Сравнительный анализ понимания интуиции в учениях Аристотеля и И. Канта Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

2

ФИЛОСОФИЯ И ЛОГИКА

СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ПОНИМАНИЯ ИНТУИЦИИ В УЧЕНИЯХ АРИСТОТЕЛЯ И И. КАНТА

И.В. Новолодская (Санкт-Петербургский государственный университет) Научный руководитель - д.ф.н., профессор Я.А. Слинин (Санкт-Петербургский государственный университет)

В философии и логике сложились две альтернативы относительно понимания природы интуитивного знания и его возможностей в научном дискурсе. В настоящей работе предлагается сравнительный анализ этих альтернатив на примере исследований античного мыслителя Аристотеля и представителя немецкой классической философии И. Канта.

Традиционная точка зрения на научное творчество состоит в противопоставлении научного познания, описываемого логически, интуиции. Интуиция как главнейший момент научного творчества якобы не может рассматриваться как логическое явление. В таких случаях внимание обычно акцентируется на неожиданности результатов, полученных интуитивно, а не на самом процессе достижения результатов. Констатация фактов «мгновенного прозрения» («усмотрения», «озарения») истины без логической работы мысли интересна, но исключает возможность научного анализа творческого процесса. Ученые сегодня все более склонны считать, что имеется определенная зависимость содержания решений, полученных интуитивно, от всего накопленного обществом знания в данной области науки. Они даже предпринимают попытки описать возможные аргументы в пользу представления об интуиции как логическом процессе.

Действительно, даже в строгое логическое доказательство включается интуиция. Она выступает здесь в качестве звена, объединяющего в целостность всю цепь элементов доказательства. Проблема интуиции становится в системе логического дискурса проблемой понимания. Но правы и те философы и ученые, которые полагают интуицию сферой чувственного познания. Сегодня эти две альтернативы вполне пригодны для понимания проблем интуиции в структуре познавательной деятельности людей. Известно, что научная истина не есть статичное образование. Она представляет собой процесс, где противоположности могут сосуществовать и получать каждая свое преимущество в зависимости от контекста рассмотрения исследуемых объектов познания.

Так, логика и интуиция, действительно, представляют одно и то же движение познания, но только в противоположных направлениях. Реальное движение познания обычно совершается от теорий меньшей общности к теориям большей общности, а потому посылки, из которых исходные принципы данной теории могут быть получены логическим путем, всегда лежат за пределами данной теории (т.е. в области более мощной теории). Выход же в область более мощной теории невозможен логическими средствами наличной теории. Здесь необходима именно интуиция.

На уровне чувственного познания интуиция имеет свою сферу проявления. Известны случаи, когда ученые не могли решить проблему в контексте принятых в науке моделей объяснения и случайно находили их в сфере чувственных ассоциаций, например во сне (открытие Д.И. Менделеевым периодической системы химических элементов и т.п.). Анализ проблемы интуиции будет продуктивным, если само понятие «интуиция» получит правильное логическое определение. Этим занимались и занимаются логики и философы, использующие разные мировоззренческие и методологические приоритеты. Слово интуиция происходит от латинского «тШШо», что буквально озна-

чает «внимательно, пристально всматриваться». Такая этимология обусловливает определенные расхождения, связанные с различными интерпретациями слова «всматривание». С одной стороны, всматривание понимается как созерцание, т.е. разновидность чувственного познания, а с другой - как глубинное всматривание или усмотрение сущности, а, значит, рациональное познание.

В античности особенности интуитивного озарения интересно были интерпретированы Платоном, учителем Аристотеля. Платон, как известно, не использует термин «интуиция», но его учение об идеях следует признать учением об интуитивном знании. Причем интуитивное знание у него понимается во втором смысле, т.е. как усмотрение сущности. Идея у Платона - это сущность вещи, т.е. то, что каждую из них делает тем, что она есть. Платон употребляет термин «парадигма», указывая, что идеи образуют перманентную модель каждой вещи (чем она должна быть). Мир идей - Гиперурания -место под небесами. Идея есть субстанция, которая лишена цвета, фигуры и неосязаема. Одна водительница души - Нус - способна созерцать ее.

Знание об идеях нельзя получить эмпирическим путем, но оно, оказывается, у нас есть изначально, и в его истинности сомневаться не должно. В диалоге «Менон» Платон показывает, как можно извлечь из души ребенка знание теоремы Пифагора. Философ считает, что знание это покоилось в глубине души ребенка и всплыло как ее воспоминание о пребывании в мире идей. И именно благодаря имеющимся у нас идеям мы способны видеть вещи. И видим мы только те вещи, идеи которых в нас заложены. «Какими бы зоркими и восприимчивыми к цвету не были у человека глаза, ..., он ничего не увидит и не различит цвета, если будет пользоваться своим зрением без наличия чего-то третьего... что ты называешь светом» [1, 259]. Платон уподобляет интуицию свету, но не столько свету в смысле «озарения», сколько свету как условию, позволяющему видеть.

В отличие от Платона, Аристотель в своей гносеологии отдает должное и эмпирическому познанию. «Очевидно также, - пишет Аристотель, - что если нет чувственного восприятия, то необходимо отсутствует и какое-нибудь знание, которое невозможно приобрести, если мы не научаемся либо через наведение, либо через доказательство. Доказательство же исходит из общего, наведение - из частного; однако созерцать общее нельзя без посредства наведения, ибо и так называемое отвлеченное познается через наведение.. Но умозаключать посредством наведения невозможно тем, кто лишен чувственного восприятия, ибо чувственное восприятие направлено на единичное, иначе ведь получить знание о нем невозможно. В самом деле, как знание (единичного) невозможно без наведения, так и знание его через наведение невозможно без чувственного восприятия» [2, 289].

Таким образом, всякое познание, согласно Аристотелю, начинается с чувственного восприятия. Чувственное восприятие составляет исходную основу нашего знания об индивидуальных вещах. Именно на его основе возникает опыт, как некоторый ряд воспоминаний об одном и том же предмете. Это дает основание говорить, что чувственное восприятие, чувственный опыт есть знание индивидуального. Но это только первая ступень познания.

Следующая ступень познания, согласно Аристотелю, - ступень искусства ^есЬпе). Это ступень познания, имеющая свою основу в практике. На этом этапе познания возникает знание общего и причин, но, однако, не первопричин и сущего. Такое знание появляется лишь на следующей ступени - ступени наук и философии. Философия, как высшая из всех наук, собственно, и занимается исследованием первопричин и сущего.

Однако начала или первопричины недоказуемы. Поэтому они не могут стать предметом самой науки. Они могут быть лишь предметом умозрения, интеллектуальной интуиции. Следовательно, только нус (ум) оказывается способным «схватывать» неопосредствованные начала. Но это возможно только потому, что сам нус является началом (единицей) науки и ее изначальной истиной. «... Из состояний мысли, которыми мы постигаем истину, одни всегда истинны, а другие допускают ошибки (например, мнение и рассуждение),

наука же и нус всегда истинны» [2, 346]. Всякая наука опирается на доводы, поэтому не может быть науки о началах. Только нус может быть истиннее, чем наука, значит, он и будет иметь своим предметом начала. Доказательство тоже не может быть началом доказательства, а потому и наука не может быт началом науки. Таким образом, если помимо науки нет никакого другого рода истинного познания, то началом науки будет нус. И он будет началом начала. Итак, нус является той способностью, которая познает, вернее, «схватывает» причину или суть вещей, а, значит, является источником интуитивного знания. Следовательно, интуиция, с точки зрения Аристотеля, есть улавливание интеллектом первоначал. Стагирит, как и его учитель, Платон, признает интеллектуальную интуицию и считает ее роль в познании необходимой и достойной стать основой знания.

И. Кант, представитель немецкой классической философии, дает свое объяснение природе интуиции. Он считает, что интуиция хоть и существует, но может быть только чувственной, так как не может выйти за рамки априорных форм чувственности (времени и пространства). Все наше знание относится, в конечном счете, к возможным созерцаниям, так как только посредством них дается предмет. Если мы хотим получить суждение, расширяющее наши знания о понятии, то мы должны выйти из этого понятия и перейти к созерцанию, в котором оно дано. Должна существовать возможность сведения понятия в последней инстанции к созерцанию, или к чувственной интуиции, чтобы это понятие могло быть знанием предмета. Но даже оформленные пространством и временем чувственные интуиции сами по себе еще не дают знания. Научное знание есть знание всеобщее и необходимое, и оно не достигается на уровне чувственного созерцания. Кант занимается обоснованием возможности существования знания, обладающего всеобщим и необходимым характером. «Критика чистого разума» основывается им на предположении о существовании такого знания.

В самом начале «Введения» в «Критику чистого разума» Кант заявляет, что первым толчком к возникновению опытного знания служит воздействие предметов на душу познающего субъекта. Несомненно, что всякое наше познание начинается с опыта. Познавательная способность, которая побуждает «деятельность нашего рассудка сравнивать эти представления, соединять или разделять их и таким образом перерабатывать грубый материал чувственных впечатлений в познание предмета, ...называется опытом» [3, 100]. Причем мы должны помнить, что предметами познания могут быть лишь явления (то, как «вещь-в-себе» нам является или, по-другому, наше представление о вещи), а не сами «вещи-в-себе». «Внешнее чувство может содержать в себе только отношение предмета к субъекту в его представлении, а не то внутреннее, что присуще объекту в себе», - говорит Кант. Отсюда ясно, что предметом знания могут быть только наши представления, «целиком находящиеся в нас».

Он не может себе представить, чтобы свойства вещи, независимой от познающего субъекта, могли войти в представления субъекта. Что же касается внешних вещей, «мы не знаем ничего, кроме свойственного нам способа воспринимать их, который необходим только для человека, а вовсе не для всякого существа». Расширяя свой чувственный опыт, мы познаем только себя, - говорит философ. «Если бы мы могли довести свои созерцания до высшей степени ясности, мы все-таки, таким образом, не подошли бы ближе к свойствам вещей в себе. Во всяком случае, мы бы узнали в совершенстве только свой способ созерцания, т. е. свою чувственность, да и то только под условиями пространства и времени, первоначально присущими субъекту.» [3, 229]. Чем могут быть предметы в себе, мы не знаем, даже путем самого отчетливого познания явления их. Да и различия между существенными и случайными свойствами явлений зависят не от самих вещей, а от организации познающего субъекта. Отсюда и уверенность Канта в том, что чувственный опыт не может дать всеобщего и необходимого знания.

По его мнению, уже понятие опыта приводит нас к этой мысли. Мало того, все данные опыта, т. е. переживания, пассивно полученные извне с помощью нашей восприимчи-

вости, совершенно разрознены. Они не заключают в себе никаких связей, даже и случайных. Если в опыте есть связи, то они не восприняты познающим субъектом, а созданы им самим. Всякий синтез есть результат самодеятельности познающего субъекта. Соединение разнообразного вообще никогда не может быть воспринято нами через чувства и, следовательно, не может также заключаться в чистой форме чувственного созерцания. Для немецкого философа оно есть акт самодеятельности той силы представления, которую следует называть рассудком. А всякое соединение, будь то соединение разнообразного в созерцании или в каких-либо понятиях, есть акт рассудка. Его обозначают как «синтез». «...Среди всех представлений соединение есть единственное, которое не дается объектом, а может быть сделано только самим субъектом, ибо оно есть акт его самодеятельности» [3, 204].

Именно благодаря уверенности в том, что связи «не даны», Кант прямо начинает свою критику утверждением, что знание заключает в себе априорные, т.е. происходящие из самого рассудка, элементы. Поэтому он отвергает точку зрения, что знания, по сути, являются копиями вещей, получившимися пассивно от действия вещей на душу. Знания не являются и копиями вещей, вложенными Богом в душу и по благости Его согласованными вполне с вещами. Знание относится вовсе не к самим вещам, действующим на душу субъекта, а только к их действиям, к их явлениям в душе. Эти явления должны быть законосообразными, потому что форма их сложения в душе необходимо определяется природою самого познающего субъекта. Значит: не только мир «вещей в себе» совершенно недоступен человеческому знанию, но даже человеческий дух не может быть познан до конца.

Философ объясняет это следующим образом. Душа познает себя только из своих действий на себя самое (на свою чувственность), вследствие чего появляются разрозненные пассивные данные внутреннего чувства. А закономерное и упорядоченное целое получается из них опять-таки благодаря априорным формам чувственности и синтетической деятельности рассудка. Следовательно, и самих себя мы познаем не так, как мы существуем сами по себе. Познаем же мы только то, как мы являемся себе, согласно законам нашей познавательной деятельности.

Итак, весь процесс возникновения знания, по Канту, можно выразить следующей моделью. Внешний мир (мир не-я) сталкивается с миром субъекта (миром я), обладающим определенною внутреннею структурою (априорные формы чувственности и рассудка). Преломившись в нем, согласно законам его структуры, этот мир является нам как знание. Знание всегда складывается из пассивных «данных» и из закономерных связей, определяемых активностью внутренних способностей самого субъекта. Поэтому и себя можно познать только как явление. И «я» и «не-я» сами по себе остаются совершенно непознаваемыми. Весь известный мир складывается только из ощущений (данных чувственности) и связей между ними, исходящих из рассудка. Весь этот мир есть представление, насколько мы его знаем. В основе его лежат только рассудок и чувственность, и строй его определяется отношениями между этими способностями.

Способность интуитивного познания недоступна рассудку и разуму человека. Желание созерцать вещи с помощью высших форм познавательной деятельности философ сравнивает с желанием людей обладать способностью познания, которая достойна божественных существ. Все же Кант приходит к мысли, что знание могло бы сблизиться с живою действительностью. Такое сближение возможно на уровне разума существ, обладающих божественной творческой мощью. Божественная творческая мощь и есть интеллектуальная интуиция, превращающая представления в живой мир. Наши интуиции, далекие от божественной, не могут выйти за рамки чувственного познания. Отрицание способности человека к интеллектуальной интуиции есть одно из положений Канта, объявившего о непознаваемости «вещей в себе».

То, что чувственные интуиции пространства и времени не дают познания вещей самих по себе, - это казалось немецкому классику доказанным в его трансцендентальной эстетике. Категории, а также формы чувственности и рассудка, тоже не дают такого позна-

ния. Это было доказано им в его трансцендентальной логике. Если бы интеллектуальная интуиция, рассуждает он, была доступна человеку, то это означало бы, что человеческий ум способен непосредственно познавать самые вещи, не нуждаясь для этого познания в чувственной основе. Признать это значило бы признать познаваемость «вещей-в-себе», несмотря на то, что ни чувственная интуиция, ни формы рассудка, по его мнению, не дают их знания. Но и отрицать возможности чувственной интуиции в интеллектуальных процедурах познания Кант все-таки не хочет. Поэтому он стремится доказать, что всякое теоретическое познание всегда опирается только на чувственные, а не на интеллектуальные интуиции. Такое понимание интуиции позволяет философу применить его к математике.

Математика обладает аксиомами именно потому, что с помощью конструирования понятий она может в созерцании предмета непосредственно связать его предикаты: например, в положении, что три точки всегда лежат в одной плоскости. Математическое знание опирается на формы чувственной интуиции - пространство и время. Эти интуиции одновременно и чувственны и априорны. Отсюда следует всеобщий и необходимый характер суждений математики. Интуиции в математике немецкий философ отводит важную роль. Математика ничего, по его мнению, не может достигнуть посредством одних только понятий. Она тотчас спешит перейти к созерцанию, рассматривая понятие в его конкретном содержании. Однако рассматривает она это понятие «не эмпирически, а в созерцании, которое a priori установлено ею, то есть сконструировано. Конструировать математическое понятие - это значит «выразить a priori соответствующее ему созерцание» [3, 469].

Защищая мысль о непознаваемости «вещи-в-себе» на всех уровнях познавательных процедур, Кант вынужден отвести интуиции ту область, которая не посягает на проникновение в сущность вещей. Принятие «интуиций ума» предполагало бы, что наш интеллект способен непосредственно схватывать такую сущность. А это противоречило мировоззренческим и методологическим установкам Канта. Современная наука и философия убедительно продемонстрировали другой тезис. В реальности нет такой сферы, которая была бы роковым образом запредельна для познания, в том числе и интуитивного. Но немецкому классику требовалось найти достойный фундамент для получения обоснованного знания с помощью науки и ее методологических предписаний. Интуиция поэтому не вписывалась в его логический проект.

Из сказанного можно сделать следующий вывод. Диапазон значений, которые принимает термин «интуиция», обусловлен тем, что он адресован к различным моментам и сторонам познавательного процесса. Проблема интуиции не имеет однозначных и простых решений ни в философии, ни в науке. Но для того, чтобы использовать эффективно эвристические функции научного познания, необходимо, видимо, изучить эту проблему всесторонне и проследить ее применение в системе логической аргументации.

Заключение

Сравнительный анализ концепций интуитивного знания Аристотеля и Канта убедительно демонстрирует тот факт, что понятие интуиции может быть отнесено к различным моментам познавательного процесса. Каждый из этих философов ограничивает интуицию только одной областью познания - либо чувственной, либо рациональной. Это оказалось результатом их методологических и мировоззренческих предпочтений.

Литература

1. Платон. Диалоги. В кн. Государство. Кн. 7. - Харьков: Филио, 1999. - С. 255-288.

2. Аристотель. Соч. в 4-х т. Т. 2. - М.: Мысль, 1978. - С. 255-315.

3. Кант И. Критика чистого разума. - Мн.: Литература, 1998.