CC BY
29
Языкознание
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2015, № 2 (2), с. 564-568
УДК 81.0 + УДК 81.139 + УДК 81.37
СТАБИЛЬНОСТЬ И ВАРЬИРОВАНИЕ КОРНЕВОЙ СЕМАНТИКИ В ИСТОРИИ ЯЗЫКА: ЭЙДЕТИЧЕСКИЙ ПОДХОД
© 2015 г. В.Р. Тимирханов
Башкирский государственный университет
valtimir@mail.ru
Поступила в редакцию 14.01.2015
Рассматриваются лингвофилософские и научно-аналитические возможности эйдетического подхода к истории языка (принцип семантической активности корневой семемы); прогностический потенциал русской онтологии слова выявляется на диахронном материале лексико-эйдетических групп русского языка в сравнении с другими славянскими, а также английским языком.
Ключевые слова: лингвофилософия, русская онтология слова, семантика корня, эйдос, ноэма, этимологическое гнездо, лексико-эйдетическая группа.
В области разысканий по истории языка все более актуально звучат вопросы об использовании надежных методологических опор и аналитических технологий, выработанных в смысловом пространстве отечественной лингвофило-софии, до сих пор лишь фрагментарно востребованной языкознанием, однако содержащей в себе мощный исследовательский ресурс.
Утверждение динамической сущности семемы, высокий энергетический потенциал этимона - те положения, которые позволяют имясла-вию (русской онтологии языка) сформулировать принцип семантической активности слова. Языковая семантика при таком понимании оказывается не только показателем охвата действительности, фиксатором пространства мира и человека, но и показателем участия языка в конструировании этого пространства и его осмыслении.
Обратимся к базовым характеристикам принципа семантической активности в истории языка. Анализируя семантические предпочтения в выборе тех или иных свойств обозначаемого в ряду генетически близких слов, в которых «еще не затемнился исходный корень», А.Ф. Лосев видит в этимологии открытое указание на специфический подход языка к миру реальных вещей: «Словесное обозначение в данном случае проявило огромную семантическую активность, перестроило в известном направлении данное родовое понятие и заставило подойти к объективно существующему предмету только с одной, но вполне определенной и остро-дифференцированной стороны» [1, с. 12]. Возникновение и жизнь языкового значения, его варьирование мыслятся как процесс и
результат особых деятельностных тактик коммуникации, понимания и познания, предпринимаемых человеком в силу его языковых возможностей. «Языковое обозначение исходит не просто из отражения действительности в человеческом сознании или мышлении ..., но из чего-то гораздо более сложного и важного, чем отражение, а именно из активного вмешательства в действительность, из активного выбора из нее ..., из коммуникативного использования действительности и, следовательно, из того или иного ее переделывания или преподнесения» [2, с. 12]. Далее А.Ф. Лосев называет формирование знаковости языка «актом интерпретации как соответствующих моментов мышления, так и соответствующих моментов действительности» [2, с. 96]. Речь идет об интерпретации бытия в языке. Его суть в имяславии определяется логосным основанием творения. Именно в этом ключе необходимо понимать специфику языкового значения как сущности, «заряженной бесконечными семантическими возможностями» [1, с. 123]. Изобразительная интерпретация бытия в языке, с точки зрения имяславского (эйдетического) принципа активной семантики, весьма своеобразна. Она и стихийно-хаотична, и вполне целенаправленна. При этом подходы языка к миру вещей основаны на извлечении из этого мира всегда чего-либо «частичного и заведомо неадекватного», что, конечно же, углубляет и без того разительные контрасты этимологических решений языков. С одной стороны, мы имеем в языке «разнообразный семантический хаос тех или иных корней или основ», при том что «все эти разнообразные значения одного и того же корня почему-то вдруг все же вы-
ражены одним и тем же языковым комплексом с разными его модификациями» - и это свидетельство незримого или явного присутствия некоего инварианта в корневой семантике («этому хаотическому множеству семантики все же принадлежит какой-то хотя бы легкий намек на единство») [1, с. 77]. С другой стороны, «в этой языковой стихийности есть своя семантическая целенаправленность» [1, с. 78], устанавливаемая «волениями-энергиями» логосов творения и фиксируемая этимологией линиями развития значений слов и культурно-языковых концептов. Внешнее противоречие снимается, если допустить, что механизмы исторического становления слова имеют синергийную природу. Так, по А.Ф. Лосеву, и следует обозревать «обширнейшие семантические горизонты», признавая факт «собственной судьбы слова» и его «бесконечной семантической валентности», вечной и творческой подвижности акта мысли, изображаемого языковым значением. Возможности понимания судьбы слова, «в разных языках бесконечно разнообразной, капризной и логически необъяснимой», могут быть основаны (и для истории языка в том числе) на вычислении семантики корня [1, с. 102]. Для А.Ф. Лосева, С.Н. Булгакова и П.А. Флоренского корень - это прежде всего «этимон», источник, предтеча всех судеб слова. Именно «изначальное корневое значение» служит основой для образования различных «гнезд и семейств слов и грамматических употреблений», характеризует корневое слово в истоках языковой номинации как некую зачаточную и вследствие этого синкретичную предоформленность: «Такое рудиментарное слово, - ни существительное, ни глагол, - обрубок слова, его туловище, еще не вполне оформлено, чтобы жить полною жизнью, но оно уже родилось как слово, как смысл, как значение, как идея» [2, с. 18].
В лингвистике существует немало различных подходов к определению специфики корневых и аффиксальных элементов слова. В имяславии признается единство и инвариантность значения корневой морфемы в гнезде производных слов, а противопоставленность корня и других морфем основана не столько на ранговых или функциональных характеристиках, сколько на учете структурно-семантического критерия: «Разумеется, ядро смысла слова связано именно с корнем, как показывает сравнение слов одного смысла, но разных оттенков, где остается постоянным и неизменным именно корень. ...С корнями слов... связано ядро смысла, сама идея, остающаяся неизменной во всех словах данного корня и значения,
между тем как все остальное имеет лишь оформляющее значение, вносит оттенки. Формальные элементы всеобщи и однообразны, корневые - индивидуальны и своеобразны» [1, с. 22-23]. А.Ф. Лосев полагает, что в «основе корневой морфемы как инварианта и морфологических показателей как вариации» [3, с. 230] лежит особо понимаемая лингвофилософская категория окрестности. Применение теории окрестности к языку позволяет непротиворечиво представить, каким образом совмещается общее значение языковой единицы и любых ее модификаций, трансформаций в результате обретения внутриязыковых связей и речевых употреблений: «Каждая реальная структура в языке берется не только самостоятельно и изолированно, но и как возможность бесконечных перевоплощений, как принцип реализации на разных и, притом тоже бесконечных, материалах. Если мы сейчас говорили о твердом и устойчивом основном значении., то теперь с такой же решительностью мы должны постулировать и бесконечную текучесть., наличие бесконечного числа разнообразных и разноречивых оттенков вокруг его основного значения» [3, с. 219220].
Обращение к «корневой» проблематике, наблюдение над эйдетикой языковых механизмов интерпретации бытия, включенных в процессы формирования семантики корневой морфемы, может быть позитивным при решении целого ряда исследовательских задач, в т.ч. в изучении развития этимологических гнезд слов, в установлении принципов этимологического отождествления состава корнеслова и этимологических коррелятов в языках разной степени генетического родства [4].
Семантическая «неосязаемость» корня, о которой часто говорится в науке, вовсе не должна отрицать существования инвариантного значения корневой морфемы. По нашему мнению, семантическая «неосязаемость» корня есть результат познавательного акта, дистинкции между семантическим инвариантом корня как абстрактной языковой единицы и означаемым корня (корневого морфа) в грамматически оформленном слове. Познавательные особенности языка определяются направлениями движения семантической энергии проявления идеи сущности (эйдоса), обстоятельствами становления изобразительного потенциала регистрирующего ее корня в процессе номинации и встраивания ноэмы слова в сеть значимостей и функций языковых единиц, их семантических, парадигматических, инвариантно-вариантных, кон-ститутивно-интегративных и иных системных
566
В.Р. Тимирханов
связей. Так, неосязаемость значения корня есть результат семантической вариативности этой морфемы, иногда достаточно широкой. Семантическое варьирование корневой морфемы имеет не концептуальную (понятийно-аналитическую), а образно-действенную, символико-синергийную природу. Семантическое варьирование корня напрямую связано с характером семантической деятельности человека, с дистинкцией языкового знания, то есть с познавательным актом, опирающимся на языковое понимание (не понятие!) вещи и знание значи-мостей и функций языковых единиц.
Наиболее точную ссылку на инвариантное значение корня содержит семантика корневого морфа в непроизводном слове, вершине словообразовательного гнезда. Этот семантический вариант является своеобразной креатурой языкового знания о семантическом инварианте корня, которая конструирует одно-коренные слова, модифицируя значения корневых морфем в соответствии с линиями «судьбы слова». Его можно считать профилирующим еще и потому, что здесь корневая морфема выступает в своей семантически «осязаемой» величине, тогда как в производных словах аффиксы и формативы диссимулируют (скрывают, камуфлируют) инвариантное значение корня.
Структурно-семантическая модель корневого слова может быть применена в целях вычисления семантического инварианта, лежащего в основе этимологического единства определенного лексического подмножества близкородственных языков. Так, изучая славянские лексемы с корневой вершиной *«заднеязычный + плавный + Ь(р)» и значения возводимых к ней слов гнезда в словарях, можно заметить, что во многих из них имеются семы возвышенности, рельефности, неровности. Вот несколько примеров, где в качестве заглавных даем общеславянские формы:
*gъrbъ - общеславянское: словен. grb м.р. 'гроб', grbа ж.р. 'морщина', диал. ЪгЬа ж.р. 'куча', болг. gъrbъ м.р. 'спина';
*gъrbiti(se): болг. гърбя се 'горбиться', н.-луж. gjarbis 'делать выпуклыми', польск. диал. 'морщить', рус. горбить 'гнуть', 'клонить';
*gribъ:: болг. гриб 'гриб', сербохорв. гриб 'древесная губка', н.-луж. гриб 'мясной нарост у лошадей', рус. диал. гриб 'вспухшее место на холке лошадей', 'утолщение, наплыв на дереве', грибы 'губы' (идея бугрения, по мнению ученых, занимающихся фоносемантикой);
*grobnica: болг. гробница 'могила', рус., ц.слав. гробница 'пышная могила', 'мавзолей';
*grebti:: болг. греба 'гребу', словен. grebem, grebsti 'рыть, копать', чеш. hrebu, hresti 'хоронить';
*grabiti: ст-слав. грабити, грабимъ 'хватать, гарбить', чеш. hrabati 'скрести', 'загребать, рыть', лит. sagrabas, мн. 'сгребенные в кучу остатки при вязке снопов';
*grub: чешск. ЫпЬу 'толстый, грубый', польск. grubic 'утолщать'.
Многие из анализируемых значений слов с корневой вершиной *«заднеязычный + плавный + Ь(р)» связаны с представлениями о земле, почве. Например, гриб растет из земли, гроб кладут в землю, погреб роют в земле, грабарь -землекоп, грабить - рыть землю. Существенная часть значений восходит к древним, еще индоевропейским корням *kel- 'высокий - гореть', *ker- 'кустарник - вершина, расти'. Выявление семантической инвариантности на уровне ноэ-матической представленности исходоного эйдо-са у слов анализируемого этимологического гнезда приводит нас к идее рельефности как во многом исходной, предсказующей и программирующей знаково-символической величины. Среди русских лексико-эйдетических групп, в которые включены исследуемые нами слова, выделяются следующие (они представлены по принципу семантических переходов от гипотетически исходного инварианта к семантическому варианту), например:
семантика рельефности - пища: горбуша, гриб, горбушка;
семантика рельефности - флора: гриб, граб, грабина, глоба, корба;
семантика рельефности - фауна: грибоед, корба, краб;
семантика рельефности - человек: а) внешний вид: горбач, горбун, горбатый, горбоносый, горбунчик; б) профессия, деятельность человека: горбач (приисковый рабочий), гробовщик, гробокопатель; в) местожительство: гребенцы -казаки, живущие на берегу Терека, от слова гребень; г) внутренние качества: грубиян, грубиянка; д) части тела человека: горб, горбик, загорбок;
семантика рельефности - орудие действия: грабли, грабельки, гребок, гребло (:)лопата, 2)кочерга, 3)весло), корбач (приспособление для развешивания невода) и др.
В славянских языках общеславянская корневая вершина в целом повторяет судьбу родственных им слов в русском языке, ибо они имеют сходные семантические и словообразовательные потенции. Историческая судьба слов с анализируемой корневой вершиной позволяет предположить, что указание на сему рельефно-
сти имплицитно присутствует в большинстве исследуемых словообразовательных гнезд, является в ряде случаев ядерной семой, а в случае ее перемещения к периферии структуры словесных значений все равно выполняет роль своеобразной креатуры, свидетельствует для носителей родственных славянских языков факт сходства свойств, ощущений референтов и познавательных актов, лежащих в основе активной семантизации исходного этимона.
Селективная модель корневого слова применена в области контрастивного анализа отдаленно родственных языков [5]. Нами разработана процедура, обеспечивающая оптимизацию и корректное наложение сопоставляемой базисной русской и английской лексики, обоснована гомогенность коррелятивных корневых слов, их синхронная фономорфологическая структура экстраполирована в диахронию.
Каждая лексико-эйдетическая группа представлена своим ядром (семантическая корреляция здесь осуществляется в рамках номинации рубрики) и его периферией (сеть значений здесь устанавливается правилами семантических переходов между рубриками). Так, например, группа «Изображение объектов по признаку целостности (внутреннего единства)» представлена следующим ядром: клок 'обрывок, отдельный кусок чего-либо, небольшая, незначительная часть чего-либо; пучок, торчащая прядь (волос, шерсти, травы, и т.п.)' - clout 'заплата; клочок земли; обрывок, лоскут'. Лом 'ломанные или годные только для переработки (чаще металлические) предметы' - lame 'имеющий какие-либо дефекты, повреждения; хромой'. Цел 'неразрушенный, непорванный и т. п.; неповрежденный; сохранившийся' - whole 'весь, целый; невредимый; сплошной', 'целое, сумма чего-либо'. На периферии слова этой группы соотносятся со словами, корневая семантика которых включает: во-первых, изображение рельефных объектов, образующихся в результате лишения первоначальной целостности какой-либо поверхности (клок - clot 'кусок; ком; глыба; шишка; сгусток'; scale — 'шелуха; накипь' - щель 'узкое продолговатое отверстие, скважина); во-вторых, изображение процессов, имеющих от-
ношение к тому, что названо мотивирующим корневым существительным, а именно процессов наделения кого-, чего-либо некоторыми признаками, свойственными тому, что названо корневым существительным (клок - to clout 'чинить, латать'; лом - to lame 'изувечить, сломать'). Здесь эйдос как единая идея целостности, интерпретируясь в языках ноэмами сохранения, наделения, переработки, повреждения, лишения и др., семематически активизирует языковые изображения степени сохранности первоначальных свойств целого или свойств, возникающих в результате распада целого, природы и среды протекания ноэматически названных процессов, материала их реализации, способов наделения, нанесения повреждений, следов дефектов и т.д.
Представленный подход к анализу сравнительно-исторического материала родственных языков показывает, что эйдетически значение корневой морфемы сохраняет достаточно стабильную структуру и определяет активность исторической судьбы слова на протяжении длительных эпох, выступая в современном языке прямым наследником наиболее древних языковых состояний. Судьба слова, таким образом, является реализацией стабильности и вариативности активного «этимона», воплощающего логосное понимание идеи синергийно интерпретируемого в языке бытия. Обозначенные выше возможности применения имяславского принципа активной семантики не блокируются традиционным научным дискурсом, скорее наоборот - придают ему методологическую уверенность и сообщают ему дополнительные объяснительные возможности.
Список литературы
1. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. 480 с.
2. Булгаков С.Н. Философия имени. СПб.: Наука, 1998. 448 с.
3. Лосев А.Ф. Введение в общую теорию языковых моделей. М.: Едиториал УРСС, 2004. 296 с.
4. Тимирханов В.Р. Имяславие и лингвистика корня. М.: МАКС Пресс, 2007. 248 с.
568
В.Р. Тимирханов
STABILITY AND VARIATION OF THE ROOT SEMANTICS IN THE HISTORY OF LANGUAGE: EIDETIC APPROACH
V.R. Timirkhanov
Considered linguo-philosophical and scientific-analytical capabilities eidetic approach to the history of language (the principle of semantic sememes activity of the root); prognostic potential of The Russian word ontology is detected at diachronic material of the lexical-eidetic groups of the Russian language in comparison to other Slavic and English.
Keywords: the philosophy of language, Russian ontology words, the semantics of the root, Eidos, noem, etymological nest, lexico-eidetic group.
References
1. Losev A.F. Znak. Simvol. Mif. M.: Izd-vo Mosk. un-ta, 1982. 480 s.
2. Bulgakov S.N. Filosofiya imeni. SPb.: Nauka, 1998. 448 s.
3. Losev A.F. Vvedenie v obshchuyu teoriyu yazyko-vykh modeley. M.: Editorial URSS, 2004. 296 s.
4. Timirkhanov V.R. Imyaslavie i lingvistika kornya. M.: MAKS Press, 2007. 248 s.
