО ПОВЕСТВОВАНИЯ В КОНТЕКСТЕ ОБЩЕЙ НАРРАТИВНОЙ ПРОБЛЕМАТИКИ
Статья подготовлена при поддержке гранта РФФИ № 05-06-80425.
Рассмотрен вопрос о том, почему современная философская традиция настаивает на общности структурного момента истории и литературы, т.е. на их повествовательности, или нарративности. Конечным пунктом исследования является установление корреляции - внутреннего родства между литературностью, историчностью и нарративностью в широком смысле этого слова.
Рассматривая достижения современной нарратоло-гии, можно отметить, что понятие нарратива описывается там моделями, созданными для формального анализа повествовательных текстов, такими, как схема сюжета и фабулы русского формализма, риторика трансформаций повествовательной «фразы» Ж. Же-нетта или теория сюжетных функций Проппа - Барта. Все эти модели опираются преимущественно на литературный, фольклорный, массово-культурный материал («фикциональные истории», как их принято называть), который повествователь далее обыгрывает по своему усмотрению. А нарратолог как раз и занимается формами такой «игры».
Но если мы отвлечемся от традиции литературоведения и обратимся к другим дисциплинам, где понятие «нарратив» играет не последнюю роль, то увидим, что данный концепт в своем первоначальном определении отсылает скорее к идеологически ответственному повествованию, не допускающему какой-либо игры и обычно претендующему на истинность, «историческую правду». Привилегированным материалом для его изучения оказывается скорее историография, составляющая основную конкуренцию художественной словесности в использовании повествовательного дискурса.
Для дальнейшей же работы нам будет достаточно выделить общую структуру самого повествования как такового, чтобы показать, как выделенные элементы повествовательной структуры произведения находят свое воплощение в культурной и исторической реальности, придавая ей нарративную оформленность. Эта сторона связана с радикальным изменением современных философских стратегий, т.е. признанием фундаментального статуса историчности, а значит, с анализом темпоральности как условия конституирова-ния новой - нарративной - онтологии. Соответственно, само слово «нарратив» превращается в научный термин, и, следовательно, по аналогии с «лингвистическим поворотом» можно уже говорить о «наррати-вистском повороте».
И как говорит современный исследователь нарративной логики Франклин Рудольф Анкерсмит, «исторический опыт есть вариант того вида чистого опыта, который был описан Кантом в его третьей “Критике” и который был в предыдущем столетии вновь вынесен на повестку дня такими философами, как, например, Адорно и Лиотар. Во всех случаях чистый опыт есть вид опыта, опутывающий всю эпистемологическую систему, он глубоко связан с опытом мира,
в него вовлечено формирование всей нашей идентичности» [1. С. 14]. Чистый опыт отмечает вехи в развитии нашей идентичности и нашей индивидуальности. И как таковой он наиболее близко связан с нашей историей и с историей вообще. По мнению Анкерсмита, мы должны «понять прошлое как часть нас самих». Он главным образом утверждает, что, обращаясь к его исследованию, мы осуществляем не акт присвоения чужой реальности, чуждого нам мира, а акт узнавания той части нас самих, которая с течением времени просто приобрела от нас странную независимость.
Итак, начнем с того, что категория нарративности трактуется весьма различно не только в разных традициях, но и у различных исследователей. В книге А. Дан-то «Аналитическая философия истории» [2] несколько глав посвящены различию между историей как таковой и хроникой, летописью. История, говорит он, рассматривает прошлое как завершенное и выявившее свою причинную значимость. О каком-либо эпизоде (будь то новелла или игра) мы можем сказать, что он не имеет значения, т.е. «он не способствует действию, что он является излишним и, следовательно, эстетически неуместным. Но, конечно, такое суждение мы можем высказать об отдельном эпизоде только в том случае, если перед этим ознакомились со всей новеллой, или после того как игра завершилась... хотя мы и предполагаем, что он играет некоторую роль в развитии сюжета». Данто подчеркивает, что «только ретроспективно мы имеем право сказать, что эпизод имел данное специфическое значение, и только по отношению ко всей работе» [2. С. 17].
В этом утверждении обнаруживается весьма очевидное сходство со структурным анализом художественных произведений. Так, Р. Барт, определяя значимость функциональных единиц в тексте, подчеркивает, что значимость того или иного элемента - это продукт организации текста, где реализуется принцип системности в его чистом виде. «В произведении нет лишних элементов, хотя нить, связывающая сюжетную единицу с другими единицами, может оказаться очень длинной, тонкой и непрочной» [3. С. 204]. Таким образом, повествовательность определяется связанностью и взаимозависимостью составляющих ее единиц, а также их общей отнесенностью к структуре в целом.
Ту же самую структуру повествования мы находим и в историческом дискурсе. Так, например, Данто говорит о специфических предложениях историка, которые «содержат ссылку, по крайней мере, на два разделенных во времени события, хотя описывают толь-
ко более раннее из этих событий» [2. С. 18]. Подобного рода предложения могут встречаться и в других типах повествования и называются нарративными предложениями. Действительно, «предложение» понимается у Данто не в грамматическом, а в логическом смысле, как формализованная структура сообщения. Такое «предложение» не обязательно может находить свое выражение в языке, также оно не зависит от внешнего порядка и материала изложения. Более того, для его осуществления нет необходимости прибегать к услугам некоего посредника-повесгвователя. Главное, чтобы в этом «предложении» каким-то образом вос-принималась проспективная структура - когда событие отсылает к будущим последствиям. И хотя нарратив - не единственная форма сообщения о событиях, но один лишь нарратив помещает их в перспективу начал, откуда вытекают их дальнейшие последствия.
В этом случае становится понятно, почему нарратив генетически восходит к мифам о происхождении и почему в своем позднейшем литературном бытовании он столь тесно связан с эстетической категорией интереса. В нарративе каждое событие содержит в себе интригу, предполагающую дальнейшее развитие и формирующую ожидание. Также как и в любом повествовательном тексте, по мнению Барта, существуют так называемые кардинальные (ядерные) функции и функции-катализаторы. Кардинальные функции создают либо разрешают в тексте некую ситуативную неопределенность. Функции-катализаторы заполняют повествовательное пространство, разделяющее две ядерные единицы, и сохраняют свою функциональность в той лишь мере, в какой они коррелируют с ядром. «Катализаторы постоянно поддерживают семантическое напряжение повествовательного дискурса, они словно все время говорят: здесь есть смысл, сейчас он проявится» [3. С. 208]. Но эта функциональность, по мнению Барта, паразитарна и одномерна, т.к. имеет сугубо хронологическую природу. Напротив, функциональная связь между кардинальными функциями двумерна: она является хронологической и логической одновременно. «Катализаторы отмечают только временную последовательность событий, а кардинальные функции - еще и их логическое следование друг за другом» [3. С. 207].
Таким образом, можно предположить, что все повествовательные тексты подвержены систематически допускаемой ошибке, обнаруженной еще средневековыми схоластами и воплощенной в формуле «после этого -значит вследствие этого» (post hoc. ergo propter hoc). Именно сюжетный каркас, образованный кардинальными функциями, как бы позволяет «растворить» логику событий в их хронологии. Но подобная установка порождает другую проблем}', связанную с повествовательным синтаксисом. А именно, постоянно возникает вопрос: не скрывается ли за хронологическим развертыванием ахронная логика его построения? На этот счет имеется две противоположные точки зрения. В. Пропп, проложивший дорогу современным работам по сюже-тосложению, был решительно убежден в невозможности редуцировать временную последовательность событий. Хронологические связи представлялись ему неоспоримой реальностью. Хотя, с другой стороны, еще Ари-
стотель отдавал первенство логике, а не хронологии. С подобной расстановкой приоритетов соглашается и ряд современных исследователей, таких как Леви-Стросс. Греймас, Бремон, Тодоров. Хотя они и имеют расхождения во взглядах по ряду вопросов, тем не менее, согласны в одном - повествовательное время должно быть следствием повествовательной логики. Здесь мы наблюдаем очевидное сходство между современными аналитиками, как в области историографии, так и в области структурного анализа художественных произведений. И те и другие, выбирая моделью для построения своих концепций нарратив, стремятся «логизировать» повествовательный континуум, пронизать его «первородными молниями логики», по выражению Малларме.
И хотя автор «Аналитической философии истории» исходит из атомарных предложений-кирпичиков, а не из целостной структуры текста и потому многое остается за рамками аналитической философии А. Данто. но. тем не менее, все сказанное выше о повествовании в целом эксплицитно из нее выводимо. А значит, смело можно утверждать, что взаимосвязь двух событий реализует собой традиционную схему репрезентации, пожалуй. даже знака: в нарративе (историческом, литературном или повседневно-бытовом) каждое событие значимо. поскольку отсылает к иным, позднейшим событиям. И. бесспорно, логика повествуемых событий довлеет над повествовательным временем, которое всегда условно и носит произвольный характер. Речь идет о деформации некоего «нормального», «нулевого» строя повествования, когда, например, повествование забегает вперед или возвращается назад (пролепсисы и ана-лепсисы), ускоряется либо замедляется по отношению к «реальной» истории (анизохрония) или представляет «реально» единовременные события как повторяющиеся (псевдоитератив), в копие концов прошлое в тексте создается традиционно использованием глаголов прошедшего времени. Таким образом, именно логике, а не хронологии подчиняются события повествовательного текста. Другими словами, смысл всегда следует из комбинации элементов, которые сами по себе не являются означающими.
Что же касается именно историографического дискурса, то другой классик современной нарратологии X. Уайт значительно расширил понятие «нарративной структуры», включив в него интригу: «Построение интриги состоит в придании истории смысла» путем повествовательного объединения составляющих ее событий «в единой, всеохватывающей или архетипи-ческой форме» [4. С. 8].
В новейшем предисловии к своей знаменитой книге «Метаистория» (1973) Хайден Уайт относит представление о целостности структуры текста к «определенному, “структуралистскому” этапу развития западной гуманитарной мысли» [4. С. 7]. Описывая нарративы крупнейших историков и философов истории XIX в., он работает на уровне не отдельных событий-эпизодов. не отдельных предложений, и даже не отдельных текстов, а на уровне целостного «историографического стиля», т.е. «постоянного вида использования языка, с помощью которого объект исследования преобразуется в предмет дискурса» [4. С. 11].
По мнению X. Уайта, истории «производятся из хроник» посредством операции, которую он называет «осю-жечиванием (emplotment)», т.е. посредством того, что фактам, которые «в своем необработанном виде вообще не имеют смысла», придается определенная форма. Уайт в своем исследовании обращается к работе Леви-Стросса, который утверждает, что «целостная согласованность» любых «данных» рядов исторических фактов есть согласованность повествования, но эта согласованность достигается только подгонкой «фактов» к потребностям формы повествования» и что «история никогда не освободится от природы мифа» [5. С. 43].
Его идея осюжечивания (сюжетосложения) в истории - действительно богатая и плодотворная, потому что уайтовский emplotment хоть и имеет линейную форму, но не обязательно совпадает с синтагматикой исторических событий, о которых рассказывает историк. Скорее это воображаемая траектория мысли самого историка, идеальная организация, которую он придает событиям, вводя их в иное, неисторическое и, однако же, повествовательное время. Историк накладывает одну (а то и несколько сразу) из этих идеальных схем на хронологию исторического процесса и получает в результате связное повествование, где события вытекают одно из другого, поскольку устремлены к общей идеальной цели - воплощению предусмотренного сюжетного финала. И потому можно утверждать, что повествовательное время или темпо-ральность в нарративе, как это ни парадоксально, имеет скорее пространственную природу, т.к. в нем большее значение придается не длительности, а то-пографичности - расположенности элементов, их сочетанию, порядковому месту, позиционности.
А главное, под всеми этими членениями обнаруживается еще глубинный уровень исторического мышления: здесь «историк совершает, по существу, поэтический акт, в котором он заранее префигурирует [prefigures] историческое поле и конституирует его как специфическую область» [4. С. 18]. Так, исходя из теории Уайта, можно сделать вывод, что исторические нарративы представляют собой литературные артефакты и, следовательно, не являются описанием реальности, они лишь навязывают событиям форму, которой сами иметь не могут. И то, что «историк привносит в рассмотрение исторических свидетельств, представляет собой понятие типов конфигурации событий, которые могут быть опознаны читающей публикой как повествования» [5. С. 48]. Итак, в целом
можно сказать, что работа историка как создателя исторического нарратива состоит в том, чтобы выбрать определенный стиль, согласующийся с выбранным тропом, и точку зрения. Далее выделить среди событий, определенных в качестве фактов, наиболее важные, согласовав их с конечной выбранной целью повествования, исключить на этом же основании ненужные, т.е. историк должен применять все те техники, которые используются для реализации сюжета художественного произведения.
Таким образом, можно приблизительно наметить основную структуру повествовательного текста вне зависимости от того, является ли он «фикциональным» или «фактуальным». Во-первых, представляется важным для нарратива как «хорошо составленной истории» определение значимого окончания или конечной цели рассказа. То есть любая история должна иметь конечную цель, из которой все события этой истории будут иметь свое объяснение. Далее следует отбор событий, имеющих непосредственное отношение к установленной конечной цели (наиболее важные, интересные, представляющие ценность). После того как определена цель и выбраны наиболее значимые события, последние должны принять упорядоченный вид, т.е. быть выстроены в линейную последовательность и организованы в соответствии с намеченной логикой повествователя. Следующий шаг - это задание определенных «способов объяснения» или «способов аргументации», несущих оценочный материал и снабженных интерпретативной или оценочной информацией, имеющей значимость как для повествователя, так и для аудитории. В этом случае немаловажное значение имеет риторика повествования, правильно подобранный стиль и жанровая композиция изложения.
Конструирование из разбросанных событий наполненной смыслом целостности - это главный аспект повествования, отраженный в попытке «схватить вместе» последовательность событий, что и представляет собой отражение темпоральности в нарративе. Оформление истории (story) принадлежит искусству наррации, владение которым требуется не только при написании художественного произведения, создания вымышленного или исторического нарратива, но и в обычной ситуации «рассказывания». Поэтому искусство наррации как для повествующего, так и для слушателя или аудитории - это искусство следования ходу повествования, которое требует умения извлечь конфигурацию из последовательности.
ЛИТЕРАТУРА
1. Анкерсмит Ф.Р. История и тропология: взлет и падение метафоры. М.: Прогресс-Традиция, 2003. 496 с.
2.Данто А. Аналитическая философия истории. М.: Идея-Пресс, 2002. 289 с.
3. Барт Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов // Французская семиотика: От структурализма до наших дней. М.: Прогресс, 2000. 536 с.
4. Уайт X. Метаистория: историческое воображение в Европе XIX века. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2002. 528 с.
5. White Н. Historical Text as Literari Artifact // The Writting of History. Literary Form and Historical Understanding / R.H. Canary and H. Kozicki. L.: The University of Wisconsin Press, 1978. P. 41-62.
Статья представлена кафедрой онтологии, теории познания и социальной философии философского факультета Томского государственного университета, поступила в научную редакцию «Философские науки» 23 марта 2005 г.
