CC BY
88
ФИЛОЛОГИЯ. ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
УДК 82 (470 + 571)
Е. Н. Агашина
ТЕМА РЕЛИГИОЗНОГО РАСКОЛА В ЖУРНАЛЕ М.М. И Ф.М.ДОСТОЕВСКИХ «ВРЕМЯ»
Рассматриваются причины обращения Ф.М. Достоевского в журнале «Время» к теме религиозного раскола, излагаются взгляды историков и публицистов на эту проблему.
Ключевые слова: Достоевский, публицистика, религиозный раскол.
The theme of religious schism in M.M. and F.M.Dostoyevsky’s magazine Vremya. ELENA N. GASHINA (Far-Eastern National Technical University, Vladivostok).
The article deals with the reasons of F. M. Dostoyevsky’s turning to the theme of religious schism in the magazine Vremya. The historians’ and publicists’ views on the matter are presented in it.
Key words: Dostoyevsky, publicism, schism.
В декабре 1859 г. Ф.М. Достоевский возвращается из сибирской ссылки в Петербург и уже с начала 1860 г. активно включается в литературную жизнь столицы.
Братья Достоевские начинают издавать большой ежемесячный журнал, разрешение на издание которого было получено М.М. Достоевским еще осенью 1858 г. «Время» вышло в свет в январе 1861 г.
Россия и Запад, западники и славянофилы, народ и интеллигенция, национальное и общечеловеческое, реформы Петра - вот неполный список проблем, которые освещались на страницах нового журнала.
В.С. Нечаева отметила, что редакция «Времени» «очень щедро предоставляла страницы журнала для публикации документов, связанных с русской историей, специальных исследований и обширных рецензий на исторические труды» [2, с. 195]. Причиной этого, по мнению исследовательницы, являлась возможность именно в статьях и материалах на исторические темы «развивать и защищать основополагающую идею журнала - «почвенничество», сближение с народом оторванной от него образованной части общества» [Там же].
В напечатанных в журнале статьях, касающихся вопросов русской истории, нашли отражение две большие темы. «Это, во-первых, стремление проникнуть в мировоззрение и идеалы простого народа, являющиеся причиной неприятия им европейской цивилизации. И, во-вторых, история европейской цивилизации в России, вскрывающая те отрицательные ее стороны, которые и должны были привести к отрыву общества от народа. Первая тема нашла выражение, с одной стороны,
в особом интересе журнала к русскому сектантству, его идеологии, возникновению и распространению, с другой - к истории общинного уклада в жизни русского народа» [Там же].
Интерес редакции «Времени» к истории раскола, несомненно, связан с тем значением, которое придавал Ф.М. Достоевский его изучению как самого крупного явления в русской жизни.
В 1860-е годы в России поиск новых общественных форм жизни идет по пути анализа важнейших событий прошлого: в исторических первоисточниках разыскиваются объяснения современной действительности. И тема религиозного раскола имеет здесь большое значение. Она является своеобразным соединительным звеном между историей и современностью. Поэтому братьям Достоевским важно привлечь к сотрудничеству в своих журналах самых авторитетных исследователей в области русской истории, способных дать историческое объяснение таким важным темам, как религиозный раскол и сектантство.
Одним из них стал известный в 1860-е годы историк А.П. Щапов. Его взгляды на историю русского раскола представляются нам интересными и заслуживающими особого внимания, так как отношение Ф.М. Достоевского к расколу формировалось в том числе и под влиянием работ этого исследователя. Работы А.П. Щапова «Земство и раскол. Бегуны» было напечатано в 10-м и 11-м номерах «Времени» за 1862 г.
Бегуны - одна из сект русского раскола, возникшая в конце XVIII в. в среде крестьян, мещан, беглых солдат;
АГАШИНА Елена Николаевна, старший преподаватель кафедры русской филологии и культуры Института переподготовки педагогических кадров (Дальневосточный государственный технический университет, Владивосток).
E-mail: [email protected] ©Агашина Е.Н., 2010
ФИЛОЛОГИЯ. ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
известная в народе также под именем страннической, или сопелковской (от села Сопелок близ Ярославля). Секту основал Евфимий, беглый солдат из крестьян, в проповедях которого простое бегство от невыносимых условий жизни возводится в религиозный жизненный принцип. А.П. Щапов писал в своем исследовании о бегунах: «Основной мотив всех этих движений и физических, и нравственных сил податного, крепостного и служилого народа составляла - месть за угнетенье и жажда воли... В бегунах преимущественно выразилось отрицанье ревизской, военно-служилой и податной прикрепленности душ, личностей к империи и великороссийской церкви и порабощенности их властям и учреждениям той и другой» [5, с. 506].1
Исходной точкой учения бегунов являются их представления о том, что с 1666 г. в Российском государстве настало царство антихриста. В данном случае антихрист - это преемственный ряд царей, начиная с Алексея Михайловича и Петра I; патриарх Никон
- лжепророк антихриста, сумма букв имени которого в греческой форме (Никитос) - 666 - означает «звериное» число. Во время Никона церковь поклонилась Дьяволу: ее «священнослужители суть демоны, .уста зверины; новопечатные книги . суть учение дьявольское» [5, с. 548].
Особым нападкам бегунов подверглись реформы и нововведения Петра I: перепись населения, табель о рангах, размежевание земель. Возмущение бегунов вызвало требование Петра принять «печать антихриста»
- паспорт и изменить образ божий в человеке - брить бороды и носить немецкое платье. Все эти «мерзости антихристовы» продолжаются и после Петра, во времена, когда живет Евфимий.
Что же делать человеку, который хочет спастись от антихриста и его властей и порядков? Остается одно: бежать от мира, в котором царствует антихрист, отказавшись от всякого соприкосновения с гражданской жизнью. Это бегство прямо объявляется «бранью с антихристом»: «Браться подобает с антихристом, говорили бегуны, но до времени открытой брани с ним браться нельзя, а подобает только браться противлением его воле и неисполнением его законов; а, когда придет время открытой брани, тогда всяк, иже убиен будет, получит венец, какой не получал никто из мучеников» [5, с. 547-548].
Как замечает В.А. Туниманов, статья о бегунах «должна была произвести благоприятное впечатление на А. Григорьева и Ф. Достоевского оригинальным решением проблемы, созвучием постановки вопроса их собственным размышлениям, наконец, поэтичностью повествования» [4, с. 44].
А.П. Щапов так определил предмет своего исследования: «В настоящем очерке мы хотим сказать главным образом о происхождении и значении в народной
1 Здесь и далее цит. по: Щапов А.П. Сочинения. В 3 т. Т.1. СПб., 1906. 803 с.
истории согласья бегунов, касаясь, впрочем, отчасти и прочих согласий раскола» [5, с. 506].
Определяя значение реформ Петра для разрушения земства, Щапов предложил периодизацию взаимоотношений земства и централизации. Он выделил две эпохи: первая «эпоха первых двух ревизий, 1718 и 1742 годов, характеризующаяся тяжелой для народа постройкой империи, была временем самого болезненного и напряженного хаотического движения податных, служилых и крепостных масс народа» [Там же]. Этой эпохе соответствуют такие формы борьбы земства, как «дух отрицанья», «хаотическое, беспокойное брожение», «бегство от службы, от податей, от крепостного рабства, бегство из самой империи, за границу»; вторая «эпоха следующих двух ревизий, 1762 и 1782 годов, когда начался поворот к установке, к образованию русского сословно-разъединенного общества» [Там же]. Этой эпохе, по мысли автора, соответствовали две формы борьбы: пугачевщина и бегунство.
Щапов различал в народе два протестных движения: одно - «мятежный порыв несносно-сдержанных могучих сил народа к выходу из-под векового гнета: это пугачевщина. Другое - тихое, духовно-нравственное, мистико-идеалистическое. Это болезненное выражение угнетенного, наболевшего сердца, духа народного, выражение страдальческих чувств народа крепостного, порабощенного, оставленного самому себе, без просвещения <...> Это общество людей бо-жиих, селивановщина (здесь и далее курсив оригинала. - Е.А.), и вообще все так называемые мистические пророчествующие секты» [5, с. 544].
Когда ни пугачевщина, ни мифически-пророчеству-ющая селивановщина не завоевали воли народу и не облегчили «земной, ежедневной, деннонощной, злой неволи», возникло согласье бегунов. «Оно указывало податным, крепостным и служилым массам путь спасения не отвлеченный, не мистический, а чисто земной, и притом уж указанный историей путь бегства, странничества, скрытия» [5, с. 547].
Щапов рассматривал это согласье как историческое явление, характерное для русского народа. По его мнению, социальный состав бегунов, в отличие от других согласий раскола, был более однородным: как правило, это беглые солдаты и крепостные крестьяне. Щапов проанализировал экономические причины, толкавшие различные сословия в бегуны. Современные исследователи научной деятельности А.П. Щапова увидели заслугу историка в том, что он привлек внимание к социально-экономическим аспектам расслоения раскола. Анализируя согласье бегунов, историк отмечал, что единое у своих истоков согласье впоследствии разделилось «на два равно необходимых разряда: на странников, или бегунов жиловых, мирских, пристанодержателей, и на бегунов странствующих, бегствующих» [5; с. 561]. При этом он оговорился, что «бегуны мирские или жиловые, большею частью богатые купцы и зажиточные меща-
Тема религиозного раскола в журнале М.М. Достоевского.
Е.Н. АГАШИНА
не и крестьяне, живут в городах и селах, вместе с православными в своих домах» [Там же].
А.П. Щапов понимал, что странство, бродяжничество для них только формальность. Но это, с его точки зрения, только доказывало, что корни бегунства гораздо глубже их религиозной догматики. Он считал, что у бегунства есть реальные экономические основы, привлекающие к нему различные сословия.
Щапов уделил большое внимание положению купечества. Он считал, что купечество стало слабеть вследствие «воспреобладания приказно-государственной силы над земскими стремлениями» [5, с. 510].
В заключение своей работы Щапов утверждал: «Все учение бегунов есть всецелое, решительное, деятельное или фактическое отрицание всех основных начал и учреждений империи, всей государственной системы» [5, с. 574]. Ту революционную энергию, которую таил в себе народ, он назвал «демократически-революцион-ным отрицанием» существующего порядка.
Хотя руководители «Времени» придерживались более умеренных взглядов, редакция журнала проявляла интерес к воззрениям А.П. Щапова и дала ему возможность высказаться на страницах издания.
О том, что интерес Достоевских к этой теме был значителен, свидетельствуют опубликованные в журнале рецензии на некоторые книги о расколе. В 10-м выпуске 1861 г. был помещен отзыв на книгу А.И. Бровковича «Описание некоторых сочинений, написанных русскими раскольниками в пользу раскола. Записки Александра Б.» (СПб., 1861). Автор рецензии не указан, но В. С. Нечаева предполагает, что им был
Н.Н. Страхов [2, с. 197].
Рецензент говорит об интересе к расколу, которым были отмечены 1860-е годы: «В последнее время особенно как-то развилась у нас охота заниматься расколом. Вопрос о русском расколе чуть не сделался модным вопросом, о котором толковать у всякого пробудилась охота. Так вот явилось много и печатных толкований о нем. Но главное-то дело в том, что, за немногими исключениями, никто не постарался заглянуть в дело поглубже» [3, с. 83].
В ироническом тоне рассказывая о попытках Бров-ковича найти корни раскола в «невежестве» и «суеверии» русского народа, автор рецензии связывает причину появления раскола с социальным положением народа и его отрывом от образованной части общества: «Не было ли причин к отделению нашего простого народа от русской церкви в самом социальном положении тогдашнего простого народа» [3, с. 88].
В 1-й книге «Времени» за 1862 г. была напечатана статья Н.Я. Аристова «По поводу новых изданий о расколе», в которой автор рассматривал три книги: «Рассказы из истории старообрядства, переданные
С.В. Максимовым по раскольничьим рукописям», «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное»,
изданное под редакцией Н.С. Тихонравова, и «Повесть о новгородском Белом клобуке. Два произведения раскольничьей литературы» (1861).
Н.Я. Аристов в своей рецензии развивал основные положения А. П. Щапова о происхождении раскола как протеста народа против насилия над ним: «Наконец против стеснения прав, мысли и совести, против беспорядков жизни гражданской и духовной восстали целые тысячи народа, известные у нас под общим именем раскольников <.. .> Руководясь порывами ума и совести на пути к самостоятельности и свободе развития, они организовали свое демократическое общество, составили тесное братство на народных началах, стали в оппозицию к правительству, и никакая сила не могла поколебать их задушевных естественных убеждений и стремлений» [1, с. 82].
Н.Я. Аристов идеализирует раскол как движение антиправительственное и даже демократическое, расценивает раскольничьи поселения и скиты как разновидность русской общины. Публицист особо подчеркивает специфическую психологию раскольников, с уважением описывает их образ жизни, затрагивая принципы воспитания, создания семьи, отношение к женщине. Автору импонирует грамотность и начитанность раскольников, их трудолюбие, предприимчивость, честность в делах. «Да, не напрасно же в расколе таится такая несокрушимо живучая и деятельная сила, не напрасно тысячи людей погибли, отстаивая его, в самых варварских истязаниях, а тысячи произвольно отдавались смерти» [1, с. 91].
Рассмотренные нами статьи на тему русского раскола, помещенные в журнале «Время», преследовали задачу, вполне отвечающую духу 1860-х годов - понять психологию народа, его роль в судьбе страны, вызвать интерес общественности к проблемам народа и интеллигенции, к вопросам обустройства России в эпоху реформ.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Аристов Н.Я. По поводу новых изданий о расколе // Время. 1862. № 1. С. 76-98.
2. Нечаева В.С. Журнал М.М. и Ф.М. Достоевских «Время». 1861-1863. М.: Наука, 1972. 317с.
3. [Страхов Н.Н.] Рецензия на книгу «Описание некоторых сочинений, написанных русскими раскольниками в пользу раскола. Записки Александра Б.» // Время. 1861. № 10. С. 79-100. (Автор рецензии указан нами на основании предположения В.С. Нечаевой. См.: Нечаева В.С. Указ. соч., с. 197).
4. Туниманов В. А. Достоевский и Некрасов // Достоевский и его время. Л., 1971. С. 33-66.
5. Щапов А.П. Сочинения. В 3 т. Т. 1. С.Пб, 1906. 803 с.
