CC BY
17
Falowski, A. 1992: «Einn Russisch Buch» by Thomas Schroue. The 16th-century Russian-German dictionary and phrase-book. Part I. Introduction. Photocopies. Cracow.
Falowski, A. 1994: «Ein Rusch Boeck...». Ein Russisch-Deutsches anonymes Wörter- und Gesprächsbuch aus dem XVI. Jahrhundert. Köln; Weimar; Wien.
Falowski, A. 1996: «Ein Rusch Boeck...». Rosyjsko-niemiecki anonimowy slownik i rozmowki z XVI wieku. Analiza jgzykowa. Krakow.
Falowski, A. 1997: «Einn Russisch Buch» Thomasa Schrouego. Slownik i rozmowki rosyjsko-niemieckie z XVI wieku. Cz^sc II. Transliteracja tekstu. Indeks wyrazow i form rosyjskich. Krakow.
Ferri, R. 2018: A note on the Elbing Vocabulary Old Prussian Onomastica in the context of the ancient and medieval lexicographical traditions, Incontri Baltistici in Pisa. Studi e saggi. II, Studia Baltica Pisana, 3, 123-131.
Grunau, S. 1876: Preussishe Chronik. Diepreussischen Geschichtschreiber des XVI undXVII Jahrhunderts, Bd. 1. Leipzig.
Hermann, E. 1949: Eine unbeachtete Überlieferung des preussischen Vokabulars Simon Granaus, Nachrichten der Akademie der Wissenschaften in Göttingen 6, 151-166.
Chelimskij, E. 1985: Fenno-Ugrica в ятвяжском словарике? In: Tarptautine baltist-ц konferencija 85, 234-235.
Kiparsky, V. 1970: Das Schicksal eines altpreußischen Katechismus (II), Baltistica 6-2, 219-226.
Lemeskin, I. 2018: Senoji baltq leksikografija. Rankrastini^ zodyn^ paskirtis bei sudarymo laika, Acta Acta Linguistica Lithuanica (в печати).
Maziulis, V. 1966: Prüsy, kalbos paminklai, I. Vilnius.
Maziulis, V. 1981: Prüsy, kalbos paminklai, II. Vilnius.
Nesselmann, G. H. F. 1868: Ein deutsch-preussisches Vocabularium aus dem Anfange des 15. Jahrhunderts. Nach einer Elbinger Handschrift herausgegeben. In: Altpreußische Monatsschrift 5, 465-520.
Novgorodskaja... 1950: Novgorodskaja pervaja letopis' starshego i mladshego izvodov; otv. red. M. N. Tikhomirov; pod red. i s predisl. A. N. Nasonova. Moskva, Leningrad.
Новгородская... 1950: Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов; отв. ред. М. Н. Тихомиров; под ред. и с предисл. А. Н. Насонова. Москва, Ленинград
Orel, V., Helimskij, E. 1987: Nabljudenija nad baltijskim jazykom pol'sko-'jatvjazhskogo' slovarika, Balto-slavjanskie issledovanija 1985, 121-134.
Орел, В., Хелимский, Е. 1987: Наблюдения над балтийским языком польско-'ятвяжского' словарика, Балто-славянские исследования 1985, 121-134.
Orel, V. 1986: Marginalia to the Polish-'Jatvingian' Glossary, Indogermanische Forschungen 91, 269-272.
PEZ I-IV, 1988-1997: Maziulis V. Prüsy, kalbos etimologijos zodynas. Vilnius.
Rosenkranz, B. 1957: Zur Überlieferungsgeschichte des preussischen Vokabulars Simon Grunaus. In: MNHMHI, XAPIN. Gedenkschrift P. Kretschmer II. Wiesbaden-Wien, 113-117. Schmid, W. P. 1986: Die 'Germanismen' im sog. Polnisch-Jatvingischen
Glossar. Indogermanische Forschungen 91, 273-286. Schmitt P. 1983: 'Liber ordinis rerum' (Esse-Essencia-Glossar), Bd. I:
Einleitung, Text, Bd. II: Apparat, Wortregister. Tübingen. Skvajrs, Е., Ferdinand S. 2002: Ganza i Novgorod: Jazykovye aspekty istoricheskih kontaktov. Moskva.
Сквайрс, Е., Фердинанд С. 2002: Ганза и Новгород: Языковые аспекты исторических контактов. Москва. Trautmann, R. 1910: Die altpreußischen Sprachdenkmäler. Einleitung,
Texte, Grammatik, Wörterbuch. Göttingen. Tönnies Fenne's Low German Manual of Spoken Russian. Pskov 1607. I: Hammerich L.L. et al., Facsimile Copy (1961). II: Hammerich L.L., Jakobson R., Transliteration and Translation (1970). III: A.H. van den Baar, Russian-Low German Glossary (1985). IV: Gernentz H.J., Mittelniederdeutsch-neuhochdeutsches Wörterbuch zum Russischniederdeutschen Gesprächsbuch (1986). Copenhagen. Volckmann, E. 1869: Das älteste geschriebene polnische Rechtsdenkmal. Elbing.
Zinkevicius, Z. 1985: Lenk^-jotvingi^ zodynelis?, Baltistica 21-1, 61-82; Baltistica 21-2, 184-194.
I. V. Lemeshkin. Vertical reading of Simon Grunau's so-called dictionary
The paper studies a German-Prussian and Prussian-German dictionary, known from the manuscripts of Simon Grunau's «Prussian Chronicle» (written before 1529), in the context of the regional tradition of bilingual hanseatic lexicography in the South-Eastern Balticum. The analysis comes to a conclusion that an earlier lexicographic source, which young Hanseatic sprakelereres had compiled as a learning device and a tool for successful trade implementation in the second half of the 13 th century (after Elbl^g had joined the Hanseatic League), was used in the historiographical compilation of the 16th century. The phrase book can be reconstructed by means of vertical reading of the entries placed next to each other; the latter were supposed to be distributed linearly in early parchment records. The analysis of the dictionary allows to reveal traces of Russian functional style that does not appear in the Old Russian language corpus: a German-Prussian mercantile sociolect of the second half of the 13 th century.
Keywords: hanseatic Prussian-German and German-Prussian lexicography, Simon Grunau's dictionary, Elbl^g (Elbing) dictionary, trade phrase book, reconstruction of language etiquette and swearwords, German-Prussian mercantile sociolect.
DOI :10.30842/ielcp230690152258
А. Л. Макарова
МАКЕДОНСКИЙ ESSE-ПЕРФЕКТ: ЭВОЛЮЦИЯ ФОРМЫ1
Esse-перфект в македонском языке - это аналитическая конструкция, которая состоит из глагола сум 'быть' в презенсе и пассивного причастия, согласующегося с субъектом. Форма и функции третьего перфекта остаются на сегодняшней день одной из актуальных проблем македонистики, как и вопрос о происхождении данной конструкции. В статье выдвигается гипотеза о возможном пути ее эволюции. Ситуация, наблюдаемая в македонской глагольной системе сегодня (начиная с XVIII в.), типологически соответствует состоянию глагольной системы романских и германских языков эпохи перехода результативных конструкций в перфект. Для абсолютного начала подобного процесса, по-видимому, характерен довольно длительный период грамматикализации, когда ещё не произошло разделение глаголов на «спрягающиеся с esse» и «спрягающиеся с habere».
Ключевые слова: македонский язык, перфект, результатив, лабильность, грамматикализация.
Esse-перфект, или третий перфект, в македонском языке -это аналитическая конструкция, которая состоит из глагола сум 'быть' в презенсе и пассивного (по форме) причастия, которое согласуется с субъектом. Как и македонский посессивный перфект (habere-перфект), он возможен от глаголов как совершенного, так и несовершенного вида.
a. сум dojd-ен-ф
быть.РКЗЛЗО прийти. PFV-PART.PASS-SG.M
'я пришел'
b. сум доага-н-0
быть.PRS.1SG приходить. IPFV-PART.PASS-SG.M
'я приходил'
В македонском литературном языке перфект, называемый третьим, образуется, главным образом, от непереходных глаголов (Miseska-Tomic 2006: 346).
1 Исследование выполнено при поддержке РНФ, проект № 14-18-01405: «От сепарации до симбиоза: языки и культуры Юго-Восточной Европы в контакте».
Форма и функции третьего перфекта остаются на сегодняшний день одной из актуальных проблем македонистики. Также открытым остается вопрос о происхождении данной конструкции. В настоящей статье выдвигается гипотеза о возможном пути ее эволюции.
Значение формы
Анализ трёх глагольных конструкций, называемых в маке-донистике «перфектами» (Graves 2000; Miseska-Tomic 2006; Макарова 2016) показывает, что каждая из трёх форм («старый» общеславянский л-перфект и две инновационные формы: habere-перфект и ел-ле-перфект) занимает определённую семантическую нишу в глагольной системе, которая отражает стадию их развития на пути эволюции результативных конструкций (Lindstedt 2000). При этом существует несколько случаев, где может наблюдаться функциональная конкуренция этих форм: например, значения результативного и экспериенциального перфекта, которые могут выражать все три македонских перфекта. Л-перфект, помимо этого, выполняет множество других функций, являясь самой полисемичной глагольной формой македонского языка; функции habere-перфекта и елле-перфекта фактически ограничиваются двумя вышеназванными, при этом habere-перфект имеет широкую лексическую дистрибуцию, елле-перфект - узкую (и множество сочетаемостных ограничений).
Esse-перфект и переходность
Область переходности / непереходности глагола - одна из специфических особенностей македонского языка, отличающих его как на фоне славянской семьи, так и в ряду языков балканской ареальной группы. Одна из таких особенностей - это наличие специального морфологического показателя переходности: кратких личных местоимений, которые указывают на род, число и лицо прямого дополнения (Усикова 2003: 110). Вторая - более широкое, чем в других языках балканского языкового союза распространение коррелятивных омонимичных
лабильных глаголов, различающихся только по переходности / непереходности (Усикова 2003: 110) ср. (1) и (2):
(1) Легн-ав. лечь-180.Л0К 'Я лег'.
(2) Ги легн-ав деца-та PR0N.PERS.3PL.ACC лечь-1SG.A0R дети-БЕЕ 'Я уложил детей'
Как отмечают македонские грамматики, «практически каждый непереходный глагол можно превратить в переходный, добавив фактивную семантику» (Уе1коУБка1998: 101).
Третья особенность заключается в «затемнении границ между переходными и непереходными глаголами при образовании страдательного причастия» (Уе1коУБка 1998: 85; о согласовании страдательного причастия в предикативной функции при глаголе быть в балканских языках см. МДАБЯ 2003: 56-57). Таким образом, суффикс -н/-т, обычно являющийся формальным показателем пассива в славянских языках, утрачивает этот статус в македонском. Представляется, что причиной этого явления могло служить упомянутое выше широкое распространение лабильных глаголов. Предложение из примера (2) (Ги легнав децата 'Я уложил детей') при переводе в пассивный залог будет звучать как
(3) Деца-та се легна-т-и
дети-БЕЕ быть.3SG.PRS лечь-PART.PASS.PST-PL 'Дети уложены'
(букв. «лёгнуты», от исторически (в общеславянском состоянии) непереходного, но ставшего каузативным в македонской системе глагола легне 'лечь'). При наличии в языковой системе активного причастия на -л, язык «предпочёл» в подобных контекстах выбирать причастие на -н/-т, изначально маркированное как пассивное.
Модель «непереходный глагол в форме страдательного причастия» распространилась на непереходные глагольные лексемы, не образующие каузативных коррелятов, например до]ден
2 О типологии лабильных глаголов см.: Летучий 2013. Об употреблении семантически непереходных глаголов в качестве переходных в балканских языках см.: МДАБЯ 2003: 54-55.
букв. 'прийденный' от до]де 'приходить'. При этом пассивные причастия от переходных глаголов продолжают сохранять пассивное значение. И те, и другие участвуют в образовании результативных конструкций: 1) НаЬеге-перфект: имам до]дено / имам читано (переходные и непереходные глаголы); пассивный результатив: 2) вратата е отворена 'дверь открыта' (только переходные глаголы) и 3) елле-перфект: тоу е до]ден 'он пришел' (обычно только непереходные глаголы плюс ограниченная группа переходных). Различия между глагольными образованиями, выражающими пассивный результатив, и елле-перфектом, связаны, в первую очередь, с категорией залога.
Отметим, что в связи с нейтрализацией признака переходности / непереходности, сам термин «пассивное причастие» в применении к данным формам македонского глагола не вполне точно отражает их актуальное грамматическое значение, см. (Плунгян 2016: 16 (прим. 3)). Несмотря на это, мы всё же продолжаем использовать именно этот традиционный термин, ориентируясь на морфологию данных форм.
Эволюция формы
Возможность образования форм елле-перфекта в глагольной системе македонского языка, как представляется, была обусловлена несколькими причинами.
Внутреннее стремление системы сохранить равновесие после утраты л-перфектом результативного значения и его дрейфа в сторону эвиденциальности привело к появлению НаЬеге-перфекта (возможно, распространенного под влиянием посессивного перфекта в тесно контактирующим с македонским арумынском и албанском языках). Ориентировочное время появления - XVIII век (КопеБИ 1968). Чуть позже в системе появляется елле-перфект, развитию которого также способствовали как внутренние, так и внешние причины. К внешним следует отнести влияние арумынского языка, в котором примерно в то же время появляется аналогичная конструкция (этот процесс описан в известной схеме взаимных многоступенчатых заимствований Голомба - во^Ь 1984: 14).
Среди внутренних причин назовём широкое распространение лабильных глаголов, которое могло привести к потере залогового значения у исторически пассивных причастий на -н/-т (в арумынском, в свою очередь, под влиянием македон-
ского, происходит потеря залогового значения у исторически пассивных причастий с суффиксом -t). Внешним катализатором утраты залогового значения у причастий также могло послужить отсутствие этого значения у единственного причастия глагольной системы контактирующего с македонским албанского языка.
Второй важной внутренней причиной мы предлагаем считать развитие, аналогичное некоторым центральноевропейским языкам, а именно появление двух параллельных парадигм перфекта с лексически обусловленным выбором вспомогательного глагола (esse с глаголами движения, положения в пространстве, перемены состояния, состояния; habere - с переходными глаголами).
Известно, что в языках Европы существуют как языки с посессивным вспомогательным глаголом (испанский, английский), так и с бытийным (болгарский, финский) (Drinka 2017). В языках, в которых представлены оба вспомогательных глагола, «правила выбора имеют сложный и диахронически нестабильный характер (это так называемые «split auxiliary systems», представленные, например, в итальянском, французском, немецком и нидерландском)» (Плунгян 2016: 17) .
Считается (Сичинава 2008: 714), что две параллельные перфектные парадигмы с глаголом «быть» и «иметь», находящиеся в отношениях дополнительной дистрибуции, восходят в романских и германских языках к разным типам результативных конструкций: субъектному и объектному / посессивному результативам (Недялков, Яхонтов 1983: 9; Маслов 1983: 48-49).4
3 При этом в некоторых других европейских языках существует только одна перфектная парадигма - или бытийная, или посессивная (романский юг и германский север: «приморский перфект Европы» (Сичинава 2008: 713)). Как показано в (Сичинава 2008), ареал, где обобщились две конструкции, практически совпадает с ареалом, где перфект продолжает сохранять собственно перфектное значение в отличие от центральноевропейского, где он переходит в простое прошедшее, вытесняя старый претерит.
4 Разделение на субъектный и объектный результатив происходит в зависимости от соотношения между субъектом состояния и агенсом действия, в результате которого это состояние наступило: «В случае субъектного результатива субъект состояния (выраженный подлежащим при сказуемом со значением состояния) соответствует субъекту
Если сравнить древнероманскую ситуацию с (относительно)
v> v> u / u 1
современной македонской и арумынскои (посессивный перфект начинает появляться в македонских письменных памятниках с XVIII века), то можно обнаружить ряд аналогий. Некоторые македонские исследователи прямо указывают на косвенное влияние вульгарной латыни на язык носителей первых славянских поселенцев на Балканах в качестве причины появления «второго вспомогательного глагола» (Velkovska 1998: 39). В процессе превращения результативных конструкций в посессивный и бытийный перфект:
1) подлежащее спрягаемого глагола совпадает с подлежащим причастия;
2) причастие перестаёт быть самостоятельной формой и не согласуется с прямым дополнением (в македонском причастие «застывает» в форме ср. р. ед. ч., в арумынском - в форме ж. р. ед. ч.)5 (Squarinti, Bertinetto 2000). С этим этапом, по-видимому, совпадает утрата залоговых значений у причастий на -н/-т, вызванная как внутренними, так и внешними, обсуждавшимися выше, причинами; македонская глагольная система сближается с общебалканской: «...во всех балканских неславянских языках количество причастий уменьшается и чаще всего сводится к единому причастию, которое, в зависимости от того, с каким глаголом и в каких контекстах оно употребляется, может быть активным или пассивным» (Velkovska 1998: 39). Ю. С. Маслов писал о связи потери согласования с прямым дополнением и возможности образования пассивных по форме причастий от непереходных глаголов в процессе возникновении перфекта посессивного типа в романских языках: «согласование причастия с дополнением, а затем и само дополнение, перестает быть необходимым; позже в составе конструкции становятся возможны причастия непредельных и образуемые ad hoc причастия интранзитивных глаголов» (Маслов 1983: 48);
3) утрата спрягаемым глаголом собственного лексического значения и его окончательный переход в разряд вспомо-
предшествующего действия, в случае объектного - его объекту» (Недялков, Яхонтов 1983: 9).
Впрочем, примеры с согласованным с прямым дополнением причастием встречаются до сих пор: Се сетив дека на масата имаше оставени проспекти 'Я вспомнил, что он оставил на столе проспекты' ^е1коУ8ка 1998: 40).
гательных. Примерная временная локализация этого перехода в македонском языке - конец XIX в. (Ilievski 1988: 237; Velkovska 1998: 39).
Итак, македонский посессивный перфект развивается из объектно-результативных конструкций с глаголом «иметь» и теряющего залоговое значение причастия, esse-перфект - из субъектно-результативных конструкций с глаголом «быть» и того же причастия, которое, подобно романским причастиям в перфекте бытийного типа, сохраняет согласование по роду и числу с субъектом. Переход от результатива к перфекту связан с развитием у таких конструкций акционального значения: «Затем во всех типах сочетаний развивается акциональное значение. В дальнейшем именно оно становится господствующим в регулярных перфектах "бытийного" типа, таких, как нем. Er ist gekommen 'Он пришел', фр. Il est venu 'Он пришел'» (Маслов 1983: 49), ср. мак. Toj е öojöen 'Он пришел'.
В европейских языках после стадии перехода результативных конструкций в перфектные наступает «...установление параллелизма между перфектными конструкциями с "иметь" и "быть" и определение четких классов глаголов, образующих перфект при помощи того или иного глагола. Тем самым создается дополнительное распределение "посессивного" и "результативного" типов» (Сичинава 2008: 715). Как правило, в европейских языках бытийный перфект образует часть непереходных глаголов, большинство переходных - посессивный. Правила дистрибуции различаются в каждом языке.
Можно предположить, что ситуация, наблюдаемая в македонской глагольной системе сегодня (начиная с XVIII в.), типологически соответствует состоянию глагольной системы романских и германских языков эпохи перехода результативных конструкций в перфект. Если это действительно так, то можно отметить, что для этого явления, по-видимому, характерен довольно длительный период грамматикализации, когда ещё не произошло окончательного разделения глаголов на «спрягающиеся с esse» и «спрягающиеся с habere». В системе всё ещё возможны такие дублеты, как употребление непереходного глагола как с посессивным, так и с бытийным вспомогательным глаголом: имам dojöeno / сум dojöen.
Литература
Drinka, B. 2017: Language Contact in Europe. The Periphrastic Perfect
through History. Cambridge: Cambridge University Press. Gol^b, Zb. 1984: The Arumanian dialect of Krusevo in SR Macedonia, SFR
Yougoslavia. Skopje: MANU. Ilievski, P. H. 1988: Balkanoloski lingvisticki studii. So poseben osvrt kon
istoriskiot razvoj na makedonskiot jazik. Skopje: MANU. Koneski, B. 1968: Istorija makedonskog jezika. Beograd: Prosveta. Letuchij, A. B. 2013: Tipologija labilnyh glagolov [Typology of labile verbs]. Moscow: Jazyki slavianskoj kultury.
Летучий, А. Б. 2013: Типология лабильных глаголов. М.: Языки славянской культуры, 2013. Lindstedt, J. 2000: The perfect - aspectual, temporal and evidential. In: Tense and Aspect in the Languages of Europe. Berlin; New York: Mouton de Gruyter, P. 365-383. Makarova, A. L. 2016: [On the forms and functions of the perfection in the Western Macedonian dialects]. Acta linguistic Petropolitana XII, 2. P. 217-234.
Макарова А. Л. 2016: О формах и функциях перфекта в западномакедонских диалектах. Acta linguistica Petropolitana. XII (2), 217-234.
Maslov, Ju. S. [Rezultative, perfect and verbal aspect]. In: Tipologia rezultativnyh konstrukcij (rezultativ, stativ, passiv, perfekt) [Typology of resultative forms (resultative, stative, passive, perfect)]. Leningrad: Nauka, 41-54.
Маслов Ю. С. 1983: Результатив, перфект и глагольный вид. В сб.: Типология результативных конструкций (результатив, статив, пассив, перфект). Л.: Наука, 1983, 41-54. MDABYA 2003: Minor atlas of Balkan languages. Trial volume / ed. A. N. Sobolev. München: Biblion Verlag
МДАБЯ 2003: Малый диалектологический атлас балканских языков. Пробный выпуск / под ред. А. Н. Соболева. München: Biblion Verlag
Miseska Tomic, O. 2000: Balkan Sprachbund Morpho-Syntactic Features.
Dordrecht: Springer, 2006. Nedialkov, V. P., Jahontov, S. E. 1983l: [Typology of resultative forms]. In: Tipologia rezultativnyh konstrukcij (rezultativ, stativ, passiv, perfekt) [Typology of resultative forms (resultative, stative, passive, perfect)]. Leningrad: Nauka, 5 - 41.
Недялков В. П., Яхонтов С. Е. Типология результативных конструкций. В сб.: Типология результативных конструкций (результатив, статив, пассив, перфект). Л.: Наука, 1983, Л., 1983, 5 - 41.
Plungian, V. A. 2016: [Typology of the perfect tense in the languages of the world]. Acta linguistica Petropolitana XII (2), 7-36. Плунгян, В. А. 2016: К типологии перфекта в языках мира: предисловие. Acta linguistica Petropolitana XII (2), 7-36. Sichinava, D. V. 2008: [Connection between form and semantics of perfect tense: one uncharted law]. In: Dinamicheskie modeli: slovo,
predlozhenie, tekst [Dynamic models: word, sentence, text]. Moscow: Jazyki slavianskih kultur, 711-749. Сичинава, Д. В.: 2008: Связь между формой и семантикой перфекта: одна неизученная закономерность. В сб.: Динамические модели: Слово. Предложение. Текст / отв. ред. А. В. Бондарко [и др.]. М.: Языки славянских культур, 2008. C. 711-749. Squarinti, M. Bertinetto, P. M. 2000: The simple and Compound Past in Romance Languages. In: Tense and aspect in the languages of Europe / ed. Dahl O. Berlin; New York: Mouton de Gruyter. P. 403-440.
Usikova, R. P., 2003: Grammatika makedonskogo literaturnogo jazyka [Macedonian grammar]. Moscow: Muravej.
Усикова, Р. П.: 2003: Грамматика македонского литературного языка. М.: Муравей. Velkovska, S. 1998: Izrazuvanje na rezultativnosta vo makedonskiot standarden jazik. Skopje: Institut za makedonskiot jazik "Krste Misirkov".
A. L. Makarova. The esse-perfect in Macedonian: a possible path of its evolution
The esse-perfect in Macedonian is an analytical construction, formed by means of the present of the auxiliary verb сум 'to be' and the passive participle, agreeing with the subject of the sentence. The form and the functions of this perfect have remained up to now one of the unresolved topics of Macedonian studies. In particular, the origin of this construction is still an open question. This paper presents a hypothesis about a possible path of its evolution. From a typological point of view, the situation observed in the modern Macedonian verbal system (starting out from the 18th century) is similar to the state of the verbal system of the Romance and Germanic languages in a period of time when their resultative constructions were turning into the perfect. As for the absolute beginning of this process, it seems that we are dealing with a rather long-lasting period of grammaticalisation at a time, when the differentiation between the verbs "inflected with esse" and those "inflected with habere" had not yet occurred.
Keywords: Macedonian, perfect, resultative, lability, grammaticali-sation
DOI :lQ.3QS42Iielcp23Q69Ql52259
А. Л. Мамонтов
ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ДОНАТИСТОВ ПРИ ИМПЕРАТОРЕ КОНСТАНТЕ (337-350 гг.)
Преследование донатистов при Константе произошло в 347 г. Ни один из источников не описывает события полностью, но в целом вырисовывается следующая картина. Император направил чиновников Павла и Макария в Африку, чтобы милостыней склонить донатис-тов к единству с кафоликами. После провала миссии Констант издал эдикт, предписывавший изгнание донатистских клириков. Из-за произвола на местах некоторые донатисты погибли в тюрьме. «Времена Макария» только углубили религиозный раскол в Африке.
Ключевые слова: Донатизм, гонение, мученичество, Констант, Оптат, Августин, Северная Африка, поздняя античность
Августин Блаженный (354-430 гг.), будучи ещё пресвитером в городе Гиппоне Регии1, в 394 г. написал свой единственный псалом2. Эта песнь была направлена против донатистов -представителей локальной африканской церкви, находившихся в конфликте с кафолической (всеобщей) церковью3. Приводя разные аргументы, Августин доказывал своим противникам, что раскол давно не имеет смысла.
В содержании псалма много места уделено теме церковного мира и раскола4. Но желанное единство было далёким, а разногласия множились. К ранним спорам о месте отступников в
1 В Нумидии, около современной Аннабы (Алжир).
2 «Psalmus contra partem Donati», на русский язык переведён А. А. Та-щианом (Тащиан 2Q17).
3 Донатистский раскол начался в 3QS г. и был результатом протеста ряда епископов против Цецилиана, нового епископа Карфагена. Им не нравилось, что избрание Цецилиана прошло без их участия, а в рукоположении участвовал подозреваемый в отступничестве Феликс из Аптунги. Донатистов отличали особый ригоризм, ревностное почитание мучеников и неприязнь к отступникам, которым отказывалось в праве на церковный сан. Подробнее о донатизме см. монографии У. Френда (Frend 1952) и Б. Шоу (Shaw 2Q11), по-русски см. работы П. Н. Кутепова (Кутепов 1SS2), Г. Г. Дилигенского (Дилигенский 1961), И. Кечкина (Кечкин 2Q136; 2Q16).
4 Ипопсалмом (рефреном) служит фраза «Vos qui gaudetis de pace, modo verum iudicate», которую А. А. Тащиан переводит как «Вы, что мирной жизни рады, справедливо рассуждайте!».
церкви и повторном крещении отпавших и их паствы добавилось другое: целый век разделения приучил людей к существованию и борьбе двух церквей. Причём в истории этого противостояния было событие, заставлявшее кафоликов (в том числе и Августина) сбавлять полемический натиск. Кровавое преследование при Константе5 легло в основание донатистской идентичности, стало тем эпизодом, который показывал народу истинность учения донатистов, их прочную связь с гонимой церковью I—III вв.
I. Рассказ Оптата (Opt. Contra Parm., III, 1-4)6
Согласно Оптату Милевитанскому, преследование началось из-за самих жертв . Император Констант направил в Африку миссию Павла и Макария, предположительно нотариев (Seeck 1921: 341), со специальным поручением: раздать милостыню беднякам. Однако в Африке чиновники столкнулись с проблемой: донатистам деньги не нужны. Донат, глава и эпоним раскола, епископ Карфагена, сказал пришедшим к нему посланникам: «Что императору до церкви?» (Opt. Contra Parm., III, 3).
5 Он был августом в Италии, Иллирии и Африке с 337 по 350 гг., в 340 г. после смерти брата (Константина II) к его владениям присоединились Испания, Галлия и Британия. Помимо борьбы с донатистами известно его вмешательство (вместе с братом Констанцием II) в арианский спор.
6 Оптат Милевитанский - африканский церковный писатель середины IV в., автор полемической книги «Contra Parmenianum Donatistam» («Против донатиста Пармениана»). Согласно Иерониму (Hier. De viris illustr., 110) этот труд относится ко времени Валентиниана и Валента (364-375 гг.). Попытки уточнить датировку, обзор которых даёт свящ. И. Кечкин, кажутся нам неубедительными (Кечкин 2013а: 51-61). Оптат является единственным автором, связно излагающим историю раскола. Преследованию Константа посвящена третья книга его труда.
Вслед за Л. Грасмюком (Grasmuck 1964: 113) и А. Хогрефе (Hogrefe 2009: 263) мы не принимаем предположение О. Зеека (Seeck 1921: 341), поддержанное У. Френдом (Frend 1952: 177), что лидер «оппозиции» Донат Карфагенский обращался к Константу с просьбой о назначении единым епископом Карфагена. В утверждении Оптата, что Донат «provocavit ut unitas proximo tempore fieri temptaretur» (Opt. Contra Parm., III, 1), речь идёт скорее не об обращении к императору, а просто о вызывающем поведении епископа. Это подтверждается дальнейшим рассказом епископа Милевы.
8 Перевод этой и всех последующих цитат наш.
