CC BY
26015. Rappoport Roy A. Ritual and religion in the making of humanity. Cambridge. 1999
16. Warnke I. Diskurslinguistik und die „wirklich gesagten Dinge" - Konzepte, Bezüge und Empirie der
transtextuellen Sprachanalyse. In: Faktizitätsherstel-lung in Diskursen - Die Macht des Deklarativen. Berlin, New York, De Gruyter. 2013
СТИХОТВОРЕНИЕ ЛЕРМОНТОВА «ЛИСТОК» И ЕГО ПЕРЕВОДЫ НА АРМЯНСКИЙ ЯЗЫК
Татевосян Р.В.
Армянский государственный педагогический университет им. Х.Абовяна, доктор филологических
наук, профессор, заведующая кафедрой зарубежной литературы
Ереван
M. LERMONTOV' S POEM « A LEAF » IN ARMENIAN
TRANSLATIONS
Tadevosyan R. V.
Armenian State Pedagogical University after Kh.Abovyan, Doctor of Philology, Professor, Head of the Department of Foreign Literature Yerevan
АННОТАЦИЯ
В статье рассматриваются четыре перевода стихотворения Лермонтова «Листок» - Ал.Цатуряна, Норенца, Г.Атомяна и В.Геворкяна. В переводе Ал.Цатуряна ясно просматривается армянская акцентировка: листок рос не в отчизне суровой, а в холодной и жестокой чужой стране.
Несмотря на отдельные интересные переводческие решения, в переводах не переданы песенная интонация оригинала, повторы и т.д.
ABSTRACT
The article deals with four translations of M. Lermontov's poem «A Leaf» (Al. Tsaturyan, Norents, G.Atomyan and V.Gevorgyan). The Armenian accentuation is clearly revealed in Tsaturyan's translation where the leaf grew up not "in the severe motherland" but in the cold and cruel "foreign land". Notwithstanding some interesting realties, the melody of the intonation, repetitions disappear in in the translations and the Time is perverted, etc.
Ключевые слова: перевод, эпитеты, армянская акцентировка, напевность интонации, повторы, нарушение времени.
Keywords: interpretation, epithets, Armenian accentuation, the melody of the intonation, repetitions, the breach of the time.
Стихотворения из Лермонтова на армянском языке впервые были опубликованы в сборнике переводов Ов.Амазаспяна в 1843 году [1, с. 87, 89].
Уже к концу 19-ого века связи армянской литературы с творчеством Лермонтова имели историю шести десятилетий. Как крупные произведения писателя («Демон», «Мцыри», «Беглец», «Хаджи-Абрек», «Песня про купца Калашникова», значительная часть «Героя нашего времени»), так и многочисленные его стихотворения были переведены на армянский язык (иногда неоднократно).
Связи Лермонтова с армянской литературой, и в частности переводы, привлекали внимание многих исследователей и в общих очерках истории армяно-русских литературных связей, и в монографиях, посвященных армянским писателям, и в отдельных статьях. Книга С.Даниеляна «Лермонтов и армянская культура» была первым опытом обобщения материала [2]. В книге «Лермонтов и армянская классическая поэзия» [3] мы выделили и рассмотрели этапы освоения лермонтовских традиций в классической армянской литературе.
История армянского Лермонтова, начавшаяся в 40-е годы 19 века и продолжающаяся в наши дни создаваемыми уже в 21 веке переводами, очень богата и недостаточно исследована. Изучение множественности переводческих интерпретаций стихотворений Лермонтова исключительно интересно с точки зрения истории и теории перевода. Рассмотрение переводов уточняет и расширяет представления не только об армянском историко-литературном процессе, но и о своеобразии самого оригинала.
В статье рассматриваются четыре перевода «Листка» Лермонтова. Переводы Атомяна [4, с. 374] и Цатуряна появились в армянской периодике в конце 19-ого века. Впоследствии Ал.Цатурян включил свой перевод в сборник «Русские поэты» [5]. Уже в советское время этот перевод выбрали составители и двухтомного собрания сочинений Лермонтова [6, с. 58-59], и трехтомника [7, с. 287288]. И это также является своеобразной оценкой. Переводы Норенца [8, с. 68-69] и В.Геворкяна [9, с. 102-103] были осуществлены в советский период.
Явление других литератур обычно воспринимаются сквозь призму отечественной культуры, что и определяет «приверженность» к определенным произведениям, мотивам, темам. Тема странничества была близка армянской литературе, она проявилась в поэзии Ов.Туманяна, Ав.Исаакяна, Д.Демирчяна и др. Мотив странничества - один из основных мотивов армянской народной песни.
Одной из принципиально важных и проходящих через все творчество Лермонтова является тема странничества: тучи - «вечные странницы», сам поэт - странник, гонимый «людьми и небом». В разных произведениях варьируется образ одинокого листка:
И лист, грозой оборванный, плывет По произволу странствующих вод.
Так жертву средь сухих степей Мчит бури ток сухой листок.
Гоним листок в одном из итоговых стихотворений Лермонтова:
Дубовый листок оторвался от ветки родимой И в степь укатился, жестокою бурей гонимый; Засох и увял он от холода, зноя и горя И вот наконец докатился до Чёрного моря.
Вторая строфа «Листка»
У Чёрного моря чинара стоит молодая, С ней шепчется ветер, зелёные ветви лаская, На ветвях зелёных качаются райские птицы; Поют они песни про славу морской царь-девицы.
обрисовывает мир, не похожий на мир листка, на его судьбу. Здесь нет жестокой бури, холода, зноя, горя, преследующих листок. И мир этот предстает в сказочно-песенных чертах, в напевности интонации. В описании гармонии, окружающей чинару, важны аллитерации - «у Чёрного моря чинара», «ветер, зелёные ветви лаская». Увиденная на берегу Черного моря младая чинара как бы приближается к нам: и различимы движения зеленых ветвей, отвечающих на шепот и ласки ветра, и райские птицы, качающиеся на зеленых ветвях.
Это описание выдержано в песенном стиле: в стиле песен райских птиц о славе морской царь-девицы. Вспомним классический пушкинский пролог к поэме «Руслан и Людмила»: У лукоморья дуб зеленый Златая цепь на дубе том,
в котором увиденная издали картина (море и дуб) также сменяется крупным планом: златая цепь на дубе, кот на этой цепи, рассказывающий сказки и поющий песни.
Первые две строфы «Листка» обрисовывают две судьбы, два мира. Описываются они словами автора. В следующих строфах оба мира предстанут в словах «героев» - листка (3 и 4-ья строфы) и чинары (5 и 6 строфы). Листок говорит о своей
судьбе, просит принять его, обещая за это свои рассказы. Чинара отвергает его просьбу и говорит о своем месте в мире, о своем мире, в котором нет места засохшему и увядшему «певцу». И уже она сама описывает себя в стихиях солнца, моря и неба:
Я солнцем любима, цвету для него и блистаю.
По небу я ветви раскинула здесь на просторе,
И корни мои умывает холодное море».
У Лермонтова мир чинары (сказки) и мир листка (реальности) оказываются рядом, но непреодолима для листка эта граница, даже на время нет для него приюта.
Вся природа против него. Его гонит жестокая буря. А с чинарой ветер шепчется, ласкает ветви.
Листок засох и увял от холода, зноя и горя. Для чинары холод лишь хранит ее красоту («И корни мои умывает холодное море»). Солнце не палит ее зноем («Я солнцем любима...»), для него она цветет и блистает. И не нужны чинаре мудреные и чудные рассказы листка, - единственное, что может он предложить.
«Листок» написан 5-стопным амфибрахием, не часто встречающимся в русской поэзии. Пятна-дцатисложником переводят его Ал.Цатурян, Но-ренц. В переводе Г.Атомяна чередуются пятнадцати- и двадцатисложные строки. В.Геворкян применил четырнадцатисложник.
Интересно, что в трехтомник произведений Лермонтова на армянском языке, изданный в 1965 году, было включено всего два перевода Цатуряна, «сознательно и систематически» (слова Брюсова) посвятившего себя переводам. Не случайно, что выбор составителей пал на «Листок», один из лучших переводов Цатуряна.
В переводе Г.Атомяна, озаглавленном «Дубовый листок и чинара», значительно увеличивается число эпитетов и определений: «от ветки родимой» - дш|шр (зеленой ветки родимой); «жестокою бурей» - тбЪд hnqtfp ^шшш^^ (сильный вихрь бешеный); «от холода, зноя и горя» - дшпЬ фт^д, дрт^д, шпр^д дш^Ь (от горестной скорби, холода,духоты жестокой); бедный листочек - ^¿т^, тЬрЬ.^ (жалкий, ничтожный листок); песни -ршддр hpqhp (сладкие песни); чинары высокой -hu^ш. ршр&р ипит. (огромной, высокой чинары) и т.д.
Атомян не сохраняет повторяющихся определений. В оригинале дважды повторяется: молодая чинара - младая чинара. В переводе «ршр&р ипи^» (высокая чинара), «ипи дш^шр» (молодая чинара). Во второй и третьей строке второй строфы повторяется выражение «зеленые ветви». В переводе повтор исчезает - «зеленые листья» и «на ветвях». Подобные повторы важны, они создают песенно-мелодический рисунок стихотворения.
Аллегорический образ «до срока созревшего» в «суровой отчизне» листка в контексте поэзии
Лермонтова исключительно значим, он перекликается с другими стихами, в первую очередь, пожалуй, с «Думой», с размышлениями о судьбе целого поколения, которое сравнивается с тощим плодом, до времени созрелым:
Так тощий плод, до времени созрелый, Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,
Висит между цветов, пришлец осиротелый, И час их красоты — его паденья час! Листок говорит о себе: «До срока созрел я и вырос в отчизне суровой». В переводе Атомяна исчезает «преждевременность» созревания, отмечается лишь, что листок зеленел, рос. А «суровая отчизна» в переводе просто «далекая родина».
Ъг. шипШ Ь «^¿п^, р2^шп тЬрЬЭД Ы Ьи ^ш^Ьпъ, ЧшЬш^Ьд^, Ьи Л&шдш hш]рЬЬ^pnШ ^ №ппи
В переводе Цатуряна исчезает антропоморфи- зноя и горя»). Листок вянет только от холода и ческий штрих - горе листка («увял он от холода, зноя:
^n^tg ^ш^Ьпъ ^q^m.^ mtpUU ]пър num^gp hшpшqшш, Ъ^ qnn фпрпр^^д' qUшg, рЬ^ш^ шЬшщшт,
^n2Utg ш]Ьmtq gntprn nL mnp^g, ршфш^д Ьш 2шш tp^шp Ъ^ 4tp2шщtu UU tfnm hшuш4 ^¿шищшп:
В этом переводе также не сохранены повторы выражений «молодая чинара», «зеленые ветви». Но основное отклонение от оригинала связано со внесением армянской акцентировки. Лермонтовские строки:
И странник прижался у корня чинары высокой;
Приюта на время он молит с тоскою глубокой,
И так говорит он: "Я бедный листочек дубовый,
До срока созрел я и вырос в отчизне суровой.
изменены у Цатуряна:
щшЬц^^тр щ^Ьц ^щ^пШ t qшlшp шptfшm^g Ъ^ 4шpnшn4 шщшишшЬ t Ьш шqtpunLtf ^Ьшp^g. Ъш ши^и! t tu, - ^шqЬnL stpU шЬщш2ШщшЬ,
О , mшpшdшtf hшunLЬшgш oшшp tp^pnLtf gnLps, цш^Ь:
В переводе листок до времени созрел не в от- Не передано в этих строках и то, что приюта
чизне, а на чужбине, в чужой стране, которая листок просит «на время». Приведем эту строфу в определяется как холодная, жестокая. переводе Норенца:
^шЬцп^тр шhш фшр^Ьд шщ ршр&р ¿^Ьшр^ &шп^Ь Ъ^ шqЬрunШ Ь ^ шщшитшршЬ ш^рпър]ш^р ^пр^Ь. Ц]ищЬи Ь шипШ, - «^ тЬрЬ^ Ь^ Ьи р2^шп Чшqшdшtf hшиш^ шпш Ьр^рпШ hш]рЬЬ^:
Временность приюта, о котором молит ли- Во второй строфе перевода В.Геворкяна
сток, здесь также не передана. Но листок, как и в нарушено время: прошедшим (чинара стояла, ве-оригинале, вырос в суровой родной стране. В этом тер шептался, райские птицы пели) заменено переводе нет повторов («зеленые ветви», «младая настоящее время оригинала: чинара»). Слово «младая» переведено синонимами (Ьпршт^, щшр^шЬ^).
Ппф шф^Ь qЬqnLqЬ2 ^ ^Ьшр Ьр ^шЬш^пШ, ирърЬ Ьр qq4п^tf пишЬр^Ь ^р, №тр р^ф^пШ,
¿ш^рЬрЬ фЬ црш^т^ ^шЬш^ ¿]пщЬр^Ь,
^ЬqqЬqшLп4 фшпр ЬрqпШ ^m.]и-ршqпLhпLЬ Ьп^Ьр^:
Нет ни напевности, ни песенных повторов, ни благозвучия (qЬqшqЬ2, qЬqqЬqЬlпф.
Время изменено и в строке: «На что мне тебя? - отвечает младая чинара» - «ЬЬ^ и Ьи щЬшр, -^Ьшрр ш^Ьд щшшши^шЬ». Не передано то, что приюта «лишь на время» просит листок. Только в
переводе Атомяна эта строка точна: «ЦщшишшЬ Ь шп dшtfшЬш^ шqЬриnШ Ьш gш4шq^Ь».
Рассмотренные переводы не безупречны, хотя есть в них и интересные решения. Когда в переводе исчезает небольшое временно е уточнение («на время»), это может показаться не существенным. Но в художественном мире Лермонтова это нема-
ловажная потеря. Или когда в аллегорическом образе листка не передана преждевременность его созревания («до времени»), то вместе с ней исчезает отклик этого образа на другие строки (образы) поэзии Лермонтова.
Литература
1. Ов.Амазаспян. Переводы в прозе и в стихах с русского на армянский из Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Баратынского и Гнедича. М., Изд-во Лазаревского института, 1843.
2. Даниелян С.И. Лермонтов и армянская культура, Ереван, изд-во АН Арм. ССР, 1960 (на арм. языке), 256 с..
3.Татевосян Р.В. Лермонтов и армянская классическая поэзия, Ереван, «Советакан грох», 1981, 197 с.
4. «Тараз, 1893, № 24 (на арм. языке).
5. «Русские поэты», М., типография Бархуда-ряна, т. 1,1905.
6. Лермонтов М. Избранные произведения, т. 1, Ереван, 1941 (на арм. языке), 261 с.
7. Лермонтов М. Собр. соч. в трех томах, т. 1, Ереван, «Айастан», 1965 (на арм. языке), 450 с.
8. «Хорурдаин граканутюн», 1934, № 2 (на арм. языке).
9. Лермонтов М.Ю. Избранные произведения, Ереван, 1982 (на арм. языке), 576 с.
ПАРОДИЯ И ИРОНИЯ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ Т. ПРАТЧЕТТА
Третьякова Ф.
Амурский гуманитарно-педагогический государственный университет, г. Комсомольск-на-Амуре
PARODY AND IRONY IN T. PRATCHETT'S WORKS
Tretiakova M.F.
Amur State University of the Humanities and Pedagogy,
Komsomolsk-on-Amur
АННОТАЦИЯ
В данной статье художественный мир произведения рассматривается как возможный мир, моделируемый автором, исходя из его намерений. Автор может конструировать миры, не отражающие реальную действительность напрямую, т.е. фантастические миры. Полагаем, что пародия и ирония являются отличительными чертами произведений Т. Пратчетта: они являются пародийными по своей жанровой принадлежности и ироничными в стилистическом отношении. Эти два приёма отражают отношение автора к реальности, его восприятие мира.
ABSTRACT
In this article a fictional world is viewed as a possible world which is created by an author according to his or her intentions. The author can create words which do not reflect the reality directly, i.e. fantastic worlds. Parody and irony are supposed to be peculiar features of T. Pratchett's works: they are parodic acco rding to the genre, and ironic in style. These two devices reflect the author's attitude to the reality, his perception of the world.
Ключевые слова: художественное произведение, возможный мир, модальность, фэнтези, пародия, ирония, комический эффект.
Keywords: fiction, possible world, modality, fantasy, parody, irony, comic effect.
Исследователи полагают, что тексты художественных произведений представляют не только фактическую, но и контрфактическую картину мира, деформируя реальную действительность. Модели мира, представленные в текстах, могут своеобразно трансформировать реальность, изображая некий альтернативный вариант действительности, некоторый возможный мир [1, с. 21]. Миры некоторых художественных произведений представляют собой «странные миры, немотивированным образом отличающиеся от реального мира» [2, с. 56]. Это миры, основанные на фантастическом вымысле, требующем значительного отхода от реальности. Однако моделируя художественный мир, автор в любом случае опирается на реальную действительность.
Категория модальности выражает различные виды отношения содержания высказывания к действительности (объективная модальность) или от-
ношения говорящего к содержанию высказывания (субъективная модальность). И.Р. Гальперин указывает на то, что важнейшей функцией модальности является выражение субъективно-оценочного отношения говорящего к содержанию высказывания [3]. Субъективно-оценочное отношение к предмету высказывания в тексте не раскрывает сущности явления, но дает представление о мироощущении повествователя, о том, как он воспринимает конструируемый мир. Повествователь представляет собой условный образ человека, от лица которого преподносится описание событий. Голос повествователя не всегда совпадает с голосом автора.
Интерпретируя художественное произведение нельзя игнорировать личность автора. Автор создаёт свою модель мира, своё мировидение.
Произведения Т. Пратчетта относятся к жанру юмористического или пародийного фэнтези. Жан-
