CC BY
55
Zen'kovskiy, VVIstoriya russkoy filosofii [History of Russian Philosophy], in 2 vol. Leningrad, 1991, vol. 2, p. 258.
Izmaylov, A.A. Pestrye znamena [Motley banners], Moscow, 1913, p. 232.
Lavrov, A.V Z.N. Gippius i ee poeticheskiy dnevnik [Z.N. Gippius and her poetic diary], in Gippius Z.N., Stikhotvoreniya [Poems], St.-Petersburg, 1999, pp. 5-68.
Matich, O. Eroticheskaya utopiya: Novoe religioznoe soznanie i fin de siicle v Rossii [Erotic utopia: New religious consciousness and fin de smcle in Russia], Moscow, 2008, p. 398.
Matich, O. Khristianstvo Tret'ego Zaveta i traditsiya russkogo utopizma [Christianity of the Third Precept and tradition of Russian utopianism], in Merezhkovskiy D.S., Mysl' i slovo [Thought and word], Moscow, 1999, pp. 106-118.
Mochul'skiy, K. V Vladimir Solov'ev. Zhizn' i uchenie [Vladimir Solovyev. Life and the Doctrine], in Mochul'skiy, K.V Gogol'. Solov'ev. Dostoevskiy [Gogol. Solovyev. Dostoevsky], Moscow, 1995, pp. 63-218.
Solov'ev, VS. Stikhotvoreniya [Poems], in Solov'ev, VS. Smysl lyubvi. Izbrannyeproizvedeniya [Sense of love. Selected Words], Moscow, 1991, pp. 434-458.
Solov'ev, VS. Smysl lyubvi [Sense of love], in Solov'ev, VS. Sochineniya [Works: in 2 vol.], Moscow, 1990, vol. 2, pp. 493-547.
Solov'ev, VS. Zhiznennaya dramaPlatona [The Plato's Vital drama], in Solov'ev, VS. Sochineniya [Works: in 2 vol.], Moscow, 1990, vol. 2, pp. 582-625.
Solov'ev, VS. Stikhotvoreniya [Poems], in Solov'ev, VS. Chteniya o Bogochelovechestve. Stat'i. Stikhotvoreniya i poema. Iz «Trekh razgovorov» [Readings about God Humanity. Articles. Lyrics and a poem. From «The Three Conversations»], St.-Petersburg, 1999, pp. 374-395.
УДК 128/129:008(47) ББК [87+70](2)
ТЕМА СМЕРТИ В ТВОРЧЕСТВЕ ДАНИИЛА АНДРЕЕВА
Е.П. РАЩЕВСКАЯ
Костромской государственный технологический университет, г. Кострома, E-mail: raschevskaya@mail.ru
В сравнительном культурологическом анализе выявляется связь темы смерти в творчестве Даниила Андреева с традициями Серебряного века русской культуры, с экзистенциальной и диалогической доминантами художественного сознания ХХ века и их традициями в мировой культуре. Анализируются традиции художественного и философского осмысления темы смерти в творчестве Д. Андреева, который во многом переосмысливает взгляды своих предшественников Н.М. Минского, Д.С. Мережковского, Ф. Сологуба, З. Гиппиус. Особое внимание уделяется рассмотрению представлений Д. Андреева о смерти, страдании, единстве добра и зла. Раскрывается содержание понятия трансформы как материального преображения при переходе в иномирие, которое, в противовес закону смерти, освобождает человека от страдания и не исключает для него возможность возврата. Делается вывод о том, что через противопоставление трансформ смерти Д. Андреев утверждает торжество диалогического сознания над экзистенциальным, что в мировой культуре сближает его книгу «Роза Мира» с творчеством Дж.Р.Р. Толкиена.
Ключевые слова: смерть, ужас, демон, развоплощение, символизм, экзистенциализм, диалогическое сознание, трансформа, Бог, жизнь.
THEME OF DEATH IN DANIEL ANDREEV'S WORKS
E.P RASCHEVSKAYA Kostroma State Technological University, Kostroma, E-mail: raschevskaya@mail.ru
The comparative culturological analysis in the article reveals the link between the theme of death in Daniel Andreev's works and the traditions of the Silver Age of Russian culture, and the way they are related to the existentialistic and dialogic dominants of artistic consciousness of the XXth century and their traditions in the world cultures. The author analyses the tradition of artistic and philosophical interpretation of the theme of death in the works of D. Andreev, who reconsidered views of his predecessors such as N. Minsky, D. S. Merezhkovsky, F. Sologub, Zinaida Gippius. The article is devoted to the considering the D. Andreev's perceptions about Death, suffering, unity of Good and Evil. The term "Transforms as material transfiguration into the other world" is developed as opposed to the Law of Death and free a man from sufferings and does not exclude the possibility of his return. Contrasting transform of death in the ХХ century D. Andreev states the triumph of mind over existential dialogic awareness, that in the world culture sets his book «The Rose of the World» close to the works of J.R.R. Tolkien.
Key words: death, fear, demon, depersonification, symbolism, existentialism, dialogic consciousness, transformation, God, life.
Тема смерти в творчестве поэта и мыслителя Д. Андреева была рождена на «генетическом» уровне. Д. Андреев органично развивал её в связи с традициями Серебряного века, поскольку считал себя наследником литературного течения символизма, последователем Вл. Соловьёва, А. Блока, Вяч. Иванова1. С другой стороны, в осмыслении темы смерти он, естественным образом отталкиваясь от экзистенциального мироощущения века ХХ, реалии которого не могли не повлиять на формирование личности поэта, активно воспринимал и продолжал диалогические традиции эпохи2.
Повышенный интерес к смерти уже с детских лет в реальной жизни проявлял себя в его устремлении за грань земного бытия, а в детском творчестве - в постижении географии и истории вымышленных земель посредством воображаемых путешествий. А.А. Андреева объясняет это пристрастие Даниила ранней - внутриутробной - встречей со смертью матери, которая, считает жена писателя, была предрешена3. В детских прозаических сочинениях Даниил часто рассказывает о смерти своих героев4, постоянными темами творчества уже оформившегося поэта и писателя Д. Андреева становятся смерть и посмертие, художественно и философски осмысленные в его книге «Роза Мира»5.
На близость Д. Андреева идеям Серебряного века и символизму указывает известный факт: провозвестники и первые представители русского символизма были певцами Дьявола и Смерти. Оставаясь неудовлетворёнными земным мироустройством, одни из них интерпретируют смерть как идеальную антитезу жизни, но делают это по-разному; другие в смерти видят лишь последний разъединяющий и развоплощающий тупик в абсурдном лабиринте жизни.
В творчестве Н.М. Минского смерть - это ответная жертва человека во имя воскресения умершего Бога, она окрашена тоской по высшему бытию, экстатической, «меонистической» надеждой на его обретение и верой в нетленное
начало человеческой души. В восприятии Д.С. Мережковского смерть, наоборот, - Божественный вызов, который человек принимает отнюдь без смирения: дерзновенно (во имя победы над собственной природой) и с достоинством (как заслуженный отдых). Ф. Сологуб, в силу трагических обстоятельств своей биографии, понимает смерть в духе Шопенгауэра: это отречение от воли к жизни и, как следствие, долгожданное избавление от земных страданий6.
Для З. Гиппиус характерно было удивительно непосредственное ощущение смерти, отличное от выкладок мужского разума. З. Гиппиус видит в смерти не обманчивое забытье и не долгожданный покой, а пугающую разлуку, реальную опасность, угрожающую на земле близким людям. В творчестве З. Гиппиус в противовес теме смерти выражается устремлённость к тому, «чего нет на свете», - к полноте жизни, к торжеству жизни над «землёю могильною»7. Л.Н. Андреев видит в смерти символ безысходности земного пути, тупика, к которому неизбежно приводит человека жизнь. «Нечего делать, всё сделано. Молчи», -говорит бабушка в драме Л. Андреева «Анфиса»8.
Однако Д. Андреева смерть не пугала, скорее притягивала. В детстве он видел её как высшую - добрую и красивую - страну, где живут бабушка и мама. В сознании ребёнка она не связывалась с концом человеческого бытия, то есть была открытой, «географически» доступной, обещала понимание и любовь дорогих женщин, означала не разлуку (как у З. Гиппиус), а встречу с ними9.
В поэме «Немереча» Д. Андреев раскрывает читателю другую причину, обусловившую для него в детстве притягательность идеи смерти. Смерть открывала ему в стране солнца и херувимов «добрую Волшебницу» над бабушкой и мамой, которую он называет читателю: это «Царица ангелов, Премудрость Божья», - иными словами, Божественная София10. Она с детства притягивала сердце и воображение поэта женственно-прекрасным, и путешествие в её страну начиналось на земле смертью.
Д. Андреев, в духе Серебряного века завороженный смертью, во многом переосмысливает взгляды своих предшественников. Он уверен, что Божественные законы «чужды страданию, смерти и какой бы то ни было тьме»11, смерть несёт на себе мрачную печать планетарного демона Гагтунгра, является равнодействующей борющихся космических - Божественного и демонического - начал, представляет искажённый результат Божественного закона трансформы. Под трансформой Д. Андреев понимает материальное преображение при переходе в иномирие, которое, в противовес закону смерти, освобождает человека от страдания и не исключает для него возможность возврата12.
Д. Андреев, признавая в мире земли единство добра и зла, или, согласно П.А. Флоренскому, антиномий, выражает принципиальное несогласие с неизменностью подобного положения. Обращаясь к метаистории, Д. Андреев убеждает читателя, что «Христос не должен был умирать». Согласно Божественному замыслу, Его ждала трансформа и переход на глазах присутствующих в высший мир, поскольку Его задачей было устранение из материальности земли сатанинского начала - обожение человечества, приобщающее к Духовной Вселенной, искоренение в человеческом обществе насилия и государства, на нём основан-ного13 . Заметим, однако, что при этом Д. Андреев не учитывает, насколько трудно,
даже невозможно человеку осознать, что Христос мог избежать креста. Если нет страстей, страданий, жертвы, смерти и воскресения - для человека нет и Христа, его место сможет занять каждый. В отличие от умудрённого жизненным опытом В.С. Соловьёва, Д. Андреев не учитывает, что подобные преждевременные «откровения» напрямую приводят к человекобожию, к обезбоженно-му антихристову добру, о котором в «Трёх разговорах» писал В.С. Соловьёв.
Зарисовки демонических слоёв в «Розе Мира» показывают, что смерть для Д. Андреева является искуплением, порой, согласно закону кармы, искуплением страшным и тяжёлым. Однако, пишет Д. Андреев, искупительный путь не вечен, каким он был в древние времена земли. Подвигом Иисуса Христа между казнью на Голгофе и Воскресением, по Д. Андрееву, следует считать нисхождение Христа в миры возмездия и раскрытие их вечно замкнутых врат. Это было начало, положенное упразднению закона смерти в Энрофе14, «которое воистину стяжало Иисусу имя Спасителя»15. С тех пор под воздействием Божественных сил посмертное искупление для павших всё более освещается надеждой на подъём в высшие миры планетарного космоса.
Светлое посмертие, пишет Д. Андреев, перекликаясь с Д.С. Мережковским, несёт для души отдых среди «просветлённой природы»16 от насущных забот земли и возможность работы над совершенствованием своего тела, над раскрытием духовных зрения, слуха и глубинной памяти. Однако в том, как Д. Андреев и Д.С. Мережковский освещают тему посмертного отдыха и изменения человеческой природы, кроется принципиальная разница: Д.С. Мережковский развивает её в богоборческом контексте, Д. Андреев вплетает её в один из основных мотивов «Розы Мира» - Бого-сотворчества. Как и Ф. Сологуб, Д. Андреев усматривает в посмертии свободу, но понимание её художниками диаметрально противоположно: Ф. Сологуб приветствует в свободе демоническую природу, Д. Андреев - Божественную17.
По сути, Д. Андреев, размышляя о смерти, находит в ней то, чего так страстно жаждала для человека, но не предчувствовала в его посмертии З. Гиппиус, а именно: полноту и бесконечное утверждение жизни. О возвещенном Библией приходе просветленного человечества (Откр., 21: 1-4) вслед за В.С. Соловьёвым грезили многие русские философы и художники Серебряного века; оно не будет знать закона смерти и обусловленной им разлуки. В книге Д. Андреева «Роза Мира» этим ожиданиям его предшественников и соответствует закон трансформы, которую, верит автор, люди проходят в Раю и которую узнают на земле после второго пришествия Христа.
Необходимо понять, каким образом мироощущение Д. Андреева соприкасалось с современными ему художественными и культурфилософскими течениями ХХ века. Бесспорно, дружелюбный и дружественный склад личности Д. Андреева, его открытость миру земли и иномирию свидетельствуют, что в его духовном строе ярко выражена прежде всего диалогическая доминанта художественного сознания ХХ столетия. Особенность диалогического сознания, по М.М. Бахтину, состоит в том, что человек переживает время в «хоре других», живёт «ценностно в другом и для других», и, активно вбирая в свой внутренний мир весь мир Божий, готов с ним сотрудничать, сообщаться, в процессе взаимно-
го обогащения ориентируясь на приближение к истине - к Богу18. Думается, диалогическое сознание развивалось в коллективном мышлении и мифотворчестве символистов, которые, «несмотря на частые ожесточённые споры, сравнительно легко, как союзники, проникали в художественный мир друг друга»19. Именно в их среде формировалось переживание «разлуки вселенной», «вселенского сочувствия» и благоговейное отношение к слову «Да»20, воспринятое Д. Андреевым. Не удивительно, что в ХХ столетии появились художники, в чьём творчестве формула «сознания грядущего тысячелетия» - органического единства всего сущего в мироздании - была «выговорена». Д. Андреев интересуется творчеством О.Э. Мандельштама21, А.А. Ахматовой, Н.С. Гумилёва22, Н.А. Заболоцкого, Б. Пастернака23, П.А. Флоренского24.
Учитывая эту включённость Д. Андреева в поле духовно-мировоззренческих исканий ХХ века, для исследователя не выглядит случайной его близость с Дж.Р.Р. Толкиеном. Обращаясь к знаменитой трилогии Дж.Р.Р. Толкиена «Властелин Колец» и к книге Д. Андреева «Роза Мира», многие учёные обнаруживают в них сходство авторских мировоззренческих позиций и художественных приёмов25. Из наблюдений В. Сорокиной можно сделать вывод, что метод историко-художественного моделирования и авторского иллюстрирования своих произведений сближает со знаменитым «Властелином Колец» как ранние, так и поздние произведения Д. Андреева. Примечательно, что Д. Андреев обратится к историко-художественному моделированию, когда в камере Владимирской тюрьмы в соавторстве с Л. Раковым и В. Париным напишет забавную, во многом пародийную книгу «Новейший Плутарх», или «Иллюстрированный биографический словарь воображаемых знаменитых деятелей всех стран и времен»26; здесь же он начнет создание книги всей своей жизни - «Розы Мира», основанной уже не на художественной фантазии, но на собственном мистическом опыте.
Исследователь В. Махнач подразумевает мистический опыт в индивидуальном духовном опыте Дж.Р.Р. Толкиена и Д. Андреева, размышляя о близости вкусов двух выдающихся художников-мистиков ХХ века и выделяя десять сходных моментов в их творчестве. Поистине удивителен факт, что при этом Толки-ен и Андреев не были знакомы: даже возможность знать произведения друг друга была полностью исключена для них условиями эпохи. Откуда же такие совпадения? В. Махнач указывает на родственность национальных культур Англии и России, корнями уходящих в глубокое средневековье, которое так интересовало Дж.Р.Р. Толкиена и молодого Д. Андреева. Исследователь отмечает поразительное сходство церковной истории двух народов: англиканство в свое время порвало с Римом, как и русская церковь утратила отношения с Константинополем. Однако в обоих случаях сохранились неискаженными глубокие ортодоксальные связи: они нашли выражение в Англии в мистической жизни Церкви и в сохраненном священстве, в России - в неискаженном православии27. Обращаясь к фрагментам из «Розы Мира» Д. Андреева, передающим трансцендентное начало мира, во многом можно продолжить и дополнить важное исследование, начатое В. Махначом. Остановимся на ощущении художниками трансформы. Идея трансформы особенно отчётливо указывает на их соприкосновение с экзистенциальными и диалогическими установками ХХ века.
Д. Андреев пишет, что второе пришествие Христа преобразит не только мятущихся жителей земли, но всех без исключения насельников планетарного космоса: и ликующих обитателей высших миров, и страшных заложников тьмы. Д. Андреев подробно описывает трансформу, которую люди проходят в первом из миров Просветления, Олирне; Дж.Р.Р. Толкиен в эпопее «Властелин Колец» повествует о том, как в конце Третьей Эпохи Срезиземья покидают земной мир все, кто был сопричастен магическим Кольцам.
Обе зарисовки обусловлены особым авторским видением окружающего бытия, которое Д. Андреев назвал «сквозящим мировосприятием»28. Сквозящее мировосприятие - это радостное «переживание космической гармонии»29, обостренное чувство «ненарушаемой связи» между космическими мирами, которое обеспечивает светлый, дружественный, доверительный тон общения человека с Вселенной. При такой диалогической открытости миру мысль о смерти больше не заставляет человека переживать экзистенциальный ужас небытия, страх оставшегося один на один перед неизвестностью, которая ожидает его в иномирии30.
Если символизм Серебряного века давал философское осмысление темы смерти, то в ХХ веке набравший силу и полноту экзистенциализм поведал об ужасе перед Мрачным Ничто. В русской культуре его сумели передать Л. Толстой, А. Белый, Г. Иванов, Л. Андреев, в западной культуре - Кафка и Дж.Р.Р. Толкиен. Однако Д. Андреев и Дж.Р.Р. Толкиен, утверждая возможность трансформы и противоположность её смерти, разрывают безысходность смертного круга: «последнее» одиночество и непонимание уходящего живыми, драму взаимного с ними отчуждения31. «Сотни провожающих» собираются, пишет автор «Розы Мира», проводить того, кто отправляется в «высокий путь», причем «событие это окружается торжественным, светлым и счастливым настроением»32.
Проводить Фродо в эпопее Толкиена приезжают его друзья - Мери, Пин и Сэм, да и отбывает он в «высокий путь» не в одиночестве, а с верными соратниками, которые вместе с ним противостояли Темному Властелину. Фродо говорит Сэму о своем уходе как о смерти: «Я хотел спасти Хоббитанию - и вот она спасена, только не для меня. Кто-то ведь должен погибнуть, чтоб не погибли все; не утратив, не сохранишь»33. Но, конечно же, это не смерть, а лишь переход за земную грань в иной, более светлый и счастливый мир, это, по выражению Гэн-дальфа, только предрешенный быстротечной жизнью конец «земного содружества» народов Средиземья. В отличие от Д. Андреева, Дж.Р.Р. Толкиен окружает это событие атмосферой светлой печали. Да это и понятно: ведь расставание проходит не в небесной Олирне, населенной просветленным человечеством, а на земле, и для Сэма, оставшегося на берегу, «тьма не разомкнулась». Недаром Гэндальф говорит хоббитам на прощание теплые слова утешения: «Мир с вами! Не говорю: не плачьте, бывают и отрадные слезы»34. Но расставание с земным миром происходит не в одиночестве, а среди друзей: эльфов, людей, хоббитов -«на миру и смерть красна». Это значит, что смерть лишается традиционного экзистенциального содержания: уходящий испытывает скорбь прощания, но не трагедию отчуждения, к тому же в нем живет надежда на встречу со всеми, кто дорог. Фродо без горечи отвечает Сэму на упрек, что хозяин бросает его: «Нет,
Сэм, не бросаю. Проводи меня до Гавани. Ты ведь тоже носил Кольцо, хоть и не долго. Придет, наверное, и твой черед»35.
Как смертный представляет пограничную черту между мирами? Д. Андрееву она видится узкой, то и дело приотворяющейся щелью духовидческих органов, через которую начинается «сквожение физического мира»36. Для Толкиена это приоткрытая дверь-фантом, явленная тому, кто заслужил убежище от земных горестей и тьмы, маленький проем в инобытие, видимый лишь глазу, умеющему различать неразличимое, итоговый порог, узнаваемый сердцем, способным читать знаки провидения. Об этом - старая походная песня, которую напевает Фродо:
Быть может, вовсе не во сне Возникнет дверь в глухой стене И растворится предо мной, Приоткрывая мир иной. И лунный луч когда-нибудь, Как тайный знак, укажет путь37.
Как описывают сам переход в иномирие писатели ХХ века? Д. Андреев, рассказывая об опыте трансформы в своем последнем посмертии, пишет, что лица провожающих становились для него туманнее и как бы удалялись в пространстве. Вдали, на горизонте, он видел полупрозрачный, «будто сложенный из хризолита», горный кряж, излучающий удивительное свечение: «Трепещущие радуги перекинулись, скрещиваясь, по небосклону, в зените проступили дивные светила разных цветов; и великолепное солнце не могло затмить их»; и сам писатель помнит «чувство захватывающей красоты, ни с чем не сравнимого восторга и изумления»38.
Дж.Р.Р. Толкиен так описывает последнее - трансфизическое - путешествие Фродо: яркий свет фиала Галадриэли, который Фродо держал в поднятой руке, «стал слабым мерцанием и потерялся во мгле». В открытом море, «в сырой, дождливой ночи Фродо почуял нежное благоухание и услышал небесный отзвук за громадами вод. И точно во сне, виденном в доме Бомбадила, серый полог дождя превратился в серебряный занавес, раздвинулся, и он увидел светлый берег и дальний зеленый край, осиянный зарею»39.
В обеих зарисовках предметы покидаемого мира - лица провожающих, свет фиала - как бы рассеиваются в тумане, теряются во мгле. Зато глазам возносящихся открывается пейзаж, вызывающий светлые чувства: в нем присутствуют солнце и непременно - среди прочих - зеленый цвет. Горный кряж, памятный Д. Андрееву, словно сложен из хризолита, прозрачного, золотисто-зеленого минерала, излучающего «истинно зеленый цвет»40. Упоминание хризолита оживляет, конкретизирует для читателя видение Д. Андреева: полупрозрачная зелень гор в золотистом сиянии «великолепного солнца». Глазам Фродо также открывается «зеленая даль», «дальний зеленый край» в солнечных лучах, в свете «сияющей зари».
Думается, Д. Андреев и Дж.Р.Р. Толкиен не зря используют в зарисовках трансфизического перехода зелень: зеленый цвет символизирует жизнь. Признавая вечность жизни, возможность иных - одна прекрасней другой - форм
бытия, писатели сводят на нет экзистенциальную трагедию «развоплощения» Вселенной через «распад» умирающего; в отличие от Г. Иванова, они «не сужают мир до последней мертвой точки Вселенной»41, но диалогически расширяют его в космическую даль, в сияющие, гармонически звучащие миры до вхождения в Божественную полноту, которая никогда не будет являться концом лестницы Вселенных и Вселенных. Особенно выразительно эта жизнеутверждающая нота звучит в «Розе Мира» Д. Андреева, выражая торжество диалогического сознания и человека, обретающего в нем Бога Живого.
Примечания
1 См. об этом: Ращевская Е.П. Даниил Андреев и традиции «реалистического символизма» // Соловьёвские исследования: период. сб. науч. тр. / отв. ред. М.В. Максимов. Иваново, 2007 Вып.14. С. 81-100.
2 См. об этом: Заманская В.В. Леонид Андреев - Даниил Андреев: диалог двух доминант художественного сознания ХХ века //Потаённая литература. Приложение к выпуску II. Иваново: ИвГУУ 2000. С. 176-189; Ращевская Е.П. Владимир Соловьёв и Даниил Андреев в парадигме диалогического сознания русской культуры ХХ века // Вестник КГТУ 2002. № 6. С. 7-11.
3 Андреева А.А. Плаванье к Небесному Кремлю. М.: Редакция журнала «Урания», 1998. С. 15.
4 Сорокина Л. Листая ранние тетради. О детском творчестве Даниила Андреева // Даниил Андреев в культуре ХХ века. М.: Мир Урании, 2000. С. 37
5 См. об этом: Вадим и Даниил Андреевы: продолжение знакомства. Письма 1927-1946 гг. // Звезда. 2000. № 3. С. 135-136; Андреев Д.Л. Железная мистерия. Стихотворения и поэмы / под ред. Б.Н. Романова; сост., примеч., подгот. текста А.А. Андреевой, Б.Н. Романова // Собр. соч.: в 3 т., 4 кн. Т.3, кн. I. М.: Редакция журнала «Урания», 1996. С. 609-625; Андреев Д.Л. Роза Мира / под ред. Б.Н. Романова; сост., подгот. текста А.А. Андреевой // Собр. соч: в 3 т., 4 кн. Т. 2. М.: Моск. рабочий, 1995.
6 В произведениях Ф. Сологуба жизнь, Божье создание, предстаёт в образе «бабищи дебелой и румяной, но безобразной» («Пленённая Смерть»), «Недотыкомки», безликого «Лиха» («Мелкий бес»), и только смерть, её подлинная противоположность, наделяет человека свободой создавать свой мир и править им. Но изнанка анти-жизни у Сологуба страшна: настоящий господин ожившего мира фантазий, владелец и продавец человеческой свободы - великий соблазнитель, бог красоты и смерти Дьявол.
7 См. об этом: Пайман А. История русского символизма / пер. с англ. В.В.Исакович. М.: Республика, 2000. С. 47-55.
8 Андреев Л.Н. Анфиса // Собр. соч.: в 6 т. Т. 3 / сост. и подгот. текста И.Г. Андреева, Е.М. Жезловой; коммент. А.В. Богданова. М.: Худож. литература, 1994. С. 539.
9 Такое светлое восприятие смерти обернулось для домашних Даниила неожиданной стороной: когда семья Добровых ездила в Финляндию к Л. Андрееву, шестилетний Даня попытался утопиться в Чёрной речке ради встречи с бабушкой и мамой - его поймали в последний момент (Андреева А.А.Указ. соч. С. 14). В последние дни жизни Д. Андреева примечательным эпизодом, подчёркивающим его восприятие смерти не как разлуки, но как возможности новых встреч, было его прощание с женой художника С. Мусатова. В те дни друзья приходили к Д. Андрееву проститься, и Нина Мусатова призналась, что не знает, как это сделать. Д. Андреев спросил: «Вы верите в загробную жизнь?» - «Да», - «Так до свидания», - с улыбкой ответил он, протянув руку (Андреева А.А. Указ. соч. С. 252).
10 Андреев Д.Л. Железная мистерия. Стихотворения и поэмы. С. 428-429.
11 Андреев Д.Л. Роза Мира. С. 235.
12 Там же. С. 94.
13 Там же. Кн. 6. «Высшие миры Шаданакара».
14 Энроф - в «Розе Мира» - название физического (трёхмерного) слоя Земли.
15 Там же. С. 242.
16 Там же. С. 115.
17 Из «Розы Мира» следует, что свобода богосотворённой души представляет величайшую ценность перед реальностью Божественного космоса. Д.Андреев пишет, что великий предатель Иуда Искариот для Божественной Вселенной свободен был выбрать при жизни в Иудее своё преступление - «отчётливо осознанное богоубийство», а в посмертии - будущий искуп-ляющий подвиг - «мученическую кончину от руки князя тьмы». По мысли Д. Андреева, этот подвиг откроет для Иуды свободу и счастье дальнейшего восходящего пути (См.: там же. С. 242, 116). Эта позиция перекликается с рассуждением Вл. Соловьёва о том, что Господь даёт свободу хаосу, поскольку знает, что сумеет вернуть его в Свою полноту.
18 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / примеч. С.С. Аверинцева, С.Г Бочарова. 2-е изд. М.: Искусство, 1986. С. 112-113.
19 Пайман А. Указ. соч. С. 226.
20 Там же. С. 184.
21 Вадим и Даниил Андреевы: продолжение знакомства. Письма 1927-1946 гг. С. 135.
22 Список книг из библиотеки Андреевых Д.Л. и А.А., не упомянутых в описи их имущества, переданной Мосгорфинуправлению // Даниил Андреев в культуре ХХ века. С. 316.
23 Андреев Д.Л. Письма. Из книги «Новейший Плутарх». Стихотворения из черновых тетрадей. Новые метро-строфы. Воспоминания о Д.Л. Андрееве / сост. и примеч. Б.Н. Романова при участии А.А. Андреевой // Собр. соч.: в 3 т., 4 кн. Т 3, кн. 2: М.: Редакция журнала «Урания», 1997. С. 36, 389. В дальнейшем ссылки на это издание обозначаются: Андреев Д.Л. Письма (с указанием номера страницы:); Вадим и Даниил Андреевы: продолжение знакомства. Письма 1927-1946 гг. С. 133.
24 Андреев Д.Л. Письма. С. 377.
25 См. об этом: Заманская В.В. Указ. соч. С. 176-189; Махнач В. Они не знали друг друга: о сходстве мистического опыта и культурных систем Д. Андреева и Д. Толкиена//Урания. 1994. № 2. С. 7-10; Ращевская Е.П. Тема светлых стихиалей в творчестве Д. Андреева и Дж.Р.Р. Толкиена // Вестник КГТУ 2005. № 12. С. 18-23; Сорокина В. Указ. соч. С. 26-40.
26 Андреев Д.Л. Письма. С. 226-330.
27 Махнач В. Указ. соч. С. 8-9.
28 Андреев Д.Л. Роза Мира. С. 78.
29 Там же. С. 84.
30 Заманская В.В. Указ. соч. С. 183.
31 Там же. С. 184.
32 Андреев Д.Л. Роза Мира. С. 116.
33 Толкиен Дж.Р.Р. Возвращенье Государя: Повесть // Толкиен Дж. Р.Р. Властелин колец / пер. с англ. В.Муравьёва. Ч. 3. М.: Радуга, 1992. С. 350.
34 Там же. С. 351.
35 Там же. С. 350
36 Андреев Д.Л. Роза Мира. С. 78
37 Толкиен Дж.Р.Р. Указ. соч. С. 348.
38 Андреев Д.Л. Роза Мира. С. 116.
39 Толкиен Дж.Р.Р. Указ. соч. С. 351-352.
40 Кун И. Ваш астральный союзник: в мире минералов и растений. М.: ФАИР-ПРЕСС, 2000. С. 141.
41 Заманская В.В. Указ. соч. С. 184.
Список литературы
Андреев Д.Л. Железная мистерия. Стихотворения и поэмы / под ред. Б.Н. Романова; сост., примеч., подгот. текста А.А. Андреевой, Б.Н. Романова // Собр. соч.: в 3 т., 4 кн. Т. 3, кн. I. М.: Редакция журнала «Урания», 1996. 656 с.
Андреев Д.Л. Письма. Из книги «Новейший Плутарх». Стихотворения из черновых тетрадей. Новые метро-строфы. Воспоминания о Д.Л. Андрееве / сост. и примеч. Б.Н. Романова при участии А.А. Андреевой // Собр. соч.: в 3 т., 4 кн. Т. 3, кн. 2: М.: Редакция журнала «Урания», 1997. 560 с.
Андреев Д.Л. Роза Мира / под ред. Б.Н. Романова; сост., подгот. текста А.А. Андреевой // Собр. соч: в 3 т., 4 кн. Т. 2. М.: Моск. рабочий, 1995. 608 с.
Андреев Л.Н. Анфиса // Собр. соч.: в 6 т. Т. 3 / сост. и подгот. текста И.Г. Андреева, Е.М. Жезловой; коммент. А.В. Богданова. М.: Худож. лит., 1994. 620 с.
Андреева А.А. Плаванье к Небесному Кремлю. М.: Редакция журнала «Урания», 1998. 288 с.
Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / примеч. С.С. Аверинцева, С.Г. Бочарова. 2-е изд. М.: Искусство, 1986. 444 с.
Вадим и Даниил Андреевы: продолжение знакомства. Письма 1927-1946 гг. // Звезда. 2000. № 3. С. 125-139.
Заманская В.В. Леонид Андреев - Даниил Андреев: диалог двух доминант художественного сознания ХХ века // Потаённая литература. Приложение к выпуску II. Иваново: ИвГУ, 2000. С. 176-189.
Кун И. Ваш астральный союзник: в мире минералов и растений. М.: ФАИР-ПРЕСС, 2000. 240 с.
Махнач В. Они не знали друг друга: о сходстве мистического опыта и культурных систем Д. Андреева и Д. Толкиена // Урания. 1994. № 2. С. 7-10
Пайман А. История русского символизма / пер. с англ. В.В. Исакович. М.: Республика, 2000. 415 с.
Ращевская Е.П. Владимир Соловьёв и Даниил Андреев в парадигме диалогического сознания русской культуры ХХ века // Вестник КГТУ 2002. № 6. С. 7-11.
Ращевская Е.П. Даниил Андреев и традиции «реалистического символизма» // Соловь-ёвские исследования: период. сб. науч. тр. / отв. ред. М.В. Максимов. Иваново, 2007. С. 81-100.
Ращевская Е.П. Тема светлых стихиалей в творчестве Д. Андреева и Дж.Р.Р. Толкиена // Вестник КГТУ. 2005. № 12. С. 18-23;
Сорокина Л. Листая ранние тетради. О детском творчестве Даниила Андреева // Даниил Андреев в культуре ХХ века. М.: Мир Урании, 2000. С. 26-39.
Толкиен Дж.Р.Р. Возвращенье Государя: Повесть / пер. с англ. В. Муравьёва. Ч. 3. М.: Радуга, 1992. 352 с.
References
Andreev, D.L. Zheleznayamisteriya. Stikhotvoreniyaipoemy [Iron mystery. Poetry and poems], Moscow: Redaktsiya zhurnala «Uraniya», 1996, 656 p.
Andreev, D.L. Pis'ma. Iz knigi «Noveyshiy Plutarkh». Stikhotvoreniya iz chernovykh tetradey. Novye metro-strofy. Vospominaniya o D.L. Andreeve [Letters. From the book «The latest Plutarch». Poems from the rough notebooks. New metro-stanza. Memories about D.L. Andreev], Moscow: Redaktsiya zhurnala «Uraniya», 1997, 560 p.
Andreev, D.L. Roza Mira [Rose of the World], Moscow: Moskovskiy rabochiy,1995, 608 p.
Andreev, L.N. Anfisa [Anfisa] in Sobr. soch.: v 6 t. [Collection of Works in 6 volumes. Vol.3] , Moscow: Khudozhestvennaya literatura, 1994. 620 p.
Andreeva, A.A. Plavan'e k Nebesnomu Kremlyu [Swimming to the Heavenly Kremlin], Moscow: Redaktsiya zhurnala «Uraniya», 1998, 288 p.
Bakhtin, M.M. Estetika slovesnogo tvorchestva [Aesthetics of verbal creativity], Moscow: Iskusstvo, 1986, 444 p.
Vadim i Daniil Andreevy: prodolzhenie znakomstva. Pis'ma 1927-1946 gg. [Vadim and Daniel Andreev: continuation of acquaintance. Letters 1927-1946], in Zvezda [Star], 2000, no. 3, pp. 125-139.
170
CoAoebeecKue uccnedoeaHun. BbmycK 3(31) 2011
Zamanskaya, V.V. Leonid Andreev - Daniil Andreev: dialog dvukh dominant khudozhestvennogo soznaniya XX veka [Leonid Andreev - Daniel Andreev: dialogue between the two dominants of artistic consciousness of the twentieth century], in Potaennaya literatura. Prilozhenie k vypusku II [Sanctuary literature. The application for Issue II], Ivanovo: Ivanovskiy universitet, 2000, pp. 176-189.
Kun, I. Vash astral'nyy soyuznik: v mire mineralov i rasteniy [Your astral ally: in the World of Minerals and Plants ], Moscow: FAIR-PRESS, 2000, 240 p.
Makhnach, V Oni ne znali drug druga: o skhodstve misticheskogo opyta i kul'turnykh sistem D. Andreeva i D. Tolkiena [They did not know each other: about the similarity of mystical experience and cultural systems of D. Andreev i D. Tolkien], Uraniya [Uraniya], 1994, no 2, pp. 7-10.
Payman, A.Istoriya russkogo simvolizma [History of Russian Symbolism], Moscow: Respublika, 2000, 415 p.
Rashchevskaya, E.P Vladimir Solov'ev i Daniil Andreev v paradigme dialogicheskogo soznaniya russkoy kul'tury XX veka [Vladimir Solovyev and Daniil Andreev in the paradigm of dialogic consciousness of Russian Culture of XXth century], inVestnik KGTU [KGTU Herald], 2002, no 6, pp. 7-11.
Rashchevskaya, E.P Daniil Andreev i traditsii «realisticheskogo simvolizma» [Daniil Andreev and traditions of «realistic symbolism»], in Solov'evskie issledovania, 2007, 14, pp. 81-100.
Rashchevskaya, E.P. Tema svetlykh stikhialey v tvorchestve D. Andreeva i Dzh.R.R. Tolkiena [Theme of Bright Monads in Works of D. Andreev and J.R. R.Tolkien ], in Vestnik KGTU [KGTU Herald], 2005, no 12, pp. 18-23.
Sorokina, L. Listaya rannie tetradi. O detskom tvorchestve Daniila Andreeva [Reading the early notebooks. About the child's art of Daniel Andreev], in Daniil Andreev v kul'ture XX veka [Daniel Andreev in the culture of the twentieth century], Moscow: Mir Uranii, 2000, pp. 26-39.
Tolkien, Dzh.R.R. Vozvrashchenie Gosudarya:Povest' [ King Returns: Story], in Tolkien, J.R.R. Vlastelin kolets [Lord of the Rings], Moscow: Raduga, 1992. 352 s.
