CC BY
185
© Вестник Военного университета. 2012. № 2 (30). С. ?- ?.
Середенко Владимир Михайлович, адъюнкт кафедры дальневосточных языков ФГБВОУ ВПО «Военный университет» Министерства обороны Российской Федерации, г. Москва.
123001, г. Москва, Большая Садовая ул., д. 14.
Тел.: (915) 022-46-06. E-mail: ichi210@mail.ru
Середенко В.М.
СПЕЦИФИКА ВЕРБАЛЬНОГО МИРОВОСПРИЯТИЯ ЯПОНЦЕВ В КОНЦЕПЦИЯХ ЯПОНСКОЙ ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ
Японская гуманитарная наука часто придерживалась независимой линии развития в определенных областях научного знания, что в полной мере относится к психолингвистике. Исследования японских ученых в сфере естественного языка и структуре умственных представлений невозможно понять без предварительного изучения истоков японской психолингвистики. К сожалению, в настоящее время отсутствуют комплексные издания, посвященные истории данной науки, это касается как западных, так и непосредственно японских исследований. Многообещающие же названия вроде «Gengoshinrigaku Nyuumon» («Введение в психолингвистику») [1], как правило, ограничиваются изложением собственной концепции автора, но не дают даже краткого обзора психолингвистических теорий Японии. Область психолингвистических интересов преимущественно является предметом обзорных статей, к примеру, с 1960 по 1990 гг. в Японии издается цикл статей, представляющих собой хронику психологических исследований процесса чтения [6], составляется классификация направлений образовательной психологии [5], освещаются наиболее ранние соприкосновения с кросс-культурной психологией [8].
В первой половине ХХ вв. в Японии появляется значительное число работ теоретического характера. Одним из первых психологические идеи в лингвистике начал развивать Ямада Ёсио. Вслед за ним оригинальную грамматическую концепцию, достаточно близкую к грамматике непосредственно составляющих предложил Д. Мацусито. Более свежие обзоры отдают значительную роль теме отношений между синтаксисом и семантикой в процессе восприятия, которое не
ограничено синтаксической формой и обладает богатыми способностями проникновения в суть композиционной семантики.
Японская психолингвистика лежит на стыке таких наук, как лингвистика, психология, когнитивистика, нейропсихология, социология. В связи с этим японские психолингвисты исследуют множество взаимосвязанных проблем в соответствующих областях.
Специфика японской психолингвистики базируется в первую очередь на своеобразии японского языка. Все многообразие орфографических систем можно сгруппировать по трем типам: например, такие алфавитные системы как английская, греческая, русская используют отдельные символы для каждой фонемы. Язык чероки относится к силлабической системе. Японский же язык использует символы для отдельных морфем или даже слов. Таким образом, японскую языковую систему можно характеризовать как логографическую (кандзи).
Следует отметить, что психолингвистические исследования японского языка осложнены наличием двух слоговых азбук, соответствующих относительно простой силлабической структуре языка, и в то же время многообразию иероглифов кандзи. Восприятие письменных источников осложнено наличием китайских заимствований различных вариантов произношения. Для того, чтобы передать звук на письме в японском языке существует 3 способа: алфавитный (основанный на латинском алфавите), слоговая азбука (катакана и хирогана) и логографическая система письма (иероглифы).
Звуковой символизм и связанное с ним понятие слуховых речевых образов [2], всегда являлись привлекательной областью для реализации психолингвистических экспериментов, однако действительная цель изучения данного направления в речевом восприятии связана с применением акустических принципов для производства устройств распознавания речи, обладающих широким потенциалом в промышленном применении (область их применения варьируется от изучения языка до моделирования виртуальной реальности).
Распознавание слов и лексических единиц является одной из наиболее интересных тем в японской психолингвистике, где значительное количество исследований посвящено проблеме «зазубривания» как единственно действенному способу решения лексических задач и формирования
произношения. Проблема распознавания и воспроизведения письменной речи связана с особенностями японской иероглифической письменности кандзи.
Теория трансформационной грамматики, получившая широкое распространение в западной науке в 1960 - 1980 гг. нашла свое отражение и в японской лингвистике и психолингвистике.
В числе наиболее привлекательных областей исследования в японской психолингвистике находятся способы, которыми орфографическая система получает доступ к внутреннему словарю. Не так давно появились специфические исследования когнитивистского толка, направленные на объяснения механизмов обработки лингвистической информации, полученной из печатной среды. Долгое время японские исследования лежали в области структуры внутреннего словаря не только из-за возможных различий в силлабических слоговых азбуках и логографической кандзи, но также и из-за возможных различий в употреблении в японском языке неяпонских орфографических расположений.
Ранние психолингвистические исследования выдвигали такие предположения, что при восприятии слоговой азбуки и иероглифического письма подключаются различные психические механизмы и, кроме того, в восприятии двух этих типов системы письма задействованы разные полушария мозга. За последние десятилетия выяснено, что человеческая речь связана с обоими полушариями мозга: за семантику отвечает правое полушарие, а за преобразование смысла в текст, за формальные механизмы - левое [9] . Важнейшей гипотезой японской психолингвистики стало предположение о том, что японцы воспринимают абстрактные иероглифы кандзи преимущественно правым полушарием, в то время, как любое алфавитное письмо, включая хирогану и катакану, воспринимается и обрабатывается левым полушарием. Если это так, то именно поэтому иероглиф нормально воспринимается целиком и сразу. Разумеется, это относится лишь к людям, хорошо владеющим иероглифами, обычно с детства. Иностранцы же очень часто вынуждены тратить время на опознавание каждого иероглифа. Впрочем, так бывает в некоторых случаях и с самими японцами, поскольку хорошо знать все иероглифы (даже все реально употребляемые) невозможно.
Любопытна в этом отношении теория Цунода Таданобу, изложенная им в книге под названием «Мозг японцев» [7]. Автор описывает свои опыты по восприятию гласных и согласных звуков левым и правым ухом испытуемыми
разных национальностей. Он приходит к выводу о том, что если согласные всеми воспринимаются более или менее одинаково, то гласные японцами (и еще полинезийцами, видимо, добавленными для парирования обвинений в национализме) воспринимаются не так, как западными людьми, китайцами или корейцами. Из неодинакового восприятия гласных звуков разными ушами он делает вывод о том, что эти звуки различно воспринимаются у этих людей разными полушариями мозга. Далее идут чисто умозрительные выводы, последний из которых следующий: японцы наряду с полинезийцами обладают уникальным устройством мозга [7, с. 70].
Из строения японского мозга автор выводит особенности японской культуры. Если у других народов жестко разделены функции левого, логического и правого, интуитивного полушарий мозга при доминировании правого, то у японцев всё иначе. До знакомства с европейской культурой для японцев не было различий мыслей и чувств, им даже сейчас нет необходимости четко формулировать идеи, что приводит, с западной точки зрения, к логическим неясностям в японских текстах. Лишь японцам доступны голоса природы, японская музыка, они слиты с природой и не одиноки в ней, будучи способны, например, ассоциировать писк насекомых со временем года. А иные люди, особенно западные, одиноки в природе и противопоставлены ей, логичны, практичны, преуспевают в технике и физике [7, с. 21]. Японцы обладают развитой интуицией, а европейцы всё подчиняют логике. При этом происходит типичная для пШоидпгоп подмена понятий, основанная на противопоставлении Японии и Запада.
Поскольку, согласно умозаключениям Цунода, японский мозг совершеннее, то человек, не обладающий уникальным мозгом, не способен понять японскую музыку и по-настоящему выучить японский язык. Японец же, согласно Цунода, может освоить чужие культуры и языки, но это для него скорее вредно: чем лучше японец их узнает, тем вероятнее для него опасность потерять уникальность строения мозга.
Ясно, что автор книги не пришел к своим выводам на основе экспериментов, а, наоборот, с самого начала исходил из априорной идеи о превосходстве японской культуры над западной, а затем искал для нее «экспериментальные подтверждения». Концепция Цунода интересна лишь как пример выражения стереотипов японской культуры.
Наконец, существует специфика устного варианта языка, не передаваемая на письме. Это, прежде всего, интонационные и акцентуационные особенности, в целом более заметные в женской речи, чем в мужской. Вообще различия мужской и женской речи заметны независимо от стиля именно в устных вариантах языка, например, независимо от стиля и тематики разговора, у женщин наблюдается большая величина смены тона и большее использование контрастивных моделей тона [4, с. 55].
Мотоки Токиэда предложил оригинальную теорию языка как процесса, основным объектом изучения которой стал индивидуальный акт говорения. Токиэда писал: «В естественных науках объект находится перед наблюдателем как отделенный от него предмет и не приходится сомневаться в его существовании. Но в языкознании положение дел совсем другое. Нельзя называть языком только звуки, которые воспринимаются слуховым аппаратом наблюдателя. Конкретный языковой опыт приобретается только тогда, когда мы, услышав некоторые звуки, вспоминаем некоторый смысл или выражаем некоторые идеи в звуках. Это же следует сказать и о письме. Знак, употребленный на письме, - это зрительное впечатление. Если мы обратимся только к этой его стороне, то он не будет отличаться от трещины на поверхности камня. Мы можем считать, что это язык, потому что существует деятельность, в результате которой люди понимают определенный смысл» [11, с. 85].
Концепция Мотоки Токиэды изложена в книге «Основы японского языкознания», в которой он подчеркивает, что язык является не абстрактной системой, а субъективной деятельностью человека. Возникновение школы языкового существования по существу являлось ответной реакцией на имманентные по своему характеру структурализмы и генеративизм, а также стремлением удовлетворить возросший интерес к социологии языка.
Согласно концепции Мотоки Токиэды, язык существует лишь тогда, когда на нем кто-нибудь говорит. Язык и есть деятельность, осуществляющая говорение, чтение, восприятие речи. Язык является субъективной деятельностью, поскольку конкретный языковой опыт формируется лишь тогда, когда с помощью звука понимается мысль. Зафиксированная в словаре лексика, согласно позиции Токиэды, является всего лишь образцами, созданными абстракцией в отношении к конкретным словам. Таким образом, лексический словарь, по существу, не регистрирует единицы лексики, а лишь содействует формированию языкового выражения и языкового понимания. Мотоки Токиэда выдвигает две позиции по
отношению к языку: позицию субъекта и позицию наблюдателя. Разница этих позиций проявляется в оценочности подхода субъекта и безоценочности подхода наблюдателя, например, наблюдатель воспринимает литературную и диалектную речь как равноправные объекты, но с точки зрения субъекта, литературный язык является более престижным. Кроме того, следует отметить, что Токиэда различал понятийные и сензитивные языковые единицы.
Мотоки Токиэда заложил основы нового направления в японской психолингвистике, получившего название школы языкового существования. Для данного направления характерны принципиальный эмпиризм, стремление к максимально полному сбору речевой информации, интерес к социальному функционированию языка, широкое использование статистических методов, тесная связь с проблемами языковой практики. Яркие представители этой школы - М. Нисио, Э. Ивабути, Т. Сибата, О. Хаяси.
Другим ученым, значительно повлиявшим на формирование школы языкового существования, стал Мисио Минору, которому, собственно, принадлежит сам термин «языковое существование». Концепция Мисио во многом сходна с концепцией Токиэды, однако Мисио отличается более практическим подходом. Мисио особо выделял то, что язык является не просто воспринимаемой слухом структурой, но живым и функционирующим социальным феноменом. Если Токиэда отрицал абстрактное структурное изучение языка, то Мисио признавал такой подход лишь недостаточным.
В рамках школы языкового существования была развернута работа по исследованию социального функционирования современного японского языка, в частности, представитель второго поколения школы языкового существования Сибата Такэси в основу своих исследований положил такие вопросы, как сколько слов в день произносит японец, какие слова он употребляет в повседневной жизни, сколько времени в день он читает газеты или пишет письма и многое другое. Такеси Сибата специально отбирал испытуемых, рассматриваемых как типичные представители той или иной социальной возрастной группы и фиксировал всю их речевую деятельность на протяжении 24 часов.
Например, в одном из первых исследований группы информантов в городе Сиракава под руководством Сибата ставились «следующие задачи...
- статистические данные о том, как говорят: а) число разговоров, число предложений, число словосочетаний; б) распределение речи по времени; в) число разных слов, употребляемых за день;
- какие единицы языка часто употребляются в течение дня: а) частота употребления слов и словосочетаний; б) индивидуальные различия в употреблении частотных слов;
- сколько времени в день читают и пишут?;
- какова длина предложения в разговорном языке?» [10, с. 40].
В результате были получены данные о среднем количестве слов, произносимых в день людьми разного возраста и положения, о средней длине предложения в тексте того или иного жанра, о времени, которое японцы затрачивают на чтение, письмо, говорение и слушание.
Полученная информация, кроме статистического значения, имеет также значение для территориальной и социальной стратификации японского языка, совмещающего черты традиционных диалектов и стандартного языка, социальные варианты, гендерные и возрастные.
Отдельную область психолингвистики составляют исследования, посвященные анализу порождения и восприятия речи, взрослого человека. Фактически, большая часть исследования приравнивает способность взрослых людей к порождению и восприятию речи к развитию речи ребенка при овладении им первым языком. Таковы, например, исследования речевосприятия в работах Ishiguro (1985), Iwatate (1980), Nagata (1984). Область речепорождения исследовали Nagata (1984), Tahara и Ко (1985).
Важно подчеркнуть, что прикладная лингвистика в Японии характеризуется акцентом на проблемах изучения иностранного языка и билингвизме. Данные исследования, как правило, направлены на понимание взаимоотношений между языком, мозгом, и культурой. В частности, ею рассматриваются динамические изменения, происходящие в процессе изучения иностранных языков и динамическое взаимодействие, которое происходит между двумя языковыми системами, исследуются механизмы, служащие приобретению лексических навыков, выявляются общие и различные когнитивные и нейронные процессы в изучении второго языка [3].
Таким образом, можно резюмировать, что психолингвистические теории порождения и восприятия высказывания в японской традиции неизменно связаны со специфическими языковыми факторами и обладают особой уникальностью.
$ $ $
1. Haga. Introduction to Psycholinguistics. Tokyo: Yuhikakusosyo, 1988.
2. Inoue Tomoyoshi, Takeshi Inoue. The Configuration of Auditory Speech Images: A Similarity Analysis of Two-Syllable-Words by MDS // The Japanese Journal of Psychology. 1986. № 5. Р. 281-286.
3. Sasaki Yoshinori. English and Japanese Interlanguage Comprehension Strategies: An Analysis Based on the Competition Model // Applied Psycholinguistics. 1991. № 12. Р. 47-73.
4. Shibamoto. Japanese Women's Language. Tokyo, 1985.
5. Takano, Okajima, Sakurai, Watanabe. Trends in Educational Psychology in Japan // Kyoiku Shinrigaku Nenpo: Educational Psychology Annual Report. 1986. № 25. Р. 137-152.
6. Trends in the Psychological Studies of Reading in Japan / Fukuzawa, Shusuke, Masato Onose, Yuki Fukuda, Kenji Nishitani. // Psychologia. 1990. №.66. Р. 1-20.
7. Tsunoda Tadanobu. The Japanese Brain: It's Recent Advancement // Riso. 1984. № 613. Р. 176-184.
8. Watanabe Fumio, Keisuke Ohtsuka. A Review of Japanese Cross-Cultural Psychology between 1960-1979 // Shinrigaku Hyoron: Psychological Review. 1979. № 3(22). Р. 247-277.
9. Балонов Л.Я., Деглин В.Л. Слух и речь доминантного и недоминантного полушарий. Л.: Наука, 1976.
10. Сибата Такэси. Исследование языкового существования в течение 24 часов // Языкознание в Японии. М., 1983.
11. Токиэда Мотоки. Основы японского языкознания // Языкознание в Японии. М., 1983.
