CC BY
57
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
В.В. Денисенко
Денисенко Владислав Валерьевич — кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры теории и истории государства и права Воронежского государственного университета
Стратегия нормотворчества и взгляды на нее с позиций классической и постклассической рациональности
в юриспруденции*
«Стратегия» — как известно, слово греческое, означающее «военное искусство». Стратегию отличают от тактики, указывая, что тактика — для отдельной битвы, а стратегия — для целой военной кампании. Применительно к юриспруденции и проблемам нормотворчества категория «стратегия» само собой рассматривается в ином, более широком значении, речь идет о планировании правотворчества, формирования общей, научной картины включающей не только создание, но дальнейшую реализацию нормативных актов. Стратегия — это учет препятствий, стоящих на пути правового регулирования нормативными актами общественных отношений, поэтому ключевой проблемой здесь является вопрос о научной парадигме (категория Т. Куна), которую мы берем в качестве методологической основы исследования. Парадигмы автор данной статьи рассматривает как и профессор Г.В. Мальцев, который указывал: «Термин “парадигмы” мы берем в распространительном науковед-ческом смысле — это общепринятые в определенном месте и времени образцы постановки и модели решения научных проблем, своего рода теоретические и методологические координаты науки. Они меняются реже, чем основная масса научных идей, конструкций и теорий, представляют устойчивые рамки развития науки на протяжении столетий и целых эпох»1. Г.В. Мальцев выделял ряд основных парадигм, которые получили широкое признание со стороны юридической теории и методологии: парадигмы объективности; парадигмы устойчивости; парадигмы закономерности; детерминистские парадигмы; парадигмы истины; парадигмы определенности и точности2. Отечественная юридическая наука в советский период и в значительной мере в настоящее время стояла на методологических подходах, которые сформировались в эпоху Просвещения. Немецкий философ К.О. Апель называл такую парадигму — парадигмой сознания3. Особенностью такого подхода является вера в субъекта, который формирует определенные ценности и правила, как тонко заметил В.С. Нерсесянц при характеристике отечественного правоведения, «...в легистско-позитивисткой трактовке за приказом государственной власти признаются магические возможности»4.
Рассмотренная выше методологическая основа советской юриспруденции в философии обозначается как классический рационализм. Рациональное понимание общества, сформировавшееся в период Просвещения, неоднократно отмечается в современных работах философов и социологов, несостоятельно, ибо связано с отрывом разума от реальной жизни. «С точки зрения рационализма история со всеми ее бесконечными перипетиями лишена смысла и представляет, собственно говоря, историю помех разуму на пути его самообнаруживания. Рационализм антиисторичен»5. «Современное сознание, — указывает философ В.С. Швырев, — вынуждено расстаться с рационалистическими иллюзиями о безусловном приоритете рационального сознания перед всеми иными формами дорационального и внерационального сознания и, что следует особо отметить, со связанными с этой рационалистической «гордыней» внеисторичностью и европоцентризмом в подходе к формам культуры, которые основывались на иных, чем рациональность, типах отношений к миру» 6. Безусловно, это не означает переход на иррациональные (например —религиозные) основы легитимации права, речь идет лишь о пересмотре классической теории рациональности, порожденной так называемым «Проектом Просвещения». Между тем критика классической рациональности начинается еще с Теодора Адорно и Макса Хоркхаймера. В одной из своих наиболее известных (несмотря на небольшой объем)
* Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта №14-03-00491 «Легитимность норм в рациональных и иррациональных правовых системах».
1 Мальцев Г.В. Социальные основания права. М., 2007. С. 44.
2 См. там же. С. 44—57.
3 См.: Апель К.-О. Трансформация философии. М., 2001.
4 Нерсесянц В.С. Основные типы правопонимания // Право и культура: монография / под ред. Н.С. Соколовой. 2-е изд. М., 2009. C. 17.
5 Ортега-и-ГассетX. Что такое философия. М., 1991. С. 13.
6 Швырев В.С. Судьбы рациональности в современной философии // Субъект, познание, деятельность. К 70-летию В.А. Лекторского. М., 2002. С. 189.
Денисенко В.В. Стратегия нормотворчества и взгляды на нее с позиций...
241
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
работ «Диалектика Просвещения» они указывали на особенности и последствия рационализма, который формируется с XVIII века, то есть начинается с эпохи Просвещения1. Рационализм именно и был основной идеей Просвещения, так как в эту эпоху возникла идея освобождения от иррациональных принципов устройства государства, прежде всего религиозных, и построения общества и государства на основе разума. Так называемый «Проект Просвещения» — это идея организации общества на основе разума, веры в прогресс. Между тем прогресс имеет и свою темную сторону, развитие общества модерна, которое было связано с секуляризацией и возвышением роли науки, приводит в двадцатом веке к мировым войнам и массовым убийствам. Как пишет С.В. Моисеев: «...И это не трагическая случайность, не отклонение от в целом правильного пути прогресса. Гулаг и массовые убийства, совершенные нацистами, — другая сторона прогресса. «Проект Просвещения», порожденный отчасти стремлением человечества господствовать над природой, создал возможность рационально организовать социальные процессы. Это проявилось в развитии технологии, повышении эффективности производства. И Холокост полностью в духе всего, что мы знаем о нашей цивилизации, о ее приоритетах, о ее видении мира»2. Поэтому в своей книге Т. Адорно и М.Хоркхаймер поставили цель объяснить, «почему человечество, вместо того чтобы прийти к подлинно человеческому состоянию, впало в новый вид варварства. Причина тому имманентна самому историческому прогрессу и может быть определена как “саморазрушение Просвещения”»3. Слово «просвещение» здесь трактуется расширительно — речь идет об идеологии прогресса, которая основана на силе разума4. Первоначально, в доисторические времена, человек ощущал родство с окружающим миром, природой. Затем на смену этому чувству пришла идея господства над природой. Но в связи с этим, природа становиться для него чем то внешним5. «Пробуждение субъекта» было связано с утверждением в различных сферах жизни человечества формального разума, причем понимаемого как инструмент. С развитием процесса автономии субъекта от природы формирует понимание ratio формального, который «..выступает виде абстрактного и формального механизма, он является характеристикой не действительности, а только мыслящего и действующего субъекта. Он имеет дело прежде всего с соотношением целей, с одной стороны, и средств и методов их достижения — с другой. Причем цели принимаются без объективного оправдания — они оцениваются лишь по соответствию интересов субъекта. .Просвещенное мышление относится к вещам, как диктатор: оно знает их в той мере, в какой может ими манипулировать»6. Между тем возникает парадокс рациональности — просвещение возвращается к мифологии, но уже мифология, но уже в сфере профанного, и на место религии и бога приходит «индустрия сознания» — которая теперь вместо бога легитимирует господство7. В современном обществе индустрия культуры становиться средством манипуляции над поведением и сознанием. Причем культурная индустрия исследует человеческие потребности, создает их, как продукт, а также управляет ими. Таким образом, проявляется «негативная диалектика» Просвещения и связанного с ним прогресса, которая ведет к «деградации человека и общества: просвещение снова приводит к мифологии, стремление к свободе обращается утверждением тотального порабощения»8. Причем главным механизмом осуществления этого превращения и причиной социального отчуждения выступает именно идея разума как инструмента, преображающего мир.
Классический тип рациональности подвергся серьезной научной критике уже во второй половине XX века представителями так называемого философского постмодернизма, прежде всего следует упомянуть французского философа Жака Деррида и американского ученого Ричарда Рорти. Жак Деррида подвергает критике классический тип рациональности, производя разоблачение метафизического мышления при помощи так называемой деконструкции. Как писал сам Ж. Деррида, деконструкция — это идущее от Ницше «веселое утверждение игры мира и невинности становления, утверждение мира знаков без греха, без истины, без происхождения, мира, открытого для активной интерпретации»9. Ричард Рорти критикует классический тип рациональности, отстаивая положение о завершении «Проекта Истины». Идея Истины — это давняя традиция в западной культуре, идущая от Древней Г реции к эпохе Просвещения. Это попытка понять смысл существования человечества через объективность. Истина ценна, к ней стремятся не ради самой, а потому что она будет ценна для сообщества в целом. Таким образом, данная традиция ведет к тому, что рационализм формирует такую сферу, в которую простые люди (не интеллектуалы) доступа не имеют и в ко-
1 См.: Моисеев С.В. Философия права: курс лекций. Новосибирск, 2004. С. 239.
2 Там же. С. 239—240.
3 См.: Фурс В.Н. Философия незавершенного модерна Юргена Хабермаса. Минск, 2000. С. 29.
4HorkheimerM., Adorno Th. Dialektik der Aufklarung. Leipzig, 1989. S. 16.
5 Как пишут Т. Адорно и М. Хоркхаймер: «Пробуждение субъекта покупалось ценой признания своей власти как принципа всех отношений» // Horkheimer M., Adorno Th. Dialektik der Aufklarung. Leipzig, 1989. S. 15.
6 Фурс В.Н. Философия незавершенного модерна Юргена Хабермаса. Минск, 2000. С. 30—31.
7 HorkheimerM., Adorno Th. Dialektik der Aufklarung. Leipzig, 1989. S. 128.
8 Фурс В.Н. Философия незавершенного модерна Юргена Хабермаса. Минск, 2000. С.32.
9 Derrida J. L’ecriture et la difference. Paris, 1967. P. 427.
Юридическая техника. 2015. № 9
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
торой они не могут существовать1. По мнению Р. Рорти, такая западная традиция, находится в кризисе, традиция, которая идет от Платона, разделяющего суждения людей на низшие и высшие — подлинное «знание» и «мнение»2. Рорти считает, что «Проект Истины» является в настоящее время завершенным, метафизическое мышление, о котором он пишет: «...Метафизики верят, что во внешнем мире имеются реальные сущности, раскрывать которые наш долг, да и сами сущности расположены к тому, чтобы их открывали»3. По его мнению, философы должны признать, что нет некой внутренней природы явлений, различные системы описания мира — это «словари», которые вырабатывает человечество, при этом выйти за пределы отдельного «словаря» и найти некий «всеобщий словарь» невозможно.
Именно для преодоления недостатков классического типа рационализма современные немецкие социальные философы К.О. Апель и Ю. Хабермас и предлагают уйти от монологичного метафизического мышления, от так называемой парадигмы субъекта к постметафизическому мышлению и идеи интерсубъективности. Идея интерсубъективности, конечно, существует и в рамках ряда других подходов, экзистенциализм или герменевтика, но в отличие от них теория коммуникативной рациональности является теорией практического разума, ибо, будучи теорией рационализма, она так же основана на практике «повседневной» коммуникации. В этой теории «критерием легитимности нормы является ее соответствие коммуникативной рациональности, то есть когда они заслуживают свободного признания со стороны каждого члена правового сообщества»4. Идея коммуникативной рациональности Ю. Хабермаса не признает субстанционально-нормативный характер истины. В его понимании истина — «коммуникативный процесс, принимающий форму теоретического дискурса, включающего различные уровни аргументации, различающиеся по глубине рефлексии»5. С позиций ций такого подхода истинно моральное (нормативно значимое) решение предстает как лишенный субстанциональной основы постоянно меняющийся (и в этом смысле — «принципиально погреши-мый»6) результат социального дискурса. Это означает, что рациональность в концепции Ю. Хабермаса носит не сущностного характера (что как раз было характерно в рамках «Проекта Просвещения»), в соответствии с которым значимость нормы (а применительно к праву — ее общезначимость) задается неизменным, трансцендентальным по своей природе сущностным признаком, а процедурный (коммуникативный) характер.
Таким образом, теория коммуникативной рациональности7, приходящей на смену рациональности классичекой, предлагает обоснование решения важнейшего вопроса современной философии права о соотношении универсального и культурно-специфического в праве на основе объединения противоположных позиций универсализма и партикуляризма. Методологической основой такого решения выступает принцип дополнительности универсальных принципов справедливости, с одной стороны, и ценностей конкретного сообщества — с другой, при нормативном приоритете первого над вторым. Как указывают исследователи данной теории, причина значительного влияния Ю. Хабермаса на современную мысль заключается в том, что ему удалась попытка убедительного и философски обоснованного синтеза двух течений в философии права: либерализма, состоящего в защите индивидуальной свободы, и республиканизма, делающего акцент на политическом участии. Соотнося их с двумя идеями свободы — индивидуальной автономии (или независимости от принуждения) и коллективной автономии (или демократического самоуправления), — Хабермас, опираясь на теорию дискурса, показывает, что оба понятия свободы предполагают друг друга. Тем самым им решается проблема напряженности между легитимностью и эффективностью (позитивностью) права8. Как справедливо указывает современный украинский ученый С.И. Максимов, «коммуникативная философия, с одной стороны, развивает характерную для экзистенциализма и герменевтики тенденцию интерсубъективистской интерпретации социальных феноменов, с другой — представляет собой критическое переосмысление этих направлений, являясь в отличие от последних теорией практического разума, то есть рационалистической теорией. В то же время Ю. Хабермас критически относится к классическому рационализму и развивает постметафизическую концепцию комму-
1 RortiR. Solidarity or Objectivity? Post-Analytic Philosophy. N.Y., 1985. P. 34.
2 См.: Фуре B.H. Философия незавершенного модерна Юргена Хабермаса. Минск, 2000. С. 40—41.
3 Rorti R. Contingency, Irony and Solidarity. Cambridge, 1989. P. 75.
4 Макеимов С.И. Мировоззренческо-методологические подходы к осмыслению права // Российский ежегодник права. 2008.№ 1. С. 140.
5 Чубукова Е.И. Коммуникативно-прагматическая концепция истины в философии языка Ю. Хабермаса // Методология гуманитарного знания в перспективе XXI века: К 80-летию профессора Моисея Самойловича Кагана: материалы Международной научной конференции. 18 мая 2001 г. Санкт-Петербург. Серия: Symposium. СПб., 2001. Вып. 12. С. 256.
6 Там же. С. 189—190.
7ПоляковA.B. Постклассическое правоведение и идея коммуникации // Правоведение. 2006. № 2. С. 26—43.
8 Макеимов С.И. Мировоззренческо-методологические подходы к осмысления права // Российский ежегодник права. 2008. № 1. С. 139—140.
Денисенко В.В. Стратегия нормотворчества и взгляды на нее с позиций...
243
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
никативного разума, сохраняя понятие «жизненный мир», но преодолевая чрезмерный субъективизм феноменологического подхода»1.
Недостаток отечественных позитивистских теорий заключается в том, что право сводится к некому инструменту либо механизму. В рамках постклассической, коммуникативной теории рациональности право рассматривается по-иному. Ю. Хабермас в работе 1992 года «Фактичность и значимость» (в оригинале «Faktizi^t und Geltung»2) указывает, что «шарниром» в обществе между жизненным миром и системой инструментальных отношений (частными и публичными отношениями, говоря иными словами), должно быть позитивное право. Право не должно сводиться лишь к фактичности, то есть принудительности, оно должно содержать в себе и значимость, то есть — легитимность3. Исследование вопросов признания или легитимности права является принципиальной особенностью сложившейся на основе постклассической рациональности коммуникативной теории права, так, известный бельгийский ученый Марк Ван Хук включает проблемы легитимации права в структуру юридической науки и посвящает этим проблемам значительное место в работах4. В рамках постклассической теории права представляется возможным решить вопросы, стоящие перед стратегией нормотворчества, прежде всего: «Почему людей можно принудить следовать юридическим правилам, если они этого не желают? Как может быть легитимировано применение санкций к тем людям, которые не подчиняются этим правилам? Как может быть оправдано то, что существуют определенные субъекты и институты, обладающие правом издавать подобные правила (или определять их содержание и границы применения), которые потом будут использованы в конкретных ситуациях и приведут к положительным или отрицательным последствиям для других»5. Постклассическая теория права6 связана с пониманием прав личности на участие в нормотворчестве, так как в основе права лежит «взаимное признание субъектов» коммуникации7, отсюда широко распространены в мире связанные с теорией коммуникации идеи делиберативной демократии8 и восстановительного судопроизводства, связанные с участием граждан в нормотворчестве и правоприменении. Поэтому можно сделать вывод о необходимости новой постклассической парадигмы в теории права, если мы ставим вопрос о научной стратегии нормотворчества.
1 Максимов С.И. Мировоззренческо-методологические подходы к осмысления права // Российский ежегодник права. 2008. № 1. С. 140.
2 Иногда название этой работы переводят на русский язык как «Фактичность и нормативность», что является, на наш взгляд, некорректным. Анализ содержания работы позволяет говорить именно о Значимости, то есть признании или легитимности позитивного права.
3 Habermas J. Between Facts and Norm. Cambridge, 1996. Р. 136.
4 Хук ван М. Право как коммуникация. СПб., 2012. С. 250—270.
5 Там же. С. 250.
6 Следует особо отметить, что в рамках постклассической рациональности развиваются различные направления. Подробнее см.: Честнов И.Л. Постклассическая теория права. СПб., 2012.
7 Поляков А.В.Нормативность правовой коммуникации // Правоведение. 2011. № 5. С.42.
8 Хук ван М. Конституционные суды и делиберативная демократия // Правоведение. 2013. № 2. С. 135—150.
Юридическая техника. 2015. М 9
