CC BY
162
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ • 2014 • Т. XXXIX • № 1
St
S: ОПЕРЕЖАЮЩАЯ НАТУРАЛИЗАЦИЯ ИЛИ ДОГОНЯЮЩАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ1?
Илья Теодорович Ка-савин - доктор философских наук, член-корреспондент РАН, заведующий сектором социальной эпистемологии Института философии РАН. E-mail: itkasavin@gmail.com.
Science and Technology Studies (STS) является одним из ведущих мировых трендов в философско-междисциплинарных исследованиях, который обнаруживает явные параллели с российской традицией философии науки и науковедения. Анализ этой предметной области показывает, что перед STS сегодня стоят по крайней мере две задачи: избежать собственного идейного застоя и внести практический вклад во взаимоотношения науки и общества. Первая в целом решается в междисциплинарном взаимодействии философии и других дисциплин, изучающих науку. Решение второй задачи состоит в том, чтобы поддерживать баланс между нормой культурной автономии научного исследования, с одной стороны, и фактическим бытием науки как социального института - с другой. Обе эти задачи изначально предполагают акцент на философской точке зрения и некоторое снижение технологизма, свойственное STS. Нужно осмысление эмпирического бытия науки поставить в зависимость от изначальных задач философской рефлексии: соразмерить многообразие реальности с культурно-историческим разнообразием духа.
Ключевые слова: наука, техника, науковедение, философия науки, история науки, социология науки, натурализм, ситуационные исследования, мировоззрение.
S
^TS: ANTICIPATORY NATURALIZATION OR CATCHING UP MODERNIZATION?
Ilya Kasavin - doctor of philosophical sciences, correspondent-member of the Russian Academy of Sciences, chair of the Department of Social Epistemology of the Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences.
Science and Technology Studies (STS) is one of the world's leading trends in philosophical and interdisciplinary research that reveals the obvious parallels with the Russian tradition of the philosophy of science and the science of science. Analysis of this subject area shows that STS faces today at least two challenges: to avoid theoretical stagnation and to make a practical contribution to the relationship between science and society. The first one is principally solvable through interdisciplinary collaboration between philosophy and other disciplines studying science. The second challenge needs to maintain a balance between the cultural autonomy of scientific research, on the one hand, and the actual existence of science as a social institution, on the other. Both of these tasks are already inherently imply an emphasis on philosophical point of view and some decrease of technocratism characteristic to STS. The understanding of empirical existence of science has to be put in dependence on the initial task of philosophical reflection: to adjust the diversity of reality to the cultural and historical diversity of the mind.
Key words: science, technology, STS, philosophy of science, history of science, sociology of science, naturalism, case studies, Big Questions.
1 Исследование выполнено в рамках гранта Президента РФ по поддержке ведущих научных школ «Истоки и перспективы социальной эпистемологии», № НШ-5941.2014.6.
Editorial 5
Философская и социально-гуманитарная мысль в России продолжает свое движение по траектории догоняющей модернизации. Такой образ возникает при наблюдении за тем, как в отечественной науке и образовании происходит освоение STS. Под этой аббревиатурой скрывается самоназвание научного направления, которое довольно неуклюже звучит по-русски: «исследования науки и техники». Поэтому ряд авторов предпочитает придерживаться английского сокращения, например О.Е. Столярова в своей работе «Исследование науки и технологии. Философское введение» [Столярова, 2013]. Что же такое STS?
Гуманитарий склонен подходить к пониманию всякого научного направления не через его программные результаты, а скорее путем генетического анализа. Исторические корни STS на редкость многообразны, а приоритет каждого из них под вопросом. Если считать, что в основании STS находятся философия и история науки, то приходится вспоминать о Е. Дюринге, У. Хьюелле2, Дж. Гершеле, А. Декандоле и П. Дюэме. Если усматривать истоки STS в социологии научного знания, то достаточно обратиться к «сильной программе» Б. Барнса и Д. Блура. Можно копнуть чуть глубже и обнаружить зачатки STS в работах Л. Флека, М. Полани, Т. Куна, П. Фейерабенда. Представляется, что историческим исходным пунктом STS вполне достойна быть работа Б. Гессена «Социально-экономические корни механики Ньютона» (1933); аргументы в пользу этого приведены В.А. Бажано-вым [Бажанов, 2007]. Впрочем, в западных университетах предпочитают смотреть на STS как на плоскую структуру, лишенную иерархии и доминанты. Всем дисциплинарным компонентам уделяется примерно равное внимание. При этом многое негласно определяют профильные кафедры, на которых, как правило, преобладают специалисты в области философии науки.
Англо-американское науковедение: STS как университетский стандарт
Генетический подход все же не в полной мере учитывает, что STS сегодня это прежде всего университетская, а следо-
2 Уильям Хьюелл - William Whewell (1794-1866) - английский философ, теолог, историк науки, фамилия которого часто неверно произносится как «Уэвелл».
(В ■■
ы
г
ш
вательно, образовательная программа, нацеленная на производство особенного рыночного «продукта», или «услуги». Отсюда и прагматическая заостренность такой программы, MS и PhD которой могут претендовать на вполне определенные рабочие места в системах западной экономики. Так, одна из наиболее успешных и всеобъемлющих программ STS разработана в Вирджинском техническом университете (США) свыше 20 лет назад с участием Дж. Питта и С. Фулле-ра. Вот как звучит ее аннотация.
«Исследования науки и техники3 (STS) представляют собой растущую область, включающую весь спектр дисциплин социальных и гуманитарных наук для изучения того, какнау-ка и техника, с одной стороны, и наше общество, политика и культура - с другой, взаимно формируют друг друга. Мы изучаем современные противоречия, исторические преобразования, политико-управленческие дилеммы и масштабные философские вопросы. Специализация (graduate program) в STS в Вирджинском техническом университете готовит студентов к тому, чтобы стать продуктивными и публично-ангажированными учеными, активными исследователями и оригинальными личностями (making a difference)» [VTU, 2013].
Данная программа предполагает по крайней мере три целевые группы. Первая из них - будущие специалисты в данной области, потенциальные исследователи и преподаватели. Вторая включает студентов, получающих дополнительную специализацию, а третья - тех, кто нуждается в повышении квалификации на своем рабочем месте. Степень бакалавра является предпосылкой участия в первых двух вариантах программы. Характеризуя последнюю в самом общем виде, можно сказать, что это обычная магистерская программа, которую вполне может одолеть средний студент за 2-3 года. Она содержит курсы по общим проблемам STS, по философии науки и техники, по истории науки и техники, по социальным проблемам науки и техники и по администрированию (policy) в области науки и техники. То же относится и к программе PhD, которая существенно отличается от российской аспирантуры по качеству и объему.
В частности, американская PhD 90 % времени и «кредитов» (зачетных баллов) отводит на учебу и лишь 10 % на творческое исследование (диссертацию), которая тоже может
3 Technology - техника.
г
ш
быть заменена парой учебных курсов. Именно этот момент является предметом слепого копирования российских чиновников МОН, двигающих реформу аспирантуры. Однако возникает вопрос: не являются ли многие кандидатские диссертации по социальным и гуманитарным наукам бессистемным рефератом достаточно известных текстов? Стыдливым эвфемизмом для таких рефератов служит канцелярская формула «квалификационная работа». В таком случае есть резон заменить работу над такими, с позволения сказать, исследованиями сосредоточенным освоением учебного материала под постоянным взыскательным взором преподавателя. Лучший выход из данной ситуации - возможность выбирать один из двух вариантов работы в аспирантуре (учебного или исследовательского), санкционированная научным руководителем где-то в середине второго года. Но не утопия ли думать, что нам кто-то позволит выбирать?
Вообще если сопоставить науковедение, как оно развивалось в России, с проблематикой ЭТЭ на Западе, то возникает странное ощущение. Вдовоенной России впол-ной мере осознавалась необходимость анализа науки как социально-культурного феномена (даже с известными марксистскими перехлестами) до тех пор, пока не были физически и морально уничтожены ее носители. Затем, в 1970-е гг., она начинает постепенно восстанавливаться на фоне освоения постпозитивистских источников. На Западе послевоенное время было неблагоприятно для социального анализа науки, и эмигрировавшие в США неопозитивисты должны были сузить свои философские интересы до логико-аналитических штудий [Бажанов, 2013]. Только спустя десятилетие после выхода главной работы Т. Куна в США начинается движение в сторону того, что сегодня называется ЭТЭ.
Так, А.П. Огурцов рисует весьма богатую картину еще довоенного отечественного науковедения с множеством конкурирующих программ. Многие из них на десятилетия опережают соответствующие западные исследования, а психология науки до сих пор не зарезервировала специального места в рамках ЭТЭ. Правда, сегодня, как он отмечает, «отечественное науковедение испытывает кризис, поскольку крах советской системы вместо ожидаемых свобод привел к резкому сужению не только государственных ассигнований на науку, но и научно-исследовательских институтов, к разрушению коммуникаций между учеными как внутри страны, так и меж-
5
ш
ду всем научным сообществом, кутрате престижа профессии ученого. Реформаторский "зуд" администраторов от науки коренится в чиновничьих пристрастиях и амбициях и не основывается на науковедческом изучении научно-исследовательской деятельности, на научных моделях управления процессами функционирования и роста науки» [Огурцов, 2009: 579].
Именно поэтому российское науковедение не получило институционализации: идея и проект, как это часто бывало в российской истории, не реализовались ни в форме завершенной теории, ни в виде регулярной практики. Далеко опередив свое время и пережив все трудности непризнания, науковедение сегодня возвращается к нам на манер дежа-вю, в образе англо-американских STS, совершенно самодостаточных, не желающих знать свою историю. Как тут не вспомнить высказывание замечательного российского математика: «Это - стандартная западная технология, вплоть до реклам нобелевских премий или филдсовских медалей: не сослаться на российских предшественников совершенно безопасно для репутации эпигона, даже если он просто переписал русскую работу» [Арнольд, 2012: 72].
Итак, в послевоенные годы науковедение на Западе получало конкурирующие и сменяющие друг друга названия «science of science», «sociology of science», «social studies of science», «sociology of scientific knowledge» и др., а потом «science and technology studies» (STS). Впрочем, иногда расшифровка звучала иначе [Restivo, 2005]. По существу это сфера междисциплинарного взаимодействия социологии науки (именно она в лице Д. Блура, Б. Барнса, Б. Латура, Г. Коллинза и др. до сих пор определяет значительную часть проблематики STS) c социальной историей и политическим анализом науки. Предметом STS является взаимодействие науки и общества в самых разных аспектах - от экономического и инновационно-технического до ценностного. Инсти-туционализация STS на Западе выразилась не только в университетских программах, но и в формировании целого ряда журналов. Вот лишь наиболее известные и влиятельные из них: Social Studies of Science; British Journal for the Philosophy of Science; Journal for General Philosophy of Science; Philosophy of Science; British Journal for the History of Science; Studies in History and Philosophy of Science; Science ¡g & Technology Studies; History and Technology; Technology and Culture; Public Understanding of Science; Science as Culture;
Ш
Science in Context; Social Epistemology; Episteme. В России ту же нишу занимали или занимают журналы «Науковедение», «Социология науки и технологий» (основан в 2009 г.)4, «Философия науки», «Эпистемология и философия науки» и др., также создавая определенные условия для развития STS. Вероятно, еще предстоит осваивать опыт работы научных обществ типа Society for Social Studies of Science; European Association for the Study of Science and Technology и др. В целом STS представляет собой международный стандарт исследования и образования. Поэтому STS следовало бы отразить в новом положении о кандидатских экзаменах Мин-обрнауки и в новой программе, которая могла бы сменить сегодняшнюю «Историю и философию науки».
Три развилки: перспективы ЭТЭ
Представляется, что сегодня перспективы STS во многом определяются тремя развилками. Их осмысление и опробование есть важнейшая задача в плане самоопределения науковедения в России. Первая из них имеет собственно методологический характер: это вопрос о том, какую роль в STS призваны играть, с одной стороны, концептуальный анализ, а с другой - ситуационное исследование. Каковы предмет, методологический арсенал, основная проблематика науковедения, что такое наука и в каких лингвистических, исторических и социальных формах она существует, с какими иными типами знания она соседствует и конкурирует? Без постоянного обсуждения, прояснения и пересмотра этих проблем науковедение утрачивает всякий теоретический статус. Однако здесь возникает угроза теоретизма: в рамках STS недостаточно заниматься одним концептуальным и нормативным анализом. Понятия и нормы вырастают и проверяются с помощью конкретных ситуационных исследований - обстоятельного историко-социологического анализа отдельных фигур и эпизодов научной жизни. Все известные авторы были помимо всего прочего историками и социологами науки, вносили существенный вклад в создание совокупного эмпирического базиса STS, а не только пользовались чужими примерами. И хотя наукометрия в формировании эмпирического базиса STS играет второсте-
s
ш 10
4 http://www.youn.gscience.ru/files/jsst-2010-v01-01.pdf
пенную роль, неудивительно, что h-index "Social Studies of Science" в 2 раза выше, чем у "Mind".
Впрочем, угрозу избыточного эмпиризма игнорировать также не следует. Иные книги основоположников STS представляют собой детальный историко-социологический аргумент в пользу идей, выдвинутых 35 лет тому назад [Bloor, 2011]. Отдавая должное праву всякого исследователя выбирать свой предмет, заметим, что сведение STS к ситуационным исследованиям, минимизация теоретизирования и философской рефлексии лишают эмпирию цели и смысла. Так что вопрос о доминанте - концептуальном анализе или ситуационном исследовании - остается на повестке дня.
Здесь мы подходим к второй развилке, которая как раз относится к философии. Каков приоритет - главенство философского взгляда на науку и демаркация его от специально-научных подходов или натурализация STS как взгляд поверх дисциплинарных барьеров? Роль философии определяется тем, что философия науки может играть роль теоретического ядра STS, однако само эпистемическое преимущество теории оказывается небезусловным. Так, теория науки не является дедуктивно-аксиоматической конструкцией, она содержит немало эмпирических обобщений и исторических типологизаций, дефиниции основных терминов испытывают постоянную проблематизацию, не говоря уже о том, что разные теории науки сосуществуют и конкурируют между собой. Историзация и социологи-зация философии науки привела к реальному размыванию четкой грани между различными социально-гуманитарными дисциплинами, изучающими науку. Нуждаются ли STS в едином теоретическом ядре или его можно и дальше растворять в «защитном поясе» (И. Лакатос) множества частных теоретических допущений и подходов? Представляется, что культурная (неутилитарная) ценность науки тесно связана с философским идеалом научности; минимизация философии бьет рикошетом по статусу науки.
Отсюда и третья развилка STS, предлагающая выбор между главными целями: формированием мировоззрения или выстраиванием политики в отношении науки. И это отнюдь не ложная дилемма. В первом случае мы концентрируемся на том, чтобы извлечь из науки мировоззренческие смыслы и одновременно снабдить ее саму всем богатством содер- ¡g жания в форме целей, ценностей и иных культурных ресур- Ч сов. Второй вариант низводит науку до технических прило-
жений и объекта технократического управления. Ясно, что обе тенденции совместимы только по принципу дополнительности и будут расходиться все дальше при ослаблении первой и усилении второй. Какие угрозы несет с собой грядущее «новое Средневековье», когда академии наук становятся «клубами ученых», а новые «девайсы» и «гаджеты» привлекают больше внимания, чем бозон Хиггса или межпланетная экспедиция?
Не устранить указанные развилки путем «окончательного решения», а постоянно их актуализировать - вот главная задача STS.
Big Questions и глобальные проекты
Ситуационные исследования в рамкахSTS могли бы способствовать переоценке значения глобальных проектов для науки, техники, общества и мировоззрения или по крайней мере вновь поставить их в фокус внимания. До сих пор не прошли основательной социально-гуманитарной экспертизы и не заняли внятного места в общественном сознании ГОЭЛРО, атомный, космический и другие аналогичные проекты5. И дело не только в секретности: последняя есть во многом следствие нежелания государства отвечать за последствия своих действий. Отсюда и дискредитация всяких глобальных проектов в свете попперовской идеи социальной инженерии. Однако технократическая «стратегия малых дел» сегодня благополучно соседствует с порочной практикой глобальных проектов нового типа вроде сочинской Олимпиады, которые ничего не дают ни для экономики, ни для духа. Глобальные проекты прошлого, при всех их негативных последствиях, обеспечивали мощный мировоззренческий эффект и открывали определенную социально-экономическую перспективу. При формировании и обосновании таких проектов философия может служить минимизации рисков и максимизации идейно-нравственного эффекта «Большого дела». Определенная степеньутопии (8 и мифа, которые всегда присутствуют при формулировке и ь
5 Этому препятствуют определенные политические реалии, потому ситуацию не спасают отдельные исследования, не оказывающие публичного резонанса и влияния на принятие государственных решений. См., например, работы В.Г. Горохова [Горохов В.Г., 2012].
реализации глобальных проектов, есть по существу та проективная составляющая, в которой нуждается социальная активность.
В свете указанных ограничений один из перспективных объектов ситуационных исследований - это гидротехнические проекты, типичные для России в силу географических условий. Упомянем только их транспортный и мелиоративный варианты, нашедшие отражение в русской литературе. Так, первый известный опыт строительства судоходного гидротехнического сооружения в России описан А. Платоновым в «Епифанских шлюзах»: это Волго-Донской канал - безуспешная задумка Петра I (реализованная много позже И. Сталиным). Пример из гидромелиорации на тему поворота сибирских и южных рек представлен Ю. Трифоновым в романе «Утоление жажды» - это строительство самого большого в мире Каракумского канала путем отвода Амударьи (заменившего сталинскую утопию Туркменского канала).
Мировоззренческое значение глобальных проектов многообразно. В них, как правило, находят острое выражение столкновения политики и традиции, науки и практики, реальности и идеологии. В этом смысле они не технократич-ны - всегда являются выражением глобальных сдвигов в сознании и сами приводят к таким сдвигам. Описывая технические и идеологические коллизии, Трифонов замечает: «Люди спорили о крутизне откосов, о дамбах, о фразах, о мелочах, но на самом деле это были споры о времени и о судьбе» [Трифонов, 1985: 449].
ЭТЭ между нормативизмом и дескриптивизмом
Вопрос об отношениях ЭТЭ с эпистемологией и философией науки не имеет окончательного решения. На мой взгляд, вопрос о демаркации философии науки и ЭТЭ относится лишь к построению учебных университетских курсов. В исследовательском же плане значительно более пло- '"д дотворно не проводить дисциплинарные границы такого рода, а развивать междисциплинарное взаимодействие фило- 5 софского и специальных подходов к анализу науки. Прав бы Лакатос, который свыше 40 лет тому назад заявил по более
ш
частному поводу: «Философия науки без истории науки пуста, история науки без философии науки слепа» [Лакатос, 1972: 203].
STS способны выполнить важную социокультурную функцию, поскольку обеспечивают большую открытость академической науки для остальной части общества. Не только объективное исследование науки в ее отношении к обществу, но и обоснование их неразрывности, взаимной зависимости, необходимости выбора совместной стратегии развития, критического и политически ангажированного взгляда на существующие проблемы - вот в чем задача STS как новой «риторики», или «идеологии науки» [Fuller, Collier, 2004: XI].
С. Фуллер в своей недавней книге «Humanity 2.0» (2011) привлекает наше внимание ктому, что STS порой выходят на такие Big Questions, как будущее человека и человечества, например пост- и трансгуманизм, уравнивающий между собой людей, животных и технические артефакты. Этот новый натуралистический онтологизм, проповедуемый в явной форме Р. Курцвейлем [Kurzweil, 1999] и в более запутанной -Б. Латуром, отбрасывает всякий нормативно-эпистемологический подход как апологетику интересов отдельных социальных групп. Было бы, впрочем, наивностью верить в их приверженность полному дескриптивизму и объективности, но необходимо критически анализировать используемые факты. Как замечает Фуллер, «социальная эпистемология принимает факты, которые воодушевляют постмодернистов, но не их скептические нормативные выводы» [Fuller, Collier, 2004: XXV], т.е. не соглашается безальтернативно с перспективой постгуманизма, а предлагает свой нормативный сценарий.
В книге «Философия науки и ее недоразумения (discontents) (1999)» C. Фуллер поясняет свою позицию с помощью воображаемого диалога.
«Вопрос: Зачем нам нормативная дисциплина как социальная эпистемология, да еще и предписывающая в таком жестком стиле? Разве "натуралистский путь" не предполагает, что именно эмпирической реальности, а не априорным понятиям нужно позволить диктовать соответствующее направление деятельности?
Ответ: Все дисциплины нормативны, но не все это сознают. Некая дисциплина частенько не обнаруживает нормативности, поскольку ее участники выглядят удовлетворен-
а
ш
ными своими коллективными действиями (или у них нет общедоступных форумов для выражения недовольства). И напротив, дисциплина, занимающая позицию сознательного нормативизма, делает цели своего исследования постоянным предметом переговоров. В этом смысле всякая дисциплина такого рода уже практикует социальную эпистемологию. Натуралистский поворот позволяет вынести на свет разрыв между тем, что есть, и тем, что должно быть. Поэтому натуралист стоит перед выбором: приблизить идеал к реальности или реальность к идеалу. Я предпочитаю второе...» [Fuller, 1993: 207].
Отсюда и разные прогнозы развития STS, исходящие из ее воздействия либо на сферу реальности (науку и технику), либо на сферу идеальности (философию науки). Так, один из вариантов гласит, что акцент должен быть сделан на «риторике», или новой «идеологии науки», которая умерит претензии и эгоистические интересы научных экспертов и заставит науку в большей мере отвечать социальным и культурным реалиям (С. Фуллер). Согласно другому, перспективы STS - в новой онтологии, или натурфилософии, которая будет учитывать «материальную базу» науки, ее экспериментальные и технические контексты и тем самым позволит избежать тупиков релятивизма (Я. Хакинг).
Есть все основания для согласия с тем, что перед STS стоят по крайней мере две задачи: избежать собственного идейного застоя и внести практический вклад во взаимоотношения науки и общества. Первая в целом решается в междисциплинарном взаимодействии философии и других дисциплин, изучающих науку. Решение второй задачи состоит в том, чтобы поддерживать баланс между нормой культурной автономии научного исследования, с одной стороны, и фактическим бытием науки как социального института - с другой. Но и то и другое едва ли возможно без того, чтобы осмысление фактов поставить в зависимость от изначальных задач философской рефлексии: соразмерить эмпирическое многообразие с культурно-историческим разнообразием духа. Вперед поведут не глаза, широко открытые навстречу новым реальностям: в них отразится скорее всего не восхищенное удивление, а панический ужас. Лишь исторический опыт духа, осмысленный в новых условиях, в состоянии открыть перспективу STS. 5
Поэтому обе задачи изначально предполагают акцент на философской точке зрения и некоторое снижение технокра-
ш
тизма, свойственное STS. Без этого дилемма, сформулированная в названии статьи, остается неразрешимой. Пусть это звучит банально, но нам нужна философия, чтобы ставить и решать многие, даже вполне прикладные задачи в рамках STS. Что может обладать большим прикладным потенциалом, чем грамотное прогнозирование и предвидение? Именно философия есть критическое, диалогическое, исторически погруженное теоретизирование, направленное прежде всего на выявление и постановку проблем ante factum, еще до того, как они взрывают социальный status quo. Чтобы лечиться, нужно быть изрядно здоровым человеком. Философия - это условие интеллектуального и культурного здоровья.
Библиографический список
Арнольд, 2012 - Arnold V.I. What is Mathematics? Moscow, 2012 [Ар-нольдВ.И. Что такое математика? М., 2012].
Бажанов, 2013 - Bazhanov V.A. Russian Factors in Assimilation of Logical Positivism and Philosophy of Science in the United States, in Voprosi filosofii, issue 11. 2013. P. 149-154 [Бажанов В.А. Русские факторы в ассимиляции логического позитивизма и философии науки в Америке // Вопросы философии. 2013. № 11. С. 149-154].
Бажанов, 2007 - Bazhanov V.A. Social Climate and the History of Science. Paradoxes of Marxist Theory and Practice, in Epistemology & Philosophy of Sciences, V. XI, issue 1. 2007. P. 146-156 [Бажанов
B.А. Социальный климат и история науки. Парадоксы марксистской теории и практики //Эпистемология и философия науки. 2007. Т. XI, № 1. С. 146-156].
Горохов, 2012- GorokhovV.G. Technological Sciences: History and Theory (History of Science from the Philosophical Point of View). Moscow, 2012 [Горохов В.Г. Технические науки: история и теория (история науки с философской точки зрения). М. : Логос, 2012].
Лакатос, 1978- Lakatos I. 1972. History of Science and its Rational Reconstructions // Boston Studies in the Philosophy of Science ; ed. by R. Cohen, R. Buck, vol. 8. 216 p. [ЛакатосИ. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и развитие науки. М., 1978.
C. 203-269].
Огурцов, 2009 - Ogurtsov A.P. The Science of Science // Encyclopedia of Epistemology and Philosophy of Science. Moscow, 2009. [ОгурцовА.П. Науковедение //Энциклопедия эпистемологии и философии науки. М., 2009].
Столярова, 2013 - Столярова O.E. STS. - http://www.docme.ru/doc/ 89615/stolyarova-ol._ga-evgen._evna-issledovaniya-nauki-i-tehnologii 2013
Z
ш
Трифонов, 1985 - Trifonov Y.V. 1985. Quenching the Thirst, in Collective Works. V. I. Moscow [Трифонов Ю.В. Собр. соч. Т.1. М., 1985].
Bloor, 2011 - Bloor D. The Enigma of the Aerofoil: Rival Theories in Aerodynamics 1909-1930. Chicago Univ. Press, 2011.
Fuller, 1993- Fuller S. Philosophy of Science and Its Discontents. 2d ed. N.Y. ; L. : The Guilford Press, 1993.
Fuller, Collier, 2004- FullerS., Collier J. Philosophy, Rhetoricandthe End of Knowledge. A New Beginning for the Science and Technology Studies. Mahwah, N.J. : Lawrence Erlbaum Associates, 2004.
Kurzweil, 1999 - Kurzweil R. The Age of Spiritual Machines. N.Y. : Random, 1999.
Restivo, 2005 - Science, Technology, and Society: An Encyclopedia; S. Restivo (ed.). N.Y., 2005.
VTU, 2013. - http://www.sts.vt.edu/
■ H
Ы
S
■ M
Ш 17
