CC BY
47Современные философско-исторические концепции и проблема разграничения понятий "фактор" и "движущие
силы" исторического развития
Попов В. А. (vapopov@land.ru )
Липецкий государственный педагогический университет
В современной социальной философии можно выделить три течения. Первое условно можно обозначить как "классическое". Оно включает в себя такие направления как марксизм, "теорию факторов", "школу Анналов". "Классика" не потеряла своего значения, хотя в нынешних условиях приобрела несколько, как выражается А. С. Панарин, "диссидентский" харак-тер[27, 579]. Количественно (в смысле объема публикаций) ее теснят два других течения, оформившиеся в последней четверти XX века. Речь идет о постмодернистской философии истории и социосинергетике. Поэтому интересно рассмотреть эвристические возможности новых историософских парадигм.
Для постмодернистской философии истории характерен пересмотр классических понятий как в их смысловом, так и ценностном аспектах. На смену истории приходит постистория, на смену детерминизму - неодетерминизм, на смену системного строения и восприятия мира - постмодернистская чувствительность ("парадигмальная установка на восприятие мира в качестве хаоса") [22, 613]. Важнейшим здесь является пересмотр каузальных отношений в социальной истории. Речь, конечно, не идет об отказе от линейной версии детерминизма. Просто она становится лишь частным случаем нелинейной детерминации. Поэтому процесс развития - это "непредсказуемая смена состояний системы, каждое из которых не является ни следствием по отношению к предшествующему, ни причиной по отношению к последующим состояниям" [21, 508]. Случайность приобретает фундаментальный характер. Постистория принимает множественность факторов, но отказывается от какой-либо их иерархии. В. С. Малахов пишет о "недоверии к абсолютной легитимности", как характерной особенности постмодернизма [19, 325]. И постмодернистская философия истории выступает, как попытка отразить возникающую в этой связи множественность в понятиях [33, 67].
Налицо и другая характерная особенность постистории: ее нарративный, иначе говоря, процессуальный, незавершенный характер. История в целом и отдельные ее факты, в частности, всегда находятся в движении, под воздействием множащихся интерпретаций. Доведение этой тенденции до логического конца приводит постисторию от действительной реальности к ее
виртуальному подобию. Все указанные факты наиболее характерно проявили себя в творчестве аргентинского писателя Х. Л. Борхеса (1899-1986), которого по праву считают одним из основоположников постмодернистской историософии.
Стиль Борхеса не поддается какому-либо конкретному определению. Борхес не создал ни одного крупного произведения. Его работы - множество мелких рассказов и эссе и уже это символично - так аргентинский писатель утверждает многообразие и многозначность истории, ее конкретно-личностный характер. Каждый рассказ Борхеса нечто среднее между научной работой и художественным произведением. Потрясающая эрудиция и фактическая точность странным образом сочетаются с безудержной фантазией. Прежде всего это проявляется в прямом сочетании уровней времени ("цитатничество" и существование героев в нескольких временных пластах). Это позволяет Борхесу достаточно вольно трактовать факты. Прошлое в работах Борхеса не абсолютно и зависит от настоящего, ибо существует в его времени, давным-давно потеряв свое.
Уже в ранних рассказах Борхеса (30-е гг.) проявляется тенденция к пониманию множественности путей развития и трактовок исторического события. В рассказах "Мужчина из Розового кафе" и "История Росендо Хуареса" речь идет об одном и том же случае произошедшем в безвестной аргентинской таверне. Только в одном случае ее рассказывает сторонний наблюдатель, в другом непосредственный участник. При этом изменяется как фактическая сторона дела, так и атмосфера (дух) произошедшего, история приобретает различные нравственные характеристики.
В рассказе "Другая смерть" главный герой Педро Дамьян в зависимости от лица рассказчика становится либо героем сражения, либо трусом, бежавшим с поля боя. Борхес ищет онтологические корни исторического бытия. Он видит реальную сложность истории и мудро не спешит с однозначными толкованиями: "В "Summa Teologia" отрицается, что Богу дано зачеркивать прошлое, но ничего не пишется о сложном переплетении причин и следствий, которое столь всеобъемлюще и сокровенно, что стоит упустить один-единственный факт, будь даже он далек и незначителен, как исказится наше настоящее. Видоизменить прошлое - не значит изменить только факт; это значит - зачеркнуть те его последствия, которым надлежит иметь бесконечное продолжение. Говоря иными словами это значит создать две всеобщие истории" [6, 68].
Борхес крайне скептичен в отношении возможностей исторического познания. Такого рода скепсис доходящий порой до иронии, в общем, характерен для постмодернистской историософии. В новелле "Поиски Аверроэса" он в художественной форме описывает комментарий Аверроэса к "Поэтике" Аристотеля, касающийся терминов "трагедия" и "комедия". И вывод ав-
тора неутешителен не только для арабского философа, но и для самого Борхеса: "В этом рассказе я хотел б описать процесс одного поражения... Я вспомнил об Аверроэсе, который будучи замкнут в границах ислама так и не понял значение слов "трагедия" и "комедия". Я почувствовал, что мое произведение насмехается надо мной. Почувствовал, что Аверроэс, стремившийся вообразить, что такое драма не имея понятия о том, что такое театр, был не более смешон, чем я, стремящийся вообразить Аверроэса, не имея иного материала, кроме крох Ренана, Лейна и Асина Паласьоса" [4, 92].
Но скепсис Борхеса в определенной степени эвристичен и, прежде всего потому, что Борхес не задерживался на эмпирических фактах, но, по словам В. Земскова, "выводил текущее из рамок эмпирии в область вечных смыслов"[12, 221]. И это верное замечание. Признание множественности, ризомности путей развития не привело Борхеса к вульгарному плюрализму. Да, человек ограничен временем своего бытия и средой существования, однако "как говорил Спиноза, мы чувствуем, что в нас есть нечто бессмертное, что составляет сущность каждого человека"[7, 40]. Б. Дубин говорит о "предчувствии полноты" как о сути эстетического миропонимания Борхеса [11, 33]. Но путь к этой "полноте" лежал именно через признание разнообразия и многоас-пектности исторического процесса.
Ключевым для понимания последней мысли является рассказ "Сад, где ветвятся дорожки" (на двадцать с лишним лет предвосхитивший теорию "ризомы" Ж. Делеза и Ф. Гваттари). Название новеллы - это название романа классика китайской литературы Цюй Пена. Роман представляет собой книгу-лабиринт: "Во всех сочинениях персонажи, встречающие многие альтернативы, всегда выбирают что-то одно и отвергают другое. В романе прихотливого Цюй Пена они выбирают - одновременно - все открывающиеся перед ними пути. Он "создает", таким образом, для одних и тех же лиц разные будущие времена, разные "завтра", которые в свою очередь, множатся и ветвятся". Такое представление требует совершенно иного, в отличие от принятого в традиционной физике понимания времени: "Сад ветвящихся дорожек - это гигантская загадка или притча, где задуманный "предмет" - "время". В отличие от Ньютона и Шопенгауэра ваш предок не верил в единообразное, абсолютное время. Он видел нескончаемые ветви времен, до умопомрачения огромную сеть расходящихся, смыкающихся и параллельных отрезков времени. И это переплетение времен, которые сближаются, ветвятся, обрываются или не соприкасаются в наших жизнях, охватывают все возможные варианты" [6, 90-91, 93].
Итак, ветви времен охватывают всю историю, даже ту, что осталась лишь в возможности. Любая точка этой ветви содержит в свернутом виде все ее содержание. Поэтому, в новелле "Циклическое время", Борхес ссылаясь на Марка Аврелия, утверждает, что каждый миг содер-
жит в себе историю целиком. В рассказе "Биография Теодоро Исидора Круса" он развивает эту мысль применительно к судьбе конкретного человека: "судьба любого человека, как бы сложна и длинна она ни была, на деле заключается в одном-единственном мгновении - в том мгновении, когда человек раз и навсегда узнает, кто он" [4, 52]. Объединяя пространственные и временные характеристики, Борхес приходит к Алефу - точке пространства, где собраны все прочие: "В диаметре Алеф имел два-три сантиметра, но было в нем все пространство вселенной, причем ничуть не уменьшенное. Каждый предмет.. .был бесконечным множеством предметов, потому что я его ясно видел со всех точек вселенной" [4, 151]. Алеф, по сути, ликвидирует время истории. В нем Борхес актуализирует вечность и бесконечность. Говоря словами А. Гениса, "вырывая человека из потока времени, он (Борхес - В. П.) оставляет его наедине с вечностью" и "метод, которым Борхес обуздывает время, заключается в том, чтобы превращать жизнь в книгу" [5, 217].
Последнее утверждение - необходимая оговорка ко всей исторической концепции Борхеса, да, впрочем, и ко всей постмодернистской историософии.
Рай Борхеса - библиотека, то же самое можно сказать и об истории. В новелле "Вавилонская библиотека" Вселенная предстает в образе библиотеки, в которой "нет двух одинаковых книг", так как "библиотека безгранична и периодична. Если бы вечный странник пустился в путь в каком-либо направлении, он смог бы убедиться по прошествии веков, что те же книги повторяются в том же беспорядке"[8, 344, 348].
В таком "книжном" понимании истории, как плюсы, так и минусы Борхеса. С одной стороны, книга, как вечный образ культуры вносит порядок в хаотичные исторические структуры. С другой, - образы книги, лабиринта, Алефа остаются образами, возводящими здание истории души самого Борхеса, а уже потом прочей истории. Кроме того, при таком понимании история несколько виртуализируется, уходя в сторону от своей реальной составляющей. И это беда всей постмодернистской концепции истории.
Ж. Деррида, Ж. Лиотар и прочие сторонники постмодернистской традиции исследуют реальность посредством текстов, созданных в ней. Да, тексты - отражение реальности и часто достаточно верное, но, тем не менее, не она сама. Текст - не цель, но - средство, а об этом Деррида и прочие, в конце концов, забывают. Языковые игры постмодернистов порочны не самим фактом игры, но тем, что они при всей своей внешней изощренности и эрудированности, остаются в рамках знаковой системы языка, все более отрываясь от действительности. Тот же Борхес реконструирует скорее не собственно историю, но историю текстов истории. Рациональное зерно в этом есть: таким путем находится нечто устойчивое и непреходящее в событийном потоке. Но,
повторяем - текст, какой бы гениальный он и был - не сама реальность. За каждым словом следует действительный человеческий смысл и исторический источник, в конечном счете, источник знаний о человеке, а не о самом себе.
Как естественнонаучный аналог постмодернистской историософии можно рассматривать синергетику, которая поначалу изучала некоторые физические и химические процессы. На сегодняшний день синергетика претендует на парадигмальность своего статуса. Отношение к данному факту не однозначное [29, 211 -231 ]. По нашему мнению, тезис о мировоззренческом статусе синергетики не вполне обоснован. Не стоит абсолютизировать синергетический подход. Он лишь один из многих и несет в себе признание такого плюрализма.
Социосинергетика (или синергетическая культурология) - одна из бурно развивающихся областей синергетики. В отечественной литературе в этой связи можно назвать работы таких авторов, как Б. П. Бранский, С. Г. Гомаюнов, Г. Г. Малинецкий, А. П. Назаретян, М. В. Сапронов.
Что же принципиально нового вносит в общественные науки синергетика? Обратимся к основным ее категориям, которые в той или иной степени прилагаются авторами к социальной истории.
Синергетика изучает открытые нелинейные системы. Предметом ее являются механизмы самоорганизации внутри этих систем. В отличие от традиционного понимания, случайность в синергетике конструктивна и связана с понятием флуктуации. Флуктуация - случайное отклонение мгновенных значений величин от их средних значений. Чувствительность системы к малым флуктуациям обостряется в момент неустойчивого состояния системы, когда она находится в критическом, предреволюционном состоянии. Именно тогда, малое воздействие (случайность) может привести к существенному результату. Малая флуктуация может разрастаться в макроструктуру [15, 18]. Состояние неустойчивости необходимо для дальнейшего развития. Направление развития определяет аттрактор: относительно устойчивое состояние системы, которое как бы притягивает к себе множество "траекторий" системы, которые определяются различными начальными условиями; бифуркация - точка ветвления путей эволюции системы.
Итак, на определенном этапе эволюции система достигает точки бифуркации, которая содержит в себе "поле путей развития". В этой точке направление эволюции к аттрактору неоднозначно, но "когда пройдена точка бифуркации (т.е. осуществлен выбор направления) путь до следующей бифуркации, является результатом, складывается, проявляется как итог корреляции, согласования и взаимного усиления флуктуаций (случайностей)" [15, 21].
Можно выделить два вида случайностей: 1. Случайности богатые возможностями, дающие начало направленной эволюции системных объектов в критическо-революционные периоды их развития ("порождающие"). 2. Случайности избирательные, сопровождающие всякий направленный процесс изменений, отсекающие в процессе диссипации (рассеяние, превращение энергии в менее организованные формы) все лишнее на микроуровне ("выжигающие") [15, 22].
Признание конструктивной роли случайности приводит к осознанию множественности путей развития и неопределенности каждого из них. Впрочем, количество путей не бесконечно и можно рассчитать малые резонансные воздействия способные направить эволюцию по тому или иному пути.
Следующей важнейшей категорией синергетики является хаос. Не нужно объяснять, что в классической науке понятие хаоса носило ярко выраженный отрицательный оттенок. Синергетика меняет это устоявшееся представление. Один из основателей синергетики Г. Хакен различает два уровня хаоса: 1. Микроскопический - беспорядочное движение очень большого числа отдельных частиц системы. 2. Макроскопический - беспорядочное поведение небольшого числа степеней свободы, или переменных [32, 50-51].
Хаос - созидающее начало. С его помощью в момент неустойчивости системы осуществляется связь разных ее уровней. Кроме того, хаос необходимая ступень в ходе истории, именно с него начинается новый этап развития: разрушая - он созидает новое, объединяя распавшиеся структуры разного уровня в единую систему. Впрочем, хаос может быть и деконструктивным началом, причиной распада системы, однако, такая роль хаоса носит относительный характер.
Используя категории хаоса и порядка, синергетика представляет Вселенную как "мир пульсирующий, мир, имеющий свои "ритмы жизни", подверженный периодическим колебаниям типа "инь-янь", предположительно - в большей или меньшей степени - на всех уровнях его иерархической организации"[17, 44].
Таким образом, синергетика пересматривает некоторые традиционные представления, формируя свою собственную познавательную и мировоззренческую парадигму. Развитие со-циосинергетики только начинается, тем не менее, уже можно указать на некоторые наиболее значимые работы.
В. П. Бранский рассматривает развитие в целом как "рост степени синтеза порядка и хаоса, обусловленный стремлением к максимальной устойчивости". Общество же он представляет как типичную диссипативную систему: "любое общество представляет собой диссипативную систему причем с периодически сменяемыми элементами, ибо диссипативная структура (социальный режим) здесь в определенных пределах существует независимо от смены поколений (эле-
ментарных диссипативных систем)" [9, 115]. Далее он высказывает важно в свете дальнейшего положение о том, что конечный результат отбора путей развития в точке бифуркации "будет определяться в общем случае не какой-то одной из взаимодействующих причин, а равнодействующей из всех, или другими словами, суперпозицией (наложением) всех этих причин" [9, 116]. В основе принципа отбора лежит поиск максимальной устойчивости системы. В обществе указанный процесс протекает в форме столкновения социальных идеалов [9, 120].
Критерий прогресса не может быть независимым от социального идеала, который выступает аттрактором системы, в сторону которого она и движется. Предельные состоянии системы отражаются как в виде порядка (простой аттрактор), так и хаоса (странный аттрактор). Последний вызывает к жизни спектр новых структур системы. В дальнейшем происходит отбор самих факторов отбора и в ходе дифференциации и интеграции идеалов формируется и реализуется общечеловеческий ("абсолютный") идеал [9, 124-125].
В абсолютном идеале (суператтракторе) наблюдается полный синтез порядка и хаоса, единства и многообразия, но он недостижим за конечный промежуток времени и ход истории есть бесконечное к нему движение [9, 126].
Концепция Бранского, несмотря на теоретически очень важную и в целом верную проработку некоторых понятий социальной философии с позиций синергетики, вызывает много вопросов и главный ее недостаток заключается в прямом переносе естетственно-научной синергетики на общество. Конечно, такое деление синергетики условно, но без учета человеческого фактора понять общество невозможно. Рассмотрение человеческого общества исключительно в рамках структур порядка обедняет исторический процесс. Бранский чересчур последовательно следует задаче реконструкции аттрактора изложенной в работе Князевой и Курдюмова. Так, они утверждают, что "поиск числа и характера параметров порядка сложной системы, которые определяют поведение всех остальных степеней ее свободы является одним из способов упрощения этой системы, описания сложного достаточно простым и доступным образом" [16, 6667].
Бранский ищет простого решения и потому избавляется от человека, который всей сущностью своей этой простоте сопротивляется. Бранский останавливается на количественных критериях идеала забывая о качественных.
Социальная философия, построенная на принципах синергетики, не должна игнорировать человека как главного субъекта исторического процесса, иначе ей будет отказано в праве служить теоретической основой обществознания.
А. П. Назаретян исследует исторический процесс, отталкиваясь от понятия энтропии. В ходе истории "созидательный процесс непременно оплачивается разрушением, снижение энтропии (= рост организации, разнообразия, порядка) в одном месте возможно только за счет энтропии (=деградации) в другом месте". Поэтому, разрушение, хаос, по его мнению, "условие и импульс бытия" [24, 18-19]. Историческая эволюция предстает, таким образом, как последовательная смена структур порядка и энтропийных структур. Однако далее такой схематизации На-заретян не идет, вполне справедливо полагая, что "классическая" синергетика не готова на роль общей теории развития, главным образом потому, что в своих концептуальных основаниях недостаточно освободилась от физикалистских, редукционистских установок. Соответственно ее аппарат отторгает категорию субъектности - говоря о конкуренции, отборе, игре, ценности (информации), исследователь вынужден избегать всяких упоминаний о субъекте взаимодействий, -и эта внутренняя непоследовательность мешает даже поставить целый ряд узловых для эволюции вопросов" [24, 26].
Указанные ограничения пытается учесть в своей работе М. В. Сапронов. Он утверждает, что "внутреннюю логику истории человеческого общества (ее смысл, цель и назначение) невозможно понять, исходя исключительно из постулата о стремлении достичь максимальной устойчивости". В социальном исследовании важно не просто количество структурной информации, но ее смысл и ценность [30, 164-165]. Но далее Сапронов повторяет ошибку Бранского, устраняя субъекта из истории. О нем напоминает лишь активно используемая категория идеала, но и она, утратив субъектность, рассматривается как оптимальный способ взаимоотношения с окружающим миром, вне его нравственных и эстетических характеристик.
В другой своей работе Сапронов выдвигает эвристически очень важное положение о том, что "история состоит из огромного числа взаимодействий, в которой человек играет главную роль" [29, 158]. Правда положение это, к сожалению, остается просто декларируемым.
Так же применительно к истории размышляют о возможностях синергетики историк С. Гомаюнов и физик Г. Г. Малинецкий [10; 20]. Малинецкий справедливо видит задачу синергетики в обосновании теоретической истории, т.к. синергетика способна, по его мнению, отразить "универсальные сценарии возникновения упорядоченности и разрушения" [20, 106].
И постмодернистская философия истории и социосинергетика несут в себе некоторый эвристический потенциал, но без "классики", как нам думается, они не способны глубоко проникнуть в суть исторического развития. Простое указание на многофакторность исторического процесса и его случайный, не предопределенный характер в познавательном плане ничего не дает и приводит на деле к "виртуализации" истории в постмодернизме и ее некоторой математи-
зации в социосинергетике. Поэтому не случаен тот факт, что авторы фундаментальных исследований, признавая и отдавая должное новым веяниям, основываются, тем не менее, на классической социально-философской теории, считая поиск объективных закономерностей исторического развития не только необходимой, но и важнейшей задачей [1; 3; 14; 18; 23; 26; 31]. Объединяет их и признание деятельности людей главной силой развития общества. Наиболее ярко и последовательно этот подход проявил себя в работах В. С. Барулина и К. Х. Момджяна.
Так, В. С. Барулин считает, что "движущие силы развития общества связаны, прежде всего, с деятельностью людей" [3, 312]. Деятельность эта подчиняется определенным закономерностям, но и сами эти закономерности осуществляют себя только посредством деятельности. Отсюда, "движущие силы общества - это деятельность людей, раскрытая с точки зрения ее внутреннего механизма, ее факторов и причин" [3, 314].
К. Х. Момджян находит субстанцию социального в целенаправленной, адаптивно-адаптирующей деятельности человеческих индивидов и групп, и "общественная жизнь есть не что иное, как процесс совместной деятельности людей, все существующее в обществе представляет собой то или иное проявление деятельности" [23, 177, 178]. Что же касается причин этой деятельности, то Момджян полагает, что они скрыты в потребностях людей, которые "стоят за желаниями и стремлениями людей, определяют их, "давят" на сознание, ориентируют его в нужном для себя направлении, заставляют делать то, что порой не хотелось бы делать вовсе" [23, 271]. Причем Момджян принципиально отказывается выделять главные и второстепенные потребности, исходя из свободы воли человека [23, 395].
Подытоживает такого рода акцент на деятельности, как главной движущей силе истории П. В. Алексеев, который считает, что приемлемым решением вопроса будет "признание теории факторов (как синтеза многих концепций), а на тотально-сущностном уровне, т. е. самом глубоком, фундаментальном уровне - принятие антропоцентристской концепции общества (деятельность как главная сила общественного развития - В. П.)" [1, 23].
Таким образом, рассмотренные выше авторы отвлекаются от анализа собственно факторов исторического процесса (априорно признавая их множественность) и сосредотачивают свое внимание на человеческой деятельности как исходной "клеточке" и силе социального развития. В своей крайней форме такой подход наблюдается в трудах В. Е.Кемерова, который и вовсе отказывается говорить о каких-либо факторах. Социальное развитие в его изображении предстает как полифоническая деятельность, сопряженность различных событий, последовательность со-стояний[14]. Подобная трактовка обедняет исторический процесс, затрагивая лишь его эмпири-
ческий уровень. По другому пути, сразу обращаясь именно к условиям, внутренним причинам деятельности, пошли в своих работах В. Г. Марахов и И. А. Гобозов.
В. Г. Марахов в одной из статей коллективной монографии питерских авторов предлагает интересное понимание социального детерминизма. Все причины исторического развития он делит на две группы, придавая каждой специфическую роль: "Первая группа образуется из системы непосредственных причин развития (производительных сил), вторая группа - из системы опосредованных причин развития. Первая группа именуется источниками развития, вторая -движущими силами такового. К источникам развития производительных сил относятся труд, естественноисторическая дифференциация труда, образование, наука, культура. К движущим силам - производственные отношения, потребности, соревнование, конкуренция, классовая борьба и противоречия, возникающие из стратификации общества" [26, 237]. Источники - то, что делает историю и определяет ее содержание. Движущие силы - то, что заставляет делать ее именно так, а не иначе, определяет, таким образом, форму происходящего [26, 239].
Правда, позже Марахов предпочитает говорить о двух фундаментальных факторах: духовном потенциале человека и материальных производительных силах. Причем первый испытывает детерминирующее влияние со стороны второго, что укладывается в известную истматовскую схему [26, 245].
Еще более определенно демонстрируют свою приверженность к марксистскому пониманию общественного развития И. А. Гобозов и, надо сказать, эта последовательность делает его концепцию наиболее ясной и четко выстроенной из всех.
Гобозов сразу же заявляет о необходимости поиска детерминирующего фактора истории: "Этот фактор нужно искать, во-первых, потому что общество не есть механический агрегат, который автоматически, без вмешательства людей изменяется и развивается как попало. Люди сами делают свою историю, и они вправе знать, какие сферы являются решающими в их жизнедеятельности. Во-вторых, детерминирующий фактор нужно искать и потому, чтобы раскрыть имманентную логику исторического процесса, законы его развития и функционирования" [31, 93]. Таким детерминирующим фактором выступает, по мнению Гобозова, экономика. Причем, "экономика детерминирует весь исторический процесс в конечном счете, но на каждом этапе его развития другие сферы могут выступать в качестве доминанты, то есть могут играть господствующую роль" [31, 94]. В итоге Гобозов рассматривает общество как многоэтажное здание с единым экономическим фундаментом, который инвариантен (постоянен) для всего исторического процесса и тесно взаимодействует с прочими факторами (доминантами), так же периодически занимающими господствующую роль [31, 95].
Несмотря на все различия у всех рассмотренных точек зрения есть несколько общих параметров. Во-первых, все они (и даже Гобозов, более всех склонный к монизму) признают многофакторность истории. Во-вторых, так же все (за исключением Кемерова) стремятся найти субстанциональную основу социума и его развития, различны лишь исходные точки исследований: в первом случае (Алексеев, Барулин, Момджян) исследование ведется от деятельности к причинам ее обуславливающим, во втором (Гобозов, Марахов) от причин к деятельности. В-третьих, налицо и некоторая недоработка в направлении выяснения связей деятельности и ее причин. Связь эта остается формальной, само собой разумеющейся и в какой-то степени логически не обоснованной. В-четвертых, повсеместно наблюдается и неправомерное смешивание, отождествление понятий "факторы" и "движущие силы" исторического процесса. Это легко заметить в работах Алексеева, Барулина, Гобозова. Наиболее отчетливо эта позиция проявила себя в книге Г. И. Рузавина, во второй ее части, озаглавленной "Движущие силы исторического процесса", между тем как в самом тексте речь идет о факторах [28, 114-188]. Но известно, что термин "фактор" имеет двоякое значение, на что указывал еще в конце прошлого века Н. И. Кареев: "В историко-философской и социологической литературе слово фактор употребляется в смысле движущих сил исторического процесса (фактор цивилизации, фактор прогресса и.т.п.) и в смысле общих условий, среди которых этот процесс совершается. Вследствие обозначения одним и тем же словом и движущих сил и общих условий, происходит немало недоразумений в теоретическом отношении к историческому процессу" [13, 244]. К сожалению, как мы убедились, именно такое "недоразумение" наблюдается в работах цитированных выше авторов. Поэтому, принимая многофакторность и поиск субстанциональной основы исторического бытия, мы имеем несколько отличающееся, от представленных точек зрения понимание соотношения и смысла понятий "фактор" и "движущие силы" исторического процесса. Исходной точкой наших размышлений является понятие "полная причина" [2, 495].
Полная причина - это совокупность обстоятельств, при которых данное следствие наступает с необходимостью. В ее состав входят три вида причин: специфицирующая, кондицио-нальная, реализаторная.
Специфицирующая причина - то, что определяет качественное своеобразие, специфику того или иного следствия. Применительно к общественному развитию под этой причиной мы рассматриваем деятельность людей и социальных групп, которая в совокупности выступает движущей силой исторического процесса.
Кондициональная причина - это условия, которые способствуют приведению системы в активное состояние, иначе говоря, условия в которых проявляет себя специфицирующая причи-
на. В социальном плане речь идет о факторах исторического процесса (экономических, социальных, политических, духовных), которые являются необходимыми условиями осуществления деятельности людей и определяют качественную специфику движущих сил исторического развития.
И наконец, реализаторная причина - это повод, внешний и внутренний, определяющий время (момент) возникновения следствия - исторического процесса.
Такого рода разграничение понятий фактор и движущие силы исторического развития позволяет разделить (и в тоже время связать причинной зависимостью) непосредственные исторические факты (деятельность людей) и причины этих фактов, причины своеобразного протекания событий, их, выражаясь словами Г. В. Плеханова, "индивидуальную физиономию", что способствует углублению понимания истории. Кроме того, понимание фактора исторического развития как условия осуществления деятельности исторических субъектов, направляет исследование к созданию целостной картины исторического процесса, к учету всего многообразия факторов, в том числе таких причин истории, как факторы эстетический и этический.
Представленное нами теоретическое разграничение понятий фактор и движущие силы исторического развития, требует практической разработки с привлечением конкретного исторического материала, что и является предметом наших дальнейших исследований.
1. Алексеев П. В. Социальная философия. М., 2003.
2. Алексеев П. В., Панин А. В. Философия. М., 2001.
3. Барулин В. С. Социальная философия. М., 1999.
4. Борхес Х. Л. Алеф. Спб., 1999.
5. Борхес и реальность//Новый мир. 1994. №12.
6. Борхес Х. Л. Круги руин. Спб., 2000.
7. Борхес Х. Л. Литература основана на фантазиях, в которые никто не обязан ве-рить//Латинская Америка. 1991. №12.
8. Борхес Х. Л. Сочинения в 3-х т. Т. 1. М., 1997.
9. Бранский В. П. Теоретические основания социальной синергетики//Вопросы философии. 2000. №4.
10. Гомаюнов С. От истории синергетики к синергетике истории//Общественные науки и современность. 1994. №2.
11. Дубин Б. Х. Л. Борхес. Писатель, написанный книгой//Новое время. 1999. №8.
12. Земсков В. Незрячий провидец//Иностранная литература. 1988. №10.
13. Кареев Н. И. Фактор//Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. Т. 69. С. 244.
14. Кемеров В. Е. Введение в социальную философию. М., 1996.
15. Князева Е. Н. Случайность, которая творит мир/В поисках нового мировидения: И. Приго-жин, Е. и Н. Рерихи. М., 1991.
16. Князева Е. Н., Курдюмов С. П. Антропный принцип в синергетике//Вопрос философии. 1997. №3.
17. Князева Е., Курдюмов С. Синергетика: начала нелинейного мышления//Общественные науки и современность. 1993. №2.
18. Крапивенский С. Э. Социальная философия. Волгоград, 1995.
19. Малахов В. С. Постмодернизм//Современная западная философия: Словарь. М., 1998.
20. Малинецкий Г. Г. Нелинейная динамика и "историческая механика"//Общественные науки и современность. 1997. №2.
21. Можейко М. А. Неодетерминизм// Постмодернизм. Энциклопедия. М., 2003.
22. Можейко М. А. Постмодернистская чувствительность// Постмодернизм. Энциклопедия. М., 2003.
23. Момджян К. Х. Введение в социальную философию. М., 1997.
24. Назаретян А. П. Агрессия, мораль и кризисы в развитии мировой культуры (Синергетика исторического прогресса). Курс лекций. М., 1996.
25. Неретина С., Огурцов А. Время культуры. Спб., 2000.
26. Очерки социальной философии. Под ред. К. С. Пигрова. Спб., 1998.
27. Панарин А. С. Смысл истории//Новая философская энциклопедия. Т. 3. М., 2001.
28. Рузавин Г. И. Основы философии истории. М., 2001.
29. Сапронов М. П. Концепция самоорганизации в обществознании: мода или насущная необходимость? (размышления о будущем историческом науки)//Общественные науки и современность. 2001. №4.
30. Сапронов М. В. Синергетический подход в исторических исследованиях: новые возможности и перспективы//Общественные науки и современность. 2002. №4.
31. Социальная философия. Под ред. И. А. Гобозова. М., 2003.
32. Хакен Г. Основные понятия синергетики/Синергетическая парадигма. Многообразие поисков и подходов. М., 2000.
33. Welsch W. Postmoderne - Pru-ali^t als ethischer und politischer Wert. Кц1п, 1988.
