CC BY
157
116
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
2009. Вып. 3 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
УДК 821.511.131-3(091)" 19" Л.П. Федорова
СТАНОВЛЕНИЕ УДМУРТСКОЙ ЖЕНСКОЙ ПРОЗЫ
Становление удмуртской женской прозы в начале ХХ в. рассматривается с тендерной точки зрения на примере творчества Ашальчи Оки и Марии Баженовой.
Ключевые слова: удмуртская литература, женская проза, проза для детей, тендерный анализ.
Результаты наблюдения за формированием прозаических жанров в удмуртском женском литературном творчестве подтверждают, на наш взгляд, мнение Элейн Шоуолтер о том, что самовыражение женщины в мире патри-архатных норм проходит три стадии: 1) имитацию мужских стандартов (фе-минная); 2) фазу протеста (феминистская); 3) фазу самоопределения (фе-мальная). Эти стадии, как указывают исследователи европейского женского творчества, часто сосуществуют одновременно. В удмуртской женской прозе в силу субъективных и объективных причин наблюдается и эволюция этих стадий, и их параллельное сосуществование. В удмуртской литературе женская проза - явление позднее. До конца 1990-х гг. женское творчество осуществлялось в лирических и мемуарно-автобиографических жанрах, хотя в эпоху историко-культурных перемен, в начале ХХ в., женская литература в жанровом смысле стала значительно разнообразнее.
Заметную роль в становлении жанра рассказа в 20-е гг. прошлого века сыграли Мария Баженова и Ашальчи Оки. Но, к сожалению, их литературный вклад в развитие удмуртской прозы зачастую умалчивается. Рассказы Ашальчи Оки для взрослых о детях нашли положительные отклики в статьях таких удмуртских писателей и критиков, как А. Клабуков, Г. Ходырев [12], А. Ермолаев [8], П. Домокош [6], Л. Емельянов [7], Т. Пантелеева [10], а творчество М. Баженовой остается не рассмотренным до сих пор.
Мария Баженова работала в прозаическом и драматическом жанрах, считавшихся в начале ХХ в. исключительно мужским приоритетом удмуртской литературы. В связи с этим писательнице пришлось испытать более сильное влияние мужского письма по сравнению с другими женщинами-авторами. Поэтому в тематике и проблематике её произведений, способах повествования, в характерах героев мы находим мужские стандарты и стереотипы, так как её тексты были ориентированы на правила господствующего дискурса. Катриона Келли подобные произведения называет «пограничными». Такие тексты отражают нормы времени, приспосабливаются к ним и преображают их. Не случайно и то, что Мария Баженова активно включилась в литературную борьбу 1920-х гг., тогда как Ашальчи Оки оставалась вне литературных направлений. М. Баженова входила в группу «платформа шести», которая опубликовала письмо «Снова о критике и ВУАРП» (Всеудмуртская ассоциация революционных писателей) в газете «Гудыри» («Гром»). В этом
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2009. Вып. 3
письме молодые писатели (Кельд Чужайнен, Мария Баженова, Лади Мики, Александр Эрик, Игнат Айшон, Шмаки Тими) разоблачали беспринципность и непоследовательность смыкавшихся с официальной идеологией писателей, которые взялись за руководство литературной организацией. Однако впоследствии из шести подписавших письмо не раскаялись только двое - Кельд Чужайнен и Мария Баженова. За это им пришлось расплатиться.
Но в центре внимания писательницы были также исключительно женские темы, такие как несчастливый брак, взаимоотношения с детьми и т.д. Как заметила Элизабет Шоре, в господствующем дискурсе культуры именно эти темы объявлялись общественно незначимыми и дискредитировались как старомодная и романтическая мечтательность [14. С. 267, 268].
Творческое наследие Марии Баженовой по объему незначительно. Ею опубликовано 7 рассказов в газете «Гудыри»: «Дугдытэк ужатйзы, улонэз быдтйзы» («Эксплуатировали, жизнь сгубили») (1925, 28 июля)), «Панти бу-дэ» («Панти растёт» (1928, 19 сентября)), «Чужодйгьёс» («Двоюродные» (1928, 14 октября)), «Шарае потэ» («Обнаружили» (1929, 6,8,9,10,11 января)), «Батыр улон» («Богатырская жизнь» (1929. 31 май, 1 июня)), «Тодмо адями» («Знакомый человек» (1929, 25 августа)), «Экскурси» («Экскурсия» (1929, 1 сентября)) и 5 пьес. С тех пор ни одно произведение Марии Баженовой не переиздано. Но публикацию в журнале «Молот» ее воспоминаний «Ды-шетйсь» (1988) в год смерти можно считать данью памяти.
Немногочисленность произведений объясняется тем, что после 1930 г. начинающую писательницу из-за её художественно-эстетических позиций, которые не совпадали с вульгарно-социологическими взглядами руководства ВУАРП на роль литературы, убрали с литературной арены. Только начав свой творческий путь, она вынуждена была замолчать.
Мария Герасимовна Баженова родилась в деревне Лем Дебесского района. Окончила Ижевский педтехникум, позднее - пединститут. Работала учителем в школах города Ижевска и методистом в Республиканском институте усовершенствования учителей. Активно печаталась во второй половине 20-х гг. под псевдонимом Лем Маня в журнале «Кенеш» и газете «Гудыри». В удмуртскую литературу вошла как драматург. В своих пьесах она показывает противников колхозного движения, критикует священнослужителей и знахарей, обманывающих деревенских жителей, романтически изображает рост революционной сознательности деревенской молодежи. Баженова пробовала себя также и в области прозы. Тематика и проблематика малой прозы М. Баженовой во многом перекликается с идейным содержанием прозаических произведений 20-х гг. и нацелена на то, чтобы воспроизвести тип героя в соответствии с требованиями, предъявляемыми эпохой. В своих рассказах Баженова показывает эксплуатацию крестьянской бедноты, последствия гражданской войны и призывает к новым делам, свершениям. В рассказе «Панти будэ» («Панти растёт») через изображение семейных отношений раскрываются проблемы нравственного характера. М. Баженову удивляет чрезмерная строгость, черствость отца к своим детям, грубость, невежество мужа по отношению к жене, страх жены перед ним. Автор-повествователь замечает, что
даже при неблагоприятном микроклимате в семье сыновья хорошо воспитаны, отзывчивы благодаря материнской терпимости и любви. Именно поэтому, несмотря на тяжелый труд и усталость во время жатвы, Панти проявляет сочувствие к своим друзьям, Габи и Коле, и с отрядом комсомольцев организует им помощь. Он жертвует своими личными делами и выходным воскресным днём. Панти вовлекает в это дело и своего брата Андрея. Этот добрый поступок герой рассказа совершает бескорыстно, исключительно из личной солидарности к проблемам и тяготам своих друзей. Мотивы поступка героя автор передаёт через монолог Панти: «Вань муртъёс доры юрттыны но мыно, нош Габиёс дйне нокин но юрттыны уз мыны... Юрттоно, юрттоно соёслы... - такем юн Габиос понна сюлмаськыса Панти гуртаз вамыштэ» [4] («Всем помогают, а Габи помочь никто не пойдёт. Нужно, нужно ему помочь. -рассуждая и переживая за Габи, идёт домой Панти»). В данном монологе автору-повествователю удалось отобразить ход мыслей, переживание мальчика. Автору импонирует отзывчивость Панти. В словах повествователя звучит призыв к проявлению взаимопомощи, внимания и заботы друг о друге.
В рассказе «Батыр улон» («Богатырская жизнь») автор освещает социальные проблемы, обращается к теме жизни деревенской бедноты, осуждает и разоблачает жестокость и нравы кулачества, сочувствует угнетенным людям. Сюжет рассказа построен на столкновении характеров. В центре его -классовый конфликт. Но помимо проблем социальных, автор затрагивает проблемы нравственного характера. Герои рассказа размышляют над сложным и вечным вопросом: кто такой добрый человек? У каждого из них своё представление о доброте. Пекла связывает доброту с богатством. Но в итоге как она, так и другие герои, претерпев по вине кулачества моральные и физические страдания, убеждаются в иллюзорности того, что они считали истиной. М. Баженова пытается донести до своего читателя-современника мысль о важности преодоления смиреннических настроений среди населения, о необходимости приложения усилий для достижения счастья.
На примерах произведений Марии Баженовой читатель знакомится с разными социально-психологическими типами: героями-коммунистами, активистами, сторонниками колхозного движения, противниками знахарства, представителями кулачества и т.д. Герои четко дифференцированы на положительных и отрицательных. Писательница изображает людей старой и новой формации. Как правило, строители новой жизни выражают авторский идеал. Рост самосознания людей описывается романтически. В создании портрета героев автор прибегает к приёмам фольклорной поэтики, что, прежде всего, проявляется в идеализации внешности положительных персонажей: «Очинь бубыли кадь чебер дйсяськемын: юг-юг тодьы дйсь дйсям, дыдык моля кадь азькышет, чагыр, тодьы сяськаен, буртчин кышет керттэм. Мугор жужыт, ымныр мальдымон: бам йылъёсыз мак сяська кадь пишто, чагыр синмо, сьод синдоръем...» [3] («Очинь оделась как бабочка нарядно: на ней белоснежное платье, фартук словно грудка голубя, голубой шёлковый платок с белыми цветами. Высокая, лицо улыбчивое: щёки словно маки светятся, глаза голубые, чернобровая»). В рассказах «Панти будэ» («Панти растёт»),
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2009. Вып. 3
«Чужодйгъёс» («Двоюродные»), «Тодмо адями» («Знакомый человек») повествование переплетается с диалогами героев, что оживляет действие. Возможно, здесь проявился драматургический опыт М. Баженовой. В целом рассказы Баженовой отвечают запросам своего времени. Они традиционны и, по определению Шоуолтер, - феминны. В них также чувствуется влияние публицистики. И это закономерно. Критик и литературовед А. Г. Шкляев считает, что именно публицистика послужила толчком для развития многих жанров удмуртской литературы. Писатели часто строили свои произведения по законам газетных жанров, но сами по себе эти жанры препятствовали романному раскрытию психологии героев.
Произведения Ашальчи Оки в свое время были восприняты как радикальные в гендерном смысле, так как они шли вразрез с господствующим мужским дискурсом, не отражали социально-политических проблем революционного времени. В центре художественного внимания писательницы были сосредоточены частные нравственно-этические темы, чаще всего тема взаимоотношения детей и родителей. На своеобразие детских характеров в рассказах Ашальчи Оки первым обратил внимание Кузебай Герд и выявил их психологический тип, указав на положительные и отрицательные стороны героев: «Они богаты мыслями, переживаниями, у них есть стремление к лучшему, есть некоторая доля настойчивости <...> они замкнуты, не общественны, далеки от детского коллектива; они часто протестуют в душе против грубого, невнимательного отношения к ним взрослых, но выступить с этим протестом публично, хотя бы в семье, не решаются» [5].
В творчестве Ашальчи Оки можно выделить два периода: первый охватывает 1918-1928 гг., второй - 1956-1968 гг. Следует заметить, что первый период творческой деятельности Ашальчи Оки был наиболее продуктивным, поскольку данный этап пришелся на годы становления и развития молодой удмуртской литературы. Именно в это время Ашальчи Оки, читая первые удмуртские газеты, поддерживая связь с редакцией через брата Айво Иви, поняла, что художественные произведения можно писать и на родном языке. Небольшие рассказы о детях Ашальчи Оки начала создавать параллельно со стихами в 1918 г., будучи еще педагогом. В этом году она опубликовала в газете «Виль синь» первые свои опыты в жанре прозы, два коротких рассказа: «Кык лудкечез чош уд куты» («Двух зайцев не поймаешь») и «Скал» («Корова»). Как и большинство произведений того времени, они носили просветительский и прямолинейно-назидательный характер. Ашальчи Оки писала и юмористические рассказы. П. Домокош называл их «поучительными историями и новеллами» для взрослых о детях [6]. Писательница и сама подчеркивала, что эти рассказы не для детей, а взрослым о детях. Тем не менее, ее произведения нашли отклик у детей и вошли в круг детского чтения.
После окончания Карлыганской центральной вотской школы Ашальчи Оки пять лет (1914-1919) проработала учителем, детскую психологию знала не понаслышке. Расцвет творчества Ашальчи Оки приходится на начало 1920-х гг., когда она училась на медицинском факультете Казанского университета и общалась в кругу просветителей-педагогов И.С. Михеева и
И.В. Яковлева. В 1924 г. в книге для чтения «Шуныт зор» («Тёплый дождь») Кузебая Герда вышли рассказы «Выль кубо» («Новая прялка») и «Аран дыръя» («Во время жатвы»), в 1928 г. в журнале «Кенеш» напечатаны рассказы «Онисьлэн шудэз» («Счастье Анисьи»), «Орок» («Миколка»), «Бодёно» («Перепёлка»). С 1918 по 1928 гг. Ашальчи Оки опубликовала всего 9 рассказов и воспоминания «Сылал» («Соль») о годах учёбы в Казанском университете. Издала свой первый и последний поэтический сборник «Сюрес дурын» («У дороги» (1925)), куда вошли 36 её стихотворений, ставших классикой женской поэзии и удмуртской литературы. В 1928 г. они были напечатаны в переводе Кузебая Герда в сборнике под названием «О чём поёт вотячка».
Следует отметить, что рассказы Ашальчи Оки данного периода аполитичны. В них нет отображения острых социальных противоречий, классовой борьбы и многих других политических тем и проблем, характерных для удмуртской деревни двадцатых-тридцатых гг., то есть той эпохи, очевидцем которой она была. Её рассказы посвящены проблемам просвещения и воспитания, гигиены в удмуртской деревне и семье. В рассказе «Кык лудкечез ч ош уд куты» («Двух зайцев не поймаешь») Ашальчи Оки осуждает жадность отца, который не желает понять стремления сына к знаниям.
В рассказах первого периода главными героями являются дети. Подробно нарисованы их ежедневные заботы, обязанности, раздумья, радости, мечты. В ряде рассказов автор акцентирует своё внимание на традиционном укладе жизни удмуртской семьи, семейных взаимоотношениях, а также крестьянском быте. Ашальчи Оки показывает роль ребенка в системе семейных отношений, уделяет особое внимание взаимоотношениям старших и младших детей. В рассказах «Аран дыръя» («Во время жатвы») и «Орок» («Миколка») показано довольно распространённое явление удмуртской действительности: по причине занятости родителей тяжелым трудом дети предоставлены самим себе. Старшим братьям и сёстрам приходится ухаживать за младшими. Для многих детей это обременительно и безрадостно, хотя, безусловно, все они любят друг друга. Например, в рассказе «Орок» Миколке всё своё свободное время приходится проводить с сестрой Мати. У него даже была тайная мысль о ее смерти. Но истинное осознание любви и привязанности к сестрёнке, понимание своей вины приходит к Миколке только после сна, в котором его тайное желание осуществилось: во сне он видит Мати мёртвой.
В рассказе «Аран дыръя» маленькая девочка Оки мечтает о сладком сне до обеда, но ей приходится водиться с малолетней сестрой. Повествование ведется от первого лица. Героиня-рассказчица посвящает читателя в свою личную жизнь, раскрывая психологические нюансы своих поступков и переживаний.
В рассказе «Выль кубо» («Новая прялка») автор изображает реальную повседневность сельских детей: девочке Жаге также приходится заниматься нелюбимым делом - прядением. Она наивно полагает, что виновницей её лени является старая, расшатавшаяся прялка: «Кубоез коть кубо кадь луысал ке. Сисьмем кубо, сисьмем сюмори сётйзы но, черсы, шуо...» [1. С. 101] («Была бы прялка как прялка, а то дали гнилую прялку, гнилое колено прялки - говорят, пряди»). Родители доводят Жагу упреками в плохой работе до состояния
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2009. Вып. 3
негг.ания. Недовольство девочки автору удалось ярко и убедительно передать при помощи внутреннего монолога, в котором Жага изливает свою досаду, ругает свою подружку - «соперницу»: «Со но мон кадь шудысал, дыр, но эшьёс солэсь юрдо. Ожыт кин ке бордаз йотэ ке, быз-з-з бордыны кутске но корказ пыре. Со сисьмем Манилэн кадь но черсэмед уг луы шуэ ук мемие...» [1. С. 101] («Мани бы тоже рада поиграть, да с ней никто не дружит. Чуть заденешь ее, так она сразу в слезы и уходит домой. Подумаешь, недотрога! А мама ставит её в пример»). Жага рассчитывает на то, что с изготовлением новой прялки появится и желание прясть. Её мечты сбываются во сне. Сон в данном случае - главный психологический прием в раскрытии характера.
Образ девочки Бодёно из одноименного рассказа не менее удачен. Читателю интересны размышления маленькой Бодёно, ее мечты о будущем, исполненные оптимизма. Посредством лирических деталей создается ее психологический портрет: «Бодёно малпаське. Мар меда малпаське Бодёно? Кин вераны тодоз солэсь малпаськемзэ? Паймоно кадь чебер ныл зарни синьысэз зарни бугоре бине - сыче Бодёнолэн малпаськемез. Паймоно кадь чебер возь-вылъёстй, паськыт шур дуръёстй кызьпуо сюрес кошке - со Бодёнолэн малпаськемез. Кузь сюреслэн пумыз вань-а? Бодёнолэн но малпаськемез пум-тэм» [1. С. 91] («Бодёно мечтает. Интересно, о чём она мечтает? Так кто же угадает, о чём мечтает Бодёно? Удивительной красы девочка наматывает золотые нитки на золотой клубок - вот такие мысли Бодёно. Удивительной красоты луга, широкие поля и реки, берёзовые рощи, бесконечные дороги — вот какие мысли Бодёно. Нет конца длинным дорогам - вот и у Бодёно мысли бесконечные»).
Страдания героини рассказа «Онисьлэн шудэз» («Счастье Анисьи») вызывают читательскую жалость. Мама, ухаживая за гостями, забыла угостить дочку её любимым блюдом - омлетом. В поэтике рассказа особое место занимают глаза Анисьи, передающие внутренние переживания, самые «болевые» моменты её ощущений: «Онисьлэсь нош синьёссэ кужмысь бордаз кыс-ке пуштэм» («А Аниськины глаза с силой притягивает омлет»), «Онись жок дорын, синьёсыз пуштэм вылын но мумы бордын, мумы бордын но пуштэм бордын: сётоз-а, уз-а Онисьлы курегпуз пуштэмез?» («Стоит девочка у стола, а глазами водит то на маму, то на омлет: угостит её омлетом или нет?»), «Онись пуштэм вылысь синзэ уг басьты» («Анисья глаз с омлета не сводит»). В кульминационном моменте рассказа - Онтон уплетает последний кусок омлета - также даётся описание глаз Анисьи: «Омыртэмезлы быдэ Онисьлэн синмаз кортчог шукке» («Каждая зачерпнутая ложка омлета будто в глаз гвоздь забивает»), «Пичи ныллэн сьод синъёсыз чиль-долк кысизы» [1. С. 99] («Чёрные глазки Анисьи вовсе померкли»).
Ашальчи Оки фиксирует то, о чём думают, переживают, мечтают, сожалеют дети. В своих рассказах она выступает сторонним наблюдателем, повествующим и описывающим конкретные характеры и события. Но нужно отметить то, что она отнюдь не пассивный рассказчик, а скорее активный собеседник и наставник. Ашальчи Оки словно читает мысли детей, указывая именно на то, что является наиболее важным, трепетным, значимым для де-
тей в их будничной жизни. Она не акцентирует внимание на героических поступках ребят. Быт детей лишен романтизма. Для писательницы важнее наблюдать за детьми в их повседневности.
В рассказе «Культпоход» отразились взгляды и убеждения Ашальчи Оки - профессионального врача и гражданина, который ежедневно видел высокий уровень заболеваемости среди удмуртов, незнание элементарных средств профилактики и приёмов личной гигиены. Образ удмуртского доктора Анны Петровны является автобиографическим. Мы видим тяжёлые будни сельского врача 20-х гг., который лишен покоя даже во сне. «Героями» рассказа являются инфекционные болезни. Раскрывая их суть и предостерегая от опасности, автор использует приём олицетворения и ориентируется на принцип драматизации. Оживленная беседа персонажей, споры между ними, портреты героев и их «агрессивное» поведение проясняется условиями и обстоятельствами сельского медицинского обслуживания. Через композиционный приём сновидения автор актуализирует значимые и принципиальные проблемы для «сновидца»-доктора - это забота о здоровье удмуртов. Сон доктора - «совещание», организованное скелетом человека с «ожившими» болезнями-персонажами - рассказывает о причинах живучести инфекционных болезней в деревнях. Даже во сне врач думает об эффективных методах борьбы с заразой. Просветительская направленность рассказа обозначена в названии, но за счет приема драматизации дидактическая суть произведения не заслоняет его художественности. Рассказ «Культпоход» написан в годы работы Ашальчи Оки в Юкаменской больнице.
С конца двадцатых гг. Ашальчи Оки отходит от литературной деятельности. Может быть, в тот период она посчитала более важной для себя врачебную деятельность. Но, скорее всего, на её решение повлияла обостряющаяся борьба в литературной жизни страны и республики. События 1930-х гг. полностью отрывают её от литературы.
В начале «хрущевской оттепели» удмуртский писатель Аркадий Клабу-ков обратился к Ашальчи Оки в письме от 1 октября 1956 г.: «... с большой просьбой обращаюсь к Вам разрешить мне включить в сборник удмуртских писателей первого призыва Ваши рассказы «Орок» и еще один-два, по Вашему усмотрению. Помните еще свои произведения или все литературное выбросили уже из головы и не хотите возвращаться к ним? А как хорошо, поэтично получилось бы у Вас с воспоминаниями! Ведь Вы же были у колыбели молодой удмуртской литературы» [8. С. 19]. На это письмо Ашальчи Оки ответила: «. Времена настали чудные! Вот бы запеть сейчас полным голосом, но.голоса нет» [8. С. 19]. Путь возвращения в литературу для Ашальчи Оки оказался тернистым, полным сомнений, раздумий. Она не раз говорила: «.Но не поздно ли немножко? Если скрипач 25 лет не брал в руки смычка, сыграет ли он хорошо? Конечно, нет! Ему снова надо учиться.» [10. С. 20]. Однако желание начать писать после двадцатипятилетнего молчания не давало покоя, и после долгих колебаний она ответила А.Н. Клабукову: «Состояние анабиоза, в котором я как Ашальчи Оки находилась в течение многих лет, прошло. Твердо решено, буду писать!.. Я уж поняла, что не так страшна
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2009. Вып. 3
отсталость в удмуртской литературе. Разве я отстала от русской литературы, на которой мы воспитывались с детства? Разве все эти годы меня опустошили? Нет, наоборот, они меня неизмеримо обогатили, и не ощущаю я себя ни в коей мере нищей духом. А раз так, значит, могу писать. Написала рассказик «Мынам абие», 6-7 раз переписывала. Вчера окончательно надумала написать нечто вроде повести «Детство». Теперь никаких колебаний у меня нет. Перед моим мысленным взором четко рисуются контуры здания, которое я намереваюсь возвести. Какое название дать тому, что напишу, я еще не знаю. Но это будет вся моя жизнь, начиная с детства. Моя жизнь в медицине и в литературе» [8. С. 21].
Итак, вернувшись в литературу, она уже обратилась не к поэзии, а к прозе. Возможно, это было связано с тем, что написание «женского романа», «женских стихов», как отмечает Элизабет Шоре, являлось синонимом «бабского дела»: считалось неполноценным, тривиальным и, в общем-то, нелитературным занятием <...> Следствием этого принципиального принижения был и тот факт, что некоторые писательницы обратились к жанру детской и юношеской литературы, в котором обьединение ролей писательницы и воспитательницы санкционировалось обществом, даже если это происходило в жанре, считавшемся лишь полухудожественным» [14. С. 267, 268]. Да и сама писательница ещё в 1924 г. в письме к Кузебаю Герду признаётся: «Азьланяз мон кылбуранме кушто, дыр. Мыным уг кельшо со кылбуръёсы. А вот куке кылдысал ке мыным коня ке книгаос нылпиослы гожтыны, мон асме пумтэм шудо лыдъясал» (цит. по: [14. С. 122]). («Впредь занятие поэзией, наверное, я брошу. Мне не нравятся свои стихи. Вот если доведётся мне написать несколько книг для детей, я буду счастливым человеком»). Ашальчи Оки вернулась в литературу в 1956 г., и второй период её творчества длился не так уж и долго - можно сказать, до 1959 г. С 1956 г. по 1959 г. Ашальчи Оки ежегодно публикует рассказы. За это время она написала 11 рассказов. Приведём полный список: «Мынам абие» («Моя бабушка» (1956)), «Пуны кыль» («Лихорадка» (1956, издан в 1958 г.)), «Ани» («Аня» (1957)), «Кузьым» («Подарок» (1957, издан в 1978 г.)), «Миквор кышнолэн гур бераз» («За печкой жены Миквора» (1957, издан в 1989 г.)), «Ракета» (1957), «Андрей Петрович» (1957, издан в 1978 г.), «Доярка» (1958). «Галяен ми» («Мы с Галей» (1959, издан в 1978 г.)), «Лобзиз, лэся...» («Полетел, кажется» (1959), «Боко» / «Пугало» (1968). С 1959-го по 1968 г. Ашальчи Оки делает очень большой перерыв. И в 1968 г. после долгого перерыва к началу издания детской газеты «Дась лу!» («Будь готов!») написала единственный рассказ «Боко».
«Творческая весна» Ашальчи Оки началась с написания воспоминаний о бабушке, которые были изданы под названием «Мынам абие» («Моя бабушка»). Интересна и показательна, с точки зрения утверждения женского письма в мужском дискурсе, история создания этого произведения. Первый вариант воспоминаний не был опубликован по причине того, что жизнь в рассказе описывалась слишком «натуралистически». Алексей Ермолаев, анализируя творчество Ашальчи Оки в 1970-е гг., объясняет причины отказа следующими факторами: «<...> это связано с «установками соцреализма». Ведь
Ведь в то время существовало прямое указание показывать только «каторжную мерзость прошлого», восхвалять советскую жизнь и «светлое будущее» [9. С. 17]. Критику рассказа «Мынам абие» («Моя бабушка») он связывает с идеологическими догмами того времени, а не требованиями господствующего мужского дискурса. В ответ на замечания рассказа «Аби» («Бабушка») в письме к Аркадию Клабукову Ашальчи Оки пишет: «Тйляд монэ тодьы песяй сярысь гожъятэмды потэ, мынам сьод песяе Тйледлы уг яра. Мон ведь виноват овол, мынам песяе сыче ке. Нокинъя кариськыны уг тыршы мон, котькуд пичи гинэ писатель нергелэн но аслаз творческой почеркез луыны кулэ» [1. С. 109] («.Вам хочется, чтобы я написала о светлой бабушке, моя тёмная бабушка Вам не по нраву. Я не виновата, что моя бабушка такая. Ни под кого подстраиваться не буду, у каждого даже мало-мальского писателя должен быть свой почерк»). Этот диалог является ярким примером того, как женское письмо «загоняли» в рамки патриархальных и идеологических норм и стандартов, как происходило столкновение установок существующего литературного канона и женского видения в изображении мира.
«Мынам абие» - рассказ о трёх поколениях женщин: дочери (главной героини, носительницы этих воспоминаний), ее матери и бабушки. В тексте показаны взаимоотношения женщин в удмуртской семье. Их оценка представлена точкой зрения маленькой Оки, которая одновременно является и дочерью, и внучкой. Следовательно, можно сказать, что в этом тексте обсуждаются женские темы и показывается, как происходит процесс социализации маленьких девочек в удмуртских семьях. Девочка восхищается умением бабушки оказывать «первую помощь» больным. Так постепенно формируется и закрепляется желание Оки быть похожей на бабушку: «Мон яратйсько аби-лэсь эмъяськемзэ учкыны. Тужгес ик син эмъямзэ учкыны умой потэ. Ку меда бадзым будо ни? Бадзым будй ке, аби кадь ик, мукет висёнъёсыз но эмъяло. Соку монэ но куное отчалозы, сакырен-чечыен нап чай секталозы» [1. С. 68] («Мне очень нравится наблюдать за врачеванием бабушки. Особенно когда она лечит глаза. Когда же я вырасту? Буду взрослой, я так же, как бабушка, буду лечить и другие болезни. Тогда и меня будут приглашать в гости, угощать крепким чаем с вареньем и мёдом»). Этот рассказ свидетельствует о том, что в удмуртской культуре роль воспитательницы осуществляла бабушка, которая и закладывала основы будущего поведения девочек в обществе. Именно бабушка осуществляла функции кормилицы и воспитательницы. Таким образом, роль матери (основная в восприятии ребенка) распределилась на двух близких ему женщин.
Сюжетная канва рассказа обусловлена необходимостью раскрыть проблему отношений между поколениями и утвердить идеал взаимной любви, взаимоуважения, взаимопомощи. Автор осуждает натянутые отношения матери и бабушки, которые тревожат внучку: «Анай уг яраты абиез» («Мама не любит бабушку»); «Анаен абиос куспазы керето ке, мынам, пичи муртлэн, мылкыд пилемаське, бордэм потэ. Мед яратысал анай абиме мон кадь ик!» -ас поннам малпаськисько» [1. С. 64] («Если мама и бабушка ругаются между собой, то у меня, у маленького человечка, настроение портится и мне хочется
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2009. Вып. 3
плакать. Я думаю про себя: «Почему мама не любит бабушку так, как я ее люблю?») Рассказчица с особым трепетом и любовью относится к своей бабушке, она вспоминает её внешний вид, детально и объективно даёт портретные зарисовки пожилой женщины: «Со - губырес мугоро, косэктэм, кузялэс бамо пересь кышномурт. Солэн вылаз толэн но гужемен саестэм горд зыбын, пыдъёсаз гын ката. Азькышет палаз абилэн думемын пичи гинэ корт кискач -синлыс ишкон маке» [1. С. 64] («Она - сгорбленная, бледная, старая женщина с овальным лицом. На ней и зимой, и летом красный сюртук без рукавов, на ногах тёплые башмаки. На верёвке фартука привязаны миниатюрные красные щипцы - ими она выдергивает ресницы»); «Ныр тамак тузон зынъяменыз, абилэн ныр пелесъёсыз вожпыръем-сьод, курмем луэ» («От нюхательного табака ноздри бабушки постоянно зеленовато-черного цвета, грязные»). Однако именно в этом образе инфантильно-женское сознание представляет свой идеал, поскольку бабушка (объект подражания и гордости) - человек доброй души, она исцеляет людей от различных болезней.
По жанру рассказ «Мынам абие» является автобиографией. Повествование ведётся от первого лица, значит, и рассказчица может быть отождествлена с биографическим автором. В рассказе много этнографических, бытовых зарисовок, которые придают ему реалистическую правдоподобность. Рассказчица - маленькая девочка, которая откровенно рассказывает о себе. Жанр автобиографии выполняет свою художественную функцию, которую определила Мария Рюткенен: реализация возможности женщины свободно рассказать о своей жизни [12. С. 329]. И именно в этом жанре женщина-автор адекватно и полноценно выражает весь свой социокультурный опыт. Известно, что Ашальчи Оки с конца 20-х гг. полностью ушла в медицину. Тысяча больных, благодаря ее стараниям, сохранили и восстановили зрение. Вот почему в творчестве писательницы встречается немало коротких зарисовок из её медицинской практики, посвященных детям («Пуны кыль», «Ани», «Андрей Петрович»), а также теме борьбы с болезнями в удмуртских деревнях («Культпоход»).
Многие рассказы второго периода творчества написаны от первого лица. В них рассказчиком выступает либо ребёнок, либо взрослый человек -непосредственный наблюдатель, описывающий детей, их внутренний мир. Приёмы диалога, внутреннего монолога, несобственно-прямой речи являются здесь ведущими. Многолетняя врачебная практика, непосредственная беседа с детьми, откровенные и непринужденные диалоги, наблюдения за ними позволили Ашальчи Оки передать особенности детского мышления и восприятия окружающего мира, явлений, событий.
Основой художественного мышления Ашальчи Оки является просветительское и гуманистическое начало. Манера повествования и способ художественного решения социальных проблем отличает Ашальчи Оки от удмуртских прозаиков данной историко-литературной эпохи. В творчестве Ашальчи Оки нет открытого назидательного дидактизма, политической окрашенности, социальных шаблонов 1920-1930-х гг. Её рассказам свойственна мягкость, лёгкий юмор, лиричность, краткость, образность. Художественный язык пи-
сательницы отличается естественностью и простотой. Он сочный, близкий к разговорной речи. «Вот из Вас получился бы замечательный писатель-путешественник, - заметила Вера Васильевна Толстая в одном из писем к писательнице. - Вы бы написали вещь не хуже гончаровской «Фрегат «Пал-лады». У вас писательская манера гончаровская: неторопливая повествовательная с крупинками меткого юмора» (цит. по: [2. С. 15]). Каждое произведение Ашальчи Оки пронизано юмором, который помогает читателям распознавать смысл поступков героев, понимать доброе и светлое в жизни удмуртской деревни. «Психологические этюды», - как называет произведения Ашальчи Оки Леонид Емельянов [7], - рассказывают о «больших» мечтах маленьких детей о взрослой жизни. Маленькая Жага мечтает о новой прялке («Выль кубо»), Бодёно - быть похожей на учительницу Ольгу Степановну («Бодёно»), Таня - быть дояркой, как её старшая сестра («Доярка»). Так происходит усвоение социальных ролей в культуре, сначала посредством семьи, затем общества, а также художественной литературы. В текстах Ашальчи Оки маленькие девочки, как правило, связывают свое будущее с ролью работящей, заботливой и доброй женщины. Можно сказать, что эти тексты влияют на формирование гендерных поведенческих стереотипов. Так посредством естественной культуры формируется в обществе образ добродетельной женщины. По мнению Элизабет Шоре, социальные изменения влияют на литературную деятельность, то есть на восприятие и создание литературы. С другой стороны, тексты могут являться выразительными свойствами цивилизаторских процессов. А в третьих, - и для нас это главное - литература и литературная деятельность оказывает непосредственное воздействие на поведение человека, и на социальные и психические процессы» [4. С. 264].
Проанализировав рассказы Марии Баженовой и Ашальчи Оки, мы обнаружили их существенные отличия, хотя творческие судьбы двух женщин очень похожи. По нашему мнению, это связано с тем, что исследуемые писательницы представляют собой разные типы женщин. Ашальчи Оки и Мария Баженова успели написать совсем немного. Несмотря на то что их творческие судьбы в условиях политического и патриархального дискурса сложились драматично, они собственным примером доказали, что женщина в литературе занимает далеко не второстепенную роль, и выразили в своих произведениях как эпохальные стереотипы, так и непреходящие ценности, при этом не отрекшись от женской идентичности.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Ашальчи Оки. Тон юад мынэсьтым. Кылбуръёс, веросъёс, гожтэтъёс. Ижевск: Удмуртия, 1978. 139 с.
2. Ашальчи Оки. Улэмез но творчествоез / Акилина Григорьевна Векшина: Жизнь и творчество / сост. А. А. Ермолаев. Ижевск: Удмуртия, 1998. С.17.
3. Баженова М.Г. Дугдытэк ужатйзы, улонэз быдтйзы // Гудыри. 1928. 28 июля.
4. Баженова М. Панти будэ // Гудыри. 1928. 19 сент.
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2009. Вып. 3
5. Герд К. Детские типы в вотской детской литературе // Герд К. Собрание сочинений: в 6 т. / сост., авт. предисл., коммент. Ф.К. Ермаков. Ижевск: Удмуртия, 2004. Т.4. С.204-215.
6. Домокош П. История удмуртской литературы. Ижевск: Удмуртия, 1993. 441 с.
7. Емельянов Л.П. Жингрес чуръёсыз - дауръёслы // Зечбур. 1998. 2 апр.
8. Ермолаев А. А. Судьба поэта // Ашальчи Оки. Чыртывесь. Ожерелье: Кылбуръёс. Стихи. Ижевск: Удмуртия, 1998. С.7-31.
9. Ермолаев А. А. Туннэ но чуказе: Удмурт литература сярысь статьяос. Ижевск: Удмуртия, 1984. С. 35-41.
10. Пантелеева Т.Г. Поэтика удмуртского рассказа: монография. Ижевск: Изд. дом «Удмуртский университет», 2008. 133 с.
11. Рюткенен М. Чтение автобиографического текста с применением гендерной методологии // Женщина. Гендер. Культура. М.: МЦГИ,1999. С.321-330.
12. Ходырев Г. А. Зеч ужъёсыз - калыклы // Советской Удмуртия. 1979. 23 июня.
13. Шкляев А. Г. Чашъем нимъёс: Репрессия улэ шедем писательёс сярысь. Ижевск: Удмуртия, 1995. С.122-140.
14. Шоре Э. Женская литература Х1Х века и литературный канон // Пером и прелестью. Женщины в пантеоне русской литературы. Ополе, 1999. С.263-272.
Поступила в редакцию 10.06.09
L.P. Fedorova, candidate of pedagogical science, associate professor
The Origin of Udmurt Female Prose
This article is dedicated to the origin of udmurt female prose in the beginning of XX cen-
ture. It was reviewed in the gender light on the basis of Ashalchy Oky's and Maria Baz-
henova's work.
Федорова Любовь Петровна, кандидат педагогических наук, доцент
ГОУВПО «Удмуртский государственный университет»
426034, Россия, г. Ижевск,
ул. Университетская, 1 (корп. 2)
E-mail: [email protected]
