CC BY
41
© 2009
Л.Н. Чурилина
СОВРЕМЕННЫЙ ПРАВОСЛАВНЫЙ ДИСКУРС: ПРОБЛЕМЫ ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКОГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
Современный этап развития исследований, проводимых в рамках лингвистики текста, с полным правом можно обозначить как «дискурсивный бум». И причиной тому является не только распространившаяся мода на термин дискурс, сопровождающийся весьма разнообразными, иногда чрезвычайно далеко отстоящими друг от друга, толкованиями. Последнее обстоятельство вполне объясняется как относительной новизной термина, так и его изначальной смысловой неоднозначностью; достаточно вспомнить трактовки, предлагаемые пионерами в этой области: внимание к многокомпонентной структуре высказывания (З. Харрис) и акцент на экспликации в речи позиции говорящего (Э. Бенвенист). Причина повышенного интереса к дискурсу — в осознании необходимости рассмотрения речевого продукта (= текста) в рамках некоторой ситуации (более или менее широкого контекста). Ситуативная рамка может быть различной природы — коммуникативная, социальная, культурная и даже гендерная (ср. в этой связи ставшее афоризмом определение дискурса Н.Д. Арутюновой: «речь, погруженная в жизнь»); отсюда и многообразие предлагаемых подходов к анализу дискурса.
Отмечаемая пестрота дискурсивных исследований не исключает наличия «парадигмального» (в смысле концепции Т. Куна) начала.
Отправной точкой современного дискурсивного анализа является убеждение, что реальность невозможно рассматривать вне дискурса [Филлипс, Йор-генсен 2004: 42]. Это положение основано на общепринятом сегодня мнении, что мы воспринимаем реальность сквозь призму языка: язык не просто «отражает» окружающий нас мир, но задает параметры его структурирования в нашем сознании. Дискурс, или Язык—Текст, как одна из трех ипостасей естественного языка, есть способ структурирования реальности, способ формирования мировоззрения, в более привычной системе терминов — картины мира («наши знания — продукт дискурса» [Филлипс, Йоргенсен 2004: 20]). Так, в работах П. Серио понятие дискурс трактуется как особое использование языка, служащее объективации особой ментальности, особой идеологии. Объект исследования при таком подходе составляет совокупность текстов, «сложный и относительно устойчивый способ структурирования которых обладает значимостью для определенного коллектива, т.е. анализируются тексты, которые содержат разделяемые убеждения, вызываемые или усиливаемые ими <...> тексты, которые предполагают позицию в дискурсном поле» ([Серио 2001: 551]; курсив автора. — Л.Ч.).
К постулатам современных дискурсивных исследований следует причислить отношение к языку как средству формирования системы значений: существует не язык как одна целостная система значений, но ряд подвижных, взаимодополняющих систем — дискурсов.
Два обозначенных постулата находятся в отношениях импликации. Если дискурс — способ объективации особой ментальности, то следует предположить проявление специфических черт на уровне языка; в этом случае цель дискурсивного анализа заключается в исследовании некоторого типа ментальности, объективируемого языком. Речь идет о выявлении своеобразия словаря, специфических морфологических черт, типичных синтаксических конструкций и способов связи предложений/высказываний.
В обозначившейся исследовательской перспективе обнаружила актуальность проблема отсутствия баз данных, по возможности полно отражающих функционирование различного уровня языковых единиц в определенных типах дискурса. Именно эти базы данных могут стать основой для создания дискур-сивно ориентированных лингвистических словарей, т.е. словарей, отражающих особенности языка, проявляющиеся в текстах как фрагментах дискурса. Первыми представителями «семейства» (пока весьма малочисленного) дискурсив-но ориентированных словарей являются «Словарь русских политических метафор» А.Н. Баранова и Ю.Н. Караулова [Баранов, Караулов 1994] и «Словарь поэтических образов» Н.В. Павлович [Павлович 1999].
Составление базы данных как этап, предшествующий созданию словарей, связано с решением ряда теоретических проблем. О некоторых из них пойдет речь далее.
Требует разрешения вопрос о типологии современных дискурсов: наряду с политическим и научным дискурсами выделяются дискурс феминистский, нео-либеральный, дискурс защитника окружающей среды и дискурс потребителя, медицинский дискурс и дискурс средств массовой информации, дискурсы религиозный и педагогический, дискурс агрессии, бытовой и бытийный дискурсы ([Филлипс, Йоргенсен 2004], [Карасик 2004] и др.). Представить исчерпывающий перечень вряд ли возможно, принимая во внимание уже отмечаемое нами многообразие предлагаемых в исследовательской практике способов смыслового наполнения термина дискурс. Немаловажным в этой ситуации является и вполне объективное обстоятельство — отсутствие сколько-нибудь жестких границ между дискурсами. Даже дискурсы, находящиеся, по убеждению исследователя (см.: [Бобырева 2007]), в отношениях антагонистических (научный и религиозный), могут обнаруживать черты взаимного пересечения в пределах одного текста; ср. в этой связи лексическое наполнение текстового фрагмента, безусловно относящегося к религиозному дискурсу: Курение табака вредно влияет на весь организм человека, на все его органы: на нервную систему, сердце и сосуды, органы дыхания и пищеварения. Табачный дым раздражает слизистую оболочку носоглотки, дыхательных путей, бронх и легких и приводит к заболеванию хроническим бронхитом, хроническим кашлем, появляется хриплость и грубеет голос <...> Кто курит, тот вредит и телу, и душе по тесной их связи между собой. Курение не только вредная для тела привычка, но и привычка греховная [Шиман-ский 2007: 178-179].
К лексическим маркерам религиозного дискурса должна быть отнесена оппозиция «тело — душа» и ее текстовый аналог «вредная — греховная» (вредная — для тела, греховная - для души). Обе антонимические пары не связаны в обыденном представлении с языком науки (в данном случае мы имеем дело с ти-
пичным образцом медицинского дискурса). Однако в целом текст не производит впечатления построенного на оксюмороне.
Приведенный пример не уникален; соединение элементов политического и религиозного дискурсов — признак следующего текстового фрагмента: Впрочем, сейчас, похоже и меча не надо. После развала Союза те силы, что пытались сокрушить Россию военной мощью, получили возможность делать это свободно и открыто, на «законном» основании. Ведь что страшно — стремятся изменить умы и нравы русских людей. Здесь прямое богоборчество, ибо повсюду насаждается культ «золотого тельца». А Священное Писание учит: сребролюбие — начало всех бед [Митр. Иоанн 2004: 161].
Создание адекватной базы данных хотя бы по одному из современных дискурсов позволит определить характер складывающихся между ними отношений. Однако велика степень вероятности, что отношения эти гораздо более сложные, чем принято думать. Дискурс — явление не только социальное, но и ментальное; предполагать же наличие отношений несовместимости между различными картинами мира как фрагментами сознания субъекта (даже коллективного) едва ли целесообразно: «... научная и наивная картины мира не являются взаимоисключающими: наука, миф и религия, язык, искусства — разные дополняющие друг друга способы «символизации» действительности, взаимоотношение и соотношение которых могут меняться в зависимости от культурно-исторических ситуаций» [Касевич 2004: 80].
В типологии, предложенной В.И. Карасиком, религиозный дискурс отнесен к так называемому институциональному типу, т.е. рассматривается исключительно с социолингвистических позиций: «Цели институционального общения в целом сводятся к поддержанию общественных институтов, или в более широком плане — к обеспечению стабильности социальной структуры» [Карасик 2004: 355—356]. Едва ли можно признать справедливость налагаемого на религиозный дискурс «социального» ограничения, тем более учитывая характеристики выделенного автором классификации личностно ориентированного дискурса, который представлен двумя разновидностями — бытовой и бытийный [Карасик 2004: 289]. Дискурс бытийный характеризуется стремлением «раскрыть свой внутренний мир во всем его богатстве, общение носит развернутый, предельно насыщенный смыслами характер <...> бытийное общение носит преимущественно монологический характер и представлено произведениями художественной литературы и философскими и психологическими интроспективными текстами» [Карасик 2004: 290]. Если бытийный дискурс — дискурс бытия — носит подчеркнуто мировоззренческий характер, насколько правомерно исключать из него тексты, объективирующие религиозную картину мира? Религиозная картина мира не есть «продукт» социального института, но результат специфического, вненаучного, упорядочения опыта, приобретенного в результате осмысления действительности: «Вненаучность определяется тем, что в основе соответствующих построений — вера, интуитивное прозрение, откровение и/или традиция, а не принципиальная фальсифицируемость и независимая воспроизводимость; в основе также эмоционально-эстетическая, а не формально-логическая связность» [Касевич 2004: 267]. Носитель религиозного мировоззрения — наш современник — не исключается из сложной системы социаль-
ного взаимодействия, а потому религиозный дискурс не ограничен общением в стенах храмов (мечетей, синагог). Носитель религиозного мировоззрения не является неким «пережитком» прошлых эпох: «... каждый конкретный человек не предстает гомогенным с этой точки зрения (тип мировосприятия и тип мышления — Л.Ч.), а демонстрирует те или иные пропорции в использовании разных типов мышления, в опоре на разные способы мировосприятия» [Касе-вич 2004: 123]. Сказанное позволяет предположить, что доминирующим классификационным признаком при определении типа дискурса должен быть признак «ментальный».
Составление базы данных для дискурсивно ориентированного словаря предполагает также внимание к разнообразию подтипов избранного дискурса; так, в рамках научного дискурса выделяются физический, биологический, медицинский и др. подтипы; система политического дискурса определяется сложившимся на данном историческом этапе соотношением политических сил и т.д.; есть объективные основания и для выделения подтипов религиозного дискурса — разнообразие существующих на территории современной России религиозных исповеданий. В процессе отбора текстов для базы данных исследователь вправе ориентироваться как на дискурс в целом, так и на его подтип.
Что касается критериев, регулирующих отбор текстового материала, они должны формулироваться на основе учета специфических признаков дискурса. Остановимся подробнее на признаках современного русскоязычного православного дискурса (далее — православного дискурса) как разновидности дискурса религиозного.
Тексты, составляющие современный религиозный дискурс, по природе своей являются вторичными (термин Ю.В. Рождественского), т.е. построенными на основе «переработки» (интерпретации, переосмысления, прямого и непрямого цитирования) текстов канонизированных священных книг (первичные тексты). Православный дискурс имеет основой тексты Священного писания, в случае с русскоязычным его вариантом — тексты на церковнославянском языке (мы не будем сейчас останавливаться на сложном вопросе об истории отношений церковнославянского и русского языков; речь идет о том, что современное богослужение в российских православных храмах идет на церковнославянском языке, сохраняется и традиция печатания без перевода на русский язык текстов Священного писания и Молитвослова).
Если иметь в виду, что конечная цель создания базы данных видится нам в реконструкции дискурсивного портрета современника — православного христианина, проживающего на территории современной России, то необходимо признать, что прямое включение первичных текстов не вполне корректно.
Конечно, сознание нашего современника, даже лингвистически весьма «искушенного», не воспринимает православный дискурс как «чуждоязыкий»; ср.: «Если человек, совершенно не знакомый со спецификой религиозного общения, впервые столкнется с языком религии, то у него наверняка создастся впечатление, что, несмотря на то, что весь религиозный дискурс реализован средствами родного для него языка, при восприятии практически любого жанрового его фрагмента, как это ни парадоксально, до конца понять сказанное или услышанное не возможно» ([Бобырева 2007: 17] — выделено нами. — Л.Ч.). Однако
замечание О.А. Седаковой о том, что «к настоящему времени грамматика, фонетика, отчасти синтаксис литературного русского и церковнославянского языков представляют собой самостоятельные и далеко расходящиеся системы», абсолютно справедливо. Едва ли можно оценивать как достаточное знание десятка паремий и фразеологизмов, корнями уходящих в Священное Писание. Незнание церковнославянского языка, характеризующее выпускников советской и современной российской школы, ведет к ошибкам в понимании текстов молитв и текстов, используемых в ходе богослужений (подробнее об этом см. в [Седакова 2005]). Ситуация вполне предсказуемая, а не «парадоксальная». Проблема эта решается сегодня благодаря многочисленным изданиям учебного и справочного характера.
Образцы интересующего нас современного православного дискурса — вторичные тексты, или тексты на современном русском литературном языке: опубликованные тексты проповедей, образцы художественного творчества, учительная литература, периодические православные издания, материалы православных сайтов в сети Интернет и под. (В этой связи считаем необходимым сказать, что взгляд на современный православный дискурс как на «профессиональный жаргон» нами не разделяется; ср.: «Своеобразный случай нового смешанного, гибридного языка — так называемый «духовный язык», сложившийся в XIX веке. Это своего рода профессиональный жаргон русского языка с жестким этикетом употреблений, в котором грамматическая система целиком русская, но словарь по преимуществу славянский. На «духовном языке» писались проповеди и вообще сочинения на душеполезные темы» [Седакова 2005: 9]).
В заключение — несколько слов о структуре Словаря современного православного дискурса.
1. Церковнославянизмы, толкованию которых посвящен словарь О.А. Седаковой [Седакова 2005], составляют лишь часть современного православного дискурса. Объектом лексикографирования должны стать редкие лексемы, встречающиеся в текстах, но не зафиксированные в современных словарях. Приведем несколько примеров (источником иллюстраций является база данных автора статьи):
С нравственно-христианской точки зрения всякий табакокур, как и пьяница, самовольно и произвольно сокращая свою жизнь, является повинным в страшном грехе самоубийства [Шиманский];
А без болезни сердечной, без сердечного сокрушения, без трезвения, плача и страха Божия нельзя обуздать угождения чреву [Шиманский];
Человеческая природа весьмаудобопреклонна ко греху [Шиманский];
Братство, увидев его, восплакалось [Шиманский];
Весьма нужно быть бодренным, внимательным к себе по пробуждении от сна [Шиманский];
За гордость же, самомнение и нерадение, если кто возмечтает о себе высоко, тщеславясь своей праведностью, станет уничижать, зазирать, осуждать других людей... [Шиманский];
Бог, как благий и человеколюбивый, ожидает от грешника покаяния и долго-терпит ему, но когда уже видит, что он в нераскаянии живет, как и жил, тогда праведным Своим судом посекает его и в вечный огонь вметает [Шиманский];
Соборность есть тот исторически сформировавшийся механизм, который неоднократно на протяжении истории помогал России преодолевать тяжелейшие внутренние нестроения [Митр. Иоанн].
2. Задачей дискурсивно ориентированного словаря является отражение не конвенциональных, но специфических смыслов, соотносимых с той или иной лексемой. Содержательную основу любого дискурса составляет набор узловых точек — «привилегированных» лексических единиц, вокруг которых «упорядочиваются и приобретают свое значение другие знаки» [Филлипс, Йоргенсен 2004: 50]. Узловые точки дискурса — имена базовых концептов. Дискурсивно ориентированный словарь дает возможность комплексного описания системы концептов как уникальной системы знаний о мире (подробнее об этом см. [Чу-рилина 2008], [Чурилина 2009]).
3. Особым объектом лексикографирования является православная метафорика. Богатство образной системы, метафоричность — один из важнейших признаков религиозного дискурса. Уникальность используемых в православных текстах метафорических моделей в определенной степени «задана» первичными текстами. Однако любой дискурс — явление динамичное, социально и исторически обусловленное, а потому естественно предположить появление новых метафорических моделей и трансформацию традиционных. Ср., напр., ниже.
Модель «Душа — дом Господа», основанная на евангельском: Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17: 21):
И если мы хотим, чтобы действительно в тайнике, в глубине нашего сердца совершилось это чудо, чтобы туда вошел Господь и мы почувствовали Его силу, Его любовь, Его прощение, Его невыразимую благодать, мы должны постараться очистить дом своей души [Мень];
Если в Царстве Божием царит наш возлюбленный Господь, то в царстве нашей души царит наше «я», толстое и гордое, которое занимает всё место, и негде там приютиться. И Господу нет там места, потому что душа наша маленькая и наша самость, наша гордость не только все заняли, но, как тесто, продолжают распухать и заполнять все [Мень].
Модель «Православная вера — свет мира», основанная на метафоре, открывающей Евангелие от Иоанна: В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит и тьма не объяла его и далее — Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир (Ин. 1: 4—5; 9):
Мы призваны быть пламенем — и мы не горим, а часто дым исходит от нас, словно мы только сырые дрова, которые только-только занялись, но не загорелись. А мы должны быть в мире словно неопалимая купина, тот куст, который перед глазами Моисея горел и не сгорал, горел огнем Божиим и не сгорал, потому что Божий огонь не питается тем, что горит им, и не разрушает того, чему он приобщается, а делает нас причастниками этого горения и огня [Сурожский].
Сверхзадачей этого раздела словаря является исследование закономерностей метафорического моделирования действительности, определяющих уникальность православной картины мира.
Таким образом, разрабатываемая модель Словаря современного православного дискурса включает в себя три раздела: 1) толковый словарь редких лексем, 2) словарь православных концептов и 3) словарь православных метафор. До-
полняющие друг друга, материалы Словаря призваны, с одной стороны, отразить своеобразие лексико-семантической системы православного дискурса, с другой стороны, они должны стать основой для реконструкции значимой в современном дискурсном пространстве России модели мира.
ЛИТЕРАТУРА
Антоний Митрополит Сурожский. Любовь всепобеждающая. Проповеди, произнесенные в России. — М.; Клин: Изд-во Крутицкого подворья, 2004.
Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Словарь русских политических метафор. — М.: По-мовский и партнеры, 1994.
Бобырева Е.В. Религиозный дискурс: ценности, жанры, стратегии (на материале православного вероучения): моногр. — Волгоград: Перемена, 2007.
Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. — М.: Гнозис, 2004.
Касевич В.Б. Буддизм. Картина мира. Язык. — 2-е изд. — СПб.: Изд-во СПбГУ, 2004.
Мень А. Прости нас, грешных. Слово перед исповедью. — М.: Фонд им. Александра Меня, 2006.
Митрополит Иоанн (Снычев). Русский узел. Статьи, беседы. Обращения. — СПб.: Царское дело, 2004.
Седакова О.А. Церковнославяно-русские паронимы: материалы к словарю. — М.: Греко-латинский кабинет Ю.А. Шичалина, 2005.
Серио П. Анализ дискурса во французской школе (Дискурс и интердискурс) // Семиотика: антология / сост. Ю.С. Степанов. — Изд. 2-е, испр. и доп. — М.: Академический проект; Екатеринбург: Деловая кн., 2001. — С. 549—562.
Скляревская Г.Н. Словарь православной культуры: более 2000 слов и словосочетаний. — 2-е изд., испр. — М.: Астрель: АСТ, 2008.
Павлович Н.В. Словарь поэтических образов: в 2 т. — М.: Эдиториал, 1999.
Филипс Л.Дж., Йоргенсен М.В. Дискурс-анализ. Теория и метод / пер. с англ. — Харьков: Изд-во Гуманитарный Центр, 2004.
Чурилина Л.Н. Концепт Грех как фрагмент современного религиозного дискурса // От языковой картины мира средневекового славянина к современной русской языковой картине мира: коллективная моногр. / под ред. С.Г. Шулежковой: в 2 ч. — Магнитогорск: Изд-во Магнитогор. гос. ун-та, 2008. — Ч.2. — С.93—102.
Чурилина Л.Н. Концепт ПОКАЯНИЕ как фрагмент современного православного дискурса // Языковая картина мира. Лексика. Текст: сб. науч. статей, посвященных юбилею проф. Н.Е. Сулименко / ред. кол. Л.А. Пиотровская, В.Д. Черняк. — СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2009. — С.17—21.
MODERN PRAVOSLAVNY DISCOURSE (LEXICOGRAPHIC REPRESENTATION
ISSUES)
L.N. Churilina
The article is concerned with identifying key areas in discourse analysis. It considers specific features of modern religious discourse in general and of Russian pravoslavny discourse in particular. It also presents the conception of a discourse-oriented dictionary, "The Dictionary of Modern Pravoslavny Discourse".
