CC BY
36
ной речи различная: от высокой оценки до выражения пренебрежения к ошибкам, использованию обсценной лексики и т. д.
Соционика коммуникативное пространство рассматривает как среду, в которой протекает взаимодействие между людьми и группами людей. В. Гуленко выделяет 4 уровня коммуникативного пространства [12], которые, с одной стороны, противопоставлены друг другу, с другой - могут в ходе жизнедеятельности пересекаться. Физический уровень обусловлен удовлетворением природных потребностей человека (распределение бытовых обязанностей, обучение ремеслу или спортивной технике); психологический - обусловлен интимно-эмоциональными потребностями (обмен личной, сокровенной информацией); социальный - обусловлен профессиональными и образовательными потребностями и регламентируется множеством общественных норм, законов, договоров, обычаев и традиций (официальные взаимоотношения разного уровня); интеллектуальный - обусловлен потребностью в актуализации, раскрытии своих талантов и способностей, в творчестве, познании и самосовершенствовании (обучение
Библиографический список
(лекция, семинар), научная дискуссия, обсуждение философских и мировоззренческих вопросов).
Таким образом, коммуникативное пространство в современной науке определяется с разных позиций. С точки зрения сферы, в которой разворачивается общение, коммуникативное пространство может быть официальным и неофициальным (бытовым), научным и публицистическим, художественным и цер-ковно-богословским. С точки зрения языковых кодов коммуникативное пространство может быть монокодовое (представленное одним языком или одной формой существования конкретного языка) и поликодовое (представленное различными формами существования одного языка, разными языка, сочетанием вербальных и невербальных форм). С точки зрения пространственной организации среды, где находятся участники коммуникации, коммуникативное пространство может быть контактным и дистантным. Коммуникативное пространство может быть исследовано с позиции соционики, лингвистики, этнолингвистики, социолингвистики и т. д., что подтверждает востребованность и актуальность исследований в данном направлении.
1. Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. Москва: Новое литературное обозрение, 1996.
2. Шарков Ф.И. Основы теории коммуникации. Москва: Социальные отношения, 2005.
3. Почепцов Г.Г. Теория коммуникации. Москва, 2001.
4. Стернин И.А. Практическая риторика. Москва: Академия, 2008.
5. Белоусов К.И., Зелянская Н.Л. Образ мира политика. Политическая лингвистика. 2012; 2(40): 60 - 65.
6. Словарь социолингвистических терминов. Москва, 2006: 312.
7. Прохоров Ю.Е., Стернин И.А. Русские: коммуникативное поведение. Москва: Флинта; Наука, 2006.
8. Толстой Н.И. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. Москва: Издательство Индрик, 1995.
9. Якимов П.А. Когнитивное исследование говоров (на материале говоров Оренбуржья). Available at: http://elib.bsu.by/bitstream
10. Лебедева Е.В Коммуникативное пространство городской среды: перспективы и направления исследования. Журналютыка-2014: стан, праблемы i перспектывы. Мшск, 2014.
11. Дзякова Е.В. Коммуникативные пространства российских регионов: состояние и тенденции развития. Теория и практика общественного развития. 2010; 2.
12. Гуленко В.В. Коммуникативное пространство. Available at: https://www.socioniks.net/article/?id=14 References
1. Gasparov B.M. Yazyk, pamyat', obraz. Lingvistika yazykovogo suschestvovaniya. Moskva: Novoe literaturnoe obozrenie, 1996.
2. Sharkov F.I. Osnovy teorii kommunikacii. Moskva: Social'nye otnosheniya, 2005.
3. Pochepcov G.G. Teoriya kommunikacii. Moskva, 2001.
4. Sternin I.A. Prakticheskaya ritorika. Moskva: Akademiya, 2008.
5. Belousov K.I., Zelyanskaya N.L. Obraz mira politika. Politicheskaya lingvistika. 2012; 2(40): 60 - 65.
6. Slovar' sociolingvisticheskih terminov. Moskva, 2006: 312.
7. Prohorov Yu.E., Sternin I.A. Russkie: kommunikativnoe povedenie. Moskva: Flinta; Nauka, 2006.
8. Tolstoj N.I. Yazyk i narodnaya kul'tura: Ocherki po slavyanskoj mifologii i 'etnolingvistike. Moskva: Izdatel'stvo Indrik, 1995.
9. Yakimov P.A. Kognitivnoe issledovanie govorov (na materiale govorov Orenburzh'ya). Available at: http://elib.bsu.by/bitstream
10. Lebedeva E.V Kommunikativnoe prostranstvo gorodskoj sredy: perspektivy i napravleniya issledovaniya. Zhurnalistyka-2014: stan, prablemy i perspektyvy. Minsk, 2014.
11. Dzyakova E.V. Kommunikativnye prostranstva rossijskih regionov: sostoyanie i tendencii razvitiya. Teoriya i praktika obschestvennogo razvitiya. 2010; 2.
12. Gulenko V.V. Kommunikativnoe prostranstvo. Available at: https://www.socioniks.net/article/?id=14
Статья поступила в редакцию 23.10.17
УДК 81'38; 801.6; 808
Dzhamalova M.K., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Department of Russian Language, Dagestan State University
(Makhachkala, Russia), E-mail: madi788@mail.ru
Chupalaeva S.Sh., MA student, Department of Russian Language, Dagestan State University (Makhachkala, Russia),
E-mail: madi788@mail.ru
STYLISTIC INTENSIVES OF THE SYNTAXIS IN THE LANGUAGE OF THE HOMELAND ROCK POETRY. In the present article the authors study the syntactic means of stylistic intensification in the language of modern Russian rock poetry. The main problems considered in the article concern the stylistic functions of expressive syntax in the language of modern rock. The means of syntactic expression are combined with other stylistic devices: with metaphor, antithesis, anaphora and comparison. The use of different types of syntactic figures with an expressive and appellative purpose deserves special attention. The results of the research show that rock poetry as a component of the modern poetic process is characterized by a high degree of activity of syntactic constructions in the text, their extremely important role in the organization of the poetic text.
Key words: rock poetry, syntactic structure, stylistic reception, stylistic intensities, expressive, appellative functions, appraisal, expressiveness, author's modality.
М.К. Джамалова, доц. каф. русского языка, Дагестанский государственный университет, г Махачкала,
Е-mail: madi788@mail.ru
С.Ш. Чупалаева, магистрант каф. русского языка Дагестанский государственный университет, г Махачкала,
Е-mail: madi788@mail.ru
СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ИНТЕНСИВЫ СИНТАКСИСА В ЯЗЫКЕ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ РОК-ПОЭЗИИ
В настоящей статье анализируются синтаксические средства стилистической интенсификации в языке современной отечественной рок-поэзии. Основные проблемы, рассматриваемые в статье - стилистические функции экспрессивного синтаксиса в языке современного рока. Средства синтаксической экспрессии сочетаются с другими стилистическими приёмами: с метафорой, антитезой, анафорой, сравнением. Употребление разных типов синтаксических фигур с экспрессивной и апеллятивной целью заслуживает особого внимания. Результаты исследования свидетельствуют о том, что рок-поэзия как составляющая современного поэтического процесса характеризуется высокой степенью активности синтаксических конструкций в тексте, их чрезвычайно важной ролью в организации стихотворного текста.
Ключевые слова: рок-поэзия, синтаксическая структура, стилистический прием, стилистические интенсивы, экспрессивная, апеллятивная функции, оценочность, выразительность, авторская модальность.
Поэтический язык современной российской рок-поэзии чрезвычайно богат в отношении лексического состава, грамматических и стилистических изобразительно-выразительных возможностей. Изучая проблему взаимодействия синтаксиса и поэтики, важно исследовать и вопросы синтаксической стилистики, и грамматической синонимики, и синтаксической семантики, изучать порядок следования компонентов, длину конструкций, характер модальности, актуальное членение высказывания, экспрессивный потенциал и стилистическую коннотацию грамматических форм. Необходимо учитывать и степень употребительности, частотность той или иной конструкции в художественном тексте, потому что, по выражению А.В. Чичерина: «преобладание какой-нибудь формы у данного писателя сравнительно с другими при прочих равных условиях способно подсказать важные и существенные выводы» [1, с. 297]. Детальный анализ используемых стилистических приёмов позволяет выявить как стиль конкретного литературного произведения отдельного автора, так и всего художественного направления. А это означает, что «... стилистические явления требуют весов более чувствительных, чем статистические подсчеты» [1, с. 297].
Характеризуя язык современной отечественной рок-поэзии, необходимо отметить роль синтаксических фигур в создании образности поэтического текста. В стихотворениях и песнях Константина Никольского [2] яркие сравнительные обороты и разные типы односоставных предложений выполняют различные стилистических задач. Поэзии Никольского присущи и антитезы, и звучные метафоры, наполненные глубоким смыслом. Так, в стихотворении «Мой друг, художник и поэт», впоследствии ставшем известной песней, своеобразной визитной карточкой Никольского, уже в первых строках мы видим инверсию:
«Мой друг - художник и поэт, в дождливый вечер на стекле Мою любовь нарисовал, открыв мне чудо на земле» (орфография и пунктуация автора) [2].
При трансформации данного текста читаем: «В дождливый вечер на стекле мой друг, художник и поэт, нарисовал мою любовь, открыв мне чудо на земле». Как видим, в сильную позицию начала строки вынесены подлежащее друг и дополнение любовь. Интересно, что личностный характер повествования подчёркнут автором намеренным повтором в позиции абсолютного начала в первой и второй строке личного местоимения мой, выполняющего таким образом экспрессивную стилистическую функцию. Простое предложение осложнено приложением художник и поэт и полупредикативным компонентом, выраженным деепричастным оборотом, чётко выражающими авторскую интенцию: речь пойдет о творческой натуре и о тех минутах наслаждения, которые дарит нам творчество. Приложение графически обособлено при помощи тире и запятой, то есть вербальные средства соединены с невербальными.
В следующих двух стихах данного четверостишия Никольский также использует инверсию и ряды однородных членов предложения:
«Сидел я молча у окна и наслаждался тишиной Моя любовь с тех пор всегда была со мной» [2]. Вынесение глагола со значением положения в пространстве в сильную позицию с инверсионным расположением субъекта и обстоятельственного актанта выполняет апеллятивную функцию, создавая эффект деавтоматизации восприятия.
В некоторых случаях Никольский использует полисиндетон, нанизывая двусоставные и односоставные предложения в составе сложного. В этом случае создается стилистический эффект неспешного библейского повествования, когда замедленность речи почти явственно передает обстановку и, главное, настроение лирического героя:
«И время как вода текло, и было мне всегда тепло, Когда в дождливый вечер я смотрел в оконное стекло» [2]. Далее в контексте поэтом использован такой яркий стилистический прием, как парцелляция, когда ядерный семантический блок вынесен через точку в отдельное предложение, а в случае со стихотворной строкой - ещё и в начало следующего стиха. Метафорическое именование грусти вместе с парцелляцией выполняет в тексте экспрессивную функцию:
«Но год за годом я встречал в глазах любви моей печаль. Дождливой скуки тусклый след. И вот - любовь сменила цвет» [2].
Никольский использует чередование двусоставных и односоставных, полных и неполных предложений. Для придания стихотворной строке большей выразительности поэт использует анадиплозис, повторяя «любовь сменила цвет». При этом в последующем стихе повторяемый элемент осложнен местоимением моя. В приведенных строках повторяется целое простое предложение:
«Моя любовь сменила цвет, угас чудесный яркий день. Мою любовь ночная окружает тень. Веселых красок болтовня, игра волшебного огня -Моя любовь уже не радует меня» [2]. Прочувствованные строки об угасании былого чувства поэт передаёт при помощи бессоюзного сложного предложения.
Смысловые переходы между предикативными частями здесь обозначены при помощи тире, которое выполняет экспрессивную функцию. В поэзии Никольского тире используется часто, что видно уже на примере данного стихотворения. Поэт при помощи этого знака препинания проявляет интенсивность поэтического повествования, когда определенный этап действия уже пройден и пути назад нет:
«Поблекли нежные тона, исчезли высь и глубина. И четких линий больше нет - вот безразличия портрет»
[2].
Здесь автор усиливает синтаксические конструкции при помощи антитезы: бледный - яркий, четкий - поблекший, выполняющей прагматическую функцию: обрисовка разных сторон многогранного чувства поэта:
«Глаза в глаза любовь глядит, а я не весел не сердит. Бесцветных снов покой земной молчаньем делится со мной» [2].
Момент проникновенного осознания невозможности вернуть уходящую любовь поэт передает при помощи таких стилистических приемов, как метафора и антитеза в составе простых предложений. Во втором и третьем стихе данной строфы сильную позицию начала строки занимает субстантивное словосочетание моя любовь. Лексический повтор создает рефрен, который звучит как эхо былого чувства. Анафора усиливает синтаксические конструкции, выполняя экспрессивную функцию и придавая выразительность строфе [3]:
«И вдохновенное лицо утратит нежные черты. Моя любовь умрет во мне в конце концов. И капли грустного дождя струиться будут по стеклу. Моя любовь печально плачет уходя» [2]. Далее Никольский использовал антитезу прошедших - грядущих, радуга - грусть, дней - лет, противопоставляя прошлое время будущему в составе инверсионно построенного простого предложения. При этом важно, что наиболее значимое для поэта слово радуга вынесено в сильную рематическую позицию начала строки и начала предложения:
«И радугу прошедших дней застелет грусть грядущих
лет.
И так же потеряют цвет воспоминания о ней» [там же].
Поэт короткими простыми двусоставными и безличными односоставными предложениями создает экспрессивную картину динамического переживания. Скупой стиль передает глубокие переживания мужчины, не желающего выставлять напоказ свои эмоции. Риторический вопрос словно обращен не вовне, а внутрь: поэт спрашивает сам себя. И тут же следует возможный вариант выхода из эмоционального кризиса, оформленный при помощи сложноподчиненного предложения с инверсией. Последнее предложение осложнено деепричастным оборотом, также имеющим инверсионное построение. Стихотворение имеет кольцевую композицию: слова художник и поэт повторяются в начале и в конце.
«Рисунок тает на стекле. Его спасти надежды нет Но как же мне раскрасить вновь в цвет радости мою любовь?
А может быть раскрыть окно, и окунуться в мир иной, где солнечный рисуя свет живет художник и поэт?...» [там
же].
Как видим, в пределах всего стихотворения многократно повторяется местоимение мой, что создает стилистический эффект глубоко личностного повествования. Лексический повтор в данном произведении выполняет прежде всего экспрессивную функцию, вынося на первый план переживания лирического героя. Чередование разных типов простого предложения, ряды однородных членов, инверсия, осложняющая антитезы и метафоры, выполняют в стихотворении разнообразные прагматические функции. В целом стихотворению присуща положительная оценочность. Поэт использует разнообразные синтаксические конструкции для передачи сложного личностного переживания. Стилистический анализ синтаксических конструкций, используемых Никольским в данном стихотворении, проявляет их экспрессивную функцию.
В поэзии другого известного рок-поэта Андрея Макаревича [4] также можно выделить синтаксические структуры, имеющие экспрессивное наполнение. Так, в стихотворении «Между раем, землей и адом» Макаревич использует ряд противопоставленных в смысловом отношении односоставных предложений. «(Между раем, землей и адом Нет лазеек - сомненья прочь. Правит ночь Гзфсиманским садом,
Беспробудная, злая ночь» (орфография и пунктуация автора) [4].
Макаревич использует ряды однородных членов предложения (между раем, землей и адом; беспробудная, злая), а также вставные конструкции (сомненья прочь), напоминающие реплики в сторону из драматургии. Обстоятельственный актант с локативным значением образует сложную трехчленную антитезу с градационным значением. Последний компонент антиклимакса словно сводит все нити бытия к ночи, которая правит Гефси-манским садом.
Для усиления выразительности поэт использует стилистически маркированную лексику: это высокая, поэтическая лексика вежды, напоить, безмятежны, чело, недвижен, причтен. Уже с первых строк Макаревич создает метафоры ночь сомкнула вежды, ночь напоила сад, придавая стихотворению неповторимую образность. При помощи однородных сказуемых с сополагаемы-ми метафорами, а также полисинтетона, придающего библейскую неспешность повествованию, поэт вводит читателя в атмосферу Гефсиманского сада и последней ночи Христа перед распятием:
«<Ночь усталым сомкнула вежды, Тишиной напоила сад, И соратники безмятежны, И сподвижники крепко спят» [4].
В третьей и четвертой строке мы наблюдаем синтаксический параллелизм начала стиха, когда дублируются позиции союза и и подлежащего, выраженного существительным в форме множественного числа со значением лица.
Далее Макаревич при помощи сложного бессоюзного предложения создает стилистический эффект неспешного размышления. Тире в составе сложного предложения создает переход от плана внешнего к внутреннему, от описания лица лирического героя к его размышлениям:
«По челу разлита усталость -Не услышат не помянут... А Ему до беды осталось, Может, пять с небольшим минут. Он недвижен. Он ловит звуки» [4].
В последнем стихе вновь возникает смешанный синтаксический параллелизм позиций субъекта и предиката, выражаемых соответственно личным местоимением и отглагольным прилагательным или глаголом. Синтаксический параллелизм осложнен лексическим повтором: местоимение он повторяется в начале предложений, а в первом из параллельных предложений - в начале строки. Тем самым автор, вынося это местоимение в позицию ремы, усиливает выразительность стихотворения, придавая оценочность суждению. Далее Макаревич при помощи сложного предложения с однородным подчинением частей создает прагматический стилистический эффект: поэт рисует панорамную картину, детально обозначая место и время действия действующих лиц трагедии:
«На мгновенья разбиты дни:
Вот Пилат умывает руки,
Вот толпа, что кричит: «Распни!»,
И Голгофа, и та осина,
Где Иуда прервет свой род...
До чего же невыносимо
Видеть ход вещей наперед!» [4]
Многоточие, завершающее ряд однородных членов предложения (Пилат, толпа, Голгофа, осина), создаёт стилистический приём умолчания, придавая отрицательную оценочность высказыванию, что подтверждается последующим риторическим восклицанием.
Поэт использует смешанный синтаксический параллелизм, осложненный лексическим повтором. В первом и третьем стихах автор дублирует позиции предиката, субъекта и прямого объекта. Позиция предиката занята повторяющимся наречием бесполезно, подлежащего - инфинитивом, позиция прямого объекта -местоимением и существительным в винительном падеже.
Во второй, четвертой и пятой строках возникает синтаксический параллелизм позиций субъекта речи и предиката, также осложненный лексическим повтором. Дублируются местоимения всё и глаголы действия. В четвертой и пятой строках повторяется предикативная конструкция всё исполнится. Конечные позиции не повторяются: во второй строке это сравнительная конструкция, в четвертой - позиция обстоятельственного актанта с темпоральной характеристикой, в пятой - позиция обстоятельственного актанта с квалификативной характеристикой.
Макаревич, вынося повторяемые элементы в составе параллельных синтаксических конструкций в сильную позицию начала стиха, создает стилистический эффект деавтоматизации восприятия. Автор при помощи сложного бессоюзного предложения с тире придает строкам яркую выразительность: «Бесполезно учить чему-то -Все уйдет, как вода в песок. Бесполезно считать минуты -Все исполнится точно в срок, Все исполнится неизбежно: Взят. К злодеям причтен. Распят. А соратники безмятежны! А сподвижники сладко спят!» [4]
Поэт использует парцелляцию: Взят. К злодеям причтен. Распят. Макаревич при помощи таких коротких контекстуально обусловленных неполных предложений создает эффект сбивчивой внутренней речи.
В последних двух строках перед нами синтаксический параллелизм, осложненный лексическим повтором. Дублируются позиции субъекта речи, выражаемого существительными со значением лица, и предиката. Интенсивность этим параллельным конструкциям придает и то, что они представляют собой восклицательные предложения. Далее Макаревич использует придаточное времени с инверсией членов предложения: «И пока в тишине звенящей Был слышен доспехов звон, Все слова о какой-то чаше Повторял беспрестанно Он. Только нет в небесах ответа, Ни движенья, ни звука нет» [4].
В последних двух строках перед нами лексический повтор отрицательной частицы ни и слова нет, что усиливает общий стилистический эффект: происходит нагнетание отрицательной оценочности.
«Лишь мгновенья бегут, и это Было принято как ответ. У пророка одна дорога. Суд над нею - лишь Высший Суд.
И осталось ему немного -Слава Богу, уже идут» [4].
Заканчивается стихотворение рядом коротких предложений - полных и неполных, выполняющих прагматические функции: они однозначно характеризуют последнюю исповедальную речь приговоренного к распятию.
Интерес лингвистов к экспрессивному синтаксису художественной речи заметно возрос в последнее время в связи
с активным изучением разных аспектов стилистики, семантического и коммуникативного синтаксиса [5]. Функционирование синтаксических явлений в языке рок-поэзии сосредотачивает внимание на конструкциях, осложняющих элементарную модель предложения. Рок-поэзия как составляющая современного поэтического процесса характеризуется высокой степенью активности синтаксических конструкций в тексте, их чрезвычайно важной ролью в организации стихотворного текста.
Библиографический список
1. Чичерин А.В. Очерки по истории русского литературного стиля. Москва: Художественная литература, 1977.
2. Стихи.ру. Available at: http://www.stihi.rU//go//yadi.sk/d/uTbajL05smvyS
3. Эйхенбаум Б. Мелодика русского лирического стиха. О поэзии. Ленинград, 1969.
4. Макаревич Андрей: Стихи. Available at: http://mashina-vremeni.com/makpoetry.htm
5. Джамалова М.К. Языковая экспрессия в современной поэзии. Международный научно-исследовательский журнал. INTERNATIONAL RESEARCH JOURNAL. 2017; № 03 (57); Часть 2. Март. Available at: http://research-journal.org/wp-content/uploads/2017/03/03-2-57.pdf
References
1. Chicherin A.V. Ocherkipo istoriirusskogo literaturnogo stilya. Moskva: Hudozhestvennaya literatura, 1977.
2. Stihi.ru. Available at: http://www.stihi.ru//go//yadi.sk/d/uTbajL05smvyS
3. 'Ejhenbaum B. Melodika russkogo liricheskogo stiha. O po'ezii. Leningrad, 1969.
4. Makarevich Andrej: Stihi. Available at: http://mashina-vremeni.com/makpoetry.htm
5. Dzhamalova M.K. Yazykovaya 'ekspressiya v sovremennoj po'ezii. Mezhdunarodnyj nauchno-issledovatel'skij zhurnal. INTERNATIONAL RESEARCH JOURNAL. 2017; № 03 (57); Chast' 2. Mart. Available at: http://research-journal.org/wp-content/uploads/2017/03/03-2-57.pdf
Статья поступила в редакцию 10.11.17
УДК 81'272
Dongak V.S., Cand. of Sciences (Sociology), senior lecturer, Tuvan State University (Kyzyl, Russia), E-mail: dongak@mail.ru
LANGUAGE SITUATION AT TUVANS OF MONGOLIA. In the article the author compares the language situation between Tu-vans of Sengel sumon of Bayan-Olgij aimag and Tuvan reindeer herders of Sagaan-Nur sumon of Hubsugul aimag of Mongolia. The research is based on the results of the fieldwork in Mongolia in 2016-2017 supported by the grant of Russian Foundation for Fundamental Research N16-13-17002 "Forming of the ethnic identity of the Tuvans of Mongolia in conditions of multiethnicity". Tuvans of Mongolia as an ethnic minority deserves special attention from the point of view of relationship between the state and ethnic minorities, civil and ethnic identities, national majority and ethnic minorities. The study deals with the problems related to the multilingualism of Sengel Tuvans and the bilingualism at Tuvan reindeer herders of Mongolia, narrowness of the functionality of Tuvan language in Mongolia. The continuity of language practice, the transfer of Tuvan language from generation to generation is noted at the Sengel Tuvans. And among the Tuvan reindeer herders of Mongolia, there is an intergenerational gap in language proficiency: respondents under 30 years old do not speak the native language, they speak Mongol language. As a result, the dialects of Tuvan language in Mongolia are endangered.
Key words: language situation, functionality of language, multilingualism, bilingualism, dialect, endangered languages.
В.С. Донгак, канд. соц. наук, доц. каф. иностранных языков Тувинского государственного университета,
Республика Тува, г. Кызыл, E-mail: dongak@mail.ru
ЯЗЫКОВАЯ СИТУАЦИЯ У ТУВИНЦЕВ МОНГОЛИИ
В статье сравнивается языковая ситуация у тувинцев Ценгел сумона Баян-Ольгийского аймака и у тувинцев-оленеводов сумона Цагаан-Нур Хубсугульского аймака Монголии. Исследование проводилось в рамках в рамках выполнения гранта 16-13-17002 РГНФ «Формирование этнической идентичности тувинцев Монголии в условиях полиэтничности». Выбранные нами национальное меньшинство - тувинцы Монголии (всего около 3000 чел.) - заслуживает особого внимания с точки зрения исторически сложившихся отношений между государством и национальными меньшинствами, гражданской и этнической идентичностями, национальным большинством и этническими меньшинствами, также с точки зрения сохранения своей этнической идентичности в окружении разных народов (казахов, монголов), которые по сравнению с тувинцами являются подавляющим большинством. Исследование касается проблем, связанных с полилингвизмом ценгельских тувинцев и билин-гизмом тувинцев-оленеводов Монголии, уровнем функциональности тувинского языка в Монголии. У ценгельских тувинцев отмечается преемственность языковой практики, передача тувинского языка с поколения на поколение. А у тувинцев-оленеводов Монголии наблюдается межпоколенный разрыв владения языком: респонденты моложе 30 лет в своем большинстве не владеют туха языком, говорят на монгольском языке. В результате диалекты тувинского языка находятся под угрозой исчезновения.
Ключевые слова: языковая ситуация, функциональность языка, полилингвизм, билингвизм, диалект, исчезающие языки.
В Монголии тувинцы проживают в Баян-Ольгийском, Хов-динском, Селенгинском, Тов и Хубсугульском аймаках. В Ба-ян-Ольгийском аймаке тувинцы исторически проживают в Ценгел сумоне. Население сумона составляет 8,7 тысяч человек, из них около 1,3 тыс. человек являются этническими тувинцами, остальное население представлено казахами Монголии. В сумоне Цагаан-Нур Хубсугульского аймака (население 2,5 тыс. чел.) тувинцы представлены тувинцами-оленеводами (самоназвание - туха, духа), которые являются выходцами из Тоджинского и Тере-Хольского кожуунов Республики Тува [1, с. 8]. Официаль-
ная численность туха-тувинцев составляет 700 чел.: около 400 из них занимается оленеводством в тайге. В Селенгинский и Тов аймаки Монголии тувинцы переселились из Ценгел сумона. Предметом настоящего исследования являются тувинцы Ценгел сумона Баян-Ольгийского аймака и тувинцы-оленеводы сумона Цагаан-Нур Хубсугульского аймака.
Выбранные нами национальное меньшинство - тувинцы Монголии (всего около 3000 чел.) - заслуживает особого внимания с точки зрения исторически сложившихся отношений между государством и национальными меньшинствами, гражданской
