CC BY
189
62
СВЕТ АМЕРИКАНСКОЙ СВОБОДЫ И «ИМПЕРИЯ ТЬМЫ»: ОБРАЗ РОССИИ В КОНТЕКСТЕ «НОВОЙ МЕССИАНСКОЙ ИДЕИ» В США1
В 2000 г. известный американский историк и политический обозреватель Ст. Коэн назвал политику администрации Б. Клинтона крестовым походом с целью трансформировать посткоммунистическую Россию при президенте Б.Н. Ельцине в копию Америки с помощью спонсируемых США реформ. Миссионерами этого крестового похода, по его мнению, стали политики и бизнесмены, ученые и журналисты2. Подводя итог своим наблюдениям в книге «Провал крестового похода. США и трагедия постком-мунистической России»3 Коэн писал о трагических последствиях очеред-
ного этапа «крестоносной лихорадки», которой периодически переболева-ло американское общество, вдохновленное чарующими надеждами на быстрое преобразование России и на стремление ее народа к американизации4 .
Впервые это случилось не в 1917 г. и не в годы Холодной войны, как предполагает подавляющее большинство исследователей по обе стороны Атлантики, а на рубеже Х1Х-ХХ вв., в тот период, когда Российская империя из далекого дружественного «Иного» превращалась в «Другого», значимого для выстраивания американской Я-концепции, и становилась одним из объектов глобальной миссии Америки по реформированию мира.
Два образа обрели особый смысл в американских репрезентациях России, свидетельствуя о метаморфозах ее восприятия. Демонический: Россия - «Империя Тьмы», «Страна-Тюрьма», где существует варварский, деспотический режим, препятствующий прогрессивному развитию. И романтический: Россия - страна, народ которой хочет и может быть реформирован по западному образцу, ожидает от американцев помощи в своей борьбе за либерализацию политического строя против ретроградного ксе-нофобствующего правительства. Их конструирование стало не только рефлексией на события, происходившие в России, результатом процесса «лучшего узнавания» и критического осмысления реалий российской действи-тельности, следствием нарастания экономической конкуренции и столкновения экспансионистских амбиций двух стран на Дальнем Востоке. Они также диктовалось изменениями, происходившими в самих США, то есть «внутренней повесткой дня».
Американское общество переживало сложный период переосмысления «Себя» и собственного места в мире. Развитие Большого бизнеса и «социальные издержки» индустриализации подрывали веру в американскую мечту. Толпы иммигрантов «нетевтонского происхождения» вызывали беспокойство своей бедностью, принадлежностью к иной культуре и чуждыми политическими традициями, бросая вызов национальной идентичности. Падение интереса к вопросам веры и деморализующий материализм создавали угрозу фундаментальным основам американского образа жизни. Сегрегация афроамериканцев и суд Линча, «захлопнутые двери» для китайских иммигрантов и резервации для индейцев дискредитировали право США на распространение демократических идеалов во всем мире.
В этих условиях формировалась «новая мессианская идея», связанная с видением перспектив модернизации России и особой роли США в ее обновлении, закладывавшая основу дихотомического осмысления заведомо противоречивой российской действительности и призванная ук-
репить веру американцев в особое предназначение в период смут и разочарований.
«Крестовый поход» за создание Свободной России развернулся в США в конце 1880-х гг. благодаря инициативам русских политэмигрантов, лекциям и публикациям Дж. Кеннана, который представил Западу наглядную, хотя и не лишенную гиперболизации, характеристику карательной политики самодержавия и вестернизировал образ русских революционеров, деятельности американских Друзей русской свободы и многочисленным публикациям в прессе. Прологом этого своеобразного движения за продвижение демократии в Россию стали выступления более ранних оппонентов царизма, таких как У Дж. Армстронг, но, главное, масштабная кампания протеста, организованная представителями иудейской и христианской части американского общества в ответ на еврейские погромы начала 1880-х гг. в Российской империи.
С этого момента критика политики антисемитизма превратилась в важный механизм демонизации представлений о России и поддержания мессианских настроений в США. В ходе многочисленных митингов и уличных манифестаций, на страницах газет и журналов, в петициях, направляемых в Сенат и Палату представителей, в текстах резолюций, принятых в Конгрессе, стала формироваться риторика, способствовавшая возникновению (пока на общественном уровне) идеи «гуманитарной интервенции» и конструированию образа России - «страны Средневековья, варварства и восточного деспотизма», уподоблявшейся Османской империи5. Аргументация выстраивалась на основе идеалистических и мессианских установок, однако не была лишена прагматических соображений, так как следствием дискриминации русских евреев стала их массовая эмиграции за океан.
Первая волна «крестового похода» пришлась на конец 1880-х - начало 1890-х гг. Она достигла пика в период борьбы против ратификации рус-ско-американской конвенции о взаимной выдаче преступников 1887 г., а также обострения «еврейского вопроса» во всех трех его составляющих: гражданско-правовой, иммиграционной и «паспортной».
В итоге анализ отношений между двумя странами начал выстраиваться с использованием оппозиций «Свет-Тьма», «Цивилизация-Варварство», «Свобода-Рабство», «Прогресс-Регресс». Именно в это время в Нью-Йорке науглу 23 улицы и 5 авеню среди огромных рекламных надписей появилась и такая: «Цивилизация должна заявить протест против жестокостей, происходящих в России»6.
В конце XIX в. Нью-Йорк превратился в центр русско-еврейской иммиграции, а выходцы из Российской империи вместе со своими восточноевропейскими единоверцами создали самое большое в мире еврейское
гетто. Они стали носителями негативного образа покинутой ими страны и вливались в ряды «новых иммигрантов» - нежелательных в представлениях нейтивистов и вызывавших тревогу как на общественном, так и на государственном уровне.
В 1891 г. в Российскую империю отправились представители американской иммиграционной комиссии, сформированной президентом Б. Гаррисоном, для выяснения причин переселенческого движения из стран Восточной Европы. Вернувшись в США, комиссионеры Дж. Вебер и У Кемпстер активно включились в начавшийся «крестовый поход», выступая в качестве авторитетных экспертов по «русскому вопросу». В описании Кемпстера, который, по его собственному признанию, подобно Дж. Кеннану пережил обращение в «антицаристскую веру», Россия представала страной, где существовала одна из самых «варварских» практик по отношению к инаковерующим7. А Дж. Вебер, живописуя увиденный им «карнавал гонений, грабежа и террора», постоянно апеллировал к чувству гордости американцев за свою страну, проводя сравнения между империей деспотизма и произвола, не достойной считаться ни цивилизованной, ни христианской, и республикой свободы, равенства и демократии. Он призывал соотечественников к самому громкому протесту, а в случае необходимости предлагал отозвать дипломатического представителя из С.-Петербурга, дабы не иметь ничего общего с режимом «дикости и варварства»8.
И это - лишь один из многочисленных примеров того, как путешествие в Российскую империю, совпавшее, кроме того, с выселением евреев из Москвы и Московской губернии, добавляло негативных красок в палитру представлений американцев о России как о «тюрьме для политических диссидентов, представителей национальных и религиозных меньшинств».
Важной коммуникативной стратегией, использованной в ходе начавшегося в «крестового похода», стало сравнение Российской империи с рабовладельческим Югом. Этот риторический прием был интегрирован в американский общественно-политический дискурс не американцами, а революционерами-народниками в 1881 г.9, затем уже подхвачен сенатором легислатуры штата Индиана У Фульком в его книге «Славянин или сакс» (1887 г.) и тиражирован на страницах американской прессы сразу же после подписания конвенции о взаимной выдаче преступников, но в особенности в период борьбы против ратификации этого «международного договора о беглых рабах»10. Глядя на имена американцев, поддержавших создание Общества американских друзей русской свободы (§АРКР), у современников не случайно возникало ощущение своеобразного ривайвела аболиционизма. Да и само общество размещалось в Бостоне, в свое время
игравшего роль центра борьбы против рабства. Бывшие аболиционисты и их дети привносили в движение за обновление России крестоносный дух, характерный для их века, и своей деятельностью способствовали превращению Российской империи в поле для миссионерской деятельности. Русские революционеры уподоблялись аболиционистам и ассоциировались с поколением Джона Брауна. Книга Кеннана получила название « «Хижина Дяди Тома» сибирской ссылки», ее автор сравнивал русских революционерок, просвещавших крестьян в глухих деревнях, с американками, преподававшими в негритянских школах Юга в период Реконструкции. А в своем обращении к читателям в последнем номере американского издания «Free Russia» Ф.В. Волховский от имени редколлегии открыто заявлял: «В нашем представлении существовали прямые и самые тесные аналогии между агитацией за отмену рабства в США и движением за создание свободных политических институтов для политических рабов России»11.
Так события в России начинали осмысливаться посредством дихотомии «Свобода-Рабство», а ее народ, порабощенный деспотизмом, превращался в объект глобальной миссии США.
Причем сравнение русских крестьян с афроамериканцами не только свидетельствовало об определенном налете расизма, характерном для взглядов «крестоносцев», но и отражало их сомнения в способности «темного люда» Российской империи к быстрой модернизации. Тем, кто в США мечтал о ее скором переустройстве по западному образцу, кто конструировал образ «России-способного ученика» приходилось преодолевать свои опасения по поводу достаточной просвещенности русского народа и его подготовленности к самоуправлению, ощущение отсталости славян, которое вписывалось в поздневикторианское видение иерархии рас.
В этом им неизменно помогали русские политические визитеры: JI. Гартман и С.М. Степняк-Кравчинский - в конце XIX в., П.Н. Милюков, А.Ф. Аладьин, Н.В. Чайковский - в начале XX в. Они приезжали в США с целью подбросить дров в костер американского универсального либерализма и убедить американцев в том, что русский народ готов совершить «революцию 1776 г.» и ожидает помощи в своей борьбе за свободу из-за океана.
Представления о России, получившие распространение в ходе первого «крестового похода» за ее демократизацию, были не только тиражированы на страницах американской прессы в передовицах, статьях и карикатурах12 , озвучены в выступлениях общественных и религиозных деятелей, конгрессменов и партийных функционеров, обрисованы в воспоминаниях дипломатов, работах публицистов и записках путешественников, но и нашли свое выражение в художественной литературе.
Литературный герой фантастического романа-бурлеска «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» (1889 г.), вышедшего из-под пера писателя-сатирика и одного из учредителей 8 АТШ7 Марка Твена, размышлял о необходимости просвещения и религиозной реформы для прогрессивного развития страны, о том, что «ни один народ не купил себе свободы приятными рассуждениями и моральными доводами, и все успешные революции начинались с насилия». В этом пассаже чувствуются прямые аналогии с ситуацией в России, а вывод янки свидетельствует о вере Твена в способность русского «темного люда» к представительному правлению: «Да, любой народ таит в себе достаточно сил, чтобы создать республику, даже такой угнетенный народ, как русский...; выведите его из состояния покоя, и он затопчет в грязь любой трон и любую знать. Мы еще увидим многое, будем же надеяться и верить».
В 1892 г. в США увидела свет еще одна литературная фантазия - роман-утопия «Золотая бутылка». Автор книги Игнатиус Доннели, общественный и политический деятель, участник фермерского движения «Грейнджеров» и один из создателей Популистской партии, к тому времени получил известность благодаря романам «Атлантис», «Великая криптограмма», но прежде всего «Колонна Цезаря», в котором он рисовал картину крушения капиталистической цивилизации. Главный герой его нового произведения Эфрайн Бенезет, бедный фермер из Канзаса, получает в подарок от неведомого посланца бутылку с чудо-элексиром, способным превращать любое вещество в золото. В одночасье он становится богатым и решает осчастливить не только своих сограждан, проводя в жизнь требования популистов, но и весь мир. Последняя часть романа посвящена описанию «освободительной миссии» Америки. Став президентом от Популистской партии, Бенезет в своей инаугурационной речи рассуждает об особом предназначении США в распространении «теории революции 1776 г.... на всех континентах и островах», об обязанности американцев прокричать на весь мир: «Лучше умереть, сражаясь, чем жить рабами». Он создал армию, намереваясь нести Свет Свободы в порабощенную Европу, и вместе со своей женой возглавил «крестовый поход» против деспотизма. Войско Бенезета освободило ирландцев, немцев, народы Австрийской империи, испанцев и итальянцев, которые влились в Соединенную Республику Европы.
Однако решающее сражение многонациональной армии «крестоносцев» во главе с американскими генералами предстояло дать в России -бастионе фанатизма, невежества и несправедливости. «Армагеддон» - так названа эта глава, поскольку именно Российская империя стала полем решающей битвы между силами Добра и Зла, Света и Тьмы, Свободы и Деспо-
тизма. Русская армия сражалась с отчаянием обреченного, и американцам было больно наблюдать за тем, как «темный и суеверный люд» героически умирал за Царя и Веру, защищая собственное рабство. На помощь Бенезету пришли нигилисты. Вопреки его возражениям они подготовили покушение на самодержца всероссийского, так как иного выхода в условиях отсутствия свободы слова и петиций, избирательного права и представительного правления, господства церкви и всевластия духовенства, удерживающего крестьянство в состоянии невежества, не существовало.
После цареубийства солдаты стали сдаваться на милость победителя, и воинству Бенезета удалось осуществить то, что не смогла сделать армия Наполеона. Установив мир, президент США обратился к русскому народу с прокламацией, возвестив начало эры просвещения в России, и поручил своим сподвижникам из числа «крестоносцев» не только обучить русских грамоте, но и преподать им уроки пользования свободой по-американски13 .
Эта смелая фантазия является прекрасной иллюстрацией бытовавших в американском обществе представлений об отсталости русских, сопрягавшихся с «новой мессианской идеей», с осознанием особой ответственности за проведение реформ в России как важной составляющей глобальной миссии Америки по демократизации мира.
Дополнительный импульс мессианские порывы американцев и их религиозный энтузиазм получили во время филантропического движения 1891-1892 гг., организованного для оказания помощи голодающим в России. Его вдохновитель У Эдгар апеллировал к чувству национальной гордости своих сограждан, которые получали возможность стать участниками беспрецедентной в истории международных отношений гуманитарной акции и наглядно продемонстрировать, что они - не просто нация торгашей, а им присущи великодушие и альтруизм, что Соединенные Штаты - страна благоденствия и процветания, готовая накормить весь мир и отплатить добром за услугу, оказанную правительством и народом Российской империи в период Гражданской войны в США. Одним словом, Россия оказывалась получательницей благ Америки, готовой, как можно быстрее, протянуть руку помощи голодающим крестьянам, пока русские деревни не превратились в сплошной погост14. Параллельно организаторы филантропического движения не забывали указать фермерам и мельникам на экономическую выгоду от участия в кампании милосердия. Ведь посылая пароходы с мукой, они создавали прекрасную рекламу для своей продукции, что, в свою очередь, позволило бы расширить рынок ее сбыта. Это была реклама американского изобилия и установка на
экономическое освоение «свободных рынков», в последующем годы тесно связанная с видением глобальной миссии США по распространению свободы во всем мире15.
Поддержанию мессианских настроений в американском обществе на рубеже XIX-XX вв. способствовала идейная программа Третьего Великого пробуяедения, нацеленная на вселенский крестовый поход по американизации мира. Именно тогда в Россию устремились первые миссионеры-протестанты. Для тех же, кто разочаровался в ортодоксальных воззрениях и не принимал ривайвелизм, заменой религии стал новый гуманизм, который ставил перед собой задачу возвышения всего человечества до уровня англосаксонской расы16. Журналист и редактор «Free Russia» Э. Нобль и сенатор У Фульк, так же как до них журналист Дж. Бьюэл и священник методистской церкви Дж. Бакли, вдохновлялись идеей религиозной реформы и писали о необходимости приобщения русского народа к протестантскому рационализму с целью ускорить движение по пути прогресса. А Дж. Кеннан и Дж. Хоуи позиционировали свойственное для протестантов англосаксонского происхождения представление об авторитарных церквях как главном препятствии на пути от Средневековья к Современности17 .
Кульминация движения американцев за «дело русской свободы» пришлась на революцию 1905-1907 гг. На фоне этих событий американское общество переживало и первый своеобразный «цикл надежд и разочарований» по поводу обновления России. А русское общество, в свою очередь, впервые проходило своеобразный тест на способность совершить подлинную, с точки зрения американцев. И подобно французам в конце XVIII в. и в середине XIX в. с этим тестом не справилось, перейдя «предел допустимого» в революции18.
Импульсом для всплеска новой «крестоносной» эйфории в США стала мощная кампания протеста в ответ на Кишиневский погром 1903 г. Именно тогда возродилось Общество американских друзей русской свободы, получившее поддержку со стороны лидеров американо-еврейской общины, и произошла настоящая «варваризации» образа официальной России. Подобно Османской империи она была исключена из «клуба» цивилизованных держав, лишена права на цивилизаторскую миссию на Дальнем Востоке.
В итоге центром модернизации в регионе стала Япония, позиционируемая как «янки Востока» и защитница американских интересов. Ее победы в войне с Россией желали, хотя и по разным причинам, как сторонники мировой политики, так и «либералы-крестоносцы». Первые - в силу экс-
пансионистских амбиций, последние - по причине надежд на ослабление самодержавия, что, по их мнению, должно было ускорить модернизацию политического строя. Прояпонская позиция в США, безусловно, не была единственной, но стала преобладающей по крайней мере до конца Русско-японской войны.
В 1880-1890-е гг. дипломаты и политики в Вашингтоне стремились исключить идеологический фактор из двусторонних отношений, в целом развивавшихся в режиме сотрудничества. А вот в начале XX в., в период первого кризиса в двусторонних отношениях, когда потребовалось обосновать сближение США с Великобританией и Японией, когда «интернационалисты» начали воспринимать Россию в качестве основного препятствия для реализации американских интересов на Дальнем Востоке, а самим американцам пришлось пережить период расовых смут, социальной напряженности и нейтивистской истерии, демонический образ Российской империи, размещенной по другую сторону «цивилизационной баррикады», стал частью не только общественного, но и официального дискурса. В свою очередь, президент Т. Рузвельт, переболевавший в 1903-1905 гг. русофобией, казалось, был готов к дипломатическим действиям в духе «гуманитарной интервенции», заявив после Кишиневского погрома о намерении передать правительству Николая II петицию протеста против притеснений евреев.
В начала революции крестоносный дух витал над Америкой, а русские оказались в одном ряду с кубинцами в мессианских планах журналистов и публицистов, либералов-реформаторов и протестантских священников. Карикатуристы посредством использования коммуникативных стратегий «Свет ув. Тьма», «Цивилизация ув. Варварство», «Запад ув. Восток/ Азия» способствовали визуализации романтического и демонического образов России, представлений о ней как о «темном двойнике» США. А также внесли важный вклад в закрепление мессианских настроений. Образ статуи Свободы, «освещающей Россию»; Солнце Свободы, неизменно встающее из-за океана над «Империей Тьмы», чтобы разогнать тучи «Невежества», «Угнетения», «Анархии», «Политических убийств» и даровать свет «Мира», «Процветания», «Просвещения» русскому народу; руки, полные американских долларов, протянутые через океан жертвам еврейских погромов - так мессианская идея отражалась в политической карикатуристке19 .
Появлялись и более сложные графические тексты, акцентирующие внимание на образе русского «Другого»: Дядя Сэм держит факел Свободы и Независимости над головой скованного цепями русского мужика, раз-
мышляющего над вопросом «Будет ли у него когда-нибудь такое феерическое 4 июля?»; Рузвельт, заваленный букетами и окруженный ликующим американским народом, празднует День Независимости под гром салюта и пение национального гимна, а рядом Николай II, заваленный бомбами и окруженный восставшим народом, с ужасом ждет своей гибели под гром японских пушек и проклятья революционеров, размахивающих красными флагами и кинжалами20 .Модель Американской революции 1776 г. превращалась в референтную, а среди участников революционных событий в России журналисты и карикатуристы стремились найти «от-цов-основателей», которыми становились то земцы, то С.Ю. Витте, то П.Н. Милюков.
Параллельно мессианская идея обретала новые очертания в связи с миротворческой деятельностью президента Рузвельта в период Русско-японской войны. Он представал в облике «крестоносца» мира, человека, способствующего гармонизации международных отношений, дающего шанс Николаю II не только завершить бесславную войну, но и пресечь сползание России в хаос социальной анархии и революционного мятежа21.
Однако американцы симпатизировали революции до тех пор, пока она не произошла. Когда же она случилась и нарушила заранее известный сценарий, то стала вызывать беспокойство и разочарование своими «опасными тенденциями»: ростом социальной напряженности, восстаниями в армии и на флоте, забастовками и стачками, созданием Советов рабочих депутатов, не прекращающимися антиеврейскими погромами. После разгона Думы лишь наиболее вдумчивые наблюдатели продолжали подчеркивать конструктивную сторону происходивших событий. Однако в целом эйфория универсализма сменилась прогорклой русофобией, образом «Революции по-русски», негативизатицией представлений о национальном характере, сочувствием деятельности П. А. Столыпина, наводившего порядок в стране, впавшей в состояние анархии и хаоса, тем более что общество, казалось, было готово смириться с наступившей реакцией, а двери России оставались открытыми для деятельности протестантских миссионеров. Первый «цикл надежд и разочарований» американцев по поводу перспектив модернизации России завершился. Закончился и их первый масштабный «крестовый поход» за ее обновление, который способствовал формированию конфликтной идеологической составляющей в двусторонних отношениях, имевшей долгосрочный характер.
Для организаторов и участников движения Друзей русской свободы в США и других миссий в Россию погруженность в проблемы ее развития становилась возможностью подтвердить высокий идеализм американско-
го общества, оставившего позади период эгоцентризма и переживавшего сложное время переоценки ценностей. Этим также объяснялось стремление сгустить краски и сфокусировать внимание на наиболее мрачных сторонах российской действительности, в особенности в период первого кризиса в двусторонних отношениях, когда шло целенаправленное разрушение образа России-исторического друга. Подобный подход не исключал критического отношения к происходящему в собственной стране. Более того, метафора «стеклянного дома» неизменно присутствовала в общественно-политических дебатах по вопросу о переустройстве России, а сам «крестовый поход» вписался в общее движение за реформы в США, придав миссионерский импульс американскому реформизму и способствуя выработке риторики «гуманитарной интервенции».
Однако сравнение двух стран позволяло понять, что какими бы социальными «болезнями роста» в то время не страдало американское общество, методы его излечения, по сравнению с российским, были нацелены не на разрушение фундаментальных основ принятого образа жизни, а на возвращение социум в состояние баланса, на время им утерянного. Такая позиция служила гарантией дальнейшего прогресса и подтверждала право США на выполнение миссии по распространению собственных идеалов во всем мире.
В конце Х1Х-начале XX вв. образ России стал объектом споров между радикалами, либералами и консерваторами, русофилами и русофобами. Либералы-прогрессисты, инициировавшие движения Друзей русской свободы, преодолевали свои сомнения в готовности русского народа к самоуправлению, подчеркивая, что национальный характер не является препятствием для достаточно быстрого обновления Российской империи по западному образцу, и демонизируя политический режим. Консерваторы, напротив, демонизировали русский национальный характер и видели в реализации Россией своего «особого пути» угрозу для американских интересов. Параллельно русофилы пытались понять и принять инаковость России, обращали внимание на отсталость русского крестьянства и систему патернализма, на реформаторские усилия царского правительства. Они вдохновлялись уникальной культурой русских и их особой духовностью, рассуждая об умеренности темпов обновления огромной страны. Причем те либералы и консерваторы, которые принимали участие в формировании русофильского дискурса, представляли разные грани американского русофильства. В восприятии России американцами критика деспотизма, архаичных политических форм, репрессивной системы, погромов, голода и массовой неграмотности уживалась с верой в великое будущее страны и ее пленительные возможности.
Безусловно, мечты об американизации России, ее романтический и демонический образы не оказывали существенного влияния на официальную политику правительства США. За исключением, пожалуй, первого кризиса 1903-1905 гг. и «временного охлаждения» в связи с денонсацией Русско-американского торгового договора 1832 г., на которую, как известно, администрация У Тафта пошла крайне неохотно. Однако изменения, происходившие в восприятии России в период первого «крестового похода», и те коммуникативные стратегии, которые были использованы для конструирования ее образов в США на рубеже XIX-XX вв., заложили основы для традиции одномерного или «манихейского» (по принципу «бе-лое-черное», «добро-зло», «тьма-свет») описания противоречивой российской реальности, дихотомического видения событий, происходивших по другую сторону Атлантики. А это способствовало формированию и поддержанию долгосрочных мифов о России.
Они препятствовали в прошлом и продолжают препятствовать в настоящем трезвому анализу происходящих в России процессов. И хотя в начале нынешнего столетия русский «Другой» уже не играет столь значимой роли в формировании американской идентичности как прежде, тем не менее сохраняется восприятие России как ученика США и Запада вообще, как объекта особой миссии, уготованной Америке самим Творцом -сделать мир пригодным для демократии по-американски.
Примечания
1 Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ. Ггрант 07-01-02002а «Восприятие российской модернизации в США в XIX-XX вв.».
2 Cohen S. American Journalism and Russia’s Tragedy // The Nation. 2000. October 2 (http://www.thenation.com).
3 Коэн С. Провал крестового похода: США и трагедия посткоммунистической России. М., 2001.
4 Об этом см.: Foglesong D.S. The American Mission and the «Evil Empire». The Crusade for a «Free Russia» since 1881. Cambridge, 2007.
5 The New York Tribune. 1881. Jan. 21, 23, 24, 29; Feb. 2; The New York Times.
1881. May 11, 13; 1882. Feb. 1, 2, 16; 1883. May 19, Aug. 26; The New York Evening Post. 1882. Feb. 1; Philadelphia Chronicle. 1882. Feb. 19; The Commercial Advertiser.
1882. March 15; Harper’s Weekly. 1882. Feb. 11; Congressional Records. 47 Congress. 1-st Session. Vol. 13. Part 1. P. 645, 738; Part 2. P. 1240, 1258, 1326, 1367, 1628, 1647; Part 3. P. 2026, 2044, 2096, 2141; Part 7. Appendix. P. 651-658, P. 6691.
6 Free Russia. 1891. February. P. 9.
7 American Israelite. 1894. April 19.
8 [Weber J.B.] Autobiography of John B. Weber. N.Y., Buffalo, 1924. P. 113-125.
9 См., напр., интервью с JI. Гартманом во время его поездки в США и текст воззвания «Народной воли» «К американскому народу»: Hartmann’s Revelations // The
New York Herald. 1881. July 30.
10 What Was Said of It Six Years Ago // Free Russia. 1893. February. P. 5-6; Howells W.D.
A New Fugitive Slave Law // Free Russia. 1893. June. N 11. P. 9; Free Russia. 1893. March. P. 3, 5, 9, 10; April. P. 15; July. P. 3; 1894. June/July. P. 2, 8.
11 Кеннан Дж. Сибирь и ссылка. Т. 2. СПб., 1999. С. 258; То Our Readers // Free
Russia. 1894. June/July. P. 2.
12 См., наир., цветную карикатуру У Роджерса «Американский медведь требует слишком многого»: Puck. 1893. April 12.
13 Donnelly I. The Golden Bottle or the Story of Ephrain Benezet of Kanzas. N.Y.,
St. Paul, 1892.
14 Northwestern Miller. 1891. Dec. 4, 11. Vol. 32. N 24-25. Передовицы. См. также: Noble E. Russia Looks to the United States for Help // Free Russia. 1892. January. N 6. P. 4-5.
15 Williams W.A. The Roots of the Modem American Empire: A Study of the Growth and Shaping of Social Consciousness in a Marketplace Society. N.Y., 1959. P. 293-294, 342-343.
16 Подробнее см.: Foglesong D.S. Conversion and Condemnation: Religious Influences on American Images of Late Tsarist, Soviet, and Post-Soviet Russia // Российс-ко-американские отношения в прошлом и настоящем: образы, мифы, реальность. М., 2007. С. 256-272.
17BuelJ.W. Russian Nihilism and Exile Life in Siberia. Philadelphia, 1883. P. 444-446, 540; Buckley J.M. The Midnight Sun, the Tsar and the Nihilist: Adventures and Observations in Norway, Sweden and Russia. Boston, 1886. P. 309-318, 328-329; Noble E. Russia and Russians. Boston, 1900. P. 16, 159-178; Kennan G. A Voice for the People of Russia. A Reply to «А Voice for Russia» // Century. 1893. Vol. 46. July. P. 461-471; Foulke W.D. Slav or Saxon: A Study of the Growth and Tendencies of Russian Civilization. N.Y., London, 1899. P. 77, 116; Clifford D.P. Mine Eyes Have Seen the Glory: A Biography of Julia Ward Howe. Boston, 1979. P. 262-269.
18 Подробнее см.: Thompson A. W., Hart R.A. The Uncertain Crusade: America and the Russian Revolution of 1905. Amherst, 1970; Saul N. Concord and Conflict. The United States and Russia, 1867-1914. Lawrence, 1996. P. 488-527.
19 The New York World. 1905. Feb. 25; The Chicago Daily Tribune. 1905. Jan.31,
Nov. 1, 13; The Columbus Evening Dispatch. 1905. Nov. 1, 1905.
20 The Philadelphia Inquirer. 1905. July 4; The Chicago Daily Tribune. 1905.
March 6.
21 The New York World. 1905. June 10, July 28, July 30; Aug. 19, 21, 25, 27, 28, 30; Harper’s Weekly. 1905. Vol. XLIX. June 24, July 29, Sept. 2; Washington Post. 1905. Aug. 30; Judge. 1905. July 8, 1905.
