CC BY
67
УДК 111.852:659.1
СТИХИЯ ЖЕНСТВЕННОСТИ И ПЕРЦЕПТУАЛЬНОЕ И ЭКЗИСТЕНЦИОНАЛЬНОЕ ВРЕМЯ В ЛИРИКЕ С. ЕСЕНИНА
Иванова Ирина Сергеевна, кандидат философских наук, доцент кафедры «Философия и культурология», Lesnaya10@yandex.ru,
ФГБОУ ВПО «Российский государственный университет туризма и сервиса», г. Москва
The article covers the problem of peculiar time perception in the lyrical poetry by Sergey Yesenin. The author identifies discrepancy of perceptual and existence time in the poet's consciousness to his biological age and proves the fact that from perceptual time making the poet feel too old, Yesenin goes to the existence time of his youth. The author offer a hypothesis that Yesenin's negative inadequate time perception was stipulated by Russia's political changes, as well as the deepening spiritual and creative crisis including his unhappy relationships with his beloved women.
Статья посвящена проблеме особенностей воплощения восприятия времени в лирике Есенина. Устанавливается факт несоответствия перцептуального и экзистенциального времени в сознании поэта его биологическому возрасту. Показывается, что от перцептуального времени, заставляющего поэта ощущать себя старым, Есенин уходит в экзистенциальное время юности. Выдвигается гипотеза, что на отрицательно неадекватное ощущение времени С. Есениным могли повлиять политические перемены в стране, а усугубить духовный и творческий кризис неудачные отношения с любимыми женщинами.
Keywords:perceptual time, existence time, prerevolutionary Russia, element
Ключевые слова: перцептуальное время, экзистенциальное время, Русь дореволюционная, стихия
Читая лирику С. Есенина, и философ, и психолог легко установит факт неадекватности восприятия времени поэтом. И перцептуальное, и экзистенциальное время в сознании поэта не соответствуют биологическому времени его возраста. Этот факт порождает две проблемы, а именно: каковы причины этой неадекватности и оправдано ли неадекватное восприятие времени поэтом, каковы плюсы и минусы такого мироощущения.
Самоощущение человеком своего экзистенциального времени пришло задолго до появления научных терминов. В 397 году Августин Блаженный в «Исповеди» указал, что в одном человеке живут двое: внешний, совершающий действия, и внутренний. Безнадежному, природному, историческому, событийному времени, разделенному на прошлое, настоящее и будущее, Августин противопоставил время, сосредоточенное в душе человека и сводимое к единственному настоящему: «Некие три времени существуют в нашей душе...: настоящее прошедшее — это память, настоящее настоящего — его непо-
средственное содержание, настоящее будущего — его ожидание». Времени противостоит вечность, находящаяся за пределами земного мира, в Боге [8, с. 199]. Само определение экзистенциального времени, предложенное нами в кандидатской диссертации «Феномен времени в лирике поэтов Серебряного века», связано с проблемой выбора, разработанной экзистенциалистами. Человек сознательно выбирает воспоминания о реальном или историческом прошлом или мечты о будущем, потому что этот выбор связан с его системой ценностей, индивидуальными особенностями, сущностью индивида, с чем-то таким, что неотделимо от него самого, тем, что является его психологической защитой и источником внутренней силы. Подробно о термине «экзистенциальное время» рассказывается в статье «Экзистенциальное время в поэзии Серебрянного века» [5, с. 22].
Это время сотворяемой условной реальности исторического прошлого, биографического прошлого, мечтаний о будущем, безусловно, нетождественно реальному прошлому или бу-
дущему, а преображено эмоциональной окраской, избирательным восприятием.
Экзистенциальное время отличается от пер-цептуального времени А. Бергсона тем, что последнее характеризует бессознательное ощущение времени, часто неадекватное реальному биологическому возрасту. В работе «Длительность и одновременность» ученый пишет, что перцептуальное время — это то, как переживают индивиды временные периоды, их субъективное восприятие времени, говорит о том, что ощущение пространственно-временного континуума кинематографично. Оно связано с чувственным сознанием субъекта [2]. Человек не выбирает перцептуальное время, но воспринимает его. В экзистенциальном времени личность сама выбирает пространственно-временной континуум, длительность пребывания в нем. Как правило, делая выбор, человек с удовольствием пребывает в своем экзистенциальном времени, потому что именно им самим выбранное время отвечает тайным духовным склонностям и истинным потребностям личности. Что можно сказать о перцеп-туальном и экзистенциальном времени С. Есенина? Если оттолкнуться от времени биологического и автобиографического, то мы увидим, что поэт ощущал себя неадекватно своему возрасту: в зрелости он чувствовал себя не полным сил человеком, а мужчиной, который утрачивает свою юность и приближается к старости. Свидетельства тому есть в стихах С. Есенина:
Вечером синим, вечером лунным
Был я когда-то красивым и юным
Неудержимо, неповторимо
Все пролетело... далече... мимо...
Сердце остыло, и выцвели очи. [3, с. 245]
Это говорит поэт, которого объективно находили молодым, красивым, в которого были влюблены до безумия. Галина Бениславская, как известно, даже покончила с собой на его могиле. Вряд ли она считала, что у Есенина «выцвели очи». Ощущение старости, неадекватной биологическому возрасту, усиливается у поэта при виде юных девушек:
Так мы далеки и так не схожи —
Ты молодая, а я все прожил.
Юношам счастье, а мне лишь память
Снежною ночью в лихую замять [3, с. 244].
Есенин в период реальной биологической молодости ощущает свою старость. Ощущение старости, предвещающей смерть, передается через образ метели.
Сердце метелит твоя улыбка.
У меня и без тебя на сердце метель [3, с. 244].
Косвенно поэт сравнивает себя с увядающей природой.
Увядающая сила!
Умирать так умирать!
До кончины губы милой
Я хотел бы целовать! [3, с. 240]
Поэт ощущает, что в его самовосприятии, в его состоянии есть что-то ненормальное, что старость, пусть даже субъективная, пришла преждевременно.
Думы мои, думы! Боль в висках и в темени!
Промотал я молодость, без поры, без времени.
Я отцвел, не знаю где. В пьянстве что ли?
В славе ли?
В молодости нравился, а теперь оставили
[3, с. 236].
Сам Есенин интуитивно пытался найти причину своего ощущения старости, предполагал, что боли в висках и в темени вызваны употреблением алкоголя, что именно пьянство — причина преждевременного старения организма. Конечно, автор данной статьи отнюдь не собирается следовать за отдельными строчками поэта (они могут быть отражением его случайного состояния и субъективного размышления). Более верно будет предположить, что почти физическое ощущение старости вызвано психосоматическим состоянием Есенина. Это следствие крайней духовной усталости, утраты живительных источников поэтического творчества: отсутствия исторической почвы, возвышенной любви и тяжкого ощущения своей ненужности стране, молодому поколению, потомкам.
Как начинался этот духовный надлом поэта? Возможно, некоторые люди, выходя из периода, именуемого «юность», переживают своего рода кризис роста, который бывает не единичным в жизни. Вот что пишет об этом А. Белый: «Есть такая символика: говорят, что когда человек подходит к порогу очень важного события своей внутренней жизни, то он переживает и нечто ангелическое и нечто смертное. Он должен как-то внутренне при жизни познакомиться со смертью, пережив и нечто смертное и нечто светлое» [3, с. 26].
Светлые образы природы, в основном, метели, луны, снега, соседствуют у Есенина в этот период с мыслями о смерти, и одновременно снег пробуждает память о самом светлом периоде — детстве в родительском доме.
Снежная замять дробится и колется,
Сверху озябшая светит луна.
Снова я вижу родную околицу,
Через метель огонек у окна [3, с. 234].
Снег у крыльца, как песок зыбучий, Вот при такой же луне без слов, Шапку из кошки на лоб нахлобучив, Тайно покинул я отчий кров [3, с. 235].
Если ощущение себя в зрелости, биологическом времени расцвета сил старым, отцветшим — это перцептуальное время в лирике С. Есенина, то воспоминание о детстве — время экзистенциальное, поскольку эти воспоминания поэт выбирает для себя сам, чтобы защититься от безжалостного, неуютного, ничего хорошего не сулящего настоящего и будущего. Именно в воспоминаниях о детстве и юности поэт чувствует себя хорошо, комфортно:
Сердцу приятно с грустной болью Что-нибудь вспомнить из прошлых лет [3, с. 235].
В этих воспоминаниях поэт черпает силу в борьбе с перцептуальным временем старости. Стихотворение «Эх вы, сани! А кони, кони!» отражает внутреннюю борьбу с этим состоянием. Сначала идут весьма оптимистичные строки: Поддержись, моя жизнь удалая, Я еще не навек постарел [3, с. 232]. Затем воспоминания лихой молодости сменяются констатацией факта:
Все прошло. Поредел мой волос. Конь издох, опустел наш двор.
И далее, как по закону отрицания, следует синтез:
Но и все же душа не остыла [3, с. 232].
Ощущение молодости передается изображением движения стиха: летит тройка, «в залихватском степном разгоне колокольчик хохочет до слез». На самом деле в этом стихотворении два времени: прошлое и настоящее, две тройки, два колокольчика. Один хохочет до слез, потому что неподдельно весело. Это колокольчик молодости. Другой хохочет «над всем, что было». Это колокольчик перцепту-ального времени, ощущения старости, которая в целях самозащиты пытается стать циничной. Эти артефакты времени: тройка, колокольчик, очень важны для создания в душе времени, противостоящему новому ощущению.
Перцептуально ощущая старость, поэт намеренно возвращается в юность, цепляется за воспоминания:
Сыпь, тальянка, звонко, сыпь, тальянка, смело.
Вспомнить что-ли юность, ту, что пролетела? [3, с. 227]
Лейся, песня, пуще, лейся, песня, звяньше. Все равно не будет то, что было раньше.
За былую силу, гордость и осанку
Только и осталась песня под тальянку [3, с. 227].
Тальянка, песня — все это феномены-символы. Во внутреннем мире поэта они играют значительную роль: хранят память о юности, воскрешают ее, заслоняют от волн неприятных ощущений. Подобные вещи-символы любила описывать А. Ахматова, о чем автор писал в статье «Экзистенциальное время А. Ахматовой»: «Статуи, аллеи, мосты, розы, сады, города, — все это овеществленное время для Ахматовой. Вещи словно берут на себя функцию запоминания, чтобы потом напомнить автору об определенном событии или ситуации». Эти липы, верно, не забыли нашей встречи («В ремешках пенал и книги были»); «А город помнит о судьбе своей» («Пустых небес прозрачное стекло...»); «Где статуи помнят меня молодой» («Летний сад»); «И помнит Рогачевское шоссе разбойный посвист молодого Блока» («Пора забыть верблюжий этот гам.»), «Где свидетель всего на свете. Смотрит в комнату старый клен» (Поэма без героя) [6, с. 26].
Овеществленное время оживает в воспоминаниях, мыслях поэтессы, помнит ее, как в стихотворении «Летний сад»:
Я к розам хочу, в тот единственный сад.
Где статуи помнят меня молодой [6, с. 26].
Предметы, ставшие символами овеществленного времени, есть и в лирике С. Есенина.
Перцептуально, неадекватно возрасту, чувствуя себя старым, поэт пытается свершить экзистенциальный прорыв к времени своей юности, поймать волну этого мироощущения и остаться на этой волне.
Итак, кроме реального времени, Есенин ощущает два нереальных: перцептуальное и экзистенциальное. Экзистенциальное время борется с перцептуальным, но эту борьбу поэт ощущает как свою внутреннюю реальность. Перцептуальное ощущение старости в зрелости у Есенина тоже необычное. Обычно люди, с ранней поры жившие насыщенной жизнью, страстями, ощущают старость души. «Я стар душой!» — это воспоминание юного Блока, пережившего бурю страстей. Но Есенин фиксирует ощущения физические, систематически отличает состояние общего физиологического увядания крепкого и полного сил организма. Снова возникает мысль о вреде алкоголя. Но только алкоголь ли причина? Порою ведь психологическое состояние организма (депрессия) переходит в плохое физическое состояние (боли во всех частях тела). Депрессия у поэта явно была. Стихи 1925 года написаны
после расставания с Айседорой Дункан и отказа Шагане, уже после Персидских мотивов, в которых столько жизни, света и радости, от красоты мира и от того, что «улеглась ... былая рана, старый бред не гложет сердце». За кратким просветом хорошего психологического самочувствия — опять депрессия. На угасание духа поэта подействовали многие факторы. Снова вспомнились Есенину Айседора Дункан и Шагане. Кажется, что эти встречи вне возраста, вне биологического начала.
Встреча с каждой из указанных выше женщин — порог внутренней жизни. Вот что пишет А. Белый: «В мистике утверждается, что подхождение к какому-нибудь порогу, рубежу, за которым идет новый этап сознания, всегда сопровождается чувством затруднения, как будто на пороге стоит страж. Подходы к порогам внутренней жизни бывают неоднократны. Первый подход имеет вид встречи с Ангелом и прикосновения к смерти; второй подход имеет вид встречи со Львом. Помните рассказ Ф. Сологуба, в котором некий лев взламывает ударом лапы стену и вонзает когти в сердце подошедшего к опасному рубежу. Этот лев есть образ переживаний, образ женский, и второе испытание состоит в способности перенести удар льва в сердце.» [1, с. 35]. Интересно, что имея дело с высказываниями символистов и вообще поэтов, их не следует понимать прямо. Как женский образ они трактовали и мировую душу, и страну, и революцию, хотя и особы женского пола не исключались. Удар льва в сердце — это удар любящей стихии, под которой может пониматься и стихия революционная, и стихия души страны, и стихия души мира. Стихийное начало, начало не оформленное в четкий порядок духом, — это начало женственное, но понимать его надо широко и абстрактно, как море, в которое входят реками отдельные конкретные ипостаси. Многие поэты называли революцию, свободу Девами, художник Э. Делакруа в знаменитой картине «Свобода на баррикадах» изобразил свободу в виде прекрасной и страстной женщины, Блок говорил о революции как о стихии. Ставя в название статьи сочетание «Женственная стихия», автор понимает его, прежде всего, в символическом смысле, как это было характерно для поэтов Серебряного века: Стихия революции — неуправляемая, катастрофическая, роковая. Но не отказывается и от прямого значения: роковые женщины с их непредсказуемым влиянием на судьбу человека.
А. Белый говорит о порогах жизни в связи с творчеством А. Блока и показывает, что удар льва в сердце помогла перенести А. Блоку любовь к России, любовь без ложного патрио-
тизма, видение своего, а не навязываемого образа Родины.
Блок принял и Революцию в России, и ее будущее, во всяком случае официально. Есенин, как и А. Блок, пережил удар льва в сердце, точнее сказать, удар нескольких львиц: стихии революции, А. Дункан, Шаганэ и Софьи Толстой. Даже Софья Толстая оказалась без вины виноватой в том, что дав согласие Есенину на брак, не сумела затмить собой двух предыдущих женщин, дать то, что поэту необходимо, как воздух — стихию необычной любви. А помог ли ему, как А. Блоку, выход к теме Родины? Увы! Эта тема лично у Есенина, в отличие от А. Блока, только усугубила перцептуальное ощущение старости. Дело в том, что экзистенциальный прорыв Есенина к России имеет обратное блоковскому направление: он направлен в прошлое Родины. Формально поэт принимает новую Россию, революцию, но, как известно, с крестьянским уклоном:
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик [3, с. 187].
Но, не солгав сердцем, он признается, что выбирает другое время, экзистенциальное, период, когда поэту было хорошо. Это Русь дореволюционная (« Все равно остался я поэтом золотой бревенчатой избы», стихотворение «Спит ковыль. Равнина дорогая.»). С этих позиций чужая юность напоминает не только о своей биологической старости, но и о разнице мироощущения, мировоззрения. Не задумываясь о том, прав он или не прав, Есенин чувствует, что в стране победившего пролетариата его поэзия окажется, точнее, объявится морально устаревшей. О разногласиях поэта с большевиками хорошо и подробно написала Л. В. Занковская в книге «Новый Есенин». Не пересказывая весь материал на данную тему, собранный исследовательницей, коснемся лишь поэмы «Пугачев» С. Есенина. Кажется, поэма об историческом времени крестьянского восстания, о вожде восставших должна была бы угодить советской власти, которая сама возникла, благодаря народным волнениям и революции. Но ирония судьбы заключалась в том, что и в современном С. Есенину историческом времени произошло восстание, уже против советской власти. Л. В. Занковская пишет: «Многие историки указывали на тесную взаимосвязь кронштадтского восстания с политикой большевиков. Именно в марте С. Есенин начинает работу над поэмой «Пугачев» [4, с. 207]. Далее Л. В. Занковская делает предположение, что власти увидели в первой главе поэмы скрытый призыв к бунту, но поскольку к прямому восстанию против боль-
шевиков С. Есенин не призывал, было решено раскритиковать художественные особенности поэмы. Отрицательные отзывы последовали со стороны Н. Бухарина, А. Луначарского, Л. Троцкого (хотя последний в целом видел в поэте самобытный талант и помогал ему). Вот, например, что пишет А. Луначарский о поэме «Пугачев»: «Как эти книги, так и все другие, выпущенные за последнее время так называемыми имажинистами при несомненной талантливости авторов представляют собой злостное надругательство и над собственным дарованием, и над человечеством, и над современной Россией» [4, с. 208]. Интересно, что и Л. В. Занковская в книге «Новый Есенин», и А. Марченко в книге «С. Есенин — русская душа» приводят слова Л. Троцкого: «Есенин погиб, потому что был несроден революции» [7, с. 160]. Но Л. Занковская соглашается с этими словами, а А. Марченко спорит, приводя в пример «маленькие поэмы» 1916—1919 годов. Вероятно, надо выдвинуть не только политическую, но и философско-психологическую причину гибели и неадекватного восприятия биологического времени С. Есениным. Она заключается в том, что, умея отразить и реальные стороны истории своей страны, и частично выполнить социальный заказ властей, поэт все-таки не был выбран основной массой читателей, особенно молодежью, выразителем самого духа времени. Дух этот С. Есенин, безусловно, выражал, но это потом отметят исследователи. При жизни же, в первые годы советской власти, он с поэтической ревностью горько констатировал следующий факт:
С горы идет крестьянский комсомол,
И под гармонику, наяривая рьяно,
Поют агитки Бедного Демьяна [3, с. 169].
Он говорил с горечью: «Моя поэзия здесь больше не нужна». Поэт ощущал: умирает та Русь, которая являлась истоком вдохновения и, значит, жизнью для поэта.
Вот сдавили за шею деревню
Каменные руки шоссе [3, с. 125].
Здравствуй ты, моя черная гибель,
Я навстречу к тебе выхожу! [3, с. 125].
Внешне создавая еще что-то, соответствующее новому времени, Есенин внутреннее остается верен своему изречению: «Я сердцем никогда не лгу». Он, внутренне живя в экзистенциальном времени «золотой бревенчатой избы», готов был умереть с выбранным им историческим периодом, проиграть вместе с ним, не создавая в новой эпохе что-то более сильное и затмевающее прежние творения. И тогда случилось то, о чем впоследствии написал наш современник А. Макаревич:
Не стоит прогибаться под изменчивый мир,
Однажды он прогнется под нас.
То, что было дорого С. Есенину, — экзистенциальное время его лирики, «золотой бревенчатой избы» в конце ХХ—начале XXI века становится общепризнанной ценностью в искусстве.
Таким образом, можно сделать вывод, что события внешней жизни: политические и личные, особенно встречи с партнерами противоположного пола, влияют на ощущение времени перцептуального и на внутреннюю самозащиту психики от неблагоприятных факторов через выбор времени экзистенциального, отражающего сущность личности, ее истинную систему ценностей, говоря словами экзистенциалистов М. Хайдеггера и Н. Бердяева, ее подлинное, а не ложное бытие.
Литература
1. Белый А., Иванов-Разумник Р. В., Штейнберг А. З. Памяти А. Блока. Томск: Водолей, 1996.
2. Бергсон А. Длительность и одновременность. Пб.: Academia, 1923.
3. Есенин С.Я. Есенин Сергей. М.: Эксмо, 2006.
4. Занковская Л. В. Новый Есенин. М.: Флинта, 1997.
5. Иванова И. С. Экзистенциальное время в поэзии Серебряного века // Русская речь. 2006. № 3.
6. Иванова И. С. Экзистенциальное время в поэзии А. Ахматовой // Русская речь. 2006. № 4.
7. Марченко А. Сергей Есенин. Русская душа. М.: Аст-Пресс, 2010.
8. Энциклопедия для детей. Всемирная литература. Т. 15. М., 2001.
