CC BY
37
АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА LITERARY TEXT: ASPECTS OF STUDY
УДК 82
Воронежский государственный технический университет
кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и межкультурной коммуникации Сулемина О.В.
Россия, г. Воронеж, тел. + 79202146219 e-mail: may2005@yandex.ru
Воронежский государственный технический университет
кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и межкультурной коммуникации Бугакова Н.В.
Россия, г. Воронеж, тел. +79204066287 e-mail: ya_witch@mail.ru
Voronezh State Technical University The chair of Russian language and cross-cultural communication PhD, associate professor Sulemina O.V.
Russia, Voronezh, tel. +79202146219 e-mail: may2005@yandex.ru
Voronezh State Technical University The chair of Russian language and cross-cultural communication PhD, associate professor Bugakova N.B.
Russia, Voronezh, tel. +79204066287 e-mail: ya_witch@mail.ru
О.В. Сулемина, Н.Б. Бугакова
«СТРАШНОЕ» В РАССКАЗАХ А.П. ЧЕХОВА: ИСКЛЮЧЕНИЕ ИЛИ ОБЫДЕННОСТЬ?
Представлено исследование особенностей категории «страшного» в рассказах А.П. Чехова. Выявляются варианты репрезентации «страшного», хронотоп, связанный с проникновением «страшного» в жизнь человека, реакция героев на появление страшных объектов или явлений. Делается акцент на психологических особенностях восприятия «страшного» чеховскими героями. Отдельно анализируются рассказы, непосредственно связанные с описанием такого явления, как страх («Страх», «Страхи»). Можно сказать, что в художественном мире Чехова страшно то, что нечетко, размыто и непонятно. Откровенно пугающих и грозных явлений мы не наблюдаем. Помимо этого, страшна так называемая «пошлость жизни», то есть обыденность, которая лишает человека его высоких устремлений и, соответственно, человеческого предназначения. Чеховские герои страшатся не только внешних сил, но и собственного внутреннего мира, который размыт, аморфен и непонятен. Страх как бы окружает героев извне и наполняет изнутри. Однако преодоление его возможно за счет обращения к высшему началу в человеке и к «гармонии священной» надчеловеческого существования.
Ключевые слова: страх, пошлость, агорафобия, хронотоп, отчужденный герой.
O.V. Sulemina, N.B. Bugakova «FEAR» IN A.P. CHEKHOV'S NOVELS: EXCEPTION OR COMMON?
The article presents study of features of the category of «fear» in A.P. Chekhov's novels. Variants of the representation of «fear», chronotope associated with the penetration of «fear» into person's life, reaction of he-
© Сулемина О.В., Бугакова Н.Б., 2019
roes to appearance of scaring objects or phenomena are identified. Emphasis is placed on psychological characteristics of perception of «fear» by Chekhov's heroes. The stories directly related to the description of such a phenomenon as fear («Fear», «Fears») are analyzed separately. It can be said that in Chekhov's artistic world which is vague, blurry and incomprehensible is terrible. We don't observe frankly frightening and terrible ph e-nomena. In addition the so-called «vulgarity of life», ordinariness is scaring, it deprives a person of his high a s-pirations and, accordingly, of human destiny. Chekhov's heroes are afraid of not only external forces but also of their own inner world which is blurred, amorphous and incomprehensible. Fear surrounds heroes from the outside and fills them inside. However overcoming it is possible by appealing to the highest man's principle and to the «sacred harmony» of superhuman existence.
Key words: fear, vulgarity, agoraphobia, chronotope, alienated hero.
Герои А.П. Чехова, соприкасаясь с жизнью, испытывают противоречивые чувства. Можно предположить, что их реакция на воздействие внешних сил зависит от того, к какой категории эти силы относятся. Представляется возможным выделить в художественном пространстве чеховских рассказов три соприкасающиеся измерения: 1) обычная жизнь, «пошлость», в которой герои пребывают большую часть времени; 2) «неведомая сила» [1, т. 8, с. 256] - нечто иррациональное, непонятное, действующее всегда разрушительно, вторгаясь в хрупкую упорядоченность жизни; 3) «гармония священная, нам, смертным, непонятная» [1, т. 8, с. 256] - мир высших ценностей, настоящих чувств, редко открывающий себя человеку. Погруженный в «пошлость» жизни, герой становится очень уязвим перед «страшным».
М.П. Громов в своей «Книге о Чехове» утверждает: «Психологию страха Чехов исследовал чрезвычайно подробно, как, быть может, никто другой ни в нашей, ни в мировой литературе» [2]. Мы обратимся к нескольким рассказам, наиболее ярко иллюстрирующим особенности «страшного» в чеховском мире.
По верному замечанию В.Я. Линкова, рассказ «Страх» - это «выражение своего рода квинтэссенции мыслей и настроений отчужденного человека, вкрапленных в рассеянном виде почти во всех вещах А.П. Чехова» [3] . Героев этого рассказа и многих других объединяет то, что их можно назвать отчужденными, от мира, от окружающих людей, от себя - от самой жизни. С самого начала рассказа мы погружаемся в атмосферу размытости, неопределенности, ускользания: постоянно встречаются такие слова как «вероятно», «казалось». И жизнь представляется чем-то совершенно непонятным, непредсказуемым, размытым. Неслучайно разговор рассказчика с Дмитрием Петровичем сопровождается особо организованным хронотопом: «Было уже темно; сильно пахло вечерней сыростью, и собиралась восходить луна. На чистом, звездном небе были только два облака и как раз над нами: одно большое, другое поменьше; они одинокие, точно мать с дитятею, бежали друг за дружкой в ту сторону, где догорала вечерняя заря» [1, т. 8, с. 129]. То самое время, когда день начинает снимать свой покров и оставляет человека наедине с мирозданием, время тотального одиночества, которое распространяется и на природу - два облака, бегущие рядом, тоже оказываются одинокими. Действие происходит рядом с церковью, которая расположена своеобразно: «на краю улицы, на высоком берегу, ... сквозь решетку ограды были видны заливные луга по ту сторону». Дополняет картину поднимающийся от реки туман: «Высокие, узкие клочья тумана, густые и белые, как молоко, бродили над рекой, заслоняя отражения звезд и цепляясь за ивы. Они каждую минуту меняли свой вид, и казалось, что одни обнимались, другие кланялись, третьи поднимали к небу свои руки с широкими поповскими рукавами, как будто молились.» [1, т. 8, с. 130]. Традиционный хронотоп переходности, сопровождающий в литературе появление различных таинственных духов и привидений, вызывающих страх. И страх проявляется, но совсем не такой, который можно было ожидать (отсылка к романтизму). Рассказчик преподносит традиционную концепцию страха: «Страшно то, что непонятно», при этом непонятным предстает мир
45
«мир привидений и загробных теней». Силин своим мироощущением распространяет непонимание на жизнь в целом: «Я, голубчик, не понимаю и боюсь жизни.. .Нормальному, здоровому человеку кажется (Курсив мой - О.С.), что он понимает все, что видит и слышит, а я вот утерял это «кажется» и изо дня в день отравляю себя страхом. Есть болезнь - боязнь пространства, так вот и я болен боязнью жизни» [1, т. 8, с. 130]. Это высказывание передает иллюзорность спокойного существования обычного человека, отмечает, что жизнь нам только кажется, а когда перестанет казаться, наступит всепоглощающий страх от ее абсурдности, лживости, жестокости и пошлости -того, что названо «обыденщиной». Она страшна невозможностью побега, нарушения границ «тесного круга лжи». Если романтический герой мог «уйти в себя», то Силину, например, идти просто некуда - там, внутри, тоже «туман, потемки». Получается не просто заколдованный круг - ограничение со стороны мира и изнутри создает удвоенную тесноту, лишает героя возможности хоть какого-то движения. Человек оказывается одинок среди себе подобных и среди странного, страшного мира, который живет по неведомым, часто абсурдным законам. Одиночество приобретает тотальный характер, потому что и себя, как одну из составляющих этого мира, он понять не может и боится. Силин делает попытку разорвать этот замкнутый круг, обращаясь к своему «другу». Но и так называемый друг отчужден от него и углублен в свои интересы: «Жизнь, по его мнению, страшна, - думал я, так не церемонься же с нею, ломай ее, пока она тебя не задавила, бери все, что можно урвать от нее» [1, т. 8, с. 135]. Рассказчик переступает через дружбу, согрешив с женой Силина, и тем самым поддается влиянию непонятных, страшных сил, о которых говорил Дмитрий Петрович. Теперь он тоже подвержен тотальному страху: «Я думал о том, что случилось, и ничего не понимал. Я смотрел на грачей, и мне было странно и страшно, что они летают» [1, т. 8, с. 138]. Жизнь сильнее человека, она хаотично непредсказуема, и всегда права.
Иллюзорность упорядоченного, благополучного течения жизни изображается и в рассказе «Страхи» [1, т. 5, с. 186-191]. Главному герою рассказа «было страшно только три раза». Эти три случая разворачиваются по примерно одинаковой схеме: «все благополучно» - возникает непонятное «ничтожное обстоятельство» («Это явление страшно только потому, что непонятно.. .Все непонятное таинственно и потому страшно».) -тревога нарастает, и героя охватывает «чувство одиночества, тоски и ужаса» - герой спасается бегством - объект страха исчезает или оказывается банально объясним и нестрашен. Ключевым здесь является мгновенный переход от кажущегося благополучия к одиночеству в мире (даже если рядом кто-то есть) и страху. Чувство непонимания почти сразу переходит во всеобъемлющий ужас, который лишает здравого смысла и вызывает физическую реакцию (стремление закрыть глаза, бежать). Это происходит от отчужденности человека от мира, влекущий за собой страх всего непонятного или кажущегося таковым.
Заметим, что и в этом рассказе хронотоп возникновения страха похож на предыдущий. Нечто необычное часто появляется в рамках особого, переходного, пространства и времени, составляющими которого становятся: вечер/ночь/сумерки/темнота, вода/река/море, обрыв/берег, лес/парк, туман/мгла/сумерки, луна/месяц/свеча. (В повести «Черный монах» [1, т. 8, с. 201] поворотные в жизни Коврина события - появление монаха, возникновение мысли о сумасшествии, возвращение к «себе истинному» - сопровождаются тем или иным из перечисленных выше мотивов. Страх здесь выступает в двойственной роли: в роковую для героя ночь оказывается агентом «неведомой силы», закрывающей для Коврина доступ к «высшему» миру и ломающей его жизнь. В последнюю ночь жизни Коврина охватывает «беспокойство, похожее на страх», неясное
состояние, влекущее за собой появление монаха - проводника мира «высшего», и перед смертью герой испытывает «невыразимое, безграничное счастье»).
Мир обыкновенного, кажущийся внешне счастливым и спокойным, тоже непредсказуем: с одной стороны, это уютная теснота, которую Чехов подчеркивает детальным описанием вещности, окружающей героев, с другой - теснота давящая, душная, которая вызывает страх. Переход из одного, приятного, состояния, в другое, происходит внезапно, под влиянием чего - либо малозначительного. Пребывавший в безбрежном семейном счастье учитель словесности Никитин вдруг, однажды вечером, осознает: «Где я, боже мой? ! Меня окружает пошлость и пошлость. Скучные, ничтожные люди, горшочки со сметаной, кувшины с молоком, тараканы, глупые женщины.. .Нет ничего страшнее, оскорбительнее, тоскливее пошлости» [1, т. 8, с. 332]. Никитин не слишком отличается от мира, который так критикует. Но осознание себя отдельно меняет его. Страх героя сочетается с тоской, вероятно, тоской одиночества в тесном мире «обыкновенного».
Теснота преобразуется и принимает грандиозные размеры в образе равнины, бесконечной и бескрайней. Вера, героиня рассказа «В родном углу», ощущает полную беспомощность перед лицом этой равнины - жизни: «И в то же время нескончаемая равнина, однообразная, без одной живой души, пугала ее, и минутами было ясно, что это спокойное зеленое чудовище поглотит ее жизнь, обратит в ничто» [1, т. 9, с. 316]. Хоть равнина и населена, человек в ней одинок. Даже с будущим мужем Вера общается через тетю. Безграничность - отсутствие пределов, за которые можно вырваться, оказывается на поверку непреодолимой границей с тем миром, где существуют «счастье и правда», «вне жизни». Так определив место существования высших идеалов, Вера размышляет: «Надо не жить, надо слиться в одно с этой роскошной степью, безграничной и равнодушной, как вечность, с ее цветами, курганами и далью, и тогда будет хорошо...» [1, т. 9, с. 324]. Это мысли обреченного человека, более не способного бороться. Героиня согласна отказаться от собственной жизни. Эта жизнь - отчужденность, одиночество среди людей. Несмотря на пессимистичность рассказа, слияние со степью намекает на возможность выхода за границы, отделяющие человека от окружающего мира. В ситуации Веры подобное кажется невозможным. Но в завершающем описании степь не однообразно чудовищна, а роскошна, сравнима с вечностью. Единение с гармонией мира, выраженной в красоте природы и музыки, и преодоление границ «футляра», открытость для новых чувств дают возможность победить «боязнь жизни» и идти дальше.
Библиографический список
1. Чехов А.П. Сочинения в 18 т. М., 1974-1982.
2. Громов М П. Книга о Чехове. М.: Современник, 1989. C. 384.
3. Линков В.Я. Художественный мир прозы А.П. Чехова. М.: Изд-во Московского университета, 1982. С. 78.
References
1. Chekhov A.P. Works in 18 volumes. M., 1974-1982.
2. Gromov M.P. The Book about Chekhov. M.: Sovremennik, 1989. P. 384.
3. Linkov V.Ya. The artistic world of A.P. Chekhov's prose. M.: Publishing House of Moscow University, 1982. P. 78.
