CC BY
8
УДК 101.1; 130.2; 141 ТАЙНА АНТИЧНОГО ПОЛИСА В СКРЫТОЙ ПОЛЕМИКЕ:
________•• л
М.К. ПЕТРОВ VS А.В. ПОТЕМКИН
В.П. Римский1,2), О Н. Римская2
1) Белгородский государственный национальный исследовательский университет,
г. Белгород
1,2) Белгородский государственный институт искусств и культуры, г. Белгород
1) e-mail: rimskiy@bsu.edu.ru
2) e-mail: olgarimskaja@rambler.ru
Проблема происхождения науки и философии до сих пор остаётся самой спорной, хотя в мировом академическом пространстве за почти триста лет дисциплинарного существования науковедения, истории науки и философии накопилось много историко-эмпирического материала и теоретических концепций его осмысления. Однако, до сих пор в этом тематическом поле не утихают дискуссии и возникают экстравагантные гипотезы. Здесь находит своё почётное место и «пиратская гипотеза» Михаила Константиновича Петрова, советского философа и знатока античной культуры, который объяснял возникновение античной философии и науки (в том числе науки нововременной) влиянием культурной модели «пиратского корабля». Предлагается критическое осмысление данной гипотезы в сопоставлении с идеями Алексея Васильевича Потёмкина, советского философа и антиковеда, а также в свете собственной авторской концепции античности и происхождения философии.
Ключевые слова: античная культура, пиратский корабль, философия, теория, древнегреческий полис.
Мы проблеме древнегреческой философии всегда уделяли большое внимание, опубликовав многие собственные работы [13; 15; 16; 17; 18; 19; 21], в которых также касались тайны античного полиса и разбору гипотез происхождения древнегреческой философии. Много наших статей также посвящено сравнительному исследованию концептов и понятий М.К. Петрова и А.В. Потёмкина, двух фронтовиков, друзей и критиков философских позиций, занимаемых ими [5; 8; 14; 21]. Расхождение между ними началось ещё в период, когда А.В. Потёмкин был научным руководителем в подготовке и защите петровской
Статья посвящена памяти Григория Фёдоровича Перетятькина, нашего друга и родного человека, безвременно ушедшего из жизни в 2021 году.
кандидатской диссертации1, одной из первых в стране по философии науки. Первая полемика, на наш взгляд, касалась понимания первобытного мышления и мифа, что было важно и в плане исследования происхождения древнегреческой философии.
Суть той полемики, также во многом неявной, скрытой, сводилась к следующим моментам: «Для меня до сих пор остаётся загадкой, почему Петров прошёл мимо новаторской работы Б.Ф. Поршнева «О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии)», написанной с упором на роль языка, речи и общения в генезисе человека и сознания, зато в посмертно изданном тексте «История европейской культурной традиции и её проблемы», рассматривая проблему «начала человеческой истории», почему-то сосредоточил своё внимание на архаичной дискуссии английских профессоров XIX века, эволюционистов и креационистов? ... Был ли здесь экзистенциальный контекст, в котором Петров будто бы оправдывал собственный эволюционизм и атеизм в полемике с креационистами? . Или ревностное отношение к Потёмкину с его поршневскими популяризациями? . При этом он чрезмерно рационализировал миф, а затем античную культуру и философию, отбросив все аргументы мифогенной теории культурогенеза и рационализации философского знания» [14, с. 200, 201]. Вообще странно, как мог М.К. Петров так рационализировать проблему мифа и проскочить мимо мифологических оснований философии? Потом у друзей были и другие споры, а также сложные жизненные перипетии в их судьбе, о которых мы писали на основе воспоминаний современников и архивных материалов [5]. И в середине семидесятых годов прошлого века они по жизни и в философии шли будто бы параллельно.
Каждый, казалось, занимался своим собственным делом: М.К. Петров готовил статьи для журнала «Природа» и других малотиражных изданий, отправляя крупные монографические тексты «в стол» [9; 10; 11 и др.]; А.В. Потёмкин, которому из-за фронтового ранения было трудно писать тексты, поэтому он мало публиковался и много работал с аспирантами, часто отдавая им собственные идеи, вдумчиво осмысливал древнегреческие тексты и контексты и готовил свою вторую монографию [12], «под защиту» докторской диссертации (он её защитил, но доброжелатели так и не дали утвердить в ВАК СССР).
1 Это было несколько нетрадиционное, странное «руководство», скорее сотрудничество в осмыслении различных проблем истории философии и науковедения.
В повседневной жизни они оставались друзьями, а в понимании философии, её происхождения и задач они принципиально разошлись, ведя в своих текстах скрытую полемику.
Название данной статьи и родилось из наших попыток вскрыть из контекстов их публикаций суть полемики. В нашей главе коллективной монографии по герменевтике содержалась критика Г.Г. Шпета за его явную модернизацию философии, и с опорой на идеи М.К. Петрова и А.В. Потёмкина было оспорено шпетовское понимание философии в качестве «строгой науки» [2, с. 71-72]. Из публикации выпал полный вариант фрагмента текста, где автор задавался критическими вопросами: почему Г.Г. Шпет, столь чуткий к историко-философским интуициям, изгонял «теорию» из философии как «чистого знания»? Он требовал, «чтобы из философии, как чистого знания, была изгнана не та или иная теория, а всякая теория и всякая гипотеза» [23, с. 253], но при этом сам выдвигал гипотезы [23, с. 289] и лишал античное философское «знание» его «теорийности».
Выпавший фрагмент содержал мысль о том, что не только Г.Г. Шпет, великий русский философ и герменевтик, допускал модернизацию античных смыслов философской «теории» в качестве «науки», но и вся постдекартовская традиция хотела видеть и воспроизводить философию как «рациональную науку». Рационализировав миф и древнегреческую философию, родоначальник советского науковедения М.К. Петров также оставил за философией статус «науки» уже в её античных истоках. И лишь один А.В. Потёмкин пошёл против традиции и вскрыл глубинные смыслы и коннотации древнегреческой философской «теории».
«Необходимо отметить, - утверждал он, - что всякий, кто внимательно прочитает перевод заключительного абзаца первой главы первой книги "Метафизики", не может не споткнуться о слово "наука", использованное для перевода двух слов 1кеогвИсо8 и вр181втв. Можно было бы оправдать использование этого слова в данном случае, если бы оно не придавало фразам, в которых оно присутствует, статуса определений, звучащих вполне в духе нашего столетия» [12, с. 301]. Не было в античности никакой «науки» - таков был потёмкинский вердикт.
Он далее пишет, что ни «теория», ни «эпистеме» в античном понимании не были «наукой» в нашем смысле, а термин «Шеогео» в
текстах Платона и Аристотеля нагружен многими значениями: «"созерцать", "рассматривать", "размышлять", "исследовать (в словесной форме) ". Производное от него Мвотвта (теорема), имея основное значение "зрелище", использовалось также Платоном и Аристотелем в значениях "представление", "видение", "образ", "воззрение", "взгляд", "умозрение", "положение", "принцип", "правило", "положение", "теорема". Слово Мвопа у них присутствует в значениях "созерцание", "умозрение", "размышление", "теория", "учение", имея за пределами философских текстов широчайший спектр значений: от "путешествия" и "театральных зрелищ" до "теории" - религиозного посольства из одного греческого государства в другое для участия в празднествах и играх. Например, афиняне отправляли теоров на Истмийские игры в честь Посейдона, для чего снаряжался священный корабль "Теорида" (theoris)» [12, с. 301-302]. Такая трактовка и переводы терминологически никак не противоречат шпетовскому пониманию философии, как «умозрения» и «размышления», но начисто извергают философское знание из лона «чистой науки».
Но это противоречило и концепции М.К. Петрова, который философию считал «теоретической номотетикой» - первой научной дисциплиной, которая и породила европейский способ мышления. А истоки «теоретического мышления» он возводил к «первому европейцу», хитрому пирату Одиссею, управляющему «пентеконтером» в бурных водах гомеровской эпопеи после грабежа Трои. М.К. Петров, считая пирата Одиссея «первым европейцем», оказался, на наш взгляд, скрытым модернизатором античной культуры и философии и некритичным западником, хотя сам постоянно выступал против различных способов мыслительной модернизации прошлых культур, которые часто представляются различного рода «вестернизаторам» в виде «Ноздрева на мотоцикле», обрекая таких толкователей исторических текстов культуры на методологическую процедуру «сбоя ретроспективы».
Мы не первые, кто критикует петровскую «пиратскую гипотезу» происхождения европейской культуры, философии и рационального способа мышления [4]. Но мы первые, кто не просто поддерживает социогенетическое понимание полиса и проблемы происхождения древнегреческой философии [3], но подчёркивает большую глубину потёмкинской трактовки этого тематического пространства (к такой
оценке вклада А.В. Потёмкина мы пришли вместе с Г.Ф. Перетятькиным). А.В. Потёмкин не просто очистил в трактовке терминов и понятий древнегреческой философии модернизаторские значения, восстановив их аутентичные смыслы, но и учитывал роль религиозной почвы античности в специфике её культуры и способов мышления. Он в этом пошёл по пути М. Хайдеггера, за идеями которого внимательно следил. Однако, немецкий философ не просто свернул с европейского пути модернизации античной философии, но и излишне её архаизировал, создавая собственный, консервативный философский миф ХХ века.
Таким образом, священная «триера» «Теорида», релиозно-мифологический исток философской «Шеогео» в потёмкинской интерпретации, встретилась с пиратским «пентеконтером» Одиссея, которого М.К. Петров сделал не только властелином корабля и царского «дома», но и мудрым управителем, рационально мыслящим в парадигме «слов - дело». Друзья невидимо вступили в ещё один спор [20, с. 115-116], который вели явно и неявно до самых последних своих дней.
Но петровский «пентеконтер» сразу же и разошёлся с потёмкинской «триерой», священным кораблём «Теорида». И не только потому, что М.К. Петров, называя «бога» всех религий «взбесившимся знаком», фактически «обходит» религиозные «тексты и контексты» на всем протяжении построения своей модели культуры, в том числе и античной [21, с. 102], а А.В. Потёмкин учитывал в социогенезе античной культуры религиозно-мифологический фактор. «Пиратская гипотеза» на то и гипотеза, чтобы требовать вопросов и опровержений.
Например, А.В. Кириллов задал вполне резонный критический вопрос: «.почему «эгейская катастрофа» и разрушение Крито-Микенской «олимпийской» цивилизации коренным образом не изменила религиозную мистериальную и психологическую установку духовного уклада древних греков?» [4, с. 46]. У нас возникают и несколько другие критические возражения в отношении концепции М.К. Петрова.
Во-первых, «пентеконтер» (пеухекоухоро^ «пятидесятивёсельник») была открытой однопалубной галерой с боевым тараном, в то время как непонятно, почему именно её берёт М.К. Петров в качестве модели для обоснования собственной «трёхпалубной концепции» возникновения
модели «человека-государства» [11 и др.], хотя в эпоху Троянской войны были и другие боевые «корабли быстролетные ахейские», по словам Гомера (триаконтеры, диеры, триеры и т. д.), постепенно превращённые из открытых однопалубных в палубные. Хотя здесь вопросы скорее к историкам культуры, так как вопрос о древних кораблях в современной науке разработан недостаточно подробно. Но не это главное...
Во-вторых, возникает у нас и другой вопрос к М.К. Петрову. Корабельное технэ и навыки пиратского (торгового) мореплавания древними греками были заимствованы скорее и у критян, и у финикийцев. И не это главное. Вопрос состоит в следующем: как и когда ахейцы и дорийцы (изначально кочевники) вообще овладели этим «пиратским искусством»?
С ахейцами, к каковым и относятся соратники Агамемнона, Ахилла и Одиссея, более или менее ясно: они, победив критян (Троянское царство и было скорее всего «критским отпочкованием»), не разрушили критскую цивилизацию, а присвоили её наследие, создав собственную микенскую культурно-цивилизационную систему. А. Боннар писал: «Греческие племена так долго кочевали по степям Азии и России, охотясь и перегоняя свои тощие стада, что даже забыли и название того обширного водного пространства, которое обозначается одним и тем же словом почти у всех родственных им народов индоевропейской группы. Для водного пространства, именуемого на латинском и производных от него языках mare, mer и т. д., на германских языках Merr, See, sea и море, morje на славянских, у греков не оказалось слова - они не знали, как его назвать. Им пришлось позаимствовать название у племен, заселявших территорию, на которой они осели: пришельцы обозначили море словом thalassa («таласса»). Именно от этих аборигенов, гораздо более цивилизованных, чем они сами, греки научились строить корабли» [1, с. 21]1. А вот с дорийцами непонятно, так как они разрушили и саму микенскую цивилизацию, этнически и культурно близкородственную.
М.К. Петров использует филологический материал «Илиады» и «Одиссеи» для реконструкции трёхпалубной системы «античного полиса», но остаётся абсолютно в пределах микенского, ахейского
'Кстати, А. Боннар одним из первых выступил против атеистической модернизации античной культуры, языческая религиозность которой при ближайшем, кропотливом и вдумчивом изучении оказывается не менее кровавой и всепроникающей, чем любые другие первобытные и архаические мифологические культы.
культурно-исторического материала, который и был артефактом «олимпийской» цивилизации и олимпийского социокода. Он писал: «С производственно-экономической точки зрения "дом" Одиссея представляет собой сравнительно автономную "государственную" структуру, в которой довольно четко проведен палубный принцип и, соответственно, просматривается иерархия палуб-должностей. На нижней, безымянной палубе, как творящая продукт "материя", располагаются «чистые» исполнители: рабы и рабыни. Кроме нижней безмолвной палубы, население которой безымянно и получает имена лишь в исключительных случаях, в доме Одиссея налицо палуба средняя, которую населяют «старшие» поименованные рабы. Эта активная сторона - личный навык администрирования (верхняя палуба, везде курсив наш - авт.), квалифицированного указания и руководства - основа гражданской доблести, умения "жить вместе". В рамках человека-государства гражданская доблесть носит в основном личный, адресно-указующий характер: Одиссей управляет именной палубой старших рабов, а эти, в свою очередь, - палубой безымянной» [9, с. 87, 89, 94]. Но откуда взялись эти три «палубы» в пиратском корабле, если их не было во время Одиссея, а пентеконтеры были беспалубными?
Далее возникает другой вопрос: почему именно «дом» (ойкос) становится материалом для реализации «палубного принципа» М.К. Петрова в обосновании генезиса античного полиса?
Он совершенно справедливо критикует эволюционизм в исследовании происхождения полиса и обосновывает его «вторичную природу»: «Город-государство как основная социальная структура античности не может возникнуть непосредственно из олимпийского социального ритуала, поскольку полис стоит на идее политического равноправия граждан, которая выглядит дикой и необъяснимой в пределах олимпийского ритуала. Возникновение полиса предполагает уже в наличии экономическую и военную автономию личностей, а также некоторый навык активного использования правовых отношений» [9, с. 44]. Но далее он выдаёт совершенно необоснованное заключение: «Поэтому полис не может считаться исходным моментом развития античности и должен рассматриваться вторым, производным этапом развития, как продукт интеграции свободных и правомочных личностей» [9, с. 44]. Вот чтобы «олимпийский код» ойкоса взломать и обосновать
переход к сугубо «античному», понятийно-теоретическому социокоду и полису М.К. Петрову и понадобилась модель «пиратского корабля». Но в этом взломе действительно много «хакерского» (пиратского) с точки зрения методологии исследования.
С нашей точки зрения, дом-ойкос никак не может служить материалом, царствуя в котором, одиссеи-басилевсы взламывали «олимпийский социокод». Более того, объяснить специфику античного ойкоса и феномена «пиратского корабля» можно только из особенностей происхождения античного полиса, но не наоборот.
Для нас в архаическом, а затем классическом античном полисе явлен и не традиционно родовой, и не кастовый, и не классовый строй. Тогда каков же характер античного полиса? И что вообще объективно-исторически представлял собой «полис»? Почему, например, Хайдеггер упорно употреблял концепт «полис»1 в женском роде?
Развивая эти идеи в ряде своих работ, мы предложили собственное понимание культурной особенности древнегреческого полиса, одновременно отличного и от ойкоса, и от города, хотя сопряжённого с ними исторически и функционально [16; 21]. Сама по себе идея такого разделения в философии и истории философии не нова (такое различение делали, например, М. Вебер и Х. Арендт), хотя в литературе подобное «тонкое различение» часто не учитывалось и опускалось. В том числе и у М.К. Петрова древнегреческий полис («дело многих», как и римская «республика», «общее дело») якобы «органично вырастает» из ойкоса, хозяйственно-бытовой и органично-семейной жизнедеятельности человека древности. А различие «города» и «полиса» он просто отбросил. Мы же настаиваем на конкретно-историческом разделении «дел» ойкоса-дома и города-поселения от «дел» полиса как политейного сообщества [подробнее см.: 16; 21 и др.].
Разумеется, не стоит мыслить здесь полис и ойкос по модели «протогражданского общества», якобы сопряжённого с «демократией» и «монархическим принципом» по типу «конституционной монархии», столь милой Гегелю и классическим либералам. Среди специалистов-античников существует и точка зрения, что античный полис вообще был «безгосударственным образованием» [6]. Мы в этом аспекте уже
1 В нашем толковании «полиса» - «Родина», а «полис» - «Отечество». Скорее всего, в античности это был синкретический концепт, как и сам «полис», и все его духовные, идеологические и ментальные формы в их явленности и конкретно-историческом понимании.
разводили понятия «полис» с «политейей» (bios politicos), которая для греков была «синкретической, религиозно-нравственно-политико-правовой субстанцией (хотя и это - всё наши, модернизаторские смыслы)» [21, с. 117], т. е. полис - политейная система - реально существовал в различных метаморфозах властных режимов. При таком различении можно сказать: полис-государство и был «отечеством» (или «отчизной», женским образованием в этимологии Хайдеггера), включал в себя дом-ойкос («дело всех» в разделении на «частные дела») и «политейю» («дело многих»), полис-политейю - государственную систему.
Поэтому также вообще неправомерно писать не только «город-государство», но и «государство» и «политика» - правильнее «полис» и «политейя», убрав любые урбанистические коннотации. Поэтому и соответствующий диалог Платона следует называть «Политейя», а не «Государство», равно как и книгу Аристотеля не «Политика», а «Политейя» - ведь они описывали реалии «полиса», сообщества (не «государства»!) свободнорожденных мужчин с правами законотворчества, но не всего «города» (ведь полис выходил и в сельскую местность, где «полноправные свободнорожденные» владели землёй).
При этом полис-политейя вырастает из кочевых архетипов именно дорийцев, из специфики «кочевой военной демократии». Мы уже писали о том, что, к сожалению, «номадическому (кочевническому) цивилизационному типу до сих пор в науке не везёт: фактически не учитывается специфика кочевнических цивилизаций (им немного уделял внимание А. Тойнби, писал об этом Л.Н. Гумилёв). М.К. Петров, надо отдать ему должное, вплотную подошёл к разработке и применению к истории культуры «номадической парадигмы. Однако, до сих пор сам факт наличия специфики номадических цивилизаций просто игнорируется.
Но уже Библия фиксирует сложный симбиоз кочевников и земледельцев в древности. Собственно, водительство Моисея своего «народа» в землю обетованную есть ну что иное, как завоевательная миссия евреев-номад (архетип «вечного исхода» и «поиска земли обетованной»). Но кочевник одновременно должен быть и ремесленником, и воином, и управителем «словом» своего «колена»
(племени), родственников со всеми чадами и домочадцами, включая патриархальных «рабов». Еще до эгейских пиратов мы находим у древних евреев новый культурный архетип «примата слова над делом», на который указывал М.К. Петров применительно исключительно к античности» [21, с. 75-76; 7]. Именно кочевнических архетип и ахейцев, и дорийцев обусловил «сетевой принцип античного полиса» и специфику его генезиса и бытования.
Это подтверждают и современные учёные-историки. И.Е. Суриков пишет о существовании «полиса без территории»: «войско на походе могло в некоторых ситуациях оформляться в качестве полиса», например, во время войны со Спартой флот на о. Самос не признал установление в Афинах олигархии и избрал свои органы власти - «полис на кораблях», а сами античные полисы характеризует как «государства без бюрократии» [20, с. 20-24].
Можно привести и исторический пример из «Истории» Фукидида. Никий, военный архонт афинян в сражении с сиракузянами, после поражения обратился к своим воинам, потерявшим, кстати, все корабли и рабов: «Ведь счастье улыбалось нашим врагам достаточно долго, и если походом в Сицилию мы возбудили неприязнь какого-нибудь божества, то уже в достаточной мере искупили нашу вину. Ведь и другие люди совершали вторжение в чужие земли, так как это свойственно человеческой природе, и за это несли умеренное наказание. Поэтому и у нас есть основание надеяться, что божество отныне будет милостивее, так как теперь мы заслуживаем скорее сострадания, нежели зависти богов. Если вы посмотрите на самих себя, когда вы в доспехах идете в боевом строю, то вам не надо будет слишком опасаться за свою участь. Подумайте: где бы вы ни остановились лагерем, столь многочисленные и вооруженные, вы там сами тотчас образуете город, и любой другой город в Сицилии не будет в состоянии выдержать вашего нападения или изгнать вас оттуда, где вы поселились. Теперь вам самим придется следить за тем, чтобы ваш поход проходил безопасно и в строгом порядке, и все должны проникнуться сознанием, что всякая пядь земли, где каждому приходится сражаться, в случае победы будет ему отечеством и оплотом. ... Если же вам удастся пробиться, то все вы снова увидите все то, к чему стремитесь - родину и близких. А вы, афиняне, восстановите великое, хотя и потрясенное теперь, могущество вашего
города. Ведь город - это люди, а не стены и не порожние корабли» (Фукидид. История. VII, 77) [22]. Речь, разумеется, в оригинале идёт не о «городе» в нашем урбанистическом понимании, а именно о «политейе».
И не случайно у Фукидида столь много упований на «божества». Дело в том, что античный полис, по моему мнению, был именно «сетевой социо-теократической корпорацией». В этом прав И.Е. Суриков: «Вернее будет сказать, что религиозные и государственные структуры в принципе совпадали. В полисе было сакрализовано, то есть считалось священным, буквально всё, любая сфера общественной деятельности. Он являлся не только политическим, но и религиозным феноменом. полис есть гражданская община, конституирующая себя в качестве религиозной организации, то есть по сути дела церкви» [20, с. 119]. Вот здесь и следует внимательнее присмотреться к «священному кораблю» А.В. Потёмкина.
Полис как сетевая теократическая целостность - органическая и подвижная - и был той культурно-исторической уникальностью, которая создала собственную, неповторимую культуру и философию, позже приватизированную средневековой христианской и нововременной, модернистской культурно-цивилизационными системами.
Поэтому пиратский корабль М.К. Петрова был не «плавающим островом», а «плавающим полисом», причём полисом социо-теократическим. Тайна античной философии и теорейного способа мышления сокрыта не в глубинах палуб пиратских кораблей, а сама их тайна со всеми её разгадками лежит в религиозно-мифологических и этнокультурных истоках древнегреческого полиса. И в этом аспекте пиратский «пентеконтер» М.К. Петрова не отличался от священной триеры А.В. Потёмкина, и последний был более прав и более точен в своём толковании античности и происхождения древнегреческой философии.
Список литературы
1. Боннар, А. Греческая цивилизация. Т. I. От Илиады до Парфенона / Андре Боннар ; пер. с франц. О. В. Волкова ; предисл. В. И. Авдиева. - Москва : Искусство, 1992. -269 с.
2. Герменевтическая традиция в России: актуальные контексты и современные проблемы / под ред. Б. И. Пружинина, Т. Г. Щедриной. - Москва ; Санкт-Петербург ; Белгород : ЦГИ Принт, 2019. - 272 с.
3. Драч, Г. В. Социогенез идеи логоса в философии Гераклита: философско-культурологическая экспликация / Г. В. Драч // Научные ведомости БелГУ. Философия. Социология. Право. - Март 2017. - № 3 (252), вып. 39. - С. 5-15.
4. Кириллов, А. А. «Пиратская гипотеза» М. К. Петрова и эгейская цивилизация: возможные сценарии критического анализа / А. А. Кириллов // Наука. Искусство. Культура. - 2020. - Выпуск 3 (27). - С. 40-50.
5. Майданский, А. Д. Фрагменты истории советской философии в переписке Эвальда Ильенкова с Михаилом Петровым и Алексеем Потёмкиным / А. Д. Майданский, Г. Ф. Перетятькин, О. Н. Римская // Наука. Искусство. Культура. - 2017. - Выпуск 4 (16). - С. 67-86.
6. Медведев, А. П. Был ли греческий полис государством / А. П. Медведев // Античный мир и археология. - 2006. - Выпуск 12. - С. 17-32.
7. Мельник, Ю. М. Время Моисея и время Одиссея / Ю. М. Мельник, В. П. Римский // Человек. - 2013. - № 2. - С. 48-63.
8. Наследие М. К. Петрова: философия, культурология, науковедение, регионалистика : сборник научных статей / под ред. А. Н. Ерыгина, В. П. Римского, М. А. Дидык и др. - Белгород : ИПК БГИИК, 2016. - 364 с.
9. Петров, М. К. Античная культура / М. К. Петров. - Москва : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1997. - 352 с.
10. Петров, М. К. Искусство и наука. Пираты Эгейского моря и личность / М. К. Петров. - Москва : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1995. - 140 с.
11. Петров, М. К. Пентеконтера. В первом классе европейской школы мысли / М. К. Петров // Вопросы истории естествознания и техники. - 1987. - № 3. -С. 100-109.
12. Потемкин, А. В. Метафилософские диатрибы на берегах Кизитеринки /
A. В. Потемкин. - Ростов-на-Дону : Ростиздат, 2003. - 576 с.
13. Римский, В. П. Демоны на перепутье: культурно-исторический образ тоталитаризма / В. П. Римский. - Белгород : Изд-во Белгородского госуниверситета : Везелица, 1997. - Серия «Белгородская академическая библиотека». - 199 с.
14. Римский, В. П. Гетерогенный хронотоп русской философии: Одинокий баркас Михаила Петрова / В. П. Римский // Наука. Искусство. Культура. - 2016. - Выпуск 2 (10). - С. 196-206.
15. Римский, В. П. Сакральный и профанный миф у истоков античной философии /
B. П. Римский, П. У. Симора // Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого. -Июль 2022. - № 2 (42). - С. 50-57.
16. Римская, О. Н. Сообщества и корпорации в античной философии / О. Н. Римская, В. П. Римский // Наука. Искусство. Культура. - 2020. - Выпуск 2 (26). - С. 81-91.
17. Римская, О. Н. Миф в первобытных культурных сообществах / О. Н. Римская, В. П. Римский // Наука. Искусство. Культура. - 2021. - Выпуск 3 (31). - С. 93-108.
18. Римская, О. Н. Трансформации архаического мифа: от шаманизма к философскому и поэтическому творчеству / О. Н. Римская, В. П. Римский // Наука. Искусство. Культура. - 2021. - Выпуск 4 (32). - С. 121-135.
19. Римская, О. Н. Демокрит и Платон: у истоков классической античной философии / О. Н. Римская, В. П. Римский // Наука. Искусство. Культура. - 2022. - Выпуск 3 (35). - С. 107-121.
20. Суриков, И. Е. Полис, логос, космос: мир глазами эллина. Категории древнегреческой культуры / И. Е. Суриков. - Москва : Ун-т Дмитрия Пожарского : Русский фонд содействия образованию и науке, 2012. - 298 с.
21. Учреждающая дискурсивность Михаила Петрова: интеллектуал в интерьере культурного капитала : моногр. / [В. П. Римский и др.] ; под ред. В. П. Римского. -Москва : Канон+ РООИ «Реабилитация», 2017. - 456 с.
22. Фукидид. История / Фукидид ; [Пер. с греч.] ; изд. подгот. Г. А. Стратановский и др. - Ленинград : Наука : Ленингр. отд-ние, 1981. - 543 с.
23. Шлет, Г. Г. Философские этюды / Г. Г. Шлет. - Москва :Прогресс, 1994. - 376 с.
THE MYSTERY OF THE ANCIENT POLIS IN THE HIDDEN POLEMIC: M.K. PETROV VS A.V. POTEMKIN
V.P. Rimskiy1}, O.N. Rimskaya2)
1) Belgorod State National Research University 1,2) Belgorod State Institute of Arts and Culture 1) e-mail: rimskiy@bsu.edu.ru 2) e-mail: olgarimskaja@rambler.ru
The problem of the origin of science and philosophy still remains the most controversial, although in the world academic space for almost three hundred years of the disciplinary existence of science, the history of science and philosophy, a lot of historical and empirical material and theoretical concepts of its understanding have accumulated. However, until now, discussions have not subsided in this thematic field and extravagant hypotheses arise. The «pirate hypothesis» of Mikhail Konstantinovich Petrov, a Soviet philosopher and connoisseur of ancient culture, who explained the emergence of ancient philosophy and science (including modern science) by the influence of the cultural model of the «pirate ship», also finds its place of honor here. A critical interpretation of this hypothesis is proposed in comparison with the ideas of Alexei Vasilyevich Potemkin, a Soviet philosopher and antiquarian, as well as in the light of the author's own concept of antiquity and the origin of philosophy.
, Belgorod , Belgorod
Keywords: ancient culture, pirate ship, philosophy, theory, ancient Greek polis.
