CC BY
196
Г. Н. Калинина
Сциентизм и антисциентизм: социально-культурная симптоматичность антиномии
Основной интенцией статьи является положение о том, что в классической и неклассической философии науки сциентизм и антисциентизм выступают превращенной, восполняющей и замещающей «действительные отношения» формой научной рациональности. Автор полагает, что признание коммуникативной природы познания, повлекшее за собой переоценку фундаментализма, ведет к утверждению многомерного образа реальности, неустранимой множественности описаний, «точек зрения», отношений дополнительности и взаимодействия между ними. При этом философский анализ познания начинает не просто усваивать представления, заимствованные из иных научных дисциплин, но включаться в методологические дискуссии по поводу понятий и проблем, значимых для эпистемологии1. В значительной мере данные процессы стимулируются постмодернистской культурой, которая, собственно, и задает широкое поле мировидения и познавательной деятельности.
В мировой философской литературе обсуждение вопросов о сущности науки, ее задачах и возможностях, отношении к (с) другим формам человеческой культуры, вопросов о роли и значении научно-технического прогресса для исторических судеб человечества, осуществляется нередко с прямо противоположных позиций. Существенно различным оказывается и отношение к науке в обществе. Показательно, что классическое противоречие между сциентистскотехнократической и антисциентистско-альтернативной мировоззренческими ориентациями в значительной мере имеет характер социально-культурной симптоматичности, отражая динамику современных процессов, сопряженных с задачей формирования нового типа науки и ее реальной гуманизации.
Антиномия сциентизм-антисциентизм, имеющая социальные и гносеологические основания, «на практике» выливается в различие между их разными формами. Воссоздаются гносеологические образы науки, выступающие предметом неоднозначных оценок. Одновременно оба направления имеют общие точки соприкосновения, признавая естествознание (и развитый в нем образец познания) олицетворением научности. Причем, данная объединительная позиция лежит «на поверхности» современной теории познания. Глав-
1 Касавин И.Т. Социальная эпистемология: понятие и проблемы // Эпистемология и философия науки. М.: Канон +, 2006. T.VII. № 1. С. 4-14.
184
ный пункт расхождений касается оценки области значимости естественнонаучного стандарта научности. Так, если представители сциентического направления, утверждают широкую сферу, а то и безграничность области его применения, отождествляют стандарт естественнонаучного образца с познанием как таковым, то антисциентисты, напротив, исходят из его принципиальной ограниченности, обосновывая и усиливая аспект гораздо больших возможностей и эффективности и, что существенно, гуманности, «иных», «альтернативных», «ненаучных» форм познания и мышления.
Изначально же сциентизм (в жестких и мягких вариантах) развивался в рамках позитивистского рационалистического дискурса (или под его непосредственным влиянием). Последний на протяжении всего ХХ столетия господствовал и ныне продолжает доминировать в основных ведущих научно-гуманитарных школах как Запада, так и России. Нельзя отрицать, что во многом благодаря позитивистской и сциентистской идеологии стало возможным восприятие идей, результатов и методов наук о познании в процессе философского анализа познавательного процесса. Также именно позитивизм с самого своего возникновения сформулировал программу, которая принципиально открывала возможность своего собственного дополнения, предложив одну из важнейших методологических новаций ХХ в., по которой в основание теоретической конструкции следует класть не серию предписывающих законов, а некое минимальное множество принципов запрета. Такой новый подход, как известно, предполагал радикальный отказ от жесткого детерминизма и вполне отвечал демократическим умонастроениям либерального буржуазного общества, когда допустимо все, что не запрещено, и число запретов при этом должно быть по возможности минимальным.
В известном смысле именно кризис позитивизма к середине ХХ в. способствовал осознанию того важнейшего для философской и методологической рефлексии науки факта, что понимание структуры научного знания, взятого в качестве готового результата (как это было в позитивисткой философии), не представляется возможным без включения в эту структуру элементов роста и истории научного знания, а также всего многообразия культурного контекста его производства1. В свою очередь осознание того, что научное мышление и характер познавательного научного исследования являются элементом типа мышления как такового, заложило основы и
1 Маркова Л.А. От строгости и точности языка классической науки к контек-стуальности слова в философии Л. Витгенштейна // Философия и эпистемология науки. М.: Канон+, № IV. С. 29.
185
способствовало размыванию границ между логической структурой, содержательной стороной научного знания и субъектным полюсом познавательного процесса'.
Очевидные, лежащие на поверхности, деструктивные и антигуманные черты техногенной цивилизации (наряду с признанием бесспорных успехов рационального сознания и ценности научнотехнического разума) продолжают стимулировать активную анти-сциентическую оппозицию («естествознание воспроизводит и тиражирует картину мира, культурное значение которой может быть оценено только негативно»). Критика прежней «классической» модели позитивистского образца осуществляется, как правило, в направлении дискредитации просветительского представления о науке как о воплощении свободного авторитарного духа, а ее острие тенденциозно направлено в адрес науки нововременного образца и соответствующего типа мышления, устойчиво сложившегося за длительный период господства классического рационализма в качестве единственно верного. Современные симптоматичные тенденции, возникшие в ходе критики науки как наиболее «чистой» формы рациональности, связаны с отходом от жестких позитивистских критериев демаркации науки и ненауки, расшатыванием «перегородок» между наукой и другими сферами духовной деятельности в направлении последующего слома этих барьеров. На смену распространению стандартов научной рациональности на иные типы 1
1 Например, при внимательном прочтении философии Л. Витгенштейна с «высоты» нашего времени, намечается возможность выхода к «другому» мышлению, к «другой логике», свидетельствующие о преодолении в рамках его философии нововременного монологичного познавательного мышления. Так, говоря о совпадении логики языка с логикой нашего мира, он вместе с тем указывает на существование «другого мира» с другой логикой и другим языком, и, соответственно с «другим» субъектом и возможности общения с ним в разных контекстах.
Также в исследованиях «позднего» Витгенштейна прослеживается традиция, по которой познание не сводится к науке, к естествознанию, включая в себя и обыденное, опытное, жизненное знание, а также знание историческое, гуманитарное, далекое от рационально-логических норм («образцов научности»), созданных в естествознании. Здесь мы видим становление нового понимания достоверности и ее условий, что наиболее зримо проявилось в различных направлениях герменевтики. «Поздний» Витгенштейн не рассматривает логико-гносеологический статус достоверности как таковой, а исследует ее на более глубинном уровне, нежели просто субъект-объектные отношения, исследуя достоверность в ее социокультурных, коммуникативных аспектах, что приближает в определенной мере философию позитивизма к постмодернистскому дискурсу. См.: Витгенштейн Л. Избранные работы. М.: Изд. дом Территория будущего, 2005; Витгенштейн Л. Философские исследования // Филос. работы. Ч. I. М., 1994. С. 129.
186
познавательной деятельности, характерной для позитивистской традиции, осознается значимость иных форм осмысления мира при росте интереса ко всему, отличному от науки.
Важно отметить, что влияние неопозитивистской сциентической философии науки, ее методологической программы остается весьма значительным вплоть до сегодняшнего дня. Имея скрытые формы, она образует неявный регулятив огромной массы интеллектуалов, профессионально действующих в конкретно научных областях, а также в сфере философского и методологического анализа науки. Как отмечают исследователи, на данный период сложился довольно значительный круг позитивистски ориентированных направлений философии науки, которые при достаточно очевидном критическом осмыслении программы «логики науки», воплощавшей наиболее жесткую (крайнюю) линию сциентизма, «на деле» остаются под ее скрытым воздействием (причем, наиболее зримо такая зависимость обнаруживается в разработке теории ра-циональности)1.
Этим во многом и объясняется тот факт, что несмотря на усиление современных антисциентических настроений в обществе и достаточно активную антисциентическую оппозицию, которая в условиях современной рациональной цивилизации связывает выбор жизненных стратегий человечества с непосредственной их зависимостью от стратегии научного поиска и реальной гуманизации науки. Линия сциентизма продолжает культивировать разворачивание своего «узкого» сугубо рационального дискурса в границах традиционной науки, затрудняя тем самым актуальный для сегодняшнего дня процесс перехода к современному гибкому и толерантному рационализму. 1
1 См., например: Дудник С.И., Шабалина А.Е. Идея рациональности в современной философии науки // Образование. Коммуникация. Ценности. (Проблемы, дискуссии, перспективы): под ред. С.И. Дудника. СПб.: Санкт-
Петербургское филос. об-во, 2004. С. 56.
187
