CC BY
113
УДК 821.161.1.08/09: 81'42
СТИХОТВОРЕНИЯ-ПОСВЯЩЕНИЯ КАК ЗЕРКАЛО ПОЭТИКИ М.КУЗМИНА
А.В.Гик
Институт русского языка им. В.В.Виноградова РАН, Москва, annagik@yandex.ru
Анализируются стихотворения, посвященные М.Кузмину. Цель данного исследования — выяснить, как отразилась поэтика М.Кузмина в стихотворениях, посвященных поэту, какие тематические, лексические и грамматические особенности поэзии Кузмина нашли отражение в стихах-посвящениях.
Ключевые слова: поэтика, грамматика, лексика стихотворных произведений
The article is analyzing poems dedicated to famous Russian poet Mikhail Kuzmin. The purpose of the research is to explain how poetics of M.Kuzmin was reflected in the poems dedicated to him, what thematic, lexical and grammatical specifics of his poetics we can find in the dedication poetry.
Keywords: poetics, grammar, the poesy vocabulary
&
Материалом для нашего анализа стали стихотворения, помещенные в приложении к изданию биографии М.Кузмина [1]. Среди авторов данных поэтических текстов, как признанные мэтры поэтического Олимпа, так и начинающие поэты и просто хорошие знакомые Кузмина: И. Анненский, А. Ахматова, В.Брюсов,
Н.Гумилев, С.Есенин, Вяч.Иванов, Г.Иванов, В.Князев, А.Радлова, И.Северянин, Ф.Сологуб, В.Хлебников, М.Цветаева, В.Шершеневич и др. (всего в книге собрано сорок семь текстов). Многие стихотворения были опубликованы еще при жизни поэта, другие же увидели свет только после его смерти. Для нас важен сам факт посвящения Кузмину. Главный вопрос, который мы поставили в данном исследовании: как отразилась поэтика М.Кузмина в стихотворениях, посвященных поэту?
В стихотворениях-посвящениях отражена полная гамма чувств и мнений современников Кузмина: от воспроизведения лексических и грамматических особенностей автора, которому посвящены стихи, до выстраиваемого диалога с уже умершим поэтом, от поэтических посланий поэтов друг другу до вневременных рассуждений о месте и роли поэта в истории России, от невольного подражания (как будто автора «заколдовали» стихи Кузмина) до продуманной оценки и стилизации «под Кузмина». Некоторые тексты посвящены творчеству, другие — личности и даже внешности поэта.
Если говорить о жанровой специфике стихотворений-посвящений и особенностей их формы, то надо отметить их разнообразие: сонет, частушка, белый стих, акростих. Собственно говоря, разнообразие используемой стихотворной формы является характерной особенностью творчества самого Кузмина. Он работал над своими стихами, оттачивая их достаточно долго, пробовал себя в различных стихотворных формах. В начальном периоде своего творчества он гордился своим ученичеством у В.Брюсова. Так, в письме Брюсову от 1 января 1909 г. читаем: «Я хотел бы знать, двинулся ли вперед в смысле техническом, так как все лето и все это время занимался этим, мне было бы грустно (но не безнадежно, не правда ли?) ничего не успеть. Находите ли Вы, что я хоть сколько-нибудь приличные делаю “строчки”»?» [2].
Акростих Брюсова «М.А.Кузмину» (1908) стал ответным подарком на акростих М.Кузмина. Брюсов тонко и прозорливо подметил «ключевые» темы и характерную для последующего творчества лексику Кузмина: искусство — радугой висит (ср. у Кузмина: И радугой расходятся слова (1927)), любовь и радость славит (у Кузмина: Ты радость мне несешь и свет (1908/1909)), звучит твой светлый гимн в тиши вечерне» (у Кузмина: Кого прославлю в тихом гимне я? (1911)). Брюсов трезво оценивал творческое разнообразие поэта и в следующем четверостишии (1913 г.) иронично отмечал «двойственность» его личности:
Что в легкомыслии есть мудрость,
В поверхностности — глубина, Доказывает чернокудрость Нам Михаила Кузмина.
Кузмин чутко прислушивался к футуристической технике стиха В.Хлебникова и В.Маяковского. О том, что «лавры Хлебникова не дают Кузмину спо-
койно заснуть», не без сарказма писал С.Бобров в рецензии на книгу «Эхо»: «хочу словоновшествовать, Гриша, если ты мне не купишь новую шляпку... — хочу чтоб футуризм, — и вот пожалуйте: Плачует дева, Распента зря...» [3]. Действительно, некоторые приемы, используемые Кузминым в книге «Эхо», перекликаются с поэтической практикой Хлебникова. Например, прием паронимической аттракции (то, что Хлебников называл «внутренним склонением слов»): Бьется пальто, как парус, /Меж худыми ходульками ног.
Надо отметить, что В.Хлебников столь трогательно относился к Кузмину как к человеку, что попросил создателей манифеста «Пощечина общественному вкусу» вычеркнуть фамилию Кузмина из текста, чтобы не сбрасывать его с «парохода современности», так как «он нежный». В стихотворении «Вам» (1909), посвященном М.Кузмину, Хлебников упоминает лишь прозаические его произведения: рассказ «Кушетка тети Сони» (1907), роман «Нежный Иосиф» (1909), повесть «Подвиги Великого Александра» (1908). По сути, творчество Кузмина послужило толчком для собственных размышлений Хлебникова.
И.Анненский посвятил М.Кузмину свое, как оказалось, последнее стихотворение «Моя тоска» (14 ноября 1909). В этом поэтическом завещании он пишет о любви-тоске, о постоянной муке, испытываемой влюбленным. Его «безлюбая» любовь — дрожит, как лошадь в мыле! Любовь у Анненского «бесполая» «притворщица», приводящая к тоске и являющаяся тоской. Можем ли мы назвать это стихотворение полемикой с представлением о любви Куз-мина?
В третьей строфе стихотворения встречаются «кузминские» определения любви:
Любовь ведь светлая, она кристалл, эфир... (у Кузмина: Светлые взоры — любви меч! (1908 — 1910); Светом любви враждующую развею тьму (1910); Любви артезианский колодец (1922); Я не покоя жажду, а любви! (1924)).
Заключительная строфа стихотворения Анненского состоит из четырех строк, каждая из которых содержит противопоставление, доходящее в последней строке до абсурда:
1) выдумал ее — она виденье (реальное — нереальное),
2) не люблю ее — мне она близка (любовь — нелюбовь),
3) недоумелая, недоуменье,
4) веселая... Тоска.
На самом деле такие оксюморонные противопоставления — одна из характерных особенностей творчества М.Кузмина [4]. Антонимы как узуальные, так и окказиональные часто становятся важным лексическим инструментом, на основе которого строится поэтический текст Кузмина.
Стихотворение Н.Асеева называется «М.Куз-мину» с подзаголовком: «по прочтении его книги “Сети”». В двух строфах Асеев записывает свои впечатления от первой книги М.Кузмина.
Первая строфа содержит развернутое сравнение орла, презрительно парящего над кручей, с блед-
ным днем глупца (не из стихотворения ли Кузмина «Я бледность щек удвою...»?). Причем, по мнению Асеева, даже сияние изысканных созвучий совсем не украшает («не озаряет») лирического героя стихотворений Кузмина. Вторая строфа намекает на поэтический дар Кузмина писать о запретных темах, которые заставляют щеки девушек... заривать багрянцем. Асеев отмечает такую особенность стилистики Кузмина, как недоговоренность.
Стихотворение С.Ауслендера «Ты для меня был камнем драгоценным...» (1904) — откровенно ученическое. Племянник называет Кузмина «учитель мудрый, чудный волхв». Стихотворение переполнено «кузминскими» клише: И новый мир открылся предо мною, Тот чудный мир любви и вдохновенья. <...> как темная и мертвая могила... любви таинственная повесть. Среди отразившихся в стихотворении черт поэтики Кузмина можно отметить корневые повторы: лишь сердце сердцу и под. Обращает на себя внимание изображение глаз поэта: Так я по блеску вещих глаз твоих...
Сложное и противоречивое отношение Ахматовой к Кузмину нашло свое отражение в «Поэме без Героя» [5]. Она также обращается к выразительным глазам поэта, сравнивая их с озерами: Пусть глаза его, как озера. Образ этот навеян, может быть, названием одной из книг Кузмина — «Осенние озера».
Кузмин для Ахматовой — насмешник, смрадный грешник. Его образ и имя связываются у нее со смертью: Для меня он как смертный час.
Во втором стихотворном фрагменте поэмы Ахматова собирает весь культурный шлейф поэта: Кузмин-византиец, Кузмин-александриец. Еще можно отметить описание его характерных «поз»:
Он глядит как будто с картины И под пальцами клавесины,
И безмерный уют вокруг...
Именно таким и в такой обстановке, как нам кажется, изображен Кузмин на рисунке И.Грабовского 1907 г.: Кузмин на вечере в Санкт-Петербургском университете исполняет «Куранты любви» [6].
К.Бальмонт в небольшом стихотворении «В Египте преломленная Эллада.» (1916) отражает расхожее мнение о Кузмине. Культурные аллюзии и ассоциации, связанные с поэтом, простираются от Египта до Эллады и Персии. В стихотворные строчки Бальмонт вводит характерные для Кузмина лексемы «роза» и «жасмин»:
В Египте преломленная Эллада,
Садов нездешних роза и жасмин, Персидский соловей, садов услада,
Запали в глубь внимательного взгляда, — Так в русских днях возник поэт Кузмин. Наименования этих цветов, действительно, наиболее частотные в поэтических текстах Кузмина: если «жасмин» встречается 12 раз (с 1905 по 1922 гг.), то «роза» — 104 раза (с 1902 по 1928 гг.)!
Еще одна характерная для Кузмина деталь портрета — глаза, метонимически переданные словом «взгляд»: запали в глубь внимательного взгляда. Представле о нетривиальном внешнем виде Кузмина идет, как нам кажется, от М.Волошина, который в
1906 г. писал в рецензии на «Александрийские песни»: «У Кузмина такие же [как у людей Александрийской эпохи] огромные черные глаза, такая же гладкая черная борода, резко обрамляющая бледное восковое лицо, такие же тонкие усы, струящиеся по верхней губе, не закрывая ее. <...> У него прекрасный греческий профиль, тонко моделированный и смело вылепленный череп, лоб на одной линии с носом и глубокая смелая выемка, отделяющая нос от верхней губы и переходящая в томную дугу уст. <.> Но характер бесспорной античной подлинности лицу Кузмина дает особое нарушение пропорций, которое встречается только на греческих вазах: его глаз посажен очень глубоко и низко по отношению к переносице, как бы несколько сдвинут на щеку, если глядеть на него в профиль» [7].
Стихи Моисея Бамдаса пронизаны легкой иронией. Первое — 1923 г. — отсылает к стихотворению Анненского: Иннокентий Анненский / Завещал Куз-мину / Святую пламенную / Свою тоску. Среди характерных грамматических особенностей, позволяющим «имитировать» поэзию Кузмина, находим краткие формы прилагательных (Бессилен и беден я). Шутливое стихотворение 1928 г.: «Надо мне в первую голову.» похоже на стихотворение «на случай». С двумя первыми не сочетается стихотворение Бам-даса 1958 г. «Могу ль, почтительный свидетель.» (с подзаголовком: «Памяти Михаила Алексеевича Куз-мина»). Прошли годы, и автор признается в любви к Кузмину:
Узнай в гробу, что с прежней силой К тебе стремлюсь я всей душой.
<...>
И весь, поэт: певучим звукам Не умереть в стране родной.
Удел их вечной стать зурной.
Одно из самых известных стихотворений, посвященных М.Кузмину, принадлежит перу М.Цветае-вой: «Два зарева! — нет, зеркала!...» (1921). Это стихотворение кажется и самым ярким описанием внешности поэта, у которого, действительно, были выразительные глаза. Во многом образ темных и пронзительных глаз, как нам кажется, восходит портрету М. Кузмина, написанному К. Сомовым в 1909 г. (Надо признать, что Цветаева так же ярко описывает глаза и других лирических героев своих стихов).
В стихотворении И.Северянина 1923 г. «Пять поэтов» Кузмину дается изысканно ироничная характеристика:
Кузмин изломан чрезмерно,
Напыщен и отвратно-прян.
Рокфорно, а не камамберно, Жеманно-спецно обуян.
Образ «глаза-озера» воспроизводится в шутливом стихотворении Северянина «Кузмин» (1926):
Не оттого ль, что у него, позера,
Грустят глаза — осенние озера, —
Что он, — и блудный, — все же Божий брат?.. Заключая этот обзор поэтических посвящений, можно констатировать, что они в той или иной мере содержат «жизненные токи» поэзии самого Кузмина. В большей степени это относится к лексическим и
тематическим особенностям поэтических и даже прозаических текстов. Конечно, в таких стихах-посвящениях отразились и грамматические особенности поэзии Кузмина. К сожалению, Кузмин, как «запрещенный» в советское время поэт не обрел стихотворных посвящений поэтов середины и конца ХХ в. Неуловимый и подвижный стиль Кузмина еще ждет своего подробного описания.
1. Михаил Кузмин: Венок Поэту. Антология / Сост., пред. А.Бурлешина. СПб., 2007. 104 с.
2. РГБ. Ф.386. Карт.91. Ед.хр.13.
3. Бобров С. Рецензия на книгу М.Кузмина «Эхо» // Печать и революция. М., 1921. Кн.3. Декабрь. С.272-274.
4. Гик А.В. Языковые парадоксы М.Кузмина // Русский язык: исторические судьбы и современность. Междунар. конгресс. Москва, МГУ, март 2001: Труды и мат.. М., 2001. С.57-58.
5. Левин Ю.И., Сегал Д.М., Тименчик Р.Д., Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Смерть и бессмертие поэта: Мат. Междунар. науч. конф., посвященной 60-летию со дня гибели О.Э.Мандельштама (Москва, 28-29 декабря 1996 г.). М., 2001. С.282-316). (Переиздание. Впервые опубл. в.: Russian Literature. 1974. No 7/8. P.47-82
6. Богомолов Н., Малмстад Дж. Михаил Кузмин: Искусство, жизнь, эпоха. СПб., 2007. С. 173.
7. Волошин М.А. «Александрийские песни» Кузмина // Куз-мин М. Подземные ручьи. Избр. проза. СПб., 1994. С.718.
