CC BY
209
УДК 341.322
Н. С. Троицкий
СОВРЕМЕННОЕ ДОКТРИНАЛЬНОЕ ПОНИМАНИЕ ТЕРМИНА «ВОЕННЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ»
Автор подчеркивает, что формирование юридического концепта «военных преступлений» связано со становлением международного гуманитарного права с середины XIX в. В настоящее время общепризнанно, что основополагающими международными документами, определяющими формально-правовой характер военных преступлений, являются: Женевские конвенции о защите жертв войны 1949 г. и Дополнительные протоколы к ним 1977 г.; ряд конвенций о запрещении использования тех или иных методов и средств ведения вооруженного конфликта; «устанавливающие» документы современных органов международной уголовной юстиции. Также особое значение для понимания военных преступлений имеют решения Нюрнбергского и Токийского трибуналов, а также международных трибуналов по Руанде и бывшей Югославии.
По мнению автора, в современной российской доктрине, несмотря на терминологическую разницу, имеется определенное смысловое единство в понимании термина «военные преступления». При этом в основу определения этого термина предложено принципы международного гуманитарного права (гуманность, ограничение противоборствующих сторон в выборе средств и методов ведения военных действий, защита гражданского населения и гражданских объектов в ходе вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера). Однако, как подчеркивает большинство российских авторов, военное преступление, изначально являюще-
еся нарушением норм международного гуманитарного права, подразумевает индивидуальную уголовную ответственность лица, его совершившего.
В современной зарубежной доктрине также говорится о том, что термин «военные преступления» часто используется в различных и противоречивых значениях. Однако и зарубежные авторы все чаще используют «узкое» определение: военное преступление - это нарушение нормы международного гуманитарного права, влекущее уголовную ответственность.
Автор отмечает, что в российской и зарубежной доктрине дебатируется вопрос о применимости международно-правового определения «военные преступления» в национальной уголовно-правовой системе. Данный тезис особенно важен для государств, не участвующих в Римском Статуте Международного уголовного суда, но для которых обязательными являются нормы международного обычного права.
В результате автор делает вывод о том, что для современной российской и зарубежной доктрины характерно принципиально схожее понимание термина «военное преступление» в международном уголовном праве.
Ключевые слова: военные преступления, доктрина международного уголовного права, доктрина национального уголовного права, обычное международное право, международное гуманитарное право.
N. Troitsky
CONTEMPORARY DOCTRINAL UNDERSTANDING OF THE TERM «WAR CRIMES»
The author underlines that the formation of the legal concept of «war crimes» is connected with the formation of international humanitarian law from the middle of the 19th century. It is now generally recognized that the fundamental international documents defining the formal legal nature of war crimes are: the Geneva Conventions for the Protection of Victims of the War (1949) and their Additional Protocols (1977); a number of conventions banning the use of certain methods and means of warfare; «establishing» documents of modern bodies of international criminal justice. Decisions of the Nuremberg and Tokyo Tribunals, as well as international tribunals for Rwanda and the former Yugoslavia, are also of particular importance for understanding war crimes.
According to the author, in modern Russian doctrine, despite the terminological difference, there is a certain semantic unity in the understanding of the term «war crimes». At the same time, the principles of international humanitarian law are proposed as the basis for the definition of this term (humanity, limiting the warring parties in choosing means and methods of conducting military operations, protecting civilians and civil objects during armed conflicts of an international and non-international nature). However, as most Russian authors emphasize,
a war crime, which was initially a violation of international humanitarian law, implies the individual criminal responsibility of the person who committed it.
The modern foreign doctrine also states that the term «war crimes» is often used in different and conflicting meanings. However, foreign authors are increasingly using a «narrow» definition: a war crime is a violation of international humanitarian law, entailing criminal liability.
The author notes that the question of the applicability of the international legal definition of «war crimes» in the national criminal law system is debated in Russian and foreign doctrine. This thesis is especially important for states not participating in the Rome Statute of the International Criminal Court, but for which the rules of customary international law are binding.
As a result, the author concludes that the modern Russian and foreign doctrine is characterized by a fundamentally similar understanding of the term «war crime» in international criminal law.
Key words: war crimes, doctrine of international criminal law, doctrine of national criminal law, customary international law, international humanitarian law.
Прежде всего, надо отметить, что термин «военные преступления» используется в самых разных значениях для определения различных нарушений, так или иначе связанных с военными действиями и/или наличествующим вооруженным конфликтом. При этом многие авторы отмечают, что истоки понимания какого-либо деяния в качестве военного преступления уходят корнями в глубокую древность. Прообразы военных преступлений, по мнению отечественных и зарубежных исследователей, имеются уже в Ветхозаветном запрете на убийство военнопленных (4 Книга Царств; 6:21-23), а также в установлении особых «правил» ведения войн в Древней Греции [1, с. 22-24; 3, с. 1920; 4, с. 470].
Как указывается в литературе, формирование собственно юридического концепта «военных преступлений» связано со становлением международного гуманитарного права с середины XIX в. Прямые запреты на применение определенных средств и методов ведений войны («законы и обычаи войны») появились с принятием первых конвенций защите во время войны раненых и больных лиц из состава вооруженных сил (в частности, Женевской конвенции 1864 г.), а также международно-правовых актов конца XIX - начала ХХ вв. о запрещении использования того или иного вида оружия в ходе вооруженного конфликта. В настоящее время не подвергается сомнению то обстоятельство, что основополагающими международными документами, определяющими формально-правовой характер военных преступлений, являются:
1) Женевские конвенции о защите жертв войны 1949 г. и Дополнительные протоколы к ним 1977 г.;
2) ряд конвенций о запрещении использования тех или иных методов и средств ведения вооруженного конфликта (например, Конвенция о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта 1954 г.; Конвенция о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия 1993 г.);
3) «устанавливающие» документы современных органов международной уголовной юстиции: уставы международных трибуналов по Руанде и бывшей Югославии, Римский Статут Международного уголовного суда 1998 г.
Особое значение для понимания сущности военных преступлений имеют решения Нюрнбергского и Токийского трибуналов, а также международных трибуналов по Руанде и бывшей Югославии. Эти решения являются повсеместно приемлемыми актами международного обычного права, признаваемыми по-
давляющим большинством современных государств, включая Россию [2, с. 44-48; 5, с. 440442; 11, с. 63-65; 12, с. 131-133].
Российская доктрина. В современной российской доктрине национального и международного уголовного права, несмотря на терминологическую разницу, имеется определенное смысловое единство в понимании термина «военные преступления». При этом особо подчеркивается, что в основе регламентации правил ведения военных действий и всемерной защиты военнопленных и представителей гражданского населения в ходе вооруженных конфликтов находится тезис, выдвинутый русским профессором Ф.Ф. Мартенсом на Гаагской конференции 1899 г. (так называемая «оговорка Мартенса»). Смысл этой «оговорки» заключается в том, что население и воюющие стороны всегда «остаются под охраной и действием начал международного права, поскольку они вытекают из установившихся между образованными народами обычаев, из законов человечности и требований общественного сознания» [1, с. 52].
В начале XXI в. в отечественной доктрине отмечен отход от распространенных во второй половине ХХ в. идей о том, что понимание военных преступлений базируется на сформировавшемся ранее «праве войны», распространявшем свое действие лишь на государства в ходе международного вооруженного конфликта. Также наблюдается постепенный отказ от использования термина «законы и обычаи ведения войны». В конце прошлого столетия все чаще говорилось о «праве вооруженных конфликтов», которое, в силу II Дополнительного Протокола к Женевским конвенциям, распространено в отношении вооруженных конфликтов немеждународного характера. В чем наблюдается последовательное единство российских авторов: практически все они связывают современное понимание военных преступлений с нарушениями международного гуманитарного права, призванного всемерно защищать лиц, не принимавших или прекративших принимать участие в военных действиях, а также на ограничение средств и методов ведения войны [1, с. 54-55; 3, с. 25-27; 7, с. 71-72].
При этом в основу определения термина «военные преступления» предлагается положить следующие принципы, вытекающие из предписаний международного гуманитарного права:
1) принцип гуманности, включивший в себя основополагающие соображения гуманности в отношении лиц, не принимающих либо прекративших участие в военных действиях, как
они предписываются статьей 3, общей для Женевских конвенций о защите жертв войны 1949 г.;
2) принцип ограничения воюющих (противоборствующих) сторон в выборе средств и методов ведения военных действий, впервые сформулированный в ст. XXII Гаагского положения о законах и обычаях сухопутной войны 1907 г. («Воюющие не пользуются неограниченным правом в выборе средств нанесения вреда неприятелю») и многократно повторенный в международных конвенциях, посвященных вопросам регламентации ведения вооруженных конфликтов;
3) принцип защиты гражданского населения и мирных (гражданских) объектов в ходе вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера (ст. 51-57 I Дополнительного протокола и ст. 13-17 II Дополнительного протокола к Женевским конвенциям о защите жертв войны); составной частью данного принципа является «правило толкования сомнений»: в случае возникновения сомнения в том, используется ли объект в мирных или гражданских целях, предполагается, что такой объект не является военным [1, с. 56-57; 9, с. 229].
Одним из «краеугольных» вопросов современной доктрины является обсуждение тезиса о том, относятся ли военные преступления только к «сфере действия» международного гуманитарного права?
И на этот вопрос подавляющее большинство авторов дает отрицательный ответ. Например, по словам А.В. Берко, нельзя оспорить «того обстоятельства, что определение недопустимых средств и методов ведения вооруженной борьбы (военного конфликта), интересы защиты прав человека в ходе вооруженного конфликта установлены именно международным гуманитарным правом». Однако преступность и наказуемость индивидов за совершение таких нарушений определена нормами не международного гуманитарного, а международного уголовного права. Поэтому военным преступлением надо признавать «использование любого метода или средства ведения вооруженного конфликта, запрещенного международным гуманитарным правом, преступность которого и ответственность за которое установлена в международном уголовном праве» [3, с. 20, 43].
Данная позиция находит поддержку у большинства современных российских авторов. Так, по мнению Р. А. Адельханяна, «нарушение норм международного гуманитарного права, расцениваемое как преступное, является юридическим фактом для международного и (или) национального уголовного права». В итоге данный автор дает очень близкое вышеприведенному определение военного преступления как «деяния, состоящего в нарушении установленных основополагающими прин-
ципами международного права и международным гуманитарным правом правил ведения вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера, преступность которого определена в акте международного уголовного права» [1, c. 64, 86].
С теми или иными вариациями и уточнениями, не меняющими общего смысла, российские авторы определяют термин «военные преступления». Например, И. Ю. Белый определяет военное преступление как «предусмотренное в акте международного уголовного права виновно совершенное общественно опасное деяние, посягающее на установленное основополагающими принципами международного права и международным гуманитарным правом правила ведения вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера» [2, с. 50].
В докторской диссертации С. А. Лобанова военные преступления определены как «серьезные нарушения международного гуманитарного права, применяемого в вооруженных конфликтах (международных и немеждународного характера), влекущие индивидуальную уголовную ответственность в соответствии с международным уголовным правом» [8, с. 217].
Соглашаясь, в принципе, с вышеприведенными позициями, П.П. Степанов предлагает дефиницию военного преступления добавить указание на его «контекстуальный элемент», разработанный в решениях международных судов ad hoc - непосредственную связь с вооруженным конфликтом международного либо немеждународного характера. По его словам, «контекстуальный элемент, то есть связь деяния с вооруженным конфликтом международного или немеждународного характера, таким образом, является существенным характерным признаком всех военных преступлений. Представляется, что дефиниция военных преступлений, как отдельного вида преступлений, так и характеристика каждого военного преступления будет неполной без указания на этот признак» [10, c. 96].
По большому счету, с этим предложением можно согласиться. Как указывает А. Г. Кибаль-ник, в решениях Международного трибунала по бывшей Югославии (в частности, по делам Prosecutor v. D. Tadic; Prosecutor v. M. Kordic and M. Cerkez) указано, что обязательным «контекстуальным элементом» военного преступления является «очевидная связь» совершенного деяния с фактически существующим вооруженным конфликтом международного или немеждународного характера [9, с. 231]. Более того, необходимость установления «контекстуального элемента» военного преступления существует при квалификации такого деяния не только по международному уголовному праву, но и по соответствующим нормам внутреннего
уголовного законодательства (например, по ст. 356 УК РФ). Это правило следует в силу выполнения международных обязательств о признании практики современных международных трибуналов ad hoc в деятельности органов национальной уголовной юстиции [5, с. 453].
Тем не менее, необходимо сказать, что некоторые российские авторы при определении термина «военные преступления» продолжают исходить из доктрины «законов и обычаев ведения войны» - правда, с рядом оговорок. Например, Н. И. Костенко к военным преступлениям относит международные преступления, представляющие собой «сложные и разнообразные по характеру» преступные деяния, которые «посягают на законы или обычаи войны» [6, c. 234]. В соответствии с положениями Женевских конвенций о защите жертв войны и Дополнительными Протоколами к ним, а также ст. 8 Римского Статута Международного уголовного суда, он (в зависимости от объективных характеристик деяний, их последствий и субъекта) выделяет порядка семидесяти конкретных видов военных преступлений.
В итоге Н. И. Костенко делает общий вывод о том, что признание того или иного деяния в качестве военного преступления ставится в зависимость от следующих «специфических критериев»: 1) совершено ли оно «в рамках целенаправленного плана или политики»; 2) наличествует ли «широкомасштабность» совершения таких деяний. В итоге, по его мнению, «в постановочном плане ответственность ... наступает без каких-либо различий в отношении правовой оценки исполнителем факта существования вооруженного конфликта или его характеристики как международного или немеждународного». Такое отсутствие «знания исполнителем фактов, определяющих характера конфликта как международного или немеждународного» обусловлено тем обстоятельством, что, «согласно праву существует только требование в отношении знания конкретно фактических обстоятельств, определяющих существование вооруженного конфликта» [6, c. 265-266].
Зарубежная доктрина. В современной зарубежной доктрине также говорится о том, что термин «военные преступления» часто используется в «различных и нередко противоречивых значениях». В частности, под военным преступлением предложено понимать:
1) любое преступное поведение, имевшее место во время войны либо иного вооруженного конфликта;
2) любое нарушение международного гуманитарного права вне зависимости от его признания актом именно преступного поведения;
3) любое преступление по международному праву, совершенное в связи с вооруженным конфликтом, даже если оно представляет
собой преступление против человечности либо акт геноцида.
Тем не менее, в зарубежной литературе начинает превалировать «узкое, юридически более точное определение: военное преступление - это нарушение нормы международного гуманитарного права, влекущее уголовную ответственность непосредственно по международному праву» [4, с. 468-469].
Один из отцов-основателей международного уголовного права А. Кассезе (A. Cassese) в общем определении термина «военные преступления» пишет, что они представляют собой «серьезные нарушения» обычных и договоренных норм международного гуманитарного права, которое также называется «международным правом вооруженных конфликтов». С учетом практики международных судов ad hoc (прежде всего, уже упоминавшегося решения по делу Prosecutor v. D. Tadic), военное преступление должно обладать следующими признаками:
1) совершенное деяние является «серьезным нарушением» международного гуманитарного права и «наносит значительный ущерб» важным защищаемым ценностям либо влечет «серьезные последствия» для жертвы;
2) нарушение права должно выражаться в нарушении обычного права либо нормы применимого договора;
3) нарушение должно влечь индивидуальную уголовную ответственность для лица, его совершившего;
4) совершенное деяние должно состоять в прямой связи с идущим вооруженным конфликтом международного либо внутреннего характера.
Военное преступление, по словам А. Кас-сезе, может быть совершено комбатантами или гражданскими лицами, являющимися частью вооруженного конфликта, против комбатантов, гражданских лиц и «невоенных целей» (например, объектов частной собственности) другой стороны, являющейся участницей вооруженного конфликта [11, с. 65-67].
Схожее по смыслу определение военного преступления предлагает К. Киттичайзари (K. Kittichaisaree). По его мнению, таким преступлением является нарушение норм международного гуманитарного права, совершенное в ходе вооруженного конфликта (как международного, так и внутреннего). Однако «не каждое преступление, совершенное в ходе вооруженного конфликта, является военным преступлением». Оно должно быть «тесно связанным» с вооруженным конфликтом, являться частью «политики или практики», «санкционированной или допускаемой стороной конфликта», либо совершаться в целях достижения «целей политики, ассоциируемой с актуальными интересами
стороны конфликта». Наконец, любой человек может нести уголовную ответственность за совершение военных преступлений: «не только солдаты, ... члены правительства, политики и официальные лица, промышленники и бизнесмены, судьи и прокуроры, врачи и медперсонал, палачи и надзиратели концентрационных лагерей» - ответственности может подлежать любой «человек с улицы» [12, а 130-133].
По авторитетному мнению Г. Верле Werle), международное гуманитарное право «содержит значительное количество достаточно подробно сформулированных норм, не каждое нарушение которых является преступлением». Военное преступление представляет собой, прежде всего, «нарушение нормы международного гуманитарного права, отраженное в договоре либо признанного в международном обычном праве». При этом обязательным является то обстоятельство, что «в соответствии с международным договором или международным обычным правом, норма гуманитарного права дополняется уголовной санкцией за ее нарушение». И эта «уголовная санкция» всегда связана с нарушением предписания международного гуманитарного права в отношении вооруженного конфликта международного или немеждународного характера [4, с. 482-485].
Также в зарубежной доктрине (равно, как и в российской) остро дебатируется вопрос о применимости международно-правового определения «военные преступления» в национальной уголовно-правовой системе. Надо отметить, что в последнее время все большее количество авторов доказывают возможность (а
иногда - даже обязательность) восприятия национальным законодателем и правоприменителем понятия и юридической сущности военных преступлений, выработанных в нормах международного уголовного права и практике органов международной уголовной юстиции. Данный тезис особенно важен для государств, не участвующих в Римском Статуте Международного уголовного суда, но для которых обязательными являются нормы международного обычного права, ведь ссылка на обычное право решает вопрос о «ясности и четкой формулировке военных преступлений. Прямое применение обычного права может оказаться наиболее востребованным в государствах, где нет национального законодательства [о военных преступлениях - Н. Т.]» [13, с. 9-10].
Для современной российской и зарубежной доктрины характерно принципиально схожее понимание термина «военное преступление» в международном уголовном праве. Произошел отказ от ранее предложенного понимания военного преступления как нарушения «законов и обычаев войны». В настоящее время понимание военного преступления связано с серьезным нарушением норм международного гуманитарного права, связанного с идущим вооруженным конфликтом, за которое установлена уголовная ответственность. Одной из наиболее значимых тенденция стало требование признания сущности и признаков военных преступлений, выработанных обычным международным правом, в национальной уголовной юрисдикции.
Литература
1. Адельханян Р. А. Военные преступления как преступления против мира и безопасности человечества: автореф. дисс. ... д-ра юрид. наук. М.: Институт государства и права РАН, 2003. 438 с.
2. Белый И. Ю. Производство по делам о военных преступлениях в органах международного уголовного правосудия. М.: Права военнослужащих, 2011. 288 с.
3. Берко А. В. Уголовная ответственность за применение запрещенных средств и методов ведения войны: дисс. ... канд. юрид. наук. Ставрополь: Ставропольский государственный университет, 2002. 180 с.
4. Верле Г. Принципы международного уголовного права. М.: ТрансЛит, 2011. 910 с.
5. Кибальник А. Г. Понимание военных преступлений в решениях современных международных трибуналов // Российский ежегодник уголовного права. 2013. №7. С.439-453.
6. Костенко Н.И. Международное уголовное право на современном этапе: тенденции и проблемы развития. М.: Юрлитин-форм, 2014. 424 с.
7. Курносова Т. И. Имплементация международно-правовых норм о военных преступлениях и преступлениях против человечности в российское уголовное законодательство: дисс. ... канд. юрид. наук. М.: Московский государственный юридический университет им. О. Е. Кутафина, 2015. 292 с.
8. Лобанов С. А. Международная уголовная ответственность за военные преступления: дисс. ... д-ра юрид. наук. М.: Московский государственный институт международных отношений, 2018. 487 с.
9. Наумов А. В., Кибальник А. Г., Орлов В. Н., Волосюк П.В. Международное уголовное право. 4-е изд. / под ред. А. В. Наумова, А. Г. Кибальника. М.: Юрайт, 2019. 509 с.
10. Степанов П. П. Современные военные преступления: их причины и меры противодействия: дисс. ... канд. юрид. наук. М.: Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, 2017. 276 с.
11. Cassese A., Gaeta P., Baig L., Fan M., Gosnell C., Whiting A. Cassese's International Criminal Law. 3rd ed. Oxford University Press, 2013. 414 p.
12. Kittichaisaree K. International Criminal Law. Oxford University Press, 2001. 482 p.
13. Reka V. Challenges of Domestic Prosecution of War Crimes with Special Attention to Criminal Justice Guarantees: abstract of PhD thesis. Budapest: Pâzmâny Péter Catholic University, 2012. 26 p.
References
1. Adelkhanyan R. A. Voennye prestuplenia kak prestuplenia protiv mira i bezopasnosti chelovechestva (War crimes as crimes against peace and security of mankind): LLD thesis in Law. Moscow: Russian Academy of Science, Institute of State and Law publ., 2003. 438 p. (In Russian).
2. Bely I. Yu. Proizvodstvo po delam o voennykh prestupleniakh v organakh mezhdunarodnogo ugolovnogo pravosudia (War criminal proceeding in international criminal justice bodies). Moscow: Prava Voennosluzhashchikh Publ., 2011. 288 p. (In Russian).
3. Berko A. V. Ugolovnaya otvetstvennost za primenenie zapreshchennykh sredstv i metodov vedenia voiny (Criminal liability for the use of prohibited means and methods of warfare): PhD thesis in Law. Stavropol State University, 2002. 180 p. (In Russian).
4. Werle G. Printsipy mezhdunarodnogo ugolovnogo prava (Principles of international criminal law). Moscow: TransLit Publ., 2011. 910 p. (In Russian).
5. Kibalnik A. G. Ponimanie voennykh prestupleniy v resheniyakh sovremennykh mezhdunarodnykh tribunalov (Understanding war crimes in the decisions of modern international tribunals) // Rossiisky ezhegodnik ugolovnogo prava. No. 7. St. Petersburg: Yuridicheskaya kniga, 2013. P. 439-453. (In Russian).
6. Kostenko N. I. Mezhdunarodnoye ugolovnoe Pravo na sovremennom etape: tendetsii i problem razvitia (International criminal law at the present stage: trends and development problems). Moscow: Yurlitinform Publ., 2014. 424 p. (In Russian).
7. Kurnosova T. I. Implementatsia mezhdunarodno-pravovykh norm o voennykh prestupleniakh i prestupleniakh protiv chelovech-nosti v rossiiskoe Ugolovnoe zakonodatelstvo (Implementation of international law norms on war crimes and crimes against humanity in Russian criminal legislature): PhD thesis in Law. O. E. Kutafin's Moscow State Law University, 2015. 292 p. (In Russian).
8. Lobanov S. A. Mezhdunarodnaya ugolovnaya otvetstvennost za voennye prestuplenia (International criminal liability for war crimes): LLD thesis in Law. Moscow State Institute of International Relationships, 2018. 487 p. (In Russian).
9. Naumov A. V., Kibalnik A. G., Orlov V. N., Volosyuk P. V. Mezhdunarodnoe ugolovnoe pravo. 4-e izd. (International criminal law. 4th ed.) / ed. by A.V. Naumov, A.G. Kibalnik. Moscow: Yurait Publ., 2019. 509 p. (In Russian).
10. Stepanov P. P. Sovremennye voennye prestuplenia: ikh prichiny i mery protivodeystvia (Contemporary war crimes: their causes and counter measures): PhD thesis in Law. M. V. Lomonosov's Moscow State University, 2017. 276 p. (In Russian).
11. Cassese A., Gaeta P., Baig L., Fan M., Gosnell C., Whiting A. Cassese's International Criminal Law. 3rd ed. Oxford University Press, 2013. 414 p.
12. Kittichaisaree K. International Criminal Law. Oxford University Press, 2001. 482 p.
13. Reka V. Challenges of Domestic Prosecution of War Crimes with Special Attention to Criminal Justice Guarantees: abstract of PhD thesis. Budapest: Pâzmâny Péter Catholic University, 2012. 26 p.
Информация об авторе
Троицкий Николай Сергеевич - аспирант кафедры уголовного права и процесса юридического института Северо-Кавказского федерального университета (Ставрополь) / ug_pravo11a@mail.ru
Information about the author
Troitsky Nikolay - Postgraduate, Chair of Criminal Law and Criminal Procedure, Law Institute, North-Caucasus Federal University (Stavropol) / ug_pravo11a@mail.ru
