CC BY
30
УДК 327.7 А. Ю. Галушко
аспирант кафедры теории и истории международных отношений ИМО и СПН МГЛУ; e-mail: 7796079@gmail.com
СВЯТАЯ ГОРА АФОН КАК ЭЛЕМЕНТ БАЛКАНСКОЙ
ДИПЛОМАТИИ РОССИИ В КОНЦЕ XIX - НАЧАЛЕ XX ВЕКА
В статье рассматривается значение Святой горы Афон как территории влияния в международной политике в период распада Османской империи и формирования на ее территории независимых государств. Анализируются тенденции развития межцерковных взаимоотношений на горе Афон, их влияние на внешнеполитическую деятельность Российской империи. Уделяется внимание противоречивой оценке афонского фактора в российских политических и церковных кругах.
Ключевые слова: Афон; международная политика; «Восточный вопрос».
Galushko A. J.
Graduate student of the Department of Theory and History of International Relations / The Institute of International Relations and Social-political Studies MSLU
MOUNT ATHOS - AN IMPORTANT ELEMENT OF THE BALKAN DIPLOMACY IN LATE XIX - EARLY XX CENTURY
The article evaluates the importance of Mount Athos as an area of influence in international politics in the time of the formation of independent states on the territory of the Ottoman. The author analyzes the development trends of interchurch relations on the Mount, their influence on the foreign policy of the Russian Empire, allies and enemies.
The author pays attention to the controversial assessment of Athos factor in Russian political and ecclesiastical circles.
Key words: Athos; international politics; "Eastern Question".
В 2016 г. исполнится 1000 лет русскому монашеству на Афоне. Именно с Афона преподобный Антоний Печерский принес на Русь, в Киево-Печерский монастырь (ныне - Лавра), понятие «монашество». Появившись на Святой горе во времена правления на Руси князя Владимира, русское присутствие целиком и полностью было связано и даже зависимо от укрепления или ослабления как духовных,
так и церковно-политических и церковно-дипломатических связей с Россией и Русской православной церковью.
Вторая половина XIX в. в этом отношении особенно показательна. Она характеризуется в международной политике столкновением интересов Англии, Франции, Австро-Венгрии, с одной стороны, и России - с другой, в борьбе за преобладание на территории распадающейся Османской империи. «Восточный вопрос», по сути, сводился к контролю над проливами Босфор и Дарданеллы и стоящим в устье Босфора Константинополем. Попытки решить «восточный вопрос» Русско-турецкими войнами не изменили геостратегического положения держав в регионе. Однако национально-освободительные движения в восточных виайлетах обозначили совершенно новый вызов для российской дипломатии. Общность веры с народами и государствами, населяющими регион (греки, болгары, румыны, сербы), не сформировала ожидаемого доминирующего положения Российской империи. Просвещенная общественность этих народов все более скептически относилась к некогда защитнице христианского мира, склоняясь при этом к позиции защиты собственных национальных интересов. Церковный фактор, который мог бы стать объединяющим началом и служить опорой дипломатического диалога, все чаще становился в тот период одной из антагонистических причин. Святая гора Афон в этот период представляла собой «зеркало» межэтнических, религиозных и национальных противоречий, которые коренным образом повлияли на общую расстановку сил в Балканском регионе.
Рубеж Х1Х-ХХ вв. стал временем расцвета русской монашеской жизни на Афоне. Однако расцвет этот происходил исключительно благодаря неиссякаемому потоку монашествующих из России. Процесс не контролировался правительством Российской империи. Более того, пожертвования на Святую гору и постриг там не нашли поддержки у влиятельных представителей Русской церкви.
Так, митрополит Филарет (Дроздов) высказался по этому поводу: «О поддержании афонских монастырей забота едва ли нужна, и не обещает пользы. Сии монастыри много выносят из России денег по средствам сборщиков <.. .> то, что русские идут на Афон <.. .> не заслуживает поощрения» [11, с. 413]. В то же время, вот что писал церковно-общественный деятель, богослов, секретарь Императорского православного палестинского общества А. А. Дмитриевский
в своем труде «Очерк жизни и деятельности игумена русского Пан-телеимоновского монастыря священноархимандрита Макария»: «Бесприютные, гонимые и презираемые на Афоне русские святогор-ские иноки до последнего времени были <...> "блудными сынами" для своего отечества. Русское правительство, духовное и светское, смотрело на выходцев из России, удалявшихся на Св. гору ради подвигов благочестия, как на своевольников и дезертиров» [5, с. 369].
При этом тональность высказываний и мнений российской высшей политической и церковной элиты в значительной степени варьируется на рубеже веков. Другой секретарь Императорского православного палестинского общества В. Н. Хитрово в 1884 г. так отзывался о русском монастыре на Святой горе: «Пантелеимонов-ский монастырь - это единственный русский клин, вбитый на Востоке, о подобном которому в Иерусалиме можно было только мечтать» [3, с. 259].
Русский посол в Турции А. И. Нелидов в своем письме в 1890 г. указывал на то, что «невозможно взвесить, как велика нравственная польза <.. .> почитания и насколько Афон полезен и нужен нам с государственной точки зрения» [4, с. 52].
Такая полярность мнений не оставляет сомнений в том, что российская элита вплоть до Первой мировой войны не могла определиться с важностью и необходимостью активного использования фактора многотысячного русского присутствия на Святой горе как фундамента для возможного решения «восточного вопроса» в пользу России. Более того, фактор единства веры с восточными христианами часто рассматривался российской дипломатией без должной оценки возможного влияния.
О российской церковно-дипломатической политике того времени давал впоследствии нелестную характеристику начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме архимандрит Киприан (Керн): «В восточных патриархатах наша дипломатия научилась видеть простые пешки на шахматной доске, и самое наше церковное дело на Востоке стало нами откровенно мыслиться как одна из сфер влияния нашей политики. Наши дипломаты позволяли себе даже резко и решительно делать патриархам замечания и читать нотации для искоренения некоторых недочетов и злоупотреблений в церковной жизни <...> поведение нашего Синода бывало необъяснимым: почему-то иногда мы не отвечали на приветственные грамоты и обращения
восточных иерархов. В решениях и мнениях митрополита Филарета так часто звучат нотки его высокомерия, то нескрываемого вежливого снисхождения к нерусскому аспекту православия» [14, с. 391].
Тем временем этот период международных отношений также характеризуется как этап самоидентификации освобожденных народов Османской империи. И вот тут, казалось бы, общежительный тип проживания представителей Восточных церквей на Афоне, их декларируемая приверженность словам апостола Павла, говорившего, что во Христе «нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни не обрезания, варвара, скифа, раба, свободного» [1, с. 1516] мог стать побудительным мотивом для начала реальной интеграции южнославянских народов. Однако сложные межнациональные проблемы и противоречия, часто и к сожалению основанные на разном понимании роли Вселенской церкви, и не в последнюю роль различные точки зрения России и западных держав на дальнейшую судьбу стремящихся к независимости от Порты православных народов не позволяли прийти к консенсусу даже единоверцев, последователей восточно-церковной традиции, проживающих на Афоне.
Определенным образом все конфликты приверженцев православия так или иначе отражались на Святой горе. Практически все противоречия требовали при этом непосредственного внимания и участия России, будь то по дипломатическим каналам или через Священный синод.
Греко-болгарский церковный вопрос (или болгарская схизма), ставший на повестке дня в 1860-х гг., выявил не просто противоречия между греками и болгарами, но и ввел в оборот совершенно новое понятие - этнофилетизма, т. е. попытку нации обосновать свою церковную независимость национальными интересами. Надо сказать, что именно это понятие, быть может, стало причиной многочисленных распрей как на Афоне, так и вне его, формируя горячие точки в международных отношениях вплоть до начала XXI в.
Болгарская схизма на Святой горе не стала предметом противостояния на Афоне между греками и болгарами благодаря тому, что монахи болгарского монастыря Зограф отказались поддержать независимость Болгарской церкви от Константинопольского патриархата. Но обращает на себя внимание реакция греческих иерархов, которые занимали ведущие позиции в Константинопольском патриархате. Осуждая болгар за стремление к независимости Церкви, определенная
часть греческих иерархов ставила себя в положение национального превосходства перед другими народами, исповедовавшими православие. Интересно мнение Ф. М. Достоевского, который полагал, что «.греко-болгарская церковная распря, под видом церковной, была, конечно, лишь национальною, а для будущего как бы неким пророчеством. Вселенский Патриарх, порицая ослушание болгар и отлучая их и самовольно выбранного ими экзарха от Церкви, выставлял на вид, что в деле веры нельзя жертвовать уставами Церкви и послушанием церковным "новому и пагубному принципу национальности". Между тем сам же он, будучи греком и произнося это отлучение болгарам, без сомнения, служил тому же самому принципу национальности, но только в пользу греков против славян» [6, с. 84].
В чем же выражалось стремление греков к господству или к своего рода эллинизму на отдельно взятой территории, Святой горе?
Эту тему рассмотрел в своей записке сотрудник русского посольства в Константинополе дипломат, востоковед, генерал-майор А. Е. Влангали в 1884 г. «Под общим именем "греков", - писал автор, - можно разуметь афинское правительство, население королевства, жителей Турции греческого происхождения, патриарха и духовенство и, наконец, греческих иноков на Афоне. Отношение русской стороны к каждому из этих элементов различно. Турецкое население и население королевства по-прежнему расположены к России, хотя последнее все больше склоняется к Западу. Что же касается патриархата и главных духовных начальников православной Церкви, то о наших с ними отношениях я неоднократно имел случай высказываться самым определенным образом. На нас лежит обязанность ограждать, по мере возможности, права и независимость Восточной церкви. Но между интересами этой Церкви и национальными интересами афинских греков» не только возможно, но и необходимо провести "строгую демаркационную черту", так как Вселенский патриархат нисколько не призван служить оплотом эллинизма» [2, с. 51]. Еще более емкая формулировка дипломата из этого же письма указывает на то, что «афинские политики стремятся к эллинизирова-нию всех негреческих элементов; этот эллинизм крайне враждебен и ко всему славянству, и к России. <.> Многие члены здешнего высшего духовенства и греческого общества, к сожалению, заражены идеями эллинизма и более слушаются внушений афинской политики <.. .> в этом нет сомнения, и против этих-то людей нам и следует
бороться, охраняя поддерживаемую ими независимость Вселенской церкви» [2, с. 59].
Мнение А. Е. Влангали подтверждалось фактами русско-греческих отношений, которые при всей полноте духовных связей порой носили на Афоне и характер откровенной вражды.
Многочисленные изгнания русских монахов из келий и скитов, погромы и нападения имели массовый характер в конце XIX -начале XX в.
Влияние на греческих монахов Афинского правительства, очевидно остерегавшегося установления влияния России на Афоне, приводило к совершенно не соответствующим духу православного братства событиям в истории Святой горы. Вот что пишет, не один раз участвовавший в посещении Афона по указанию Синода, известный историк, профессор церковного права Московской духовной академии С. В. Троицкий о событиях уже Первой мировой войны: «Столь же дружно действовали греки и болгары в переполнившем чашу терпения союзников гнусном деле снабжения припасами германских подводных лодок. Особенно видное участие здесь приняли болгарский монастырь Зограф и греческий Ватопед. Оба монастыря имеют свои удобные пристани (арсаны), и оба в течение веков пользовались русскими милостями. Кроме того, в Ватопед-ском монастыре была обнаружена система сигнализации, служащая маяком для немецких подводных лодок, проложенная инженером-немцем за несколько лет до этого. Там же находилась электростанция и база для снабжения подводных лодок. Всего на Афоне было изъято 500 ружей, 130 тыс. боевых патронов, револьверы, динамит, пулеметные ленты.
Глава Протата (Кинот - орган самоуправления Святой горы), известный своей ненавистью к русским, заявлял, что "он и все греки до последней капли крови будут защищать Афон от пришельцев русских" и что "предпочитают турок, даже немцев - русским"» [13, с. 167].
Многочисленные факты сложной истории русско-греческих конфликтов на Святой горе являлись не столько следствием духовных причин, сколько следствием того самого этнофилетизма, подкрепленного национализмом и поддержанного геополитическими противниками Российской империи. Однако факты эти должны быть освещены для осознания важности Святой горы как форпоста всего
Восточного православия, завязанного на государственности многих народов Балкан и Средиземноморья.
Констатируя непоследовательность позиций и действий в отношении Святой горы, можно предположить, что Россия стремилась предать Афону статус наднациональной независимой монашеской республики. Принятый в 1878 г. Берлинский трактат закрепил в статье 62 права монахов Афона следующей формулировкой: «Иноки Афонской горы, из какой бы они ни были страны, сохраняют свои имущества и будут пользоваться без всяких исключений полным равенством прав и преимуществ» [9, с. 74].
Но начало XX в. вновь превратило Афон в арену дипломатического противостояния многих держав. Отличительной особенностью этого противостояния стало участие самих монахов греческого и негреческого происхождения в пропаганде и обсуждении будущего международного статуса Афона. Ситуацию фактически предсказал известный русский дипломат, публицист и философ К. Н. Леонтьев в своей статье «Панславизм на Афоне», опубликованной в 1873 г. Говоря об истоках межнациональных противоречий на Святой горе, автор указывает на то, что «в это глухое и тихое убежище чистого православия пытается проникнуть национальный фанатизм эллинской политики» [8, с. 63].
В 1912 г. Греция фактически объявила Афон своей территорией. Это заставило Россию в 1913 г. поднять вопрос о статусе Афона на Лондонской мирной конференции. Там же Россия представила свой проект, согласно которому Афон должен быть независимой монашеской республикой под общим протекторатом или кондоминиумом государств, в которых большинство населения принадлежит к православной церкви. Проект вызвал ожесточенную реакцию греческих монастырей, подготовивших многочисленные обращения к западным державам. Суть обращений в целом формулировалась с антироссийских позиций и сводилась к невозможности решать судьбу Афона светскими властями. Греческая дипломатия в тот момент тоже решала важные задачи. Бухарестский мирный договор, подписанный в 1913 г. по итогам Балканской войны, и вовсе размежевал границы Греции и Болгарии таким образом, что территория Святой горы перешла во владение Греции.
С этого момента можно говорить о том, что Афон перестает быть наднациональным образованием, а становится территорией
независимой Греции. В 1924 г. в Греции принимается новый «Устав Святой горы», который подписывают все монастыри Афона, кроме русского Пантелеимонова монастыря. А уже в 1926 г. правительство Греции закрепляет успех и принимает «Новое положение об Афоне», в котором первая же статья «А» гласит: «Полуостров Афонский от горы Мегала Вигла (на границе с материком) до оконечности является самоуправляемой частью Греческого государства под духовным управлением Вселенского патриарха. Все монашествующие на Афоне являются отныне греческими подданными, а также все вновь поступающие послушники становятся таковыми без дополнительных каких-либо прошений» [13, с. 174].
Дальнейшие шаги по фактически элинизации Святой горы не оставляли сомнений: греки сделают все возможное, что бы не допустить доминирования русских на Афоне.
Историк С. В. Троицкий в своей статье «Афон и международное право», написанной по просьбе уже священноначалия Русской православной церкви в 1947 г., так писал об этом времени: «Казалось бы, что после Первой мировой войны негреческое население Афона получило на почве международного права более действенную защиту, чем оно имело до войны, но на самом деле оно получило лишь право на такую защиту, которым оно могло воспользоваться лишь в очень малом объеме. Пока Афон входил в состав Турции, великие державы имели два мотива для вмешательства в афонские дела - защиту христианского населения от мусульманской власти и защиту своих подданных от иностранной власти. Но лишь только Афон перешел под власть христианского государства - Греции, первый мотив потерял свое значение сам по себе, а второй - на основании греческих законов, так как не только новый, изданный в 1926 г. Устав Афона, но и самая Конституция Греции (ст. 109) говорят, что на Афоне могут жить только греческие подданные. Еще большее значение здесь имело отделение Церкви от государства и вообще новое направление иностранной политики Советской России, склонной игнорировать религиозные интересы своих граждан. В этом отношении интересна большая статья об Афоне, помещенная в греческом Энциклопедическом Лексиконе. В ней подробно говорится о русских мероприятиях, предпринятых с целью русификации Афона, особенно после основания в 1884 г. «панславистского» Палестинского общества, которое будто бы стремилось к увеличению численности русских монахов
на Афоне «на мириады» и к полному захвату «святого полуострова». Против этих русских планов боролась Вселенская патриархия и турецкое правительство, которое, в конце концов, уразумело, насколько неудобно было бы для него превращение этого священного места в колоссальную русскую крепость - и это при вратах Дарданелл. Но, с торжеством заявляет статья, Балканские войны и, главным образом, последний великий коренной переворот в России окончательно отклонили опасность обрусения Афона [12, с. 145].
Монашеская республика, как называют Афон, представляет интерес для исследователей не только теологии. Присутствие на Святой горе всегда было, есть и будет механизмом внешнеполитического влияния государств, задействованных в решении восточного вопроса. Фактор защиты православного населения Балкан от турецкого геноцида, а в более «приземленном», геополитическом виде -фактор беспрепятственного выхода России к Средиземному морю на рубеже Х1Х-ХХ вв., стал движущим механизмом целого направления международной дипломатии. Несмотря на, казалось бы, глубокое понимание важности церковной, в том числе, дипломатии (а министр иностранных дел Российской империи Александр Горчаков, в частности, докладывал императору Александру II, о том, что «нам необходима представительность на Востоке, разумеется, не политическая, а церковная» [10, с. 101]), российская дипломатия в этом вопросе была часто непоследовательна. Не сформировав четкую позицию в отношении русского присутствия на Святой горе, она не могла оказывать существенного влияния на процессы становления национальных балканских государств.
Расширение же влияния на Святые места Востока и Балкан -задача, решение которой позволило бы государству не только поддерживать свою этнокультурную идентичность, но и дало бы возможность сформировать условия для защиты национальных интересов (включая экономические) в меняющейся международной системе координат.
Русский писатель и философ Ф. М. Достоевский справедливо отмечал, что «идея восточного вопроса сводится не только к разрешению проблемы, кому, т. е. какой державе, обладать проливами и территориями Балканского полуострова, но восточный вопрос -это еще и разрешение судьбы восточного христианства. Восточный вопрос есть в сущности своей разрешение судеб Православия. Судьбы Православия слиты с назначением России» [7, с. 362]. Афон,
безусловно, в данном контексте по исторической значимости представлен в одной категории влияния с Иерусалимом.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Библия // Послание к колоссянам. - М. : Никея, 2013. - 1600 с.
2. Герд Л. А. Константинополь и Петербург: церковная политика России на православном Востоке (1878-1898): автореф. ... дис. д-ра истор. наук. - СПБ. : ИИ РАН, 2006. - 59 с.
3. Герд Л. А. Русский Афон в 1880-1890 гг. в церковно-политическом отношении // Материалы международной научно-богословской конференции «Россия-Афон: тысячелетие духовного единства» / под ред. И. С. Чичурова. - М. : Изд-во Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, 2008. - 259 с.
4. Герд Л. А. Русский Афон. 1878-1914. Очерки церковно-политической истории. - М. : Индрик, 2010. - 52 с.
5. Дмитриевский А. А. Русские на Афоне. Очерк жизни и деятельности игумена русского Пантелеимоновского монастыря священно-архимандрита Макария (Сушкина). - М. : Даръ; СПб. : Изд-во Олега Абышко, 2011. - 369 с.
6. Достоевский Ф. М. Дневник писателя: в 2 т. - Т. 2. - М. : Книжный клуб 36.6, 2011. - 752 с.
7. Достоевский Ф. М. Собр. соч.: в 15 т. - Т. 14. - СПб. : Наука, 1995. - 362 с.
8. Леонтьев К. Н. Восток, Россия и Славянство. - М. : Типо-Литография И. Н. Кушнарева, 1996. - 63 с.
9. Сборник договоров России с другими государствами 1856-1917 / под ред. Е. А. Адамова. - М. : Политическая литература, 1952. - 463 с.
10. Смирнова И. Ю. Церковно-дипломатические отношения России и Иерусалимского патриархата в первое десятилетие после Крымской войны // Вестник Челябинского гос. ун-та. - 2009. - № 4 (142). - Вып. 29. -С. 101-109.
11. Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам. -СПб. : Синодальная типография, 1886. - 413 с.
12. Троицкий С. В. Афон и международное право // Богословские труды. -М. : Индрик, 1997. - № 33. - С. 138-154.
13. Троицкий П. История русских обителей Афона в XIX-XX веках. - М. : Индрик, 2009. - 271 с.
14. Якушев М. И. Антиохийский и Иерусалимский патриархаты в политике Российской империи. 1830-е - начало XX века. - М. : Индрик, 2013. -391 с.
