CC BY
56УДК 821.161.1
ГРНТИ 17.09
Л. И. Вигерина
Святочный рассказ П. В. Засодимского «Терехин сон»: своеобразие жанровой природы и поэтики
В статье исследуется жанровая природа и поэтика святочного рассказа П. В. Засодимского «Терехин сон» (1880). Делаются выводы об очерковой природе произведения, включающей в себя также компоненты святочной словесности, утопии. Проводятся параллели со святочными рассказами писателей-народников.
Ключевые слова: П. В. Засодимский, народническая литература, святочный рассказ, очерк, утопия.
Lyudmila Vigerina
P. V. Zasodimsky's Christmas Story Terekha's Dream: Originality of the Genre and Poetics
The article explores the genre nature and poetics of P.V. Zasodimsky's Christmas story Terekha's dream (1880). Conclusions are drawn about the sketch nature of the story, which includes the components of Christmas literature and utopia. Parallels with Christmas stories by the Russian populist writers (narodniki) are drawn.
Key words: P. V. Zasodimsky, Russian populist literature, Christmas story, sketch, utopia.
В последние двадцать пять лет наблюдается устойчивый интерес отечественных литературоведов к жанру святочного рассказа, о чем свидетельствует множество диссертаций, монографий, научных статей. Такой интерес вполне объясним: в 90-е годы XX века происходит не только смена политического, экономического курса страны, но и смена культурной парадигмы. Возвращение к истокам национальной культуры, к духовно-культурным традициям, таким, например, как празднование Рождества, Крещения, Пасхи, обусловило и обращение к календарной словесности, зародившейся в отечественной литературе XIX века и достигшей небывалого масштаба и расцвета к концу столетия. В периодической печати последнего десятилетия XX века и до сегодняшнего дня к праздничным датам вновь печатаются тематические сборники рождественских и пасхальных рассказов и стихов, включающие как произведения писателей
43
предшествующих эпох, так и современные. Литературоведческая наука, в свою очередь, прилагает усилия осмыслить феномен календарной словесности в ее национальном варианте, исторической изменчивости, жанровом разнообразии и стилевых особенностях. Несмотря на то, что в разработке указанной проблематики достигнуты определенные успехи, остаются литературные феномены, не нашедшие отражения в науке. Так, актуальной является задача изучения жанра святочного рассказа в народнической беллетристике с целью определения вклада писателей-народников в разработку жанров календарной словесности и создания полной картины жизни жанра в последней четверти XIX века.
Данная статья является попыткой определить своеобразие произведений календарной словесности, созданной писателем-народником П. В. За-содимским в 1880-90-е годы, на примере его рассказа «Терехин сон» (1880)1.
Жанр святочного рассказа занимает значительное место в творчестве П. В. Засодимского: святочные рассказы для детей, многие из которых вошли в два тома его «Задушевных рассказов», произведения для взрослого читателя, например, психологический рассказ «Перед потухшим камельком», продолжающий традицию прозы Ф. М. Достоевского, в частности, «Записок из подполья», рассказы, посвященные народу, народному миросозерцанию («Бедный Христос»).
В научной литературе святочные рассказы писателя не стали объектом всестороннего изучения, они лишь упоминаются в качестве иллюстрации в работах, посвященных основным тенденциям развития календарной словесности в русской литературе XIX века [8], не ставится и вопрос о жанровой природе святочных рассказов П. В. Засодимского, они привлекаются только в качестве примера соответствия или трансформации жанрового канона святочного рассказа. Все это определило актуальность настоящего исследования.
Вопрос о жанровом репертуаре святочной словесности не нашел широкого отражения в исследовательской литературе, лишь в немногих работах мы встречаем постановку этой проблемы. Так, в диссертации С. Ю. Николаевой справедливо указывается, что часто «календарно-
1 Впервые рассказ опубликован в 12 номере журнала «Слово» за 1880 год. Переиздан в сборнике Крестьянские судьбы: Рассказы русских писателей 60-70-х годов XIX века. М., 1986. Текст рассказа цитируется по электронному ресурсу: http://az.lib.rU/z/zasodimskij_p_w/text_1880_terehin_son.shtml
духовную литературу ограничивают жанром рассказа»: «На самом деле устойчивые компоненты святочной, рождественской, пасхальной, крещенской календарной словесности, образуя жесткую структуру, существуют в известных жанровых формах рассказа, очерка, романа, повести, легенды, этюда, дневниковой записи, миниатюре, сказке и др. В таком случае следует говорить о рождественском романе, рождественской сказке, святочной легенде и пр. Рассказ же является лишь одной из жанровых модификаций календарной словесности» [6].
В настоящей статье святочный рассказ П. В. Засодимского «Терехин сон» рассматривается как очерк народной жизни и народного миросозерцания, включающий в себя структурные элементы святочного рассказа и народной утопии. Анализ рассказа может прояснить специфику использования жанра календарной словесности в народнической литературе.
Рассказ «Терехин сон» автор снабдил подзаголовком «святочный рассказ». Тем не менее, в нем отсутствуют характерные для этого жанра приметы: события не приурочены к Рождеству или святкам, традиционного чуда и метаморфозы героя не происходит, нет счастливой развязки. Черты святочного жанра можно обнаружить в «Терехином сне» лишь в редуцированном виде.
1. События рассказа четко не приурочены к Рождеству, но такие детали, как зимний вечер, семья за ужином, звезда на небе («вызвездило») (звезда как обязательный атрибут рождественского праздника) отсылают к рождественскому хронотопу. Жанровый подзаголовок рассказа и указанные детали должны сформировать, по мысли писателя, установку читателя на восприятие последующего повествования как святочного, на ожидание чудесных событий, благополучного финала.
2. Мотивы жизненного неустройства, социальной несправедливости -типично рождественские; они присутствуют в рождественских повестях Ч. Диккенса, Г. Х. Андерсена и в святочных рассказах русских писателей, особенно второй половины XIX века. В рассказе П. В. Засодимского в очерковой форме дается картина бедности крестьянского семейства: нет хлеба на утро, нечем топить печь, ветхая изба, в которой дует из всех щелей и углов и пр. Мотив жизненного неустройства усиливается мотивом холода, характерным для рождественских и святочных рассказов. Исследователи предлагают такие святочные рассказы называть «антирождественскими» [3] или «антисвяточными», которые «появляются как результат трагического столкновения между чудом рождественской ночи и его несостоятельностью, его чуждостью реальной действительности» [4,
с. 40]. Если следовать предложенному исследователями делению произведений на святочные и антисвяточные, то «Терехин сон» П. В. Засодимско-го вполне может быть определен как антисвяточный.
3. Введение в святочный рассказ сна героя является традиционным для этого жанра. Современные исследователи указывают на жанрообразу-ющую функцию мотива сна, определяющую стирание границы между волшебным сном и явью, мотивацию появления чудесного: «Момент погружения героя в сон знаменует начало нового этапа в его существовании: так манифестируется возможность или неизбежность появления сказочной машинерии. <...> Сон в рождественском жанре является одновременно временным и пространственным ориентиром. Он может быть охарактеризован как альтернативный реальному топос, вмещающий в себя несколько локальных пространств. Подобная масштабность рождественского сна обусловлена путешествием героя во времени и пространстве» [2].
В рассказе П. В. Засодимского функция сна связана, с одной стороны, с обличительным пафосом автора, его стремлением подчеркнуть противоестественность бедной, голодной, бесправной, страдательной жизни крестьян в свете общегуманистических представлений о счастье человека; с другой стороны, сон должен раскрыть крестьянское представление о справедливости (в аду мучаются земляки Терехи, которые обдирали и живого и мертвого, спаивали народ и пр., в раю пребывают родные и знакомые Терехи - страдальцы, не сотворившие никакого великого греха), идеал счастливой жизни земледельца, основанной на социалистических принципах организации хозяйствования и жизни вообще: «работай, сколько можешь», «бери, сколько надо».
Однако в рассказе П. В. Засодимского, в отличие от рождественского, сон имеет самодостаточное значение: он не приводит к изменению героя, его жизненной позиции, не побуждает его что-то переменить в своей жизни. Он лишь подчеркивает контраст между реальностью и представлением об идеале, дает возможность автору создать утопический образ счастливой крестьянской жизни, отразить народные представления о социальной справедливости.
Чудесное в рассказе появляется только во сне, поэтому оно и не воспринимается как фантастическое. Полет героя вместе с ангелом над родным селом, открывшийся с Горы вид на рай и ад, предстояние пред вратами рая, разговор с апостолом Петром, пребывание в раю, встреча с умершими родителями, сыном и односельчанами - все это образы сна. В рассказе Засодимского нет стирания границ между реальностью и сном,
что было характерно для святочного рассказа, напротив, подчеркивается граница между картинами реальности и сна. Тем самым снимается вопрос о чуде.
4. Нет в рассказе и традиционной счастливой развязки: пробуждение героя возвращает его к заботам о том, чем печь топить, где хлеба добыть, к жизни, полной беспросветной нужды, бесправия, к жизни, которая всегда такой была, есть и будет для трудового человека. Последние слова рассказа: «Прости-прощай, Терехин рай!» - выдают отчаяние автора, горькую иронию по поводу надежд на лучшую жизнь. П. В. Засодимский, изображая в своем творчестве картины тяжелой крестьянской жизни, выражает сочувствие к крестьянам, но как изменить положение, что делать - на этот вопрос нет ответа в его произведениях. Самый известный роман писателя «Хроника села Смурина» (1874) заканчивается горькими размышлениями главного героя Дмитрия Кряжева, «народного заступника», разочаровавшегося в народнической программе переустройства крестьянской жизни: «Все так же, как и прежде, коли не хуже! - проходило у Кряжева в голове. Хатки те же, так же валятся они на сторону, те же растрепанные соломенные крыши, та же грязная неприглядная улица, та же тощая скотинка шляется по задворкам и гложет травку с землей».
Таким образом, можно говорить о том, что «Терехин сон» П. В. Засо-димского демонстрирует трансформацию жанрового канона святочного рассказа.
В связи с жанровой природой рассказа «Терехин сон» возникает и еще один вопрос: рассказ ли это или очерк? Анализ художественной структуры произведения свидетельствует скорее об очерковой природе. Очерк и святочный рассказ сращены в одно целое, причем элементы святочного жанра занимают подчиненное место в художественной системе произведения, выполняют служебную функцию: мотивируют введение фантастической картины сна, где кулаки и те, кто заедает крестьянский век, будут наказаны адскими мучениями, где будет осуществлено торжество справедливости и где будет нарисована картина счастливой крестьянской жизни. Можно сказать, что элементы святочного рассказа встроены в очерковое повествование. Жанр святочного рассказа писатель-народник П. В. Засодимский использовал для решения задач народничества, народнической пропаганды.
В. М. Маркович следующим образом определил суть очеркового жанра: «Очерк, движимый нравоописательным интересом, характеризовал устойчивые жизненные уклады, состояния, типы и притом, как правило, со стороны обычной, "средней", нормы их существования. Изображалось, та-
ким образом, нечто уже обобщенное, среднестатистическое. Отдельный человек или житейский факт мог заинтересовать автора очерка лишь как материал для обобщенной характеристики уклада, состояния типа, как показательный пример, демонстрирующий их общие свойства. <...> В очерке объект изображения представлен читателю неподвижным и неизменным. Даже когда здесь намечалась какая-то эволюция персонажа, то рассказ о ней служил все той же итоговой, обобщенно-статичной характеристике типа, состояния, уклада». «Очерковая характеристика и сюжетное повествование - во многом противоположные друг другу способы изображения действительности» [5, с. 116].
С этой точки зрения, «Терехин сон» является, несомненно, очерком: в нем отсутствует сюжетное повествование, все элементы художественной системы подчинены очерковой задаче.
«Рассказ» начинается с зарисовки вечера в крестьянской семье. «Картина» претендует на объективность: диалог персонажей, никаких авторских оценок, лишь расстановка персонажей на сцене, драматургичность вступления: реплики персонажей и ремарки автора об их житье-бытье дают представление о неблагополучии крестьянской жизни, бедности, притеснениях со стороны деревенских кулаков, в то же время автор обнажает сознание крестьян, дает их оценки сегодняшней жизни. Крестьянин выступает со своим словом. Автор воспроизводит речь крестьян, широко используя характерные для народной речи слова и выражения, а также просторечие: знамо, ужо, вишь, онамеднись, нонче, студено, маета, зачнут, больно (в значении «очень»), толстопузый и др.
Диалог крестьян отделен от последующего текста графически, что подчеркивает самостоятельность этой части рассказа; следующая за ней может быть определена как публицистическое слово автора о крестьянской жизни, включающее авторское отношение, авторскую оценку. П. В. Засо-димский обращается к читателю: «Может быть, не всякий читатель знает, что в России есть Обнищаловская волость, а в той волости есть деревня Сидорово, Сидоровы Козы тож. Деревня подлинно существует. Жил-был в ней наш Терентий Гуляк». Писатель берет на себя роль сказителя, выражающего народные представления о жизни, становится на точку зрения народа. С одной стороны, дается установка на документальность, подлинность изображаемого мира, с другой - очевидна условность, сказочность повествования (сказочное жил-был, долго ли, коротко ли). Очевидно, что П. В. Засодимский находился под сильным влиянием поэзии Н. А. Некрасова, его поэмы «Кому на Руси жить хорошо», что сказалось на повество-
вательной манере писателя, а также на специфике изображения крестьянской жизни (говорящие названия деревень, изображение детства и юности Терехи, сравнимое с аналогичными эпизодами из «Мороза, Красного носа»).
В поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» героями являются крестьяне
Подтянутой губернии, Уезда Терпигорева, Пустопорожней волости, Из смежных деревень -Заплатова, Дырявина, Разутова, Знобишина, Горелова, Неелова, Неурожайка тож.
В рассказе П. В. Засодимского крестьянин Тереха из деревни Сидоровы Козы тож Обнищаловской волости. С помощью говорящих названий автор выражает свое отношение к пореформенной действительности, указывает на обнищание крестьянской массы, на бедственное положение ее, на бесправие.
Выражение Сидорова коза входит во фразеологический оборот «драть, как сидорову козу», который означает «сильно, жестоко и безжалостно пороть, бить кого-либо» [1, с. 270]. Таким образом, наименование деревни Сидоровы Козы тож указывает на жестокую эксплуатацию крестьянства.
Еще одна характеристическая черта очерковой литературы состоит в том, что «публицистические рассуждения автора <...> вписываются в рамки очерковой поэтики, не устраняя обычной для очерка дистанции изучающего наблюдения и описания объекта» [5, с. 115]. То же можно отметить и в рассказе «Терехин сон», что свидетельствует об очерковой природе произведения.
Описательную часть очерка автор заключает словами: «Жилось худо, но зато иногда чудесные сны снились Терехе».
Картине реальной жизни противостоит картина «чудесного сна» героя, которая представляет утопию крестьянской жизни. Это не утопия, отражающая будущую жизнь всего человечества, а только картина организации русской крестьянской жизни, крестьянского быта, включающая представления самого народа о счастливой жизни.
Автор использовал мотив смерти героя («Приснилось ему, что он
умер...»), который позволил ему ввести картину загробного мира, будущей
49
жизни, рая и ада и вместе с тем поставить вопросы социальной справедливости, создать образ будущего социалистического общежития крестьян.
Во сне Тереха так же пассивен, как и в действительности, он только транслятор того, что видит, что является еще одним подтверждением очерковой природы рассказа.
Содержанием сна Терехи становится его путешествие по загробному миру (полет над раем, «заглядывание» в ад, предстояние пред вратами рая, жизнь в раю). Вожатым героя выступает его ангел-хранитель: «Он (Тереха. -Л.В.) слыхал, что у всякого человека есть свой хранитель-ангел, что этот ангел-хранитель провожает человека после смерти на тот свет, не дает его в обиду Нечистому, заступается за него перед Богом.».
Картины рая и ада, созданные П. В. Засодимским, основаны на знакомстве автора с христианской (в том числе апокрифической) литературой.
Картина рая, открывшаяся глазам героя, включает традиционные райские образы: зеленые рощи, чистые луга, природный ландшафт без болот, пней, трава немятая, прекрасные цветы, тихие реки и ручьи, серебром и золотом отливающие, небо ясное, голубое, солнце, «но не то, что над Си-доровом, а ярче и теплее», ветерок не подувает, птички поют. Эта «тихая, светлая сторонка» вызывает восхищение Терехи: «Вот где не надо бы умирать-то!»
Другой склон горы представляет взору героя картину ада: «мрачная, темная сторона, вся изрытая оврагами и бездонными пропастями», голая земля, черная вода, стоящая неподвижно, глухие стоны, рыдания, вопли, зловещий красноватый свет адского зарева.
В аду мучаются те, кто заедал крестьянский век, кто много горя принес народу. Первый враг крестьянина в пореформенную пору - кулак. Те-реха видит, как в аду справедливо оказался «мироед» Кузьмич, который грабил и живого, и мертвого, снимал с крестьянина последнюю рубаху. Как в апокрифах (например, «Хождение Богородицы по мукам»), в «Божественной комедии» Данте подчеркивается связь вины и наказания, так и у Засодимского прослеживается связь наказания с тем злом, что творил человек на земле. Так, Кузьмич «совсем голый лежит на большой сковороде, и ежится, и извивается, как угорь. Кузьмич корчится от боли, кожа его лопается, и жир из него каплет. Кузьмич жарится в своем собственном сале. В рот ему тычут горящей засмоленной паклей». В других произведениях П. В. Засодимского кулаки характеризуются неизменно как «толстые бородатые люди», «жирные и кровожадные, как клопы»: «Невозмутимое спокойствие и довольство отражались в ту пору на этой
жирной, красной роже, из которой, казалось, при малейшем давлении, сало так и готово было брызнуть» («Хроника села Смурина»).
Следующий враг народа на селе - целовальник, спаивающий народ и на народном горе богатеющий. В «Терехином сне» Максимка, корчагин-ский целовальник, так наказан в аду: «Он сидит на лавочке, крепко привязанный, и черти поят его из большого ковша огненной водкой. Он продохнуть не может. Лицо его красное, как огонь. Из носа, изо рта у него так и пышет синеватое пламя. <. > И горячо же стало ему теперь, когда самому пришлось огонь ковшиком глотать. Но нечего делать! Хочешь-не хочешь, пей!»
Еще один враг крестьянина - управляющие, приказчики. Тереха видит во сне, как управляющий Андреевской усадьбы, который еще «"до воли" мудровал над ними, над сидоровцами», показывая свою власть, мучается в аду: «Он висит вниз головой, подвешенный за свои худые, тонкие ноги к какой-то перекладине, висит, мотается из стороны в сторону и жалобно завывает. Большущей пилой черти пилят ему руки и ноги. Глаза у него чуть не выкатываются, жилы на лбу и висках сильно напряглись. Он скрипит и скрежещет зубами...».
Мучается в аду и представительница крестьянского сословия Федось-ка, «непутевая баба», много горя принесшая добрым людям: семьи из-за нее разбивались, мужики в Сибирь попадали по ее милости. «Теперь она цепями прикована к какому-то обрубку, и черти хлещут ее железными, добела раскаленными прутьями».
Картина адских мучений позволила писателю обрисовать социальное противостояние в пореформенной России, указать на причины обнищания, на трагизм народной жизни. В аду мучаются те, кто имеет власть над крестьянином и нещадно его эксплуатирует. Не изображает писатель среди находящихся в аду крестьян, в этом сказалось народническое идеализирование народа. Исключение составила «непутевая баба», образ, имеющий скорее всего фольклорное происхождение, а также отсылающий к средневековой христианской литературе, апокрифической (образы грешниц в «Хождении Богородицы по мукам»). По средневековым представлениям дьявол действует против человека часто через женщину: древнерусский книжник в «Молении Даниила Заточника» обрушивается с поношением на «злую жену», от которой произошли все несчастья на земле.
Автор подчеркивает, что образы сна Терехи опосредованы его жизненным опытом: такого ангела он видел на иконе в своей деревенской церкви, такого апостола Петра он видел на створке церковных ворот, ре-
шетка рая напомнила Терехе виденную им в городе решетку богатой церкви, улицы в раю чистые, усыпанные песком («Этак вот песком только в городе усыпают улицы да разве еще большие, столбовые дороги, когда их поправляют перед проездом губернатора») и т.п. Картины рая герой соотносит с тем, что видел в своей жизни: солнце там ярче и теплее, чем на земле, свет, как в светлое тихое утро на земле (наблюдение крестьянина, рано встающего, привыкшего наблюдать за природой, потому что это необходимо в его земледельческом труде). Тем самым снимается «фантастичность», «чудесность» картины сна, да и сами утопические картины райского быта представляются как отражение вполне возможного на земле.
В построении сюжета сна Терехи автор использовал традиционный для средневековой письменной литературы и фольклора мотив: душу героя ангел оставляет у врат рая, пребывающие в раю апостолы, святые должны решить, впускать ли его в рай.
Апостол Петр в рассказе так объясняет, почему Тереха удостоился рая: «Много у тебя грехов, да много ты и потерпел за то на своем веку. Многие грехи твои произошли просто, от темноты мужицкой, а не оттого, что ты сам грешить любил.». В этих словах апостола Петра отразилась идеология русского народничества 60-70-х годов XIX века, идеализировавшего русского крестьянина.
Рай во сне Терехи - это прекрасная деревня. Особенное внимание уделяется изображению бытовых условий, в частности, описанию крестьянской избы, причем с точки зрения народа: большие, хорошие избы, из толстого соснового леса, отлично проконопачены, окна большие, светлые, крыши тесовые, трубы не корзиночные, не из дранки, а кирпичные, тепло в этих избах. Описание избы в раю дается по контрасту с избой самого Те-рехи и по контрасту с избами в его деревне.
Уклад жизни в раю - крестьянский: гостя встречают самоваром, согрели самовар, такой, «какого и у Левонтия на постоялом дворе нет». Довольство жизни в раю выражается обилием пищи, всяких яств на столе: калачи, белый пшеничный хлеб, ломоть ржаного хлеба, всякие пироги: и с рыбой, и сладкие, блюдо горячей жирной баранины, блюдо вареной рыбы, блюдо - жареной, студень, печеные яйца. Запах рая - это запах вкусного пара. Называется и утварь крестьянского обихода: самовар, блюдца, чашки и пр. Подробности в описании райской деревни связаны с интересом писателей-народников к этнографической теме. Подчеркиваются такие особенности национального бытового уклада, как пить чай вприкуску, внакладку. Пир в раю напоминает герою пир в его родной деревне, когда приходит
солдат домой на побывку: «Я как точно солдат с войны воротился, а земляки пришли поглядеть на меня да послушать моих сказов про наше боевое житье-бытье». Этим сопоставлением реальной крестьянской жизни с боевым житьем-бытьем, а Терехи - с солдатом, вернувшимся с войны, автор дает оценку социальной действительности.
Устройство крестьянской жизни в раю значительно отличается от устройства ее в реальной жизни: так, в раю крестьяне не платят «подушного», чему очень удивляется Тереха. Крестьянская жизнь в раю основана на социалистических принципах: на вопрос о дровах Тереха получает ответ: «Бери, сколько хочешь, сколько те надоть... запрету нет!», «Работай под силу. не спросят больше, чем у тя мочи есть!». Дед Памфил, деревенский патриарх и мудрец, формулирует основные законы жизни в раю: «Разве ты не знаешь, что сказано в Евангелии просто: как люди будут жить на том свете? <. > Никаких отличек, дитятко, не полагается! никто чужого века не заедает, все живут по-божески».
П. В. Засодимский, как и другие представители народничества, использует Евангелие, евангельские мотивы для просвещения народа, пропаганды лучшего будущего [7, с. 390].
Идеальное устройство крестьянской жизни оказалось только сном Те-рехи, пробуждение возвращает его к реальности: «Несообразною, дикою показалась Терехе та картина, что представилась ему теперь наяву - при красноватом, мигающем огне лучины. Что ж это такое? А рай? Рай-то где же?.. »
«Святочный рассказ» П. В. Засодимского «Терехин сон» находится в русле основных тенденций развития народнической литературы: анализ народной жизни, создание утопических картин справедливого социального устройства общества, описание этнографических подробностей народного быта, обрядов, верований и др. В этом смысле рассказ «Терехин сон» соотносится, с одной стороны, с такими произведениями народничества, как утопические произведения С. М. Степняка-Кравчинского, с другой - со святочными рассказами В. Г. Короленко и Ф. Д. Нефедова.
Так, С. М. Степняк-Кравчинский в период «хождения в народ» создает сказки «О копейке», «Мудрица Наумовна», «О правде и кривде», в которых используются евангельские образы и мотивы, а также идеи «Капитала» К. Маркса. Сам писатель признавался, что его Мудрицей Наумовной была книга К. Маркса «Капитал».
Святочный рассказ В. Г. Короленко «Сон Макара» имеет общие структурные особенности и мотивы с рассказом «Терехин сон»: его первая
часть представляет собой очерковую зарисовку жизни якутского крестьянина, который «работал страшно, жил бедно, терпел голод и холод» (1-4 главы), вторая часть - это описание предсмертного сна героя (5-7 главы). В отличие от П. В. Засодимского, В. Г. Короленко интересует миросозерцание простого крестьянина: «Были ли у него (Макара. - Л.В.) какие-нибудь мысли, кроме непрестанных забот о лепешке и чае? Да, были». Писатель подчеркивает, что в народе неизбывно живет мечта о лучшей доле: Макар говорил иногда, когда бывал пьян, что «желал бы все бросить и уйти на "гору". Там он не будет ни пахать, ни сеять, не будет рубить и возить дрова, не будет даже молоть зерно на ручном жернове. Он будет только спасаться. <...> Податей платить, понятно, он так же не будет. Трезвый, он оставлял эти мысли, быть может, сознавая невозможность найти такую чудную гору.». Однако задачей писателя является не создание утопии крестьянской жизни, а оценка нравственного потенциала народа. В загробном мире Макар предстает перед Тойоном (Богом) на Страшном суде, где будут на весах взвешивать его грехи и добродетельные поступки. Тяжело работал Макар всю жизнь, и потому золотая чаша весов опустилась низко, а деревянная поднялась высоко-высоко. Но когда стали считать обманы Макара, сколько бутылок водки он выпил, то деревянная чаша весов стала перетягивать золотую. И тогда, почувствовав в этом несправедливость, Макар, «который никогда в жизни не произносил более десяти слов кряду», вдруг обрел дар речи. В. Г. Короленко в рассказе выражает надежду на пробуждение народного сознания и самосознания, его Макар заговорил уверенно и убедительно: «Да, его гоняли всю жизнь! Гоняли старосты и старшины, заседатели и исправники, требуя подати, гоняли попы, требуя ругу, гоняли нужда и голод, гоняли морозы и жары, дожди и засухи, гоняла промерзшая земля и злая тайга!..» В душе героя пробуждается ярость против несправедливой жизни. Старый Тойон указывает Макару, что он не на земле: «Здесь и для тебя найдется правда». «А весы все колыхались, и деревянная чашка подымалась все выше и выше!»
В рассказе звучит оправдание народа за его темную и безобразную жизнь, на которую его обрекает несправедливое социальное устройство общества.
Сопоставляя «Сон Макара» (1883) В. Г. Короленко и «Сон Терехи» (1880) П. В. Засодимского, можно сказать, что оба писателя выражают сочувствие народу, оправдывают его темную, подчас безобразную жизнь: и Макар, и Тереха удостаиваются райской жизни после смерти. Разница состоит в том, что герой В. Г. Короленко перерождается (хотя и во сне), об-
ретает дар голоса, умение выразить свое понимание жизни, становится способным выразить протест против несправедливости жизни. Герой П. В. Засодимского остается лишь созерцателем новой жизни в раю, не выражая протеста против бесправия и насилия, несправедливого социального устройства на земле. Разная интерпретация народного героя писателями обусловлена особенностями их мировоззрения и социально-политических взглядов.
«Терехин сон» соотносится и с этнографическими произведениями Ф. Д. Нефедова, написанными в форме святочных рассказов. Общим для П. В. Засодимского и Ф. Д. Нефедова является документальность, точность деталей, пространные описания, обращение к фольклору.
Можно утверждать, что жанр святочного рассказа был востребован народниками и помогал им решать задачи, связанные с народнической пропагандой. Под пером представителей народнической беллетристики жанр святочного рассказа обретает новые черты и содержание: становится очерком народной жизни, с документальной точностью отражает подробности народного быта, включает в себя утопию народной жизни, основанной на социалистических началах.
Список литературы
1. Бирих А. К., Мокиенко В. М., Степанова Л. И. Словарь русской фразеологии. Историко-этимологический справочник. СПб., 1998. 704 с.
2. Бондаренко М. И. Традиции «Рождественских повестей» Диккенса в русском святочном рассказе 1840-1890-х годов: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Коломна, 2006. 25 с.
3. Душечкина Е. В. Русский святочный рассказ: Становление жанра. СПб., 1995.
258 с.
4. Калениченко О. Н. Судьбы малых жанров в русской литературе конца Х1Х - начала XX века. Волгоград: Перемена, 2000. 231 с.
5. Маркович В. М. О трансформациях «натуральной» новеллы и двух «реализмах» в русской литературе Х1Х века // Русская новелла. Проблемы теории и истории. СПб, 1993. С. 113-134.
6. Николаева С. Ю. Пасхальный текст в русской литературе Х1Х века: автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 2004. 24 с.
7. Соколов Н. И. Писатели-народники. Наумов. Степняк-Кравчинский // История русской литературы: в 10 т. Т. IX. Ч. 1. М.; Л., 1956.
8. Старыгина Н. Н. Святочный рассказ как жанр // Проблемы исторической поэтики. 1992. № 2. С. 113-127.
References
1. Birih A. K., Mokienko V. M., Stepanova L. I. Slovar' russkoj frazeologii [Dictionary of Russian phraseology]. Istoriko-etimologicheskij spravochnik. St. Petersburg, 1998. 704 p.
55
2. Bondarenko M. I. Tradicii «Rozhdestvenskih povestej» Dikkensa v russkom svyatochnom rasskaze 1840-1890-h godov [The Traditions of Dickens's "Christmas Tale" in the Russian Christmas story of the 1840-1890s]: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. Kolomna, 2006. 25 p.
3. Dushechkina E. V. Russkij svyatochnyj rasskaz: Stanovlenie zhanra [Russian Christmas story: The formation of the genre]. St. Petersburg, 1995. 258 p.
4. Kalenichenko O. N. Sud'by malyh zhanrov v russkoj literature konca ХIХ - nachala XX veka [The fate of small genres in Russian literature of the late nineteenth and early twentieth century]. Volgograd: Peremena Publ., 2000. 231 p.
5. Markovich V. M. O transformaciyah «natural'noj» novelly i dvuh «realizmah» v russkoj literature ХIХ veka [On the transformations of the "natural" story and two "realisms" in Russian literature of the nineteenth century] // Russkaya novella. Problemy teorii i istorii [Russian story]. St. Petersburg, 1993. Pp. 113-134.
6. Nikolaeva S. Yu. Paskhal'nyj tekst v russkoj literature ХIХ veka [Easter text in Russian literature of the nineteenth century]: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. Moscow, 2004. 24 p.
7. Sokolov N. I. Pisateli-narodniki. Naumov. Stepnyak-Kravchinskij [Narodnik writers. Naumov. Stepnyak-Kravchinsky] // Istoriya russkoj literatury [History of Russian Literature]: V 10 t. T. IX. Ch.1. Moscow; Leningrad, 1956.
8. Starygina N. N. Svyatochnyj rasskaz kak zhanr [Yule story as a genre] // Problemy is-toricheskojpoetiki [Problems of historical poetics]. 1992. № 2. Pp. 113-127.
