Стенограмма «Круглого стола» «Российский парламентаризм в сравнительном измерении» (к 100-летию Манифеста 17 октября 1905 года), 27 января 2006 г Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

«Круглые столы» семинара «Петербургская политологическая экспертиза»

СТЕНОГРАММА «КРУГЛОГО СТОЛА»

«Российский парламентаризм в сравнительном измерении» (к 100-летию Манифеста 17 октября 1905 года), 27 января 2006 г.

27 января 2006 г. на философском факультете СПбГУ прошло девятое заседание «круглого стола» «Петербургской политологической экспертизы». Приводим полную стенограмму заседания.

Список участников «круглого стола»:

Аркан Юрий Леонидович — доктор философских и экономических наук, профессор философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Ачкасов Валерий Алексеевич — доктор политических наук, профессор, заведующий кафедрой философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета .

Баконина Марианна Станиславовна - кандидат политических наук, старший преподаватель философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Барыгин Игорь Николаевич — доктор политических наук, профессор факультета международных отношений Санкт-Петербургского государственного университета.

Бернацкий Георгий Генрихович — доктор юридических наук, профессор юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета экономики и финансов.

Вульфович Ревекка Михайловна — доктор политических наук, профессор Северо-Западной академии государственной службы.

Гавра Дмитрий Петрович — доктор социологических наук, профессор, заведующий кафедрой факультета журналистики Санкт-Петербургского государственного университета.

Гаман-Голутвина Оксана Викторовна — доктор политических наук, профессор Российской академии государственной службы (Москва).

Голосов Григорий Васильевич — доктор политических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге.

Грибанова Галина Исааковна — доктор политических наук, профессор, заведующая кафедрой политологии факультета социальных наук РГПУ им. А. И. Герцена.

Гуторов Владимир Александрович — доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Дука Александр Владимирович — кандидат политических наук, ведущий сотрудник Социологического института РАН (Санкт-Петербург).

Исаев Борис Акимович - доктор социологических наук, профессор, заведующий кафедрой политологии факультета международной коммуникации Балтийского государственного технического университета «Военмех» им. Д. Ф. Устинова.

Карцов Алексей Сергеевич — кандидат политических и юридических наук, доцент факультета международных отношений Санкт-Петербургского государственного университета.

Корконосенко Сергей Григорьевич — доктор политических наук, профессор, заведующий кафедрой факультета журналистики Санкт-Петербургского государственного университета.

Ланцов Сергей Алексеевич — доктор политических наук, профессор философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Ливеровский Алексей Алексеевич — доктор юридических наук, профессор, декан юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета экономики и финансов.

Миронов Сергей Михайлович - председатель Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации.

Мутагиров Джамал Зейнутдинович — доктор философских наук, профессор философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Нилов Олег Анатольевич — депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга, фракция «Партии жизни».

Петров Борис Михайлович — генеральный директор Санкт-Петербургского отделения ИТАР—ТАСС.

Полякова Наталья Валерьевна — кандидат философских наук, доцент философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Попова Ольга Валентиновна — доктор политических наук, профессор философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Скворцов Николай Генрихович - доктор социологических наук, профессор, декан социологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Сморгунов Леонид Владимирович — доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Солонин Юрий Никифорович — доктор философских наук, профессор, декан философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета, депутат Совета Федерации Федерального Собрания РФ.

Стребков Александр Иванович — доктор политических наук, профессор, заведующий кафедрой философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Цыпляев Сергей Алексеевич — президент фонда «Республика».

Щелкин Александр Георгиевич — доктор философских наук, профессор, ведущий научный сотрудник Социологического института РАН (Санкт-Петербург).

Шувалов Игорь Евгеньевич — от регионального отделения партии «Единая Россия».

Ягья Ватаняр Саитович — доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой факультета международных отношений Санкт-Петербургского государственного университета, депутат Санкт-Петербургского Законодательного собрания.

Солонин: Уважаемые коллеги, я прошу занять места всех тех, кто отмечен здесь — это активные участники нашего семинара. Традиционный семинар «ПОЛИТЭКС» (Петербургская политологическая экспертиза) проводит уже свое девятое заседание, т. е. это уже традиционная форма работы специалистов-экспертов, которая приобретает отзвук в стране, в политологической среде, среди реальных политиков нашей страны. Я благодарю всех, кто пришел и, видимо, еще в ближайшие минуты, как всегда с опозданием, придет сюда, за то, что выбрали время для участия в нашем семинаре. Конечно, я в первую очередь чрезвычайно признателен Председателю Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации Сергею Михайловичу Миронову за то, что он не просто присутствует на нашем семинаре, интерес к которому он проявил еще в середине прошлого года и несколько раз заявлял о своем желании участвовать, но дела не позволяли. И вот, наконец, он нашел время не только присутствовать, но и выступить с принципиальным сообщением или докладом (не знаю литературную форму, жанр, который будет обозначен), который будет связан с проблемами многопартийной системы и парламентаризма.

Прежде чем передать слово ведущему, профессору Ачкасову, хочу сказать, что, как и всегда, материалы этого семинара будут опубликованы в СМИ, о чем свидетельствует присутствие работников этой сферы, и в научных изданиях, одним из которых является журнал «ПОЛИТЭКС», думаю, в четвертом выпуске этого журнала. Спасибо вам за внимание. Валерий Алексеевич, пожалуйста.

Ачкасов: Я хочу напомнить экспертам и всем присутствующим, по какой процедуре у нас уже традиционно проходит заседание «круглого стола» политологической экспертизы. Как сказал Юрий Никифорович, это уже девятое заседание. Сложилась некоторая традиция работы, и она состоит в следующем: мы сегодня заслушаем два коротких доклада — это доклад Сергея Михайловича по проблемам многопартийности и российского парламентаризма и доклад профессора Российской Академии государственной службы Оксаны Викторовны Гаман-Голутвиной по сравнительному парламентаризму, что займет где-то час, затем короткий цикл вопросов, которые задают, пусть аудитория не обижается, только эксперты, затем выступления экспертов по поводу заслушанных докладов и темы «круглого стола» — 5, максимум 6 минут. Обычно мы укладываемся в три часа, думаю, что сегодня мы эту традицию не нарушим.

Еще одно, так скажем, процедурное мероприятие. Я хотел бы от имени прежде всего политологов города и политологов Санкт-Петербургского государственного университета вручить Сергею Михайловичу некоторые наши публикации — прежде всего наш журнал, в попечительский совет которого он любезно согласился войти. Пожалуйста, Сергей Михайлович, вам слово.

Миронов: Уважаемые коллеги! Многопартийность была и остается одной из самых острых тем в нашей общественной жизни и науке. Оценки российской многопартийности варьируются от снисходительно-скептических до восторженно-оптимистических. Но вопрос о том, сколько нам партий надо и каких, и нужны ли они вообще, так и не получил

однозначного ответа. Пока с полной уверенностью мы даже не можем сказать, прижилась ли прививка многопартийности в России, хотя тот факт, что сторонники многопартийности составляют почти треть населения, — уже хороший симптом.

Вместе с тем нельзя не заметить появления в общественном мнении и в политической практике некоторых настораживающих тенденций: снижение электоральной активности, низкая явка избирателей, недоверие к важнейшим институтам власти, скептическое отношение к выборам вообще. Совсем недавно, в 2003 г., 73% россиян признавали, что выборы в принципе нужны. А сейчас (2005 г., данные Фонда общественного мнения) такую позицию поддерживают только 61% опрошенных.

При этом все чаще слышатся высказывания отдельных политиков: «Раз народ не хочет ходить на выборы — давайте их отменим; раз избиратели не могут разобраться в сложном политико-идеологическом ландшафте — давайте оставим одну или две партии». Расцениваю это как явный признак пренебрежительного отношения к народу как к отсталому, рабскому и косному.

Хуже того, современная политическая жизнь доказывает незаинтересованность определенных бюрократических структур в развитии общественной активности, в поддержке общественных инициатив. Создается впечатление, что некоторые представители эшелонов власти, столкнувшись с действительностью, с тем, что политический выбор существует не только для административной элиты, ощутили реальный дискомфорт. Я не разделяю и известный тезис о том, что для эффективного проведения экономических и социальных реформ можно пренебречь гражданскими политическими свободами и другими ценностями демократии. Все это, якобы, можно отложить на потом, когда экономический рост принесет свои плоды. Уверен, демократия — не только цель, но и средство развития общества. Политические свободы в широком понимании определяют те возможности, которыми пользуются люди, решая, кто должен управлять сообществом и на каких принципах. И в этом широком спектре политических прав и свобод важнейшими остаются избирательные права, выборность законодателей и исполнителей, возможность существования политической оппозиции и политического диалога, выбор между различными политическими партиями.

Для нас сегодня актуален вопрос о том, насколько эффективна имеющаяся политическая система? Как сформированный парламентаризм и многопартийность влияют на общее развитие страны? Каковы наши перспективы и к чему стоит стремиться? Ответить на эти вопросы невозможно вне контекста политического развития России.

Нельзя не учитывать тот факт, что у России — специфический опыт становления демократии. Не случайно сегодняшний «круглый стол» приурочен к 100-летию Манифеста 17 октября, который дал толчок развитию легальной многопартийности и оппозиции. Однако первый опыт парламентской деятельности партий был недолгим, и этот столетний юбилей парламентаризма можно назвать 100-летним условно, так как эволюционное развитие парламентаризма неоднократно в России прерывалось. Да и в исторической памяти народа деятельность дореволюционной Думы не оставила сколько-нибудь

заметного следа. А Советы вряд ли могут рассматриваться как реальные носители законодательной власти. Заметим, что избранный в 1937 г. Верховный Совет СССР за 50 лет своего существования принял всего 79 законов, а сейчас в Федеральном Собрании Российской Федерации ежегодно статус законов приобретает более 300 законопроектов.

Хотя парламент — относительно новый для нашей страны политический институт, его укоренение в российской жизни — уже существенное достижение на пути к реальной демократии. Процесс создания эффективной системы взаимоотношений обеих палат российского парламента с Президентом, с исполнительной и судебной властью продолжается. Главное, за последние десять лет была проделана огромная законотворческая работа по созданию правовых основ современной экономики и политической системы. Ведущая роль партий в этом процессе не подвергается сомнению. Партии все активнее заявляют о себе в законотворческой деятельности. Не только Федеральное Собрание, но и региональные (и даже местные) парламенты становятся все в большей степени парламентами партийными.

Парламент смог стать мощным фактором стабилизации нашего общества, так как это не только «фабрика законов», но и арена политического диалога, где сосуществуют разные политические силы, где есть место оппозиции, где возможно критика политического и экономического курса. Политические дебаты с площадей и улиц переместились в стены Федерального Собрания. И это нормально. Поэтому возникающие разговоры о превращении Государственной Думы только в законотворческую палату, о сворачивании ее публичных политических функций мне кажутся необоснованными. Если это произойдет, политика вновь вернется на улицу, что, может быть, и эффектно для телевизионной картинки, но малоэффективно для развития страны. Однако надо признать, что для населения роль и значимость законодательной ветви власти не так очевидна, как исполнительной.

Более трети (35%) наших сограждан считают, что без парламента вполне можно было бы обойтись (Фонд общественного мнения, октябрь, 2005 г.). И это не только издержки наших политических традиций, но и показатель реальной ситуации в стране. Доминирующий центр власти в России на протяжении всей ее истории — это власть исполнительная. Успех реформ в стране всегда зависел от силы и эффективности исполнительной федеральной власти. Именно центральная власть становилась главным инициатором и проводником социальных и политических изменений. И так будет до тех пор, пока в нашей стране не сложатся структуры развитого гражданского общества, способного не только ограничивать всевластие государства, но и сформулировать новую цивилизационную и гражданскую идентичность.

Поэтому сегодня я говорю о многопартийности, с которой связываю демократическое развитие нашей страны. Стране необходима сильная законодательная власть, так как любая явно выраженная диспропорция в системе разделения властей чревата если не авторитаризмом, то коррупцией и другими патологиями управления. Нам нужны не-

зависимые и самостоятельные депутатские собрания разных уровней, от федерального до муниципального, которые могут выступать в качестве противовеса исполнительным структурам для достижения оптимального баланса в соблюдении интересов граждан.

А сила законодательной власти — в компетентности депутатского корпуса и в пропорциональном представительстве в нем основных политических течений. И как раз эта сторона функционирования политической системы вызывает тревогу: партии становятся «падчерицами» и для общества, и для правящей элиты. Российские граждане в массе своей равнодушны к партиям, а бюрократия настолько увлеклась конструированием партий власти, что сама искренне уверовала в возможность партстроительства без участия граждан.

Причины такого положения дел, на мой взгляд, следующие.

Первое и очевидное. Слабость партий как институтов гражданского общества, которым еще предстоит пройти долгий путь к признанию их деятельности полезной и нужной обществу. Понятно, что наша гражданская культура нуждается в развитии. Но определенные сдвиги в этой области есть и их нельзя игнорировать. Уполномоченный по правам человека в России в последнем ежегодном докладе приводит данные о том, что за последний год более чем в три раза выросли обращения граждан по защите политических прав. Конечно, их доля в общем потоке обращений ничтожно мала (3,4%), но это, в любом случае, определенный сдвиг. Люди стали использовать этот политический институт.

Надо сказать, что деятельность партий в правозащитной сфере и в сфере поддержки разнообразных гражданских инициатив постоянно расширяется. Партии постепенно становятся ретрансляторами политически значимых проблем, которые обсуждаются и возникают в профессиональных, региональных и других сообществах. Партии активно взаимодействуют и сотрудничают с общественными организациями, движениями, профсоюзами. Скажем, «Российская партия жизни» выступила соучредителем и оказывает информационную и организационную поддержку Национальному комитету «Интеллектуальные ресурсы», целью которого является поддержка научного сообщества, Российскому экологическому Конгрессу, медицинским профессиональным ассоциациям, ряду творческих объединений.

Второе. Не для кого не секрет, что во многом наше партстроительство было верхушечным, часто номенклатурным и искусственным. Власть оказалась не готова к появлению реальных и самостоятельных партий, с которыми надо вести постоянный непростой диалог. В свою очередь, имитационная многопартийность неизбежно ведет к росту протестных настроений.

Еще более обостряет социальный конфликт невозможность группам интересов артикулировать и защищать свои интересы публично и легально. Могу напомнить вам и кандидата «против всех», и возрастающий радикализм маргинальных групп. Негативно сказывается на доверии к партиям и отсутствие культуры компромисса, неумение рабо-

тать в коалициях. У всех на слуху последние скандалы, выясняющие, чья «Родина» роднее, бесконечный вялотекущий роман объединения и развода либеральных сил.

Третье. Многие важные события и просто интересная деятельность партийных структур проходят мимо наших сограждан. Пресса, телевидение крайне редко воспринимают повседневную работу партий как новостной повод, мотивируя нежелание освещать их деятельность тем, что не хочет создавать им дополнительную рекламу. К сожалению, для СМИ партии превратились в товар, за рекламу которого надо платить. Такая коммерциализация, с моей точки зрения, парализует становление эффективных механизмов взаимодействия общества и политических партий.

При этом парламентская работа часто освещается таким образом, что либо навевает сон, либо заставляет всех вспомнить известное выражение «парламентский кретинизм», так как достоянием общественности становятся исключительно скандальные события. По большому счету, люди плохо себе представляют, как осуществляется законотворческая деятельность. «Прозрачность власти» у нас пока по большей части лишь метафора.

Интересно, что в обществе (во многом с подачи СМИ) продолжает воспроизводиться известная максима о том, что «политика — грязное дело». Только за декабрь я лично услышал эту формулу три раза с телевизионного экрана от обозревателей. А сколько раз это говорится и пишется как бы между делом?

Четвертое. Значительный вред становлению многопартийности и имиджу партий наносит отечественная политическая практика, которая зачастую дискредитирует и идею выборов, и идею политического представительства. В обществе зреет убежденность, что результаты выборов можно подтасовать, что избирательным процессом легко манипулировать, что любого участника выборов можно снять с дистанции, что режим наибольшего благоприятствования создается только для одной партии. И дело здесь даже не столько в новом избирательном законодательстве, которое ограничивает количество парламентских партий и усложняет процедуры создания и регистрации политических партий, сколько в особенностях его применения. Жесткие требования к сбору подписей позволяют предъявить претензии и снять с регистрации любую партию, но снимаются в первую очередь потенциальные соперники. Фактически исполнительная власть получила эксклюзивное право решать, кого допускать к выборам представительной власти, особенно на региональном уровне.

Выборы в региональные и муниципальные органы власти последних двух лет дали нам массу примеров, демонстрирующих не всегда адекватную и законную реакцию действующей администрации на появления реальных конкурентов. Напомню скандал с Российской партией пенсионеров, которую подвергли остракизму после ряда успехов в некоторых регионах. Вопреки здравому смыслу и логике внутрипартийные конфликты стали рассматриваться в судах, в органах государственной регистрации, регулироваться Администрацией Президента. В итоге побеждает тот, кто сегодня «ближе к начальству». А избирателю в который раз демонстрируют, что партии — лишь объект политиче-

ских манипуляций. Административное вмешательство региональных властей во внутрипартийную жизнь, по определению, не могут привести к позитивным результатам.

Внутрипартийные конфликты должны решаться в первую очередь членами самой партии в соответствии с Уставом и учредительными документами.

Проанализируем результаты региональных и муниципальных выборов за последние два года. Показательный случай: в Республике Татарстан три четверти из избранных 8 тыс. депутатов представительных органов муниципальных образований составили члены партии «Единая Россия» и ее сторонники. Казалось бы — ошеломляющая победа! Можно только порадоваться. Смущает одно обстоятельство: в 83% округов выборы проводились на безальтернативной основе! И при этом в 25 округах единственный кандидат не набрал нужные для избрания 50% голосов плюс один голос, а в 56 округах победил кандидат «против всех».

Сегодня только 2% избранных и действующих депутатов и руководителей муниципалитетов являются представителями других партий. Уверен, дело не том, что другие партии не работают на региональном уровне. Им зачастую не дают работать, и люди уже боятся выдвигаться от других партий. Из регионов поступает информация о фактах прямого давления на кандидатов со стороны чиновников и непосредственного начальства.

На недавних выборах в одном регионе ректор университета вызвал на ковер студента и в ультимативной форме потребовал, чтобы он снял свою кандидатуру с выборов, так как он не потерпит у себя в вузе представителей каких-либо партий, кроме одной. А уж усердие чиновников исполнительной вертикали по поддержке так называемой «партии власти» всеми законными и незаконными способами — притча во языцех!

Пятое. Очевидное стремление сохранить только одного лидера избирательного процесса, устранить возможных конкурентов любыми доступными способами ведет к сворачиванию демократического пространства, не столько к стабильности системы (вопреки многочисленным уверениям), сколько к ее застою. Когда на политическом поле работает одна партия, один лидер, отсутствует конкуренция, появляется вседозволенность и убежденность в собственной непогрешимости.

Тем более что в своем желании соответствовать «указаниями сверху» местные «помпадуры и помпадурши» переходят все допустимые границы. Избирательные барьеры в ряде регионов были подняты до 10%, что вызвало даже негативную реакцию ЦИКа. В региональных парламентах зреют конфликты, поскольку депутатов от других партий фактически отстраняют от участия в законотворческом процессе. Но что удивительно, результаты выборов в местные и региональные законодательные органы показывают серьезные расхождения в симпатиях избирателей. Так, в одних регионах «Единая Россия» набирает от 10% до 20% (Ленинградская область), а в других — более 70% (Карелия, Саратовская область, Татарстан — 80%). Не захочешь, а подумаешь о пресловутом административном ресурсе.

Таким образом, с одной стороны, мы видим сознательное вытеснение малочисленных партий из избирательного процесса. С другой стороны, культивируются псевдополитические формы активности подобно создаваемым по взмаху руки молодежным организациям. Кстати, загонять в политическую деятельность административными мерами, когда учащихся ПТУ привозят организованными колоннами на митинг, вообще бессмысленно. Последние полгода страна была шокирована случаями убийств и избиений иностранных и российских студентов в разных городах. К сожалению, Петербург в этом списке. Но ни один митинг сам по себе не решит проблему ксенофобии, этнической и расовой нетерпимости. Думаю, молодежи нужна не игра в политику, а реальная поддержка государства, кропотливая последовательная социальная поддержка, интернациональное воспитание, одним словом, сильная государственная молодежная политика.

Так каковы наши политические перспективы? К какой политической конфигурации мы придем? К монополии одной или двух партий? Как бы нам в этом случае не пришлось петь, как в одной из последних песен Макаревича: «Что за прелесть единый строй, проснулся и вместе пой»! Конечно, формальное создание партий-однодневок, как это было в первой половине 1990-х годов, а затем огромные списки из нескольких десятков партий, которые предлагались избирателю для голосования, не несли в себе большого смысла. Но это было начало становления нашей многопартийности и пестрота политических образований во многом была естественным проявлением политической активности многих вышедших на арену политиков. Со временем же процесс устоялся, и политический ландшафт последних лет был вполне понятен. Уверен, что сейчас стране необходимо не давление на партии, а формирование благоприятной среды для их развития, для участия граждан в политическом процессе.

Политическое манипулирование, направленное на сокращение численности партий, участвующих в избирательном процессе, не только понизит уровень политической конкуренции, но в итоге может привести и к постепенной утрате легитимности власти, так как все новые и новые группы граждан лишаются представительства, только потому что их менее 7, 8 или 10%. Отсутствие вариативности в парламенте неизбежно ведет к деградации его как органа, вырабатывающего стратегические для страны решения. Как и везде, управление без конкуренции идей и диалога умирает и вырождается, превращаясь в оторванную от жизни догму.

Последствия могут быть губительны и для общества. При отсутствии привычки голосовать вообще и участвовать в политической жизни, бороться за свои интересы подобные ограничения порождают патернализм и иждивенчество, стремление переложить на эту силу ответственность за все и снять ответственность с себя. Наличие целого ряда партий на политической арене позволит, с одной стороны, крупным партиям не дремать и не загнивать, а с другой стороны, гарантирует гражданам достаточно широкий спектр выбора. Именно тогда конкурентная борьба за голоса может подвигнуть самого избирателя к более активным действиям. А это уже не просто явка на выборы, увеличение числа проголосовавших, но и расширение палитры мнений, идей, появление в по-

литике и управлении новых людей. Именно конкурентный путь в итоге может привести к созданию новых политических образований, отличных от существующих, таких партий, в идеи которых люди верят не по принуждению и указке сверху, а с точки зрения реальных дел и здравого смысла.

В целом в России сформирована правовая основа деятельности политических партий, накоплен определенный опыт многопартийности, но он нуждается в дальнейшем осмыслении и выработке новых моделей взаимодействия гражданского общества и государства. Научное сообщество, на мой взгляд, должно более активно включаться в обсуждение перспектив развития политической системы страны.

В первую очередь необходим поиск новых путей формирования гражданской и правовой культуры, которая пока остается недопустимо низкой. Конечно, я не предлагаю проводить политинформации, как это было в недалеком прошлом, но повышать уровень политической компетентности, расширять правосознание, помогать людям осваивать политические и гражданские права должны и политические партии, и общественные организации, и государство.

Безусловно, нам предстоит еще очень много сделать в этом направлении, и откладывать эту работу на потом мы не можем. В этой связи хочу напомнить одну историческую байку. На заре прошлого века престарелый маршал Лиотэ — предводитель французских колониальных войск в Марокко и Алжире — направлялся со свитой во дворец. Был полдень, нещадно палило африканское солнце. Изнывавший от жары маршал распорядился обсадить дорогу деревьями, которые давали бы тень. «Деревья вырастут ведь только через пятьдесят лет», — заметил один из приближенных. «Именно поэтому, — прервал старик — работу начните сегодня же».

И последнее. Россия ни при каких обстоятельствах не должна отходить от реализации важнейшего принципа государственного строительства: нельзя снижать уже достигнутый уровень демократического развития, нельзя терять высоту.

Ачкасов: Спасибо, Сергей Михайлович. Как уже было сказано, мы заслушаем два доклада. Вопросы будем задавать после докладов. Каждый из экспертов, кто хочет задать вопрос, должен назвать, кому он его адресует.

Пожалуйста, Оксана Викторовна.

Гаман-Голутвина: Уважаемы коллеги, прежде всего, хочу поблагодарить за приглашение вновь принять участие в работе семинара «ПОЛИТЭКС». Теоретические рамки моего сегодняшнего доклада будут определены участием Российской Федерации в общеевропейском проекте, который назывался «Парламентское представительство в Европе 1848-2005 годов». Этот проект был выполнен под эгидой Европейского Союза и Международной Ассоциации Политических Наук. Я представляла нашу страну в рамках этого проекта, и с небольшим научным коллективом мы выполнили исследование, посвященное изучению состава Государственной Думы 1993-2003 гг., в сравнении по двум аспектам. Первый аспект — это сопоставление современной Государственной Думы с Государственной Думой России начала XX в. Второй ракурс анализа — это сопос-

тавление современной Государственной Думы России с современными европейскими парламентами.

Прежде всего, с чего хотелось бы начать. Сто лет — это, в общем-то, не такой уж большой срок, особенно если принять во внимание, что в нашей столетней истории парламентаризма был период так называемого номинального парламентаризма в советский период. И, кроме того, даже полноценные сто лет были бы не таким большим периодом в сопоставлении с историей других парламентов Европы, например Парламента Великобритании, который правомерно называют праматерью парламентов мира. Известно, что английский Парламент ведет свою историю с 1215 г., с Великой Хартии Вольностей. Но мы хорошо помним, что потребовалось более 250 лет для того, чтобы законодательно определить роль Парламента, и потребовалось более 400 лет, чтобы в результате принятия Билля о правах в 1689 г. законодательно были ограничены прерогативы монарха, в том числе его право созывать и распускать Парламент.

Говоря о столетии российского парламентаризма, нужно отметить, что создание Государственной Думы в начале XX в. стало созданием первого в России законодательного представительного учреждения. Хотя идея народного представительства имеет не только глубокие корни в российском историческом сознании, но и исторические прецеденты, потому что мы знаем о представительной племенной демократии у древних славян, мы знаем о роли вечевого правления в государстве Киевская Русь, мы хорошо знаем о вечевой практике правления в аристократических республиках Новгорода, Пскова, знаем о роли Земских соборов. В этом же ряду нужно упомянуть работу Уложенных Комиссий — великих редакционных комиссий, которые подготовили осуществление великих реформ 60-70-х годов XIX в. Нужно сказать и об опыте крестьянского самоуправления на уровне общины, которое насчитывает несколько сот лет. В этой связи надо упомянуть о вкладе российской общественно-политической мысли в обоснование целесообразности, благотворности народного представительства, в данном случае имеются в виду и проекты Сперанского, и «Конституция» Никиты Муравьева, и «Русская Правда» Пестеля, и проекты Лорис-Меликова, Валуева, Витте и т. д.

Таким образом, идеи «Манифеста 17 октября 1905 года» опирались и на исторические прецеденты, и на богатую интеллектуальную традицию. При этом нужно отметить, что активизация представительного правления приходилась как раз на периоды кризиса российской государственности, так было в начале XVII в., в начале XX в., на рубеже 8090-х годов XX в. И так было совсем в недавний период — в 1998 г., когда именно Государственная Дума стала тем институтом, в рамках которого был выработан выход из системного кризиса.

Зачастую много спекуляций возникает вокруг того, почему так поздно возник Парламент. Зачастую причину этого запоздалого развития видят в ментальности населения. Я думаю, что такой тривиальный взгляд меняет местами причины и следствия. Известно, что ментальность есть конденсат традиций, а традиции, в свою очередь, есть конденсат исторического опыта. Проблема заключается в том, что исторические об-

стоятельства эволюции российской государственности, к сожалению, определяли востребованность на протяжении длительных периодов времени концентрации властных ресурсов в одних руках. Это имело, конечно, и негативные последствия, поскольку даже когда историческая потребность отпадала, традиция, подобно носу коллежского асессора Ковалева, продолжала жить своей самостоятельной жизнью. Именно этим во многом было определено запоздалое развитие российского парламентаризма.

Говоря о специфике российского парламентаризма, нужно несколько слов сказать о его характере. Сравнительный анализ показывает, что особенностью российского парламентаризма в сравнительном анализе является то, что условно экспертами называется монархическим конституционализмом, отличным от конституционной монархии. В данном случае речь идет о некоторой асимметричной конфигурации соотношения ветвей власти. В России с проявлениями этой асимметричной конструкции как раз и стал монархический конституционализм, характеристиками которого являются дарованный характер Конституции, непоследовательное проведение принципа разделения властей, отсутствие ответственного перед Парламентом Правительства, сохранение за монархом контроля над тем, что сегодня называется силовыми структурами.

Надо сказать, что подобная конфигурация, сформировавшаяся на первом этапе российского парламентаризма, в определенном смысле оказала влияние и на конституционный дизайн современной российской политической системы. Известно, что российский историк Старцев провел сравнительный анализ свода основных государственных законов Российской империи 1906 г. и Конституции 1993 г. и отметил три существенных различия этих документов. Во-первых, президент современной Российской Федерации, в отличие от монарха, не имеет права передавать свой статус по наследству. Во-вторых, он не имеет права чеканить свое изображение на монетах. В-третьих, монарх имел монопольное право распоряжения имуществом двора.

Исторические сюжеты очень увлекательны, и всегда любопытно провести некоторые аналогии между днем сегодняшним и историческим периодом. В частности, можно сказать, что одна из основных проблем на начальном этапе российского парламентаризма заключалась в поиске адекватной и оптимальной модели соотношения различных ветвей власти. Во многом эти проблемы не теряют своей актуальности и сегодня. Кроме того, нельзя не сказать несколько слов и о проблеме исторической ответственности. Традиционно историки и современные исследователи возлагают историческую ответственность за ограниченную эффективность Думы начала XX в. прежде всего на верховную власть в лице монарха и на исполнительную власть в лице правительства. И это, безусловно, так, однако нельзя не сбрасывать со счетов то, что историческая ответственность — это всегда улица с двухсторонним движением. В этой связи можно упомянуть, что мемуары современников Государственной Думы начала XX в. и современные исследования показывают, что во многом историческая ответственность за неэффективность диалога между различными ветвями власти в начале XX в. лежит не

только на верховной и исполнительной власти, но также и на думцах, которые зачастую, в общем, подталкивали правительство и монарха к достаточно жестким действиям.

Именно поэтому, например, исследователи российского парламентаризма отмечали, что в Думе начала XX в. появилась блестящая плеяда ораторов, но не выдвинулось ни одного серьезного государственного деятеля. Скажем, Морис Палеолог, французский посол при дворе последнего российского императора Николая II, много страниц своих воспоминаний посвятил этому сюжету. Известно, что, поскольку Франция была заинтересована в продолжении участия России в Первой мировой войне, Палеолог, так сказать, очень поддерживал, в частности, кадетов, испытывал определенные человеческие к ним симпатии. И тем не менее никто иной, как Морис Палеолог, писал в своих воспоминаниях о том, что Временное правительство, сформированное во многом за счет думских политиков, показало свою неэффективность. Последнее, что в этой связи хотелось бы сказать. Очень ярко эту ситуацию характеризует замечание современника, который написал: «Паралитики власти как-то слабо, нерешительно и нехотя борются с эпилептиками революции». Вот такая ситуация знаменовала ситуацию начала XX в., поэтому первый опыт российского парламентаризма оказался не очень удачным, впрочем, первый опыт почти нигде не был удачным. Тем не менее этот период содержит большой позитив и является крайне важным для формирования российской парламентской традиции: это и опыт взаимодействия различных палат, и опыт взаимодействия различных ветвей, различных фракций и политических партий. Этот опыт в значительной степени, мне кажется, является сегодня предметом и осмысления, и использования.

Если обратиться к современному этапу, то можно сказать, что важнейшим результатом эволюции российского парламентаризма в XX в. стал тот результат, который аналогичен общеевропейской парламентской традиции в целом. Во-первых, это — формирование сферы политики как сферы профессиональной деятельности, и, во-вторых, это — формирование пула профессиональных политиков как тех, кто в соответствии со знаменитым определением Макса Вебера, живет для политики и за счет политики.

Если говорить о том, что профессионализация политики, в том числе профессионализация парламентской деятельности, стала важнейшим итогом столетнего развития российского парламентаризма, то можно сказать, что феномен профессионализации имеет 3 измерения: это — технологический, профессиональный и метафизический. Технологический аспект профессионализации парламентской деятельности предполагает то, насколько депутаты овладевают методами политического маркетинга, политической коммуникации, политического рынка в целом. Институциональный аспект характеризует деятельность Парламента как институционального канала формирования общероссийской политической элиты. Наконец, метафизический смысл заключается в том, что Парламент выступает как инструмент реализации не только партикулярных, корпоративных целей и интересов (тем более личных интересов депутатов), но как инструмент реализации общенациональных политических и экономических интересов.

В контексте изучения сравнительной истории российского парламентаризма представляет интерес сопоставление депутатского корпуса Государственной Думы с корпусом современных европейских парламентов. Если очень коротко, то по ключевым параметрам это сравнение выглядит следующим образом (см. рис. 1).

70

□ КПРФ

□ "Яблоко"

□ "Власть народу" (1993), "Родина" (2003)

□ ПРЕС (1993)

□ Беспартийные

□ "Демократическая партия России" (1993)

□ "Аграрная партия"

□ СПС

□ ЛДПР

□ Другие

□ Пропрезидентские партии

60 50 40 -I-30 -20 -10 0

1993

1995

1999

2003

Рис. 1. Средний возраст представителей различных партий в Госдуме |

Что касается возраста парламентариев. Средний возраст их сегодня за 10 лет постсоветского парламентаризма увеличился с 45 до 47 лет. Некоторое увеличение возраста во многом определено фактором переизбрания депутатов, и этот показатель примерно соответствует или чуть ниже, чем современный аналогичный показатель для европейских парламентов, и чуть-чуть ниже, чем соответствующий показатель для Государственной Думы начала XX в. Как и следовало ожидать, самые пожилые депутаты состоят во фракции КПРФ. За 10 лет парламентского развития средний возраст этой фракции увеличился примерно на 7 лет, а резкий скачок возраста в последнем созыве у коммунистов объясняется прежде всего значительным сокращением численности фракции, когда осталось только ядро, а это люди, как правило, старшей возрастной группы. Самые молодые депутаты принадлежат к фракции ЛДПР, и для этой же фракции был зафиксирован самый низкий возраст новичков - 39 лет. Что касается «партии власти», то наблюдается тенденция некоторого повышения возраста, что, на мой взгляд, объясняется тем, что эта партия укрепляет свои позиции за счет привлечения в свои ряды людей, которые состоялись в сферах своей профессиональной деятельности: региональные руководители, администраторы разного ранга, крупные бизнесмены, лидеры общественного мнения и т. д.

Теперь несколько слов о гендерном составе. Как известно, в дореволюционной Госдуме женщин не было, отмена квотного принципа представительства в постсовет-

199

ский период привела к достаточно резкому падению участия женщин в Парламенте: если в советский период это было 30%, то в 1993 г. — 13%, в настоящее время — 10%. Много это или мало? Наш показатель в этом смысле соответствует французскому: там тоже в Национальном Собрании женщин 10%. И Франция является некоторым таким отличием в общеевропейской тенденции, поскольку разрыв между удельным весом женщин в структуре населения 53% и 10% в составе Парламента — это, пожалуй, самый низкий показатель. Скажем, в Германии, благодаря усилиям социал-демократических депутатов, введен квотный принцип (женщинам предоставляется 30% квота). В некоторых скандинавских странах женщины занимают в парламенте почти 50% мест. Нельзя не отметить, что избирательное право для женщин в Европе было введено достаточно поздно. Если английский Парламент ведет свой отсчет с 1215 г., то избирательное право в Великобритании было введено только в 1929 г., а во Франции — в 1944 г. (см. рис. 2).

□ титульная нация □ этнические меньшинства

2003 72,3 1 27,7

-

1999 76,29 | 23,71

-

1995 81,89 1 18,11

-

1993 81,4 1 3,6

----------

0% 10% 20% 30% 40% 50% 60% 70% 80% 90% 100%

Рис. 2. Этнический состав нижней палаты парламента (%).

Более сложным объектом исследования являются такие параметры депутатского корпуса, как этническая и конфессиональная принадлежность. В этом вопросе, как и в вопросе о конфессиональной принадлежности, мы ориентировались на данные самоидентификации депутатов, хотя и этот критерий нельзя назвать вполне надежным, потому что некоторые депутаты нарочито демонстрируют свою религиозность, другие — действительно религиозные люди — предпочитают это не афишировать. Согласно данным самоидентификации, наблюдается некоторое снижение доли представителей русских от созыва к созыву: от 80% в 1993 г. до 72% в 2003 г. Стабилен удельный вес русских во фракции КПРФ — примерно 85%. В провластных фракциях удельный вес русских упал с 80% примерно до 68%. Интересно, что эта же тенденция наблюдается во фракции ЛДПР, которая, как известно, последнюю кампанию вела под лозунгом «Мы за русских! Мы за бедных!» С нашей точки зрения, подобная динамика определяется, прежде всего, усилением и укреплением представительства национальных республик в Государственной Думе (см. рис. 3).

30-| 252015-'" 1050

] неверующие □ мусульмане □ православные 27

8

35 Л 3

/ч Л-А1

1993

1995

1999

2003

Рис. 3. Самооценка депутатами своих религиозных взглядов (%).

Что касается религиозного профиля депутатского корпуса, то вот здесь в наибольшей степени нынешняя Госдума отличается от Госдумы начала века, потому что в дореволюционных Думах не просто большинство людей было верующими, но там достаточно серьезно были представлены священнослужители Русской православной церкви. Так, в Первой Государственной Думе было 16 священников, во Второй — 20, в Третьей — 49, в Четвертой — тоже 49, а Русская православная церковь планировала расширить свое участие. Между тем всего в депутатском пуле современной Госдумы за 10 лет нами были рассмотрены 1823 биографии, и только 48 депутатов позиционируют себя как людей верующих, что отличает нынешнюю Госдуму не только от дореволюционной, но и от современных европейских парламентов, например, таких стран, как Испания, Италия, Германия, Польша, в которых представлены не только верующие и священнослужители, но и партии, названия которых указывает на их конфессиональную принадлежность (см. рис. 4).

□ начальное □ среднее □ высшее

100% 80% 60% 40% 20% 0%

93,44 94,74 98,21 99,1

4,81 4 1,57 0,68

1,75 1993 1,26 1995 0,22 1999 0,23 2003

Рис. 4. Уровень образования депутатов Госдумы (%).

В сравнительном плане представляет интерес образование депутатов Госдумы. Если в Госдумах начала XX в. уровень высшего образования колебался в пределах 39-52%

в целом по созывам, то в современной Государственной Думе практически 100% депутатов имеют высшее образование, и, как ни странно, в этом смысле мы впереди практически всей Европы, потому что средний европейский показатель редко поднимается выше 80%. Кроме того, нужно отметить, что многие российские депутаты имеют 2-3 образования, ученую степень и звания. При этом порядка 40% депутатского корпуса имеют в целом научную степень, из них 22% депутатов имеют степень по юридическим наукам, 10% — в области технических и естественно-научных специальностей, 20-22% по гуманитарным (см. рис. 5 и 6).

□ юридическое

□ гуманитарное, экономическое, теологическое, социальные науки

□ техническое, инженерное, естественные науки, медицина

2003 9,6 I1 ' 34 Ьп-1-1- -1-1-1

1999 II III

12 1 35,4 52,6 1

1995 15 ^ 1 ^ ^ 35 7 -1- —49"4—-1-,

1 3б -1-'

1993 12,2 51,8 1

----------,

0% 10% 20% 30% 40% 50% 60% 70% 80% 90% 100%

Рис. 5. Профиль образования парламентариев (%).

□ юридическое

□ гуманитарное, экономическое, теологическое, социальные науки

□ техническое, инженерное, естественные науки, медицина

"Единая Россия" Беспартийные ЛДПР "Родина" КПРФ

0% 20% 40% 60% 80% 100%

Рис. 6. Профиль образования парламентариев (2003, %).

В сравнительном плане представляет интерес сопоставление профиля образования. В этом плане российская Госдума довольно серьезно отличается о европейских аналогов. Прежде всего, отличие касается высокой доли депутатов с техническим и естественно-научным образованием, их порядка 45%; далее следуют гуманитарные, экономические и социологические дисциплины — порядка 43%, пропорции специалистов с

6 2/1 18 57 I

18 =Ь

42 29

0 9 I -

- !'2 69 1 -

515 -

-Г

ЗТ

0 9 I 5 15 1

~2"П7~

0 681 Р 4 25 1

•314

I 36 ГГС

1ТЖ

юридическим образованием — порядка 10% в среднем по созывам, наблюдается даже тенденция некоторого снижения числа юристов с 13% в 1993 г. до 10% в нынешнем созыве. Справедливости ради надо отметить, что снижение доли депутатов с юридическим образованием характерно и для европейских парламентов. Хотя даже в конце 1990-х годов этот показатель, например, в Национальном Собрании Франции не снижался ниже 25%. В Германии и Италии такая же тенденция.

Далее, если говорить о том, чем отличается по социальному составу и социально-профессиональному составу Государственная Дума от европейских парламентов, то бросается в глаза высокий удельный вес трех категорий.

Это представители госсектора, это военные и представители той категории, которая в рамках настоящего исследования была определена как управленцы и предприниматели. Надо сказать, что представительство госсектора в Думе достаточно значительно, хотя и снижается: от 60% в 1993 г. до 50% в 2003 г. Во многом такая ситуация является следствием традиционно активной роли Российского государства в политике и экономике страны. Снижение этого показателя определено ростом удельного веса частного сектора в экономике России и высоким уровнем его политической активности. Надо сказать, что в этом плане Россия, конечно, отличается от других европейских парламентов, хотя в ряде европейских парламентов, например в Италии, наоборот, наблюдается тенденция к усилению позиций представителей госсектора в парламенте (и в Италии, и в Германии). Эта тенденция может быть расценена как проявление трансформации ряда европейских политических партий в пользу их сближения с государством, что в свою очередь может быть рассмотрено как проявление активного участия государства в политике и экономике ряда европейских стран. Весьма симптоматичны для социального представительства очень незначительная доля «синих воротничков», которая даже упала с 2% примерно до 0,2% за 10 лет, и очень низкий уровень представительства первичных отраслей промышленности и сельского хозяйства (от 7-8% в созывах 19931995 гг. к 5% 2003 г.).

Таким образом, можно сказать о некотором несоответствии социальной структуры общества и социального состава парламента, но надо сказать, что ровно такая же ситуация наблюдается практически во всех без исключения европейских парламентах. Например, во Франции во второй половине XX в. 80% членов Национального Собрания представляли социальные слои, составляющие 13% населения страны. При этом представительство низших страт населения падало даже в той фракции, которая традиционно позиционировала себя в качестве партии рабочего класса, т. е. во французской компартии. Плохо представлены средние слои в том же Национальном Собрании: если в структуре населения средние слои составляют примерно 30%, то в парламенте их доля падала с 20% в 1988 г. до 14% в 1997 г.

В сравнительном плане обращает на себя внимание незначительный удельный вес в российской Государственной Думе представителей юридических специальностей, и этот показатель даже несколько снизился за 10 лет. Но опять-таки нужно сказать, что

такая же тенденция снижения представителей юридических специальностей в национальных легислатурах характерна и для Франции, и для Германии, и для ряда других европейских стран. При этом интересно отметить, что там масштаб этой тенденции имеет очень значительное измерение. Скажем, если во Франции и Италии юристы на протяжении всего практически XX в. были наиболее многочисленной профессиональной группой, то сегодня этот показатель колеблется примерно на уровне 10%.

Возвращаясь к российской Думе, можно сказать, что без изменений остается такой показатель, как партийные функционеры и представители общественных организаций, — порядка 10%, средний европейский показатель выше — 16-18%. На одном и том же уровне в Госдуме остаются представительства свободных профессий — примерно 1011%, а вот число журналистов упало в 2 раза (почти с 10% до 5%), что, на мой взгляд, может быть расценено как оценка общественным мнением ангажированности многих российских СМИ.

Наиболее интересным выглядит сопоставление динамики по двум категориям — это военные и та категория, которая объединена в одной опции предпринимателей и управленцев различного уровня. Доля военных в Думе за 10 лет выросла с 4% до почти 11%, т. е. почти в 3 раза. Рост представительства менеджмента и бизнеса в парламенте не столь впечатляющий. Они за 10 лет нарастили свое присутствие в полтора раза, но зато в абсолютном выражении эта категория управленцев и предпринимателей составляет порядка 44% в составе всей Госдумы, что, кстати, сильно отличает нашу нижнюю палату парламента и от Великобритании, и от Франции, и от парламентов других европейских стран. Наиболее высокий удельный вес этой категории был зафиксирован в 1990-х годах в Великобритании (30-35%), во Франции в конце 1990-х годов — 25%. В этом плане мы тоже выходим вперед. При этом можно зафиксировать интересную тенденцию. Известно, что в 2003 г. «Яблоко» и «СПС» остались за стенами парламента. Во многом некоторые наблюдатели связали это с делом «ЮКОСа» и рассматривали как тенденцию наступления государства на позиции крупного бизнеса. Вот наше исследование этого не подтверждает, наше исследование, наоборот, показывает, что даже в последнем созыве представительство предпринимателей и управленцев возросло, хотя «Яблоко» и «СПС» не попали в парламент. А средний и малый бизнес представлен очень незначительно (порядка 1,5%), что, кстати, соответствует европейским показателям (средний европейский показатель около 2%).

Что касается подоплеки этой тенденции, то я полагаю, что она может быть объяснена двумя причинами, которые отличаются по каждой из двух категорий, составляющих данную опцию. Высокий удельный вес управленцев может быть интерпретирован как обусловленный определенной инерцией общественного мнения, традиционно лояльного к факту присутствия в органах власти представителей управленцев. Достаточно вспомнить высокий удельный вес представителей управленческого корпуса в депутатском корпусе Верховного Совета СССР 1989 г. и РСФСР 1991 г., где этот показатель колебался от 60 до 70%.

Что касается участия предпринимателей в современной Государственной Думе, то это, пожалуй, самая яркая черта, которая характеризует и отличает Россию не просто от европейских парламентов, но и от предшествующей исторической российской традиции. Мы знаем, что крупный бизнес в истории России и в политике России никогда не играл роли «первой скрипки». 90-е годы XX в. стали первым значимым историческим прецедентом, когда крупный бизнес попытался обрести право политического первенства. Мы знаем, что сегодня ситуация изменилась, сегодня государство вернуло значительную часть утраченных в середине 1990-х годов политических прерогатив и функций, но тем не менее представительство крупного бизнеса в российском парламенте достаточно высоко.

Сопоставление динамики по двум категориям — бизнесу и управленцам, с одной стороны, и военным, с другой стороны, — позволяет дать ответ на вопрос, который волнует умы и исследователей, и публицистов, и политиков на протяжении последних лет: кто реально правит Россией? Силовики или крупный бизнес? Я полагаю, что тезис, выдвинутый (мне уже приходилось полемизировать на эту тему) о засилии меритокра-тии в России, этот тезис неадекватен по целому ряду причин (наше исследование в полной мере это подтверждает). Неадекватен этот тезис, как минимум, по двум причинам применительно к решениям, принимаемым в стенах Государственной Думы. Во-первых, анализ характера голосования не подтверждает автоматическую зависимость политической позиции депутата от его предшествующей профессиональной биографии. Во-вторых, несмотря на высокие темпы прироста удельного веса военных в Думе, тем не менее удельный вес предпринимателей и управленцев намного выше.

Во многом интерес крупного бизнеса к представительству в Парламенте обусловлен тем, что в течение последних лет создавалась юридическая база функционирования рыночной экономики в России. Это связно и с тем, что именно Госдума является ареной принятия не только законов в целом, но и тех законов, которые регулируют распределение бюджетных средств, что превращает этот институт в арену корпоративного лоббизма.

Если обратиться к другим характеристикам Госдумы, то бросается в глаза изменение политического профиля Думы вследствие радикального изменения соотношения различных политических сил в Думе. Мы знаем, что присутствие «партии власти» возросло за 10 лет с 14% в 1993 г. (я округляю все цифры для облегчения восприятия) до почти 67% в составе нынешнего созыва. Соответственно наблюдается снижение численности и влияния оппозиционных фракций, что определяет изменение политического профиля Государственной Думы, которая превратилась из оппонента действующей власти в ее фактически союзника.

Очень интересным является такой параметр, как связь депутатов с регионами.

Дело в том, что практически для всех европейских парламентов характерна очень тесная связь депутатов с регионами. Например, в парламентах Германии, Италии и Франции 50-70% депутатов имели опыт работы на региональном или местном уровне

до вхождения в национальный парламент. 90% депутатов Национального Собрания Франции до избрания в состав общенационального парламента являлись членами местных и региональных законодательных органов власти (см. рис. 7).

35 П

30

25

20

15

10

31,5

30,9

26,7 28 24,6 26 27,7

19 23,4 -- 22,6 24,8

18,4 --19,8 16,6 19,6

■А-

14,9

2,4 2,3 2 1,8 1,4

регион рождения = регион проживания = регион избрания

регион рождения = регион проживания # регион избрания

регион рождения # регион проживания = регион избрания

регион рождения = регион избрания # регион проживания

регион рождения # регион проживания # регион избрания

регион рождения = регион избрания

недостаточная информация

Рис. 7. Связь депутатов с регионами \

5

0

Что касается российской Госдумы, то для всех созывов характерен высокий удельный вес депутатов, у которых не совпадает место рождения, избрания и проживания, их примерно 30-25%. А доминирующим фактором связи депутата с регионом остается совпадение места избрания и проживания.

Если посмотреть, как локализуются партийные связи с регионами, то, конечно, лидером по части, так сказать, космополитизма является ЛДПР, которая очень слабо связана с регионами. Не случайно она побеждает по партийным спискам в соревновании и традиционно проваливается в одномандатных округах. Очень слабые связи депутатов фракции «Родина» с регионами, что связано во многом с тем, что эта партия очень быстро создавалась и быстро продвигалась в электоральном пространстве, для чего в нее привлекались раскрученные на общенациональном уровне фигуры, слабо связанные с регионами. Противоположностью ЛДПР является группа региональных лоббистов, т. е. депутатов, которые проходят в парламент как раз на волне регионального лоббизма, но этих депутатов становится все меньше (см. рис. 8).

□ три или более видов опыта Пдва вида опыта

1993 1995 1999 2003

Рис. 8. Индекс политического опыта парламентариев (%).

Другой интересной характеристикой является анализ характера политического опыта, который определяет вхождение в состав Парламента. В общем плане можно выделить два типа политического опыта: советского периода и постсоветского периода.

При этом конфигурация факторов в принципе совпадает. Что я имею в виду: и применительно к советскому периоду, и к опыту постсоветского периода иерархия значимости политического опыта выглядит таким образом: на первом месте — лидерство в политических организациях, т. е. это лидеры партий — ранее КПСС, в настоящее время действующих партий и общественных организаций — порядка 30%; на втором месте — это фактор регионального опыта — порядка 25%; на третьем месте — фактор парламентского опыта; на четвертом месте — опыт управленческой деятельности в составе различных управленческих структур. В данном контексте обращает на себя внимание некоторое снижение роли парламентского опыта как фактора переизбрания. За 10 лет значение этого фактора снизилось почти с 15 до 7%, что говорит о том, что в состав Парламента зачастую приходят люди, которые состоялись в сферах своей профессиональной деятельности и рассматривают парламентскую карьеру как инструмент укрепления своих позиций не только и не столько в политике, сколько, так сказать, в сферах своей профессиональной деятельности.

Хочу сказать, что полученные нами данные по основным ключевым параметрам, например представительство бизнеса, соотношение с силовиками и т. д., в целом подтверждаются данными других исследований. Например, на прошлом выступлении на вашем семинаре мы представляли исследование «Самые влиятельные люди России. Политические и экономические элиты российских регионов», которое охватило 66 регионов из 89. И данные по этим двум исследованиям коррелируются. Например, известно, что во многих субъектах РФ выходцы из крупного бизнеса составляют от трети до двух третей региональных законодательных собраний. То же самое можно сказать по соотношению так называемых «силовиков» и бизнесменов, т. е. несмотря на то, что «силовики» действительно увеличивают свое присутствие в региональном и федеральном парламентах, тем не менее их влияние зачастую преувеличено.

Завершая выступление, хочу сказать, что в данном случае я назвала только некоторые, далеко не все многообразные результаты нашего исследования (оно было очень масштабным). Я хочу сейчас продемонстрировать первый том вышедшего по итогам исследования издания в издательстве «Оксфорд-пресс». Оно так и называется — «Парламентское представительство в Европе 1848-2000 гг.», сейчас готовится второй том. Конечно, в этих изданиях подробно будут изложены результаты исследования, но в общем плане, если тезисно изложить результаты исследования, можно выделить несколько базовых выводов.

Вывод первый заключается в том, что отличительной особенностью постсоветского парламентаризма является высокий темп изменения состава, политических ориентаций и партийной афиляции российских депутатов, что определено сложносоставной повесткой российского транзита, в ходе которого не только решались задачи политической модернизации, но и создавались институты рыночной экономики и менялась социальная структура общества. И это обстоятельство в значительной степени наложило отпечаток как на состав, так и на особенности функционирования российского парламента, который характеризуется неоднозначной динамикой процессов рекрутирования, ротации российских депутатов. Если в европейских парламентах наблюдается тенденция сосуществования различных моделей, уровней и стилей представительства, то такая же тенденция в еще большей степени проявляется в России.

Далее, если говорить о том, что является ведущей тенденцией, то это, конечно, тенденция профессионализации российского депутатского корпуса. Учитывая сказанное выше о трех измерениях профессионализма российских депутатов, можно сказать, что наибольших успехов депутаты добились на ниве технологического измерения профессионализации, потому что они вполне виртуозно владеют методами освоения политического рынка. В институциональном аспекте динамика не однозначна. В 1990-е годы, а еще в большей степени на рубеже 1980-1990-х годов парламент выступал инструментом и каналом формирования общероссийской национальной политической элиты, сейчас эта функция несколько уходит на второй план. И наиболее скромны, с моей точки зрения, успехи депутатов на метафизическом поприще профессионализации. Но, отмечая достижения в профессионализации депутатов, было не справедливо обойти и издержки этого процесса. И если Михельс и Острогорский были первыми, кто зафиксировал издержки процесса профессионализации, то можно сказать, что ускоренные темпы профессионализации российских депутатов коррелируют с достаточно высокими темпами и некоторых негативных издержек этого процесса.

Самое последнее, что я хочу сказать, — это о вызовах российскому парламентаризму на рубеже XX в. и XXI в. Полагаю, что наиболее серьезным вызовом является укрепление позиций исполнительной власти, при этом хочу отметить, что эта тенденция не имеет сугубо российской прописки — это общемировая тенденция. Перед российскими депутатами стоит задача нахождения оптимального модуса вписывания и соответствия этой тенденции. Ошибочно думать, что все депутаты относятся негативно к

этой тенденции. Не случайно еще Федор Михайлович Достоевский в легенде о Великом инквизиторе писал о том, что нет бремени для человека насущней, чем, только выйдя на свободу, вновь найти того, кому опять поклониться. Об этом же феномене бегства от свободы писал и Эрих Фромм. Поэтому не случайно, мне кажется, и символично звучит название работы Макса Вебера «Политика как призвание и профессия». Помимо того содержания, которое вкладывал в название автор, оно содержит и метафорический смысл, который заключается в следующем: известно выражение о том, что «политик по профессии» думает о следующих выборах, а «политик по призванию» — о будущем страны. Полагаю, что парламентарий становится политиком не только «по профессии», но и «по призванию» тогда, когда он думает не только и не столько о будущих выборах, сколько о будущем своей страны. Спасибо.

Ачкасов: Спасибо, Оксана Викторовна. Хочу поблагодарить докладчиков за дисциплинированность, они перебрали в совокупности всего 4 минуты. К этому призываю и экспертов. Пожалуйста, короткий цикл вопросов нашим докладчикам. Исаев Борис Акимович, пожалуйста.

Исаев: Я хочу задать вопрос Сергею Михайловичу. Всем нам известно, что один из важных факторов эффективности и стимулирования работы партийной системы — это фактор приза, т. е. что получат партии на выборах. В связи с этим следующий вопрос. Как Вы относитесь к идее формирования правительства из числа представителей победившей партии? Спасибо.

Миронов: Спасибо. Я разделю, с вашего позволения, вопрос в прямом смысле слова на два уровня. Внесен закон о влиянии партий на кандидатуру руководителя региона, который поддержан и одобрен. По крайней мере, теперь победившая партия может инициировать выдвижение кандидатуры, которую она предложит президенту. В свою очередь, президент может согласиться либо нет и вернуть эту кандидатуру в идеале законодателям. Меня устраивает этот алгоритм, в частности, после того, как после первоначальной идеи была внесена здравая поправка о том, что победившая партия это решение должна провести через законодательный орган власти, если имеет там большинство. А если этого большинства у нее нет, то она должна договориться, т. е. это должно быть оформлено фактически постановлением законодательного органа власти. Мне представляется, что это вполне оправданная и нормальная практика. Посмотрим, насколько она будет работать.

Что же касается общефедерального уровня, то я принадлежу к противникам идеи партийного влияния на формирование правительства (особенно это касается кандидатуры председателя правительства) по одной простой причине. Первое и самое очевидное: сейчас те, кто это высказывают, высказывают только по одной причине, руководствуются одним соображением, потому что они — представители «Единой России», потому что они находятся сейчас в большинстве в парламенте. Никогда нельзя делать закон, уповая на конъюнктуру сегодняшнего дня. Более того, я утверждаю, и исторический опыт покажет это обязательно, если такой закон примем, я уверяю, через какой-то очень

близкий электоральный цикл «Единая Россия» будет «кусать локти», потому что представители иной, резко оппозиционной партии будут пользоваться этим правом и выдвигать своего представителя. К счастью, у нас можно принять любой закон, но норма избрания председателя правительства прописана в Конституции. К счастью, никто Конституцию РФ трогать не собирается.

Я надеюсь, что так оно и будет, так как принадлежу к противникам изменения любых норм Конституции, во имя чего бы то ни было, даже самых благих идей, которыми руководствуются многие наши граждане. Вы знаете, о чем я говорю. Так вот, главная и основная причина в том, что это — конъюнктурное решение, исходя из нынешней сиюминутной политической конфигурации. И я — категорический противник. Но есть и вторая причина. Это, собственно говоря, та же Конституция. Там все четко прописано. Только Президент РФ вправе принимать решения о том, какую кандидатуру он предложит Государственной Думе, и никакого влияния партийного либо другого на главу государства, мне кажется, оказывать не надо. Поэтому я возражаю против внедрения на федеральный уровень такой практики, а на региональном он мне представляется вполне нормальным, как раз способствующим развитию партийной системы в России принципом.

Ачкасов: Спасибо. Джамал Зейнутдинович Мутагиров, пожалуйста.

Мутагиров: Сергей Михайлович, скажите, пожалуйста, какая доля граждан России охвачена членством в политических партиях, есть ли у Вас такие данные?

Миронов: Данных нет. Но смотрите, я просто приведу пример. Та же «Единая Россия» говорит о нескольких сотнях тысяч своих членов, где-то говорит о миллионе. Вот, например, сейчас, когда де-юре Минюст проверяет то, что господин Зюганов говорил: «За нами семисоттысячные отряды...» Выходит скромненько так, если не ошибаюсь — 146 или 186 тыс. членов КПРФ. Вот я, например, отвечаю за свою партию: у нас на сегодняшний день 110 тыс. членов. Кстати, просто замечу, в нашей партии есть один показатель, которым я очень как председатель партии горжусь. Есть единственная российская партия, в которой 58% членов — женщины, это «Российская партия жизни». Таким образом, можно говорить о том, что где-то около или один процент членов партий среди граждан России. Точных данных у меня, к сожалению, нет.

Мутагиров: Отсюда второй вопрос вытекает: насколько справедливо, чтобы этот 1% определял будущий состав Думы, поскольку теперь только партии формируют списки?

Миронов: Это хороший вопрос, хорошая тема для дискуссии. Вы знаете, я долгое время был убежденным сторонником этой же позиции (я вообще больший сторонник мажоритарной системы, чем пропорциональной), но, учитывая необходимость развития партийной системы, счел, что тот эксперимент, в который мы сейчас вверглись, вполне имеет право на жизнь. Но то, что следуют этой норме региональные парламенты, в частности мои коллеги по питерскому ЗакСу, думаю, является глубочайшей ошибкой. На региональном уровне не надо лишать избирателей права иметь своего территориального, окружного депутата! То, что наш питерский парламент перешел на 100% избрание по

партийным спискам, думаю, большая ошибка, которая, кстати, возможно, скажется и на результатах выборов.

Ачкасов: Спасибо. Грибанова Галина Исааковна, пожалуйста.

Грибанова: У меня вопрос тоже к Сергею Михайловичу. Сергей Михайлович, вот в связи с изменениями способа выборов в Государственную Думу, избирательной системы и с изменениями способа назначения губернатора в регионе планируется ли вносить какие-то изменения в способ формирования Совета Федерации?

Миронов: Хороший вопрос. Отвечу так. Я принадлежу к той части моих коллег по Совету Федерации, которая выступает за переход к избранию членов Совета Федерации. Только я должен сказать, я не соотношу это к изменению порядка формирования депутатов Госдумы, потому что у многих есть такой алгоритм — нижняя палата перешла на 100%-ную пропорциональную систему, тогда давайте и Совет Федерации избирать всенародно. При этом, это как раз идея депутатов Госдумы, они иду дальше к тому, против чего я категорически возражаю, а именно предлагают избирать в один день депутатов Госдумы по партийным спискам, а членов Совета Федерации по мажоритарным округам. Делать это категорически нельзя! У нас есть, кстати, алгоритм (у меня даже закон практически написан). Нельзя менять Конституцию! Что для меня важно, я уже говорил. Можно перейти к избранию членов Совета Федерации по мере прохождения региональных выборов депутатов. Норму Конституции, которая говорит, что один — представитель от исполнительной ветви власти, другой — от законодательной, я предлагаю реализовывать в качестве возможных субъектов выдвижения кандидатов. Обязать губернатора, чтобы он выдвинул не менее двух кандидатур, чтобы была альтернатива. А сейчас по нынешнему порядку председатель имеет право выдвинуть кандидата в депутаты своих трех кандидатов, вот, соответственно, минимум четыре кандидата от законодательной ветви власти голосуются. Соответственно двухмандатный, общеокружной, по всему субъекту округ, выбор их двух представителей от исполнительной ветви власти и из какого-то количества от законодательной, а голосовать должны граждане. Я считаю, что рано или поздно нужно переходить на такой порядок.

Почему вот я свой закон, почти готовый, не вношу? Первое, даже в Совете Федерации (я уже сказал, что я отношусь к той части, которая выступает за это), должен сказать, большая часть выступает за сохранение существующего положения. У них среди разных аргументов есть и такой: за последние одиннадцать лет трижды менялся порядок формирования (последний раз — в 2001 г.), давайте какой-то промежуток времени поработаем и так. Есть второе основание: очень болезненно стоял этот вопрос (я бы сказал, очень актуально) буквально еще год назад, до 1 января 2005 г., потому что по тому закону, по порядку формирования, каждый из нас, членов Совета Федерации, в любой момент времени без объяснения каких-либо причин мог быть отозван органом власти, который его делегировал. В большей степени этим грешили губернаторы. У нас есть субъекты, которые за год меняли четырех своих представителей в Совете Федерации (еще раз подчеркну — без всякого объяснения причин). С 1 января 2005 г. мы при-

няли закон, который запрещает волюнтаристский отзыв, поэтому острота пропала, но тем не менее я остаюсь при своем убеждении и надеюсь, что рано или поздно мы реализуем именно эту норму выборности членов Совета Федерации.

Кстати, нужно учесть особенность Совета Федерации, которая прямо не написана (дело в том, что Совет Федерации — единственный орган федеральной власти в нашей стране, который никогда ни по каким основаниям на самый короткий промежуток времени не теряет своих полномочий). Совет Федерации не может быть распущен, он не может потерять легитимность. Как раз перманентность ротации, которую можно обеспечить за счет прохождения выборов по мере выборов в регионах, мы и обеспечиваем вот тем порядком. Спасибо.

Ачкасов: Спасибо. Щелкин Александр Георгиевич, пожалуйста.

Щелкин: Вопрос Сергею Михайловичу. Сергей Михайлович, скажите, пожалуйста, все-таки, я так понимаю, что архитекторы политики многопартийности, когда ее задумали в новый, как говорится, период российской власти, они, наверно, не предполагали, что на этом варианте, который мы сейчас имеем, все и закончится. Тем не менее какое ощущение во властных кругах: что это как бы вариант, в принципе на котором и дальше покатим, или это какая-то заминка, которая ждет инициативы, или опять же с уровня власти или с гражданского общества?

Миронов: Я скажу, может быть, о своих личных субъективных ощущениях и наблюдениях. Никакого сценария нет и понимания, что делать дальше, четкого нет. Более того, в той ситуации, к которой мы подошли, тоже — «все так вот получилось». Мы видим, какие происходят кризисы то с одной партией, то с другой: то одна партия — «своя», то она вдруг становится не «своей», и тогда сразу начинаются ее гонения и т. д. Явные попытки, и они существуют, к примитивизации партийной системы. Иногда у меня такое ощущение возникает, что даже помимо воли авторов некой, так сказать, идеи, мы медленно, но верно идем к однопартийной, монопольной системе, к фактическому возвращению 6-й статьи Конституции Советского Союза. Юрий Никифорович мне говорит: «Вы, находясь в стенах Университета, выступили не как Председатель Совета Федерации, Вы выступили довольно критически». Но дело в том, что я нахожусь в родном городе, более того, на родном факультете и в родном Университете, и считаю, что надо всегда говорить то, что думаешь. Мы же видим, что происходит на местах, и у меня как у Председателя «Российской партии жизни» — на руках конкретные документы, которые свидетельствуют, что людей увольняют с работы, людям угрожают за то, что они просто встали в список, за то, что они члены «нужной» партии. Такие суровые времена наступают, о которых мы думали, что навсегда забыли. Губернаторы, какие-то другие лица получили некие команды — должны набрать, обеспечить 60%, не 33%, не 42%. Как это сделать? Нужно расчистить поле, а тут у людей есть какие-то политические, партийные симпатии.

Это все, конечно, не может не тревожить, и у меня такое ощущение, что какого-то осознанного алгоритма нет. Но, может быть, и хорошо, потому что как-то только были

бы созданы некие сценарии, они бы более в активной фазе начали реализовываться с некоторыми вытекающими, возможно, негативными последствиями, в том числе для построения гражданского общества в стране. Поэтому, пусть это прозвучит парадоксально, я остаюсь убежденным сторонником мысли, что никакие политтехнологии ничего не могут окончательно решить. Можно, в конце концов, организовать и сделать выборы с ложным результатом. А дальше что? Как дальше будет развиваться страна? Ведь рано или поздно дырка от бублика проявится, что она — дырка, что нет реальной опоры и нет понимания. Страна с народом в одну сторону пойдет, а политтехнологи останутся на месте. Кстати, они-то, я боюсь, слишком спокойно могут остаться в стороне от страны — у них там и визы есть, и все, что угодно. А что здесь дальше будем делать мы с Вами — это уже другой вопрос. Поэтому очень важна тема, которую мы сегодня обсуждаем. И, к счастью, она не только в Питере обсуждается, не только в таких аудиториях. В общем-то, медленно, но верно идет такое становление не просто, с очень жестким административным ресурсом, но идут некоторые процессы, и я считаю, что принятый закон о политических партиях — он во благо, он правильно, так сказать, развивался, но дальше многое, в прямом смысле слова, от нас зависит.

Ачкасов: Коллеги, два суждения. Первое. Чем больше мы задаем вопросов, тем меньше у нас будет времени для обсуждения. Второе. Давайте дадим Сергею Михайловичу передохнуть. Кто хочет задать вопрос Оксане Викторовне? Пожалуйста, Барыгин Игорь Николаевич.

Барыгин: Уважаемая Оксана Викторовна, у меня будет вопрос, который касается Вашего слайда номер девять — профессиональной классификации. Там у Вас, в частности, были представлены материалы относительно того, что к лицам «свободных профессий» относятся инженеры, врачи, а к юристам не относятся ни судьи, ни прокуроры. Я понимаю, так как знаком с такого рода подходами и классификациями в ряде стран, но если мы говорим о рамках сравнительных исследований, то насколько адекватна работа в таких шкалах, как по России, так и по Западу? Спасибо.

Гаман-Голутвина: Большое спасибо за вопрос, он касается очень сложного момента нашего исследования. При подготовке данной методики были очень жаркие дискуссии, дебаты, как вообще можно сравнивать столь разительно отличающиеся друг от друга феномены. Как сравнивать современную российскую Государственную Думу и итальянский парламент в конце XIX в.? Ведь исследование охватывает очень значительный период времени — 150 лет, когда, во-первых, радикально менялась социальная структура, а, во-вторых, даже если рассматривать парламенты в едином историческом измерении, очень значительны социально-профессиональные различия по странам. И заведомо мы шли на то, что есть некий зазор, есть некие ограничения в использовании единой методики применительно к конкретным странам. Приведу еще свой пример, который, мне кажется, не слишком удачен применительно к России. Это та опция, о которой я говорила, — «управленцы и предприниматели» применительно к российской Госдуме. Желательно было бы развести эти две категории, потому что в наших

условиях это — разные вещи, но в силу того, что исследование жестко проводилось по единой методике, мы вынуждены были пойти на ряд существенных издержек, включая те, о которых Вы сказали. Спасибо.

Ачкасов: Пожалуйста, Гуторов Владимир Александрович.

Гуторов: Я с самого начала хотел задать вопрос Оксане Викторовне в связи с ее интересным докладом, но Сергей Михайлович уже частично предвосхитил мои суждения, когда стал говорить о дырке от бублика и о возможном введении новой статьи в Конституцию РФ, т. е. о возврате к ведущей роли единственной партии, манипулировании выборами и т. д. Оксана Викторовна, в своих трудах Вы всегда проявляете такой глубокий интерес к истории интересующего вопроса. Только что, говоря о советском парламентаризме, Вы очень удачно назвали его «номинальным парламентаризмом» (можно было бы даже обозвать словом «декоративный»). Но при этом номинальность или виртуальность российской Думы окутана флером деклараций, в которых провозглашается, что современная Россия является чуть ли не самой свободной страной в мире. В известной степени эти декларации опираются на революционную советскую традицию.

Вы, конечно, помните, что Владимир Ильич Ленин писал в статьях, предваряющих «апрельские тезисы», о том, что Россия после февраля 1917 г. внезапно стала самой свободной страной в мире. Разумеется, Ленин трактовал свободу весьма оригинально, как показали ближайшие события. Для него она означала, прежде всего, свободу «делать революцию» (поскольку этому никто практически не мешал) с соответствующей агитацией, в которой слово «свобода» фигурировало беспрестанно.

Впоследствии вышеобозначенная свобода обернулась знаменитым тезисом, согласно которому все советские учреждения являются винтиками или деталями одной огромной государственной машины и должны реализовывать на практике «диктатуру пролетариата», выполняя волю Партии. Так вот, вопрос заключается в следующем: согласны ли Вы, что номинальность, декоративность в функционировании современных парламентских учреждений в России является не случайной? Ведь мы тоже в начале 1990-х годов стали самой либеральной, что ни на есть, страной, освободившись наконец от груза коммунистического «проклятого» прошлого. Но ведь так не бывает, чтобы традиции прошлого не влияли на современную парламентскую практику!

Гаман-Голутвина: Спасибо за вопрос, Владимир Александрович. Что касается термина «номинальный конституционализм и парламентаризм». Не я являюсь автором термина, это общепринятый термин, который, в частности, действительно достаточно точно характеризует советский этап парламентаризма, когда Парламент был достаточно формальным элементом политической системы, что касается современного этапа, то, я думаю, такая возможность, такая опасность потенциально, конечно, существует. Во многом она определена самим институциональным дизайном, который в свою очередь заложен в Конституции 1993 г. Речь идет о неравновесном объеме полномочий различных ветвей власти. Но даже в рамках этого конституционального дизайна есть

определенный, так сказать, люфт возможностей, и, я считаю, что, в общем, от депутатов российского Парламента зависит то, каким образом этот спектр возможностей будет использован. Это вопрос свободы выбора, я не случайно свое сообщение завершила на такой проблемной вопросительной ноте: что потенциально возобладает — бегство от свободы либо другие альтернативы. Я думаю, что высказанные здесь Сергеем Михайловичем позиции дают очень богатый материал для понимания существа тенденции современного российского парламентаризма. Спасибо.

Ачкасов: Спасибо. Два последних вопроса. Пожалуйста, Дука Александр Владимирович.

Дука: Оксана Викторовна, правильно ли я понял, что происходит постоянное монотонное снижение полиэтнического представительства от национальных регионов в Государственную Думу (или парламенты и на местном уровне?), что это укрепление позиций данных регионов? Какие вообще возможны еще другие интерпретации?

Гаман-Голутвина: Я-то имею в виду, что как раз нарастает полиэтничность национального представительства применительно к Государственной Думе, и, согласно нашим прикидочным исследованиям, это как раз связано с расширением представительства национальных субъектов, национальных республик, существующих в рамках Российской Федерации в Государственной Думе. Что касается других факторов, это требует специального исследования, мы такой задачи перед собой не ставили, равно как и другие участники этого проекта. В этом аспекте единственный вопрос анкеты был об удельном весе титульной нации.

Дука: Исследования по Башкирии показали, что там снижается удельный вес представительства татар и русских в органах власти Башкортостана. Скорее всего, происходит уменьшение представительства и этнических групп, которые не являются титульными и в Государственной Думе. Вот так ли это или нет? Это не только в Башкирии, в Татарии происходит то же самое, а ведь это достаточно многонациональные республики.

Гаман-Голутвина: Я думаю, что надо смотреть конкретно тенденции эволюции состава Федерального Собрания и региональных законодательных собраний, но, видимо, общую тенденцию можно характеризовать как нарастание полиэтничности состава законодательных органов власти на федеральном и на региональном уровне в целом.

Ачкасов: Иду на некоторое нарушение самим установленного регламента. Еще вопросы от Бакониной Марианны Станиславовны и Гавры Дмитрия Петровича. И переходим к дискуссии.

Баконина: Я бы попросила Оксану Викторовну чуть-чуть развернуть ее вывод о том, что наименее удачным было утверждение парламентаризма в метафизическом плане. Что она имела в виду? А потом попросила бы Сергея Михайловича прокомментировать этот вывод.

Гаман-Голутвина: Говоря о трех измерениях профессионализации депутатов, я имела в виду, что метафизический аспект характеризует соотношение различных интересов в деятельности депутатов Государственной Думы, т. е. общенациональных, партикулярных (корпоративных) и личных. Мне кажется, что, в общем, для начального пе-

риода парламентаризма (а я позволю себе такое утверждение: полноценный парламентаризм у нас в постсоветский период существует всего десять лет) и не только для России, но и для других стран характерны трудности в том плане, чтобы общенациональные интересы доминировали в деятельности парламентариев. Россия в этом смысле не является исключением, скорее она вписывается в общую логику аналогичных общеевропейских тенденций. Я имею в виду, что зачастую в деятельности депутатов достаточно сильны корпоративные и личные интересы по сравнению с общенациональными.

Миронов: К сожалению, я вынужден согласиться с выводом Оксаны Викторовны, у меня точно такая же оценка, точное такое же ощущение, что корпоративные и частные интересы превалируют над общегосударственными среди общего состава Государственной Думы, именно так. Причем иногда мы видим ярко выраженные личные, а в большей степени проявляются именно корпоративные интересы, когда под корпорацией понимаем интересы некой политической группы или абсолютно прямых хозяйствующих субъектов.

Ачкасов: Спасибо. Пожалуйста, Дмитрий Петрович.

Гавра: Оксана Викторовна, скажите, пожалуйста, я хотел бы обратиться к той части Вашего исследования, которая связана с ее компаративистской перспективой. Как известно, существуют, в том числе и в политике, длинные и короткие циклы. И применительно к структуре парламентов, к их полномочиям также существуют закономерность и цикличность. Можно ли считать, что российский парламентаризм находится на каком-то этапе своего цикла? Если так, то на каком, с учетом традиций структуры развития европейских парламентов? Мы имели подъем, структурную динамику одну, на сегодня мы имеем уменьшение структурного разнообразия. Если угодно, это есть следствие некоторой общей структурной цикличной тенденции. Если так, то на какой волне — нисходящей или восходящей — мы сегодня находимся?

Гаман-Голутвина: Спасибо за вопрос. Формально российская столетняя традиция включает три этапа: досоветский, советский и постсоветский. Казалось бы, сто лет — это солидный возраст, но реально можно сказать о том, что десятилетие постсоветского парламентаризма, по существу, является начальным этапом становления профессионального, в подлинном смысле этого слова, парламентаризма. И мне кажется, мы находимся в периоде становления профессиональной парламентской деятельности со всеми плюсами и минусами этого процесса.

Сказать о том, чем завершится, как будет дальше развиваться эта тенденция — станет ли она пиком, после которого начнется некоторое нисходящее движение, или она будет продолжена — довольно сложно. Я думаю, что мы сегодня находимся в значительной степени в точке бифуркации, когда существуют разные выборы, и, в общем, это достаточно серьезный выбор. Есть выборы и выборы. Все зависит от того, какая модель реального или номинального парламентаризма возобладает в конечном счете, во многом зависит не только судьба самого парламента, но и судьба всей страны, мне кажется. Спасибо.

Ачкасов: Спасибо большое. Мы переходим к дискуссии. Напоминаю, что желающим высказаться будет предоставлено пять — максимум шесть минут. Извольте соблюдать некоторую дисциплину. Пожалуйста, Джамал Зейнутдинович.

Мутагиров: Мы выслушали два прекрасных доклада: они честны и объективны, хотя оценки наши не вполне совпадают, что вполне естественно. Я хотел бы, не комментируя отдельные положения докладов, высказать два-три суждения с учетом того, что ученый и гражданин не имеют возможности каждый день встречаться с Председателем Совета Федерации и высказать ему свое мнение, которое может быть учтено в парламентской деятельности. Мне бы очень хотелось, чтобы наш парламент учли эти моменты.

Первое суждение. Я, конечно, не согласен с тем, что в России настоящий парламентаризм утвердился и процветает. Я думаю, что это — наивный восторг, который может превратиться постепенно в сожаление, потом в огорчение. Нет позиции! Парламент, мы же говорим, — это самостоятельная ветвь власти, утверждающая свою позицию, представитель гражданского общества. Наш парламент работает так, как ему скажут, и утверждает то, что ему предлагают. Вот позавчера Сергей Михайлович делал доклад в Совете Федерации — прекрасный доклад о состоянии законодательства в Российской Федерации, об основных направлениях развития. В ходе обсуждения сенаторы высказали очень интересные суждения, с которыми я согласен. В частности, как принимаются законы? В советское время приняли 300 с чем-то за 50 лет, сейчас каждый год «печем» законы. Но зато некоторые советские законы до сих пор продолжают функционировать, и на них ссылаются, а современные законы почему-то не работают. Да потому что утром возникает, вызревает идея, вечером уже готов закон. Не думают об обсуждении, об учете мнений народа (закон — это все-таки воля народа). «Воля народа — воля бога». Но учитывается ли мнение народа, воля народа при принятии законов, формировании законопроектов? К сожалению, нет. Джефферсон когда-то правильно сказал, что с момента внесения законопроекта — и это одна из основополагающих норм демократии — до принятия должно пройти не менее года. К сожалению, у нас утром может быть первое чтение, вечером — второе, на следующий день закон принят. Такой закон, конечно, не будет работать.

Второе суждение. Сергей Михайлович, в данной характеристике, мне кажется, отсутствует один момент. Дело в том, что в мире законодательство включало обязательно в себя такой элемент, как формирование бережливости, рационального использования национальных богатств и т. д. Это — ограничение прав роскоши, особое отношение к роскоши, вот то, что формировало, по мнению Вебера, протестантскую этику, основанную на бережливости. Вот феномен Рогожина Достоевского, к сожалению, доминирует у нас в России, потому что у нас такого закона, такого права никогда не было. Я иду в магазин и покупаю буханку хлеба, при этом одинаковый налог выплачиваю на покупку, как и тот, кто покупает роскошь, драгоценности, футбольный клуб, дворцы за границей и т. д. Право должно исключать такую возможность, национальные богатства должны направляться на развитие этой страны, граждан, инфраструктуры, благосостояния нации, этого общества.

И, наконец, третье суждение. Я задавал вопрос не случайно: очень тревожит ситуация, что с нового года, со следующих выборов, значительная доля населения будет лишена возможности иметь своих представителей. Сейчас, когда пятипроцентный порог был введен, 44% граждан, голосовавших за партии, получившие менее 5% голосов, лишились права иметь своих представителей. Когда 7% будет, я даже боюсь считать, какой процент граждан лишится своих представителей. Что это за закон, когда один процент населения, политические партии могут формировать депутатский корпус? Я, чтобы реализовать свои граждански права, должен идти, обращаться с просьбой к какой-то партии: не примите ли меня в свой список, не пропустите ли меня через свои нормы?! Это вообще унизительно, это нарушает фундаментально конституционные права. Поэтому я был в восторге, когда Совет Федерации первоначально отклонил этот закон. Но, к огромному моему огорчению, этот закон потом почему-то прошел. Спасибо.

Ачкасов: Спасибо. Пожалуйста, кто хотел бы еще выступить. Профессор Гуторов Владимир Александрович.

Гуторов: Я думаю, что мы здесь собрались не для того, чтобы петь осанну новому российскому парламентаризму, а обсудить, в чем Сергей Михайлович абсолютно прав, серьезные вещи, которые, может быть, препятствуют его развитию. Это гораздо важнее. Когда я задавал вопрос Оксане Викторовне, собственно, исходя из тональности уже высказанных участниками семинара мыслей, я все больше и больше приходил к тому выводу, что у нас номенклатурные традиции, которые определяют наш декоративный парламентаризм, во многом продолжают культивироваться. «Мертвые хватают живых», как это уже не раз случалось в истории. Именно поэтому в настоящее время чиновников в России на порядок больше, чем во времена Советского Союза, и постоянно на страницах и западных и отечественных политологических журналов возникает вопрос: существует ли в России политика? Это очень серьезная проблема. Или же в России существует только бюрократическое управление, которое с политикой в принципе несовместимо в ситуации, когда плюрализм интересов не имеет институционального выхода и поддержки? Ведь существование парламентаризма (двухпалатный парламент, однопалатный парламент — в данном случае неважно) — это результат столкновения политических интересов, борьба партий на выборах. Все это, естественно, один из важнейших элементов политического поля. Но если политики не существует, то тогда партийные речи, участие в выборах являются только декорацией. Не помню сейчас, кто из западных политологов заметил, что политика может существовать только тогда, когда политические институты и необходимое для их функционирования количество информации обеспечивают возможность рационального выбора. Мы должны задать себе вопрос: существует ли у российских граждан или у политических партий (если таковые, конечно, существуют) возможность рационального выбора? Я не буду касаться многочисленных примеров обратного, но один пример для меня весьма и весьма показателен: все мы видели телевизионное выступление господина Черкесова, руководителя Госнаркоконтроля, его удивленное лицо и протестующий жест. Он, оказывается, даже

не знал, что принимается закон, открывающий узбекскую и таджикскую границы. Теперь граждане этих стран и те, кто за несколько долларов приобретут таджикские или узбекские паспорта, будут свободно курсировать по российским городам и весям. При этом наши законодатели, вероятно, даже не задавали себе вопрос о том, многие ли из российских граждан намерены посетить бывшие советские среднеазиатские республики? И это в тот период, когда наркотраффик и прежде был почти безопасным, а теперь станет сверхбезопасным. Мне кажется совершенно закономерным тот факт, что немного раньше был принят закон, который легализует минимальную дозу наркотиков, за которую наркоторговцы не могут быть привлечены к ответственности. Я не думаю, чтобы этот выбор наших законодателей был рациональным именно потому, что этот закон очень быстро прошел. Афганская граница в настоящее время обнажена, и сотни тонн наркотиков теперь будут убивать наших детей! Спрашивается, во имя чего этот закон был принят так поспешно? Это совершенно непонятно избирателям. Количество подобных примеров «законодательной деятельности» (Джамал Зейнутдинович об этом уже говорил) я мог бы множить до бесконечности.

Нельзя к тому же забывать и историю рождения нового российского парламентаризма. Можно выделить три стадии, или этапа. Первый — принятие новой Конституции РФ после расстрела законно избранного парламента. Вторая стадия — это комиссия Собянина, которая поставила под вопрос легитимность Конституции 1993 г. Третий этап — заявление Ельцина вскоре после его переизбрания: «Дума — это ноль!»

Советский парламентаризм был все же своеобразным идеологическим феноменом. Действительно, Верховный Совет тогда представлял корпоративную организацию, где лоббировались интересы промышленных, военных и региональных корпоративных групп. Поэтому директора предприятий, как говорила Оксана Викторовна, спокойно надевали депутатский значок и лоббировали свои интересы, когда нельзя было лоббировать другим образом. Так вот, присутствие бизнесменов «новой волны» в Государственной Думе, в общем, до известной степени является продолжением этой традиции, хотя тут, конечно, присутствуют и другие моменты.

В свое время Маркс приписывал Парижской коммуне ту заслугу, что она воплотила в жизнь идею парламента как работающей корпорации, которая одновременно принимает законы и следит за их исполнением. Это и был марксистский идеологический проект, который Ленин пытался претворить на практике. В итоге советский Верховный Совет стал чем угодно, но только не парламентом в общепринятом смысле. Новая российская элита, провозгласившая возврат к стабильным парламентским нормам, очень быстро соединила парламентаризм с весьма традиционной номенклатурной традицией. Такое смешение мне представляется противоречивым и опасным. Оно подтверждается очень многими принимаемыми законами, которые не обсуждаются даже с рудиментами гражданского общества. Я думаю, мы вместе должны стремиться тоже к преодолению этой традиции. Спасибо.

Ачкасов: Спасибо. Пожалуйста, Бернацкий Георгий Генрихович.

Бернацкий: Спасибо. В настоящее время подвергается довольно жесткой критике деятельность Совета Федерации. Мне хотелось бы сказать несколько слов, как в идеале можно рассматривать собственно функции Совета Федерации. Мне кажется, что Совет Федерации, исходя исключительно из его статуса, должен выполнять, по крайней мере, две основные функции — стабилизирующую и представительную.

Стабилизирующая функция. Во-первых, Совет Федерации должен противостоять популистским тенденциям Государственной Думы. И эти тенденции особенно усиливаются у нас перед выборами в Государственную Думу. Во-вторых, мне кажется, что Совет Федерации должен препятствовать попыткам продавливания в Государственной Думе законопроектов, которые отвечают интересам частных, может быть, финансово-промышленных групп, которые пытаются провести свои интересы против общенациональных интересов. В-третьих, Совет Федерации должен в идеале препятствовать авторитарным тенденциям со стороны исполнительной власти. По-моему, Совет Федерации здесь не пользуется своими контрольными полномочиями, ведь Совет Федерации может призывать и создавать временные комиссии, рассматривать отчеты, проводить контрольные исследования. В этом плане Совет Федерации действует довольно не активно.

Представительная функция. Совет Федерации, мне кажется, должен представлять интересы субъектов Федерации и отстаивать равенство субъектов не только юридическое, но и фактическое. У нас сейчас асимметричная федерация, но мне кажется, что эта асимметрия и разрыв между субъектами скорее углубляются, чем выравниваются. Такое нарастание разрыва между субъектами в положении не может продолжаться долго, это достаточно опасно для всей страны. Совет Федерации здесь в идеале должен стремиться к выравниванию как раз фактическому субъектов Федерации. Наконец, представительная функция Совета Федерации в плане представления интересов наций и народностей нашей страны. Ведь мы сейчас пользуемся до сих пор понятиями, которые пришли еще из Советского Союза, мы используем понятия «нация», «народность», «этническая общность», «национальные меньшинства». Но эти понятия уже в какой-то степени устарели и эффективно не работают. Надо, в общем, разработать, юридически все-таки уточнить такого рода понятия, статус определить у различных этнических групп, юридически определить. Я обращаю внимание присутствующих, что ни в одной конституции в мире в настоящее время нет нормы о праве нации на самоопределение, и, по-моему, это правильно. Ведь дело сейчас не в том, чтобы предоставить каждой маленькой этнической группе государственную самостоятельность и независимость, а в том, чтобы предоставить этой группе возможность развиваться и процветать. Пример Молдавии или Грузии показывает: вот страна самостоятельность получила, но, оказывается, народ страны прозябает в нищете, а в стране продолжается социально-экономический, политический кризис. Ведь проблема как раз сейчас состоит в другом: как обеспечить, если хотите, мирное сосуществование различных этнических групп в рамках одной и той же страны, одного и того же государства. Эти проблемы стоят во

всем мире: во Франции, в Испании, Канаде, России. Кто должен бы заняться этими вопросами строительства национальной политики? По-моему, Совет Федерации, возможно, совместно с Общественной Палатой. У нас до сих пор никакой политики национальной не выработано, фактически все идет, так сказать, хаотически.

Я обращаю внимание, вот в сегодняшней газете написано, что сегодня наш губернатор Валентина Матвиенко получила письмо от прокурора Санкт-Петербурга Сергея Зайцева. Он пишет о том, что в Санкт-Петербурге сложилась критическая ситуация с экстремистскими и националистическими настроениями. Я цитирую его слова: «Среди молодежи немало сочувствующих националистически настроенным людям. Избить иностранца не считается зазорным». Прокурор обращает внимание губернатора на недопустимость такого положения. Кажется, в рамках всей страны вопросами национальной политики, в общем, должен заняться Совет Федерации и разрабатывать принципы, если хотите, мирного сосуществования различных этнических групп в одной стране, в нашем многонациональном государстве. Мне кажется, надо использовать позитивный опыт Советского Союза. Приведу один пример: в высшем руководстве Советского Союза и при Сталине, и при Брежневе были представлены люди самых разных национальностей всегда, там были русские, украинцы, белорусы, евреи, армяне, грузины, татары и т. д. Сейчас это все потеряно, и об этом мы не вспоминаем. Я обращаю внимание, что все-таки Совет Федерации мог бы здесь, исходя из этих важнейших функций — представительной и стабилизирующей, занять свое особое место среди государственных органов и затем как раз и определить свой порядок формирования в связи с этим.

Миронов: Уважаемые коллеги, я приношу свои извинения, у меня просто два часа было по графику заложено, в городе я с однодневным визитом, много рабочих встреч. Но, прежде всего, поблагодарю Юрия Никифоровича, факультет в целом за приглашение, за нужную дискуссию. Вы знаете, нужно было из Москвы в Питер приехать, чтобы с Оксаной Викторовной познакомиться, узнать о ее наработках, хотя я в РАГСе, прямо скажем, очень частый гость. Но думаю, что теперь мы будем сотрудничать: я уже попросил материалы прислать, потому что интереснейшее, конечно, исследование. Спасибо за интересные вопросы, спасибо за начальные выступления. Спасибо и за Совет Федерации, за поднимаемые вопросы по законодательству. Мне было очень приятно и, честно говоря, неожиданно, что вы так хорошо отслеживаете нашу работу и обратили внимание на позавчерашнее выступление, на представление уже второго доклада по состоянию законодательства. Дело в том, что Совет Федерации изменил на глазах, вот буквально сейчас, некие подходы к законотворческому процессу, мы провели большую работу над ошибками, потому что в завершение осенней сессии Совет Федерации одобрил огромный пакет законов, которые в свою очередь были одобрены Госдумой. А Вы знаете, Президент наложил вето на три закона! Одно вето — это было бы уже ЧП, а тут три закона! У нас всегда цепочка большая, причем, все законы были инициированы, исходили из Правительства, все прошли и Администрацию Президента, и правовое управление, Государственную Думу, пришли к нам. Я сказал коллегам, что меня мало

волнует, что было там. А вот что мы, являясь последним фильтром пред Президентом, по-простому скажу, лопухнулись, давайте мы из этого будем исходить.

И мы сделали работу над ошибками, кстати, как ни парадоксально это звучит, это может выглядеть чисто внешним проявлением. Похоже, мы абсолютно изменим свой календарный график работы: у нас традиционно под заседания выделялись вторая и четвертая среда месяца. Сейчас мы изменим весь календарь недели и, скорее всего, выйдем на заседания в пятницу. У нас будет три заседания в месяц с тем, чтобы под конституционный срок в четырнадцать дней нас не загоняли в режим. Мы будем максимально использовать 106-ю статью Конституции РФ, по которой законы без рассмотрения Совета Федерации не могут поступить на подпись Президента. Будем принимать закон к рассмотрению и две недели форы себе давать, ну, а самое главное, будем абсолютно, невзирая ни на что, строго с юридической точки зрения оценивать законы, будем проводить экспертизы, в том числе и на коррупционность, будем отслеживать возможные последствия принятия того или иного закона, влияние на национальную безопасность, на защиту прав человека и гражданина, на российскую экономику, на защиту отечественного товаропроизводителя и конкурентоспособность и т. д.

В этой связи обращаю Ваше внимание, что сейчас многое изменится. Мы понимаем, что вызываем заранее на себя определенный огонь неудовольствия и критики, прежде всего, со стороны Правительства РФ, но мы готовы к этому, мы будем действительно палатой регионов, которые будут отстаивать интересы нашей нации, интересы государства. Я не буду анонсировать конкретные законы. С общей точки зрения парламентаризма, конечно, происходит реальное становление парламентаризма в России. Конечно, мы знаем критерии и знаем мнение граждан, населения по степени доверия — мы на самом последнем месте среди институтов власти. Можно себя утешать, что Совет Федерации на 1,5-2% лучше, чем Государственная Дума. Согласитесь, когда у Государственной Думы степень доверия 7%, а у Совета Федерации — 9%, то это может служить очень маленьким утешением, потому что это абсолютно мизерный показатель, это недостойно одной из ветвей государственной власти. Поэтому спасибо за дискуссию, с большим удовольствием потом ознакомлюсь со всеми выступлениями. Я так понимаю, она будет опубликована, и обещаю, что все прочту, в том числе и то, что, к сожалению, не услышу, что здесь еще прозвучит. Успехов. Всего самого доброго. До новых встреч. Спасибо.

Ачкасов: Коллеги, давайте продолжим. Александр Владимирович, пожалуйста.

Дука: Спасибо. В замечательном докладе Оксаны Викторовны был чудесный вывод о профессионализации парламентариев, но этот процесс профессионализации парламентариев не может свидетельствовать, не может вести, может и не быть связанным с развитием самого парламентаризма. Это несколько обособленные вещи. Я бы хотел обратить внимание на несколько аспектов парламентаризма по-российски. Прежде всего, это факторы, которые влияют существенным образом на становление парламентаризма, на его устойчивость как формы некоторой деятельности. Представительство,

многоинституциональное представительство в законодательном органе является лишь одной из форм взаимодействия гражданского общества и власти, и это существует наряду с другими формами. Я бы обратил внимание на слова ушедшего другого докладчика, который сказал о том, что да, действительно существуют у нас проблемы: убивают людей, иностранцев, есть какие-то митинги, но митингами ничему не поможешь. Как он сказал, «не играть в политику должны, а поддерживать государство». Несколько ранее он говорил о том, что три года назад вообще безобразие было: 140 партий, а кому это надо? Это никому не надо! Определение пространства политического и форм политического взаимодействия гражданского общества с властью задается извне. Мне представляется, что Парламент в отдельности не существует без форм активности, конвенциональной, неконвенциональной, уличной или какой-нибудь другой. И заранее предоставлять возможность только лишь одной форме, более того, подрывая одновременно легитимность самого парламентаризма путем создания квазипредставительных органов, но не власти, а неизвестно чего (например, Общественная Палата). Получается, несколько профессиональных деятелей, представляющих общество и в различной форме это осуществляющих, — это Общественная Палата. Скорее всего, там тоже будет профессионализация, такая же, как у Государственной Думы. Размывается сам принцип и основание этого парламентаризма. Кроме того, ведь деятельность самого парламентского органа прежде всего основана на собственных законах, которые, безусловно, исполняются, но известно, и это было в прессе, например, по Комиссии Бесла-на, когда даже и ушедший Сергей Михайлович, и другие граждане, и господин Грызлов — они просто нарушали регламенты, процедуры деятельности самой этой комиссии, о чем несколько дней назад было опубликовано в газетах. Если государственный орган, который занимается законодательством, сам не выполняет те нормы, которые он предписывает к исполнению, то, безусловно, ни о каком парламентаризме не может идти речи.

Далее, я бы еще хотел остановиться на важном аспекте. Наш парламентаризм существует в некотором пространстве эксклюзивного подчеркивания властных полномочий только лишь одной ветви власти. Это практика достаточно давняя, практика еще начала 1990-х годов, когда СМИ использовались исключительно для дискредитации парламента как такового, не просто Верховного Совета или Госдумы, а именно как такового. Тогда газета Верховного Совета объявлялась фашистской газетой (это было в текстах СМИ). Эта практика фактически продолжается в других формах, поскольку нет такого резкого противостояния, но СМИ усиленно говорят о специфической деятельности Государственной Думы. Необходима более существенная, более продуктивная деятельность первого лица в государстве. Мне представляется, что это очень важные аспекты или факторы, влияющие на развитие парламентаризма в нашей стране. К сожалению, все эти замечательные результаты исследования о том, что у нас парламент наконец-то становится профессиональным, ничего не говорят по поводу будущего вот этого профессионализма. Тем более что существует такая интересная штуковина, о которой говорили здесь и Оксана Викторовна, и Владимир Александрович. Есть некото-

рые практики и традиции, которые могут действовать вопреки формальным институциональным установкам, и они действуют вопреки становлению парламентаризма и формы законодательной представительной деятельности.

Ачкасов: Спасибо. Пожалуйста, профессор Ливеровский.

Ливеровский: Очень интересным был второй доклад, но некоторые слайды вызвали у меня ощущение ужаса, оно связано непосредственно с тем вопросом, о котором очень много говорилось сегодня, это — вопрос о депутатском профессионализме. Там был слайд, где было написано, сколько до сих пор в Парламенте с начальным образованием, не говорю о том, сколько там людей со средним образованием. Я хотел сказать совсем о другой проблеме, связанной с тем, что сейчас проявилась такая тенденция и проблема, которые, пожалуй, стоит обсудить. Это проблема влияния юридических управлений, юридических комитетов на принятие соответствующих решений. Оказывается, что сейчас возникает новая проблема в развитии парламентаризма. Речь идет о манипулировании депутатами именно благодаря принятию различных юридических заключений, скажем, оплачиваемых определенными кругами. Вот эта непрофессиональность наших депутатов иногда приводит к таким очень серьезным результатам, когда действительно происходит манипулирование именно с точки зрения специально хорошо подготовленных юристов, которые говорят, что те или иные нормы не соответствуют федеральному законодательству, а вот эта норма соответствует. Поэтому возникают некие законы, которые, к сожалению, являются лоббистскими, проведенными при помощи юридических управлений. К сожалению, те слайды, которые Вы показали, говорят о том, что все-таки еще тезис Ленина о том, что любая кухарка может управлять государством, в какой-то мере еще не до конца изжит в нашей прекрасной стране.

Ачкасов: Профессор Исаев, пожалуйста.

Исаев: Столетие российского парламентаризма можно рассматривать как две совершенно различные, не связанные между собой попытки введения демократии в России, одна из которых началась в 1905 г. (выборы в первую Думу) и закончилась в 1918 г. (разгон Учредительного собрания) диктатурой пролетариата, а другая началась лишь в 1991 г. (первые выборы на многопартийной основе) и длится до сих пор. Но это столетие представляется как непрерывный процесс изменений парламентских институтов и политических практик, протекающий в условиях функционирования различных политических систем (конституционно-самодержавной, системы диктатуры КПСС, республиканской демократической системы) и политических режимов (режимы Столыпина, Керенского, Сталина, Брежнева, Горбачева, Ельцина, Путина). Я не буду слишком увлекаться историческими ретроспекциями, тем более что уважаемая О. В. Гаман-Голутвина в своем докладе уделила достаточно внимания процессу становления английского парламента и английской демократии. Становление любого политического режима требует определенного уровня политической культуры, развития политических институтов, политических знаний и умений, то есть политической деятельности, широкого участия граждан в политическом процессе, а это происходит достаточно медленно.

Становление древнегреческой демократии происходило на протяжении четырех столетий: совершенно определенные реформы были проведены в Афинах «конституционалистом» Солоном (594 г. до н. э.), тираном и сторонником демократии народных низов Писистратом (560 г. до н. э.), сторонниками демократии средних классов Клисфе-ном (508 г. до н. э.) и Периклом (461 г. до н. э.). Только в результате разнообразных реформ, изменивших социальную, экономическую, политическую, правовую, военную сферы древнегреческого общества, установилась определенная политическая система, форма правления, тип экономики и социальных связей, которая получила название «демократия». Но при этом реформы Писистрата отвечали интересам крестьян и беднейших ремесленников, то есть охлоса, народных низов, были направлены на уничтожение власти родовой знати путем изъятия у них земель и изгнания из полиса, аристократии. Политический режим Писистрата и его сыновей длился пятьдесят лет (560-510 гг. до н. э.) и по своему значению (выравнивание социальной структуры афинского общества, повышение роли низших его слоев во всех сферах жизни) объективно предопределял приход демократии. В этом смысле его можно сопоставить с режимом большевиков в России, который насильственными мерами (экспроприацией, террором, эмиграцией и т. д.) уничтожил старую российскую аристократию, путем государственного распределения и перераспределения (на учебу, на работу, на службу и т. д.), перемешал и выровнял социальную структуру советского общества, ускорив тем самым приход современной демократии. Но с упрощением социальной решетки советского общества (сведенной к «двум с половиной классам»), в которой от кухарки до министра стало буквально два с половиной шага, параллельно за счет развития науки, культуры, образования, здравоохранения шел процесс внутреннего духовного роста и индивидуализации советских людей, осознания ими своих человеческих и политических прав, который сыграл важную роль в изменении их политических установок и позиций и смене политической системы вообще.

Необходимо обозначать советский парламентаризм как «номинальный», всеми силами боровшийся против парламентаризма «капиталистического», «эксплуататорского», «империалистического», «антинародного». При оценке роли советского парламентаризма в общем процессе «парламентаризации России» с позиции сегодняшнего дня нельзя не признать его «выравнивающей» роли, обеспечившей привлечение широких масс непосредственно к парламентской деятельности, просто привлечения их внимания к ней, разъяснения роли и значения законодательной деятельности, выборов, политических партий для общества. Парламентаризм никогда не играл и до сих пор не играет ведущей роли в политической жизни России. Государственная Дума императорской России была наделена строго ограниченными функциями обсуждения законов и утверждения бюджета. Она не имела влияния на формирование правительства, не могла быть представленной как отдельная ветвь власти, тем более как высшая законодательная власть. Еще меньшую роль играл Верховный Совет в Советском Союзе. Советские конституции трактовали его как коллегиальный орган для обсуждения (а фактически для

утверждения, «штамповки») законов, и принятия бюджета, подготовленных партийными и государственными чиновниками и «рассмотренными» в Политбюро ЦК КПСС. Роль современного парламента России — Государственной Думы и Совета Федерации, по моему мнению, недостаточна для того, чтобы современная российская политическая система могла с полным правом называться демократической республикой. Но повышать роль этих институтов можно и должно без изменения Конституции.

Главный резерв повышения роли парламента заключается в большей свободе партийной деятельности, не в упорядочении и государственном контроле, а в инициативе снизу. В этом смысле представляется совершенно неуместным вопрос о необходимом количестве партий. Количество и сущность партий определятся не государственными чиновниками, а самой общественной потребностью. Сегодня гражданскому обществу для своего становления очевидно нужно несколько либерально-демократических, социал-демократических, национально-демократических и т. д. партий, но создать их в условиях действующего закона о политических партиях не представляется возможным. Кроме того, наше общество живет в «эпоху перемен», когда создаются «партии одной проблемы». Например, для решения проблем с эмиграцией в США в XIX в. была создана партия «Ничего не знаю», для решения проблем алкоголизма — партия прогибиционистов, для решения проблем фермерской задолженности — партия гринбекеров и т. д. Есть ли в современной России реальная, а не гипотетическая возможность создавать подобные партии? Структура общественного мнения российского общества и структура партийных идеологий не совпадают. Например, на левом фланге политического спектра отмечаются ярко выраженные социал-демократические ожидания, а в партийном спектре эти ожидания не могут найти адекватного отражения из-за «излишней левизны» КПРФ или слишком «правой» позиции «Единой России». Для реализации интересов граждан по нашему закону о партиях им надо организовать сразу не менее 50 тыс. сторонников в не менее чем 50% регионов России, выдержать борьбу с целой армией федеральных и региональных чиновников при регистрации партии в Минюсте, при регистрации на выборах, при сборе и проверке подписей, а потом пройти на выборах 7%-ный барьер. Четыре барьера на пути в парламент — это может выдержать далеко не каждая зарождающаяся партия.

Но даже прошедшие в Государственную Думу партии практически не оказывают воздействия на политический курс. Политический вес исполнительной власти по сравнению с парламентской в России слишком велик. Это можно несколько исправить, формируя правительство из состава и по предложению победившей партии. Президент мог бы (как это сейчас делается при назначении губернаторов) предлагать на утверждение Думе кандидатуру Премьер-министра, предложенную, в свою очередь, партией, победившей на выборах. Уважаемый С. М. Миронов совершенно справедливо отметил вер-хушечность, номенклатурность и общую организационную слабость современных российских партий, которая ослабляет всю политическую систему общества. Одним из главных факторов слабости партий, по моему мнению, является почти полное отсутст-

вие стимулов партийной борьбы. За что сражаются российские партии? За посты спикера и вице-спикеров, за право возглавлять думские комитеты. Думские партийцы за редким исключением не имеют возможности (разумеется, в политическом смысле) выйти за пределы Думы. А раз нет достойного вызова, то не следует ожидать и достойного ответа. Политические партии, и российские в том числе, создавались и создаются для борьбы за власть и ее осуществление путем проникновения в государственные структуры вплоть до самых высших государственных должностей. Это положение теории партий до сих пор не реализовано в российской политической системе.

Ачкасов: Спасибо. Пожалуйста, профессор Корконосенко.

Корконосенко: Рассуждения о влиятельности политических сил в России, в том числе тех, что представлены в парламенте, будут лишены реализма, если мы не учтем состояния партийной прессы. Думаю, что сегодня о ней надо говорить как об одном из самых слабых мест в партийно-политической деятельности. Во всяком случае, мы не найдем глубоких и комплексных научных разработок, которые создавали бы надежное обоснование для этой практики.

Как известно, в советское время аспект партийности был, безусловно, главным в исследованиях журналистики, а массово-информационная составляющая — одним из важнейших элементов теории и практики партийного строительства. Как бы мы с высоты своего нынешнего опыта ни относились к литературе того времени, объективности ради следует признать, что была выработана целая культура анализа роли прессы в партийной жизни, что теория была прочно связана с политической реальностью. В начале XXI в. партийную прессу мы фактически не изучаем, исследовательская традиция прервалась. Но это обстоятельство само по себе не вызывало бы беспокойства, если бы партийная пресса развивалась успешно и помогала гражданам определять их граж-данско-политические позиции. Вот этого как раз и нет в действительности. Немногочисленные исследования этого материала показывают, что печать партий делается на очень невысоком профессиональном уровне. Главное же в том, что она рассчитана на узкий круг функционеров и преданных сторонников, а вовсе не на массу граждан. Это губительно сказывается на всем процессе «вхождения» партийной идеологии в массовое политическое сознание. В качестве примера можно сослаться хотя бы на «Советскую Россию». Когда-то она была одной из самых содержательных и острых (а потому — популярных) изданий в стране. Сегодня это предельно скучное, монологическое издание «для своих», форма убеждения убежденных. Не случайно, по статистике, партийные издания стали умирать одними из первых, уже в начале 1990-х годов.

Приблизительно то же надо сказать о качестве и аудиторной направленности партийных Интернет-сайтов. Как правило, они напоминают ведомственные бюллетени, а не развернутые к населению диалогические конструкции. Исключением служит разве что сайт «Яблока», явно ориентированный на молодого пользователя как на представителя компьютерного поколения. Именно среди этой категории граждан «Яблоко» находит больше всего идейных сторонников.

Мы у себя на кафедре теории журналистики сейчас делаем попытки построить методику анализа информационных ресурсов партии, с конечной целью выработать рекомендации по их эффективному использованию. В состав ресурсов как комплекса войдут, конечно, не только периодические издания и сайты, но и телевизионные и радиоканалы. Пока что наши партийные лидеры довольствуются приглашением на существующие, чужие каналы, и очень обижаются на то, что журналисты редко их к себе приглашают. Но редакции и не обязаны уделять той или иной партии сколько-нибудь внимания, они реагируют на информационный повод. Так что здесь дело за инициативой самих политических организаций. А, кроме того, в комплекс войдут банки данных, листовки, книжные издания и проч. В научном отношении эта работа представляется увлекательной и полезной. Но хотелось бы, чтобы ее результаты находили спрос и у «практических» политиков. Вот с этим, кажется, возникнут сложности. Партии и парламентарии полагаются на собственные способности к анализу. Последствия такой самоуверенности мы видим в показателях доверия к ним со стороны населения.

Ачкасов: Спасибо, Сергей Григорьевич, но позволю себе реплику. Если брать мировой опыт, то везде партийная печать как раз умирает: в США она давно почила, а сейчас умирает и в Европе, поэтому я не знаю, насколько продуктивна искусственная попытка ее возродить.

Уважаемые коллеги, есть у нас еще одна проблема — второй наш докладчик, Оксана Викторовна, в 18.30 уезжает в родной город, столицу нашей Родины, поэтому я ей, с вашего позволения, предоставлю заключительное слово, а потом мы решим, как жить дальше.

Гаман-Голутвина: Это ни в коей мере не является заключительным словом, поэтому я, если Вы позволите, выскажу несколько соображений в связи с прозвучавшими вопросами и дискуссией. Но прежде всего я хотела бы поблагодарить всех за внимание, терпение, за участие в дискуссии. Несколько уточняющих позиций. Коллега Ливеров-ский, по-моему, как раз понял слайд об образовании с точностью до наоборот. Я-то говорила о том, что наша Госдума по показателю образования лидирует в Европе, потому что у нас средний показатель образования существенно выше, а по количеству высших образований, а также научных степеней и званий мы прочно удерживаем лидирующие позиции. Вот мне Владимир Александрович подсказывает: я знала, что у Сергея Михайловича четыре образования, оказывается, их пять. Может, это самый яркий пример, но, во всяком случае, ситуация не вполне исключительная, поэтому ленинский тезис об управляющей кухарке здесь как раз, по-моему, не вполне адекватен. Другое дело, что юридическое образование, степень его представленности в Парламенте у нас, конечно, ниже. Этот показатель не является единственной причиной снижения эффективности Думы в качестве субъекта законодательной инициативы, но тем не менее как-то с ней коррелируется.

Если говорить о тех тревожащих тенденциях (я не стала говорить об этом в докладе за неимением времени), суждения о которых неоднократно звучали в этом зале се-

годня, то, мне кажется, одна из тревожащих тенденций — это снижение эффективности Думы в качестве субъекта законодательной инициативы. Известно, что, согласно Конституции, у нас есть несколько законодательной инициативы. К ним относятся Госдума, Совет Федерации, Правительство, Президент Российской Федерации и Высшие суды. Оказывается, что эффективность Думы в этом качестве достигала наивысшего показателя в период дефолта и составила 20-30%, сейчас эта деятельность находится на таком же уровне. А вот эффективность президентской власти в этом качестве имела очень нестабильную динамику: самой низкой она была в 1996-1997 гг., в период начала второго президентства «позднего Ельцина», затем она несколько поднялась к 1999 г. до 60%, и начиная с 2000 г. этот показатель достигает порядка 100%, т. е. все законопроекты, которые вносит Администрация Президента, практически почти полностью принимаются. Другое дело, что, в общем-то, такая ситуация не является чем-то радикально отличным на общемировом фоне. В принципе в большинстве парламентов законопроекты вносит правительство. Другое дело, что снижение Думы в качестве субъекта законодательной инициативы вряд ли может быть расценено позитивно, учитывая, что законотворческая деятельность является профильной деятельностью Думы. Снижение этого показателя, мне кажется, коррелирует со снижением удельного числа людей с юридическим образованием и снижением удельного числа практикующих юристов.

Поэтому следующий тезис, который я хотела бы высказать, заключается в том, что для меня очень симптоматично совпадение мнений в экспертной среде. Со многим коллегами, присутствовавшими сегодня на заседании, мы в очень тесном и плотном, профессиональном и человеческом контакте, и сегодняшнее заседание лишний раз говорит в пользу того, что, в общем, наши оценки в значительной степени совпадают. А вот достаточной новостью для меня прозвучал целый ряд тезисов доклада Сергея Михайловича Миронова, которые наводят на мысль о том, что не только в экспертном сообществе существует некоторое согласие во мнениях, но и по некоторым позициям, видимо, есть общность оценок и в экспертной среде, и среде политиков.

Коснусь вопроса, поднятого Александром Владимировичем Дукой, относительно того, что это исследование не говорит, каковы перспективы российского парламентаризма. Наш Президент как-то, выступая в стенах нашей Академии госслужбы, позволил себе такое высказывание (я дословно его цитирую, но заранее приношу извинения): «Всей водки не выпить, всех женщин не перецеловать.» Одно исследование, комментирую я, не может дать ответы на все вопросы. Мы не ставили перед собой такой задачи. Наша задача была достаточно определенной: сопоставить состав российской Госдумы постсоветского созыва с тем, что происходит в европейских парламентах. По правде говоря, изначально у меня было несколько скептическое отношение к перспективам этого исследования, потому что в условиях институционального дизайна российской политической системы вторичное значение имеют личные характеристики парламентариев по сравнению с незначительностью полномочий Государственной Думы в рамках российской политической системы. Но когда мы осуществили это исследование,

я поняла, что, в общем, безусловно, понимание персонального состава дополняет общее представление, так сказать, контура парламентаризма, потому что оно позволяет ответить на вполне конкретный вопрос о том, каково значение личностных качеств и профессиональной образовательной и иной подготовки парламентария. Кто вообще делает, задает погоду и тон в Государственной? Вернемся к известному тезису о заси-лии меритократии. Как минимум два крупных проекта показывают, что это неправда. Был задан целый ряд других вопросов, они проясняются, когда проводишь вот такое конкретное исследование. Поэтому мы не брали на себя задачу определить будущее российского парламентаризма.

Завершая свое выступление на семинаре, хочу высказать оптимистическое пожелание. Некоторое время назад в связи с образованием Общественной Палаты в недрах злопыхателей этого органа родился анекдот, который звучит примерно так. Общественная Палата — это палата № 6. Аргументация: у нас есть нижняя палата — Государственная Дума, верхняя палата — Совет Федерации, Счетная Палата, Торгово-промышленная Палата, Кремль как консолидированная палата, и, как ни кинь, Общественная Палата оказывается под номером шесть. Поэтому мое оптимистическое пожелание заключается в том, чтобы ни одна из этих палат не стала палатой № 6, особенно наш парламент. Большое спасибо за внимание.

Ачкасов: Большое спасибо. У меня два предложения. Первое. В свете результатов исследования модернизировать цитату из Ленина: «Любая кухарка, купившая ученую степень, может управлять государством». Второе. Поблагодарим еще раз Оксану Викторовну и отпустим ее, поскольку пора уже на вокзал. Спасибо.

Спасибо большое всем за участие. Немного у нас скомкан конец данного семинара, но это, видимо, издержки того, что у нас был в гостях крупный политик. Спасибо. До свидания.