CC BY
98
НАУКА. ОБЩЕСТВО. КУЛЬТУРА
УДК 911.3: 327.5
СОВРЕМЕННАЯ ЕВРАЗИЯ: ЭВОЛЮЦИЯ ГЕОКОНЦЕПТА В МЕНЯЮЩИХСЯ ГЕОПОЛИТИЧЕСКИХ И ГЕОЭКОНОМИЧЕСКИХ РЕАЛИЯХ
А.Г. Д
DOI 10.23683/2072-0181-2017-90-2-5-12
Последние три-четыре года оказались для постсоветского и в целом евразийского пространства во многом переломными, насыщенными знаковыми (и значимыми) событиями. Опережающий рост экономики КНР ощутимо изменил геоэкономический баланс ведущих мировых "центров силы": по совокупному объему ВВП (рассчитанному по паритету покупательной способности) Китай в 2014 г. превзошел США, а в 2015 - и Европейский союз; меняющееся в Евразии соотношение сил инициировало глубинные геоэкономические и геополитические подвижки. Их зримым проявлением явились, в частности, разразившийся зимой-весной 2014 г. "украинский кризис", а также масштабное военно-политическое противостояние в Сирии, обнажившие наметившуюся ранее и всеуглубляющуюся "размолвку" России и Запада, растущую активность региональных "центров силы". Параллельно усилилась политическая турбулентность в Турецкой Республике, приведшая как к острому (с ноября 2015 г.) "семимесячному" кризису в турецко-российских отношениях, так и к недавней (июль 2016 г.) неудавшейся попытке военного переворота в Анкаре и Стамбуле.
На этом фоне активизировались интеграционные процессы (с 1 января 2015 г.) "стар-
Дружинин Александр Георгиевич - доктор географических наук, профессор, директор Северо-Кавказского НИИ экономических и социальных проблем Южного федерального университета, профессор-исследователь Балтийского федерального университета им. И. Канта, 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160, e-mail: alexdru9@mail.ru.
н
товал" Евразийский экономический союз, знаменуя собой новую стадию и форму институ-циализации постсоветского пространства; началось активное продвижение проекта "Один пояс - один путь" со стороны Китая), а сама евразийская идея (ранее почти маргинальная, зачастую воспринимавшаяся как "мнимость" [1], культивируемая сравнительно немногочисленной группой российских интеллектуалов, десятилетиями пребывавшая на периферии научного, в том числе и общественно-географического дискурса) оказалась востребована, стала расширять свое присутствие в ментальном пространстве, интернационализироваться, обретая качество одного из базовых ориентиров геостратегии, в том числе и за пределами самой России.
Формирование геоконцепта "Евразия": истоки, базовые идеи, тренды, общественно-географический контекст. Евразийские идеи зародились в среде русской эмиграции в период масштабнейшего, судьбоносного для России (страны, чьи границы казались в тот период "естественными", незыблемыми [2], занимавшей к началу Первой Мировой войны почти 41 % площади евразийского материка) политического и социально-экономического "разворота". Их появление - реакция на предшествующую пролонгированную "ве-
Alexander Druzhinin - the North Caucasus Research Institute of Economic and Social Problems of the South ern Federal University; Research professor of Immanuel Kant Baltic Federal University, 160, Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don< 344006, e-mail: alexdru9@mail.ru.
стернизацию" Российской Империи, следствие резко проявившейся антитезы "Запад - Восток", результат развития и переосмысления взглядов "славянофилов" (как констатировал Н.Я. Данилевский, - "Россия больна, болезнь эта привита ей Петром Великим и называется европейничаньем" [3]). "Евразийство" явилось также попыткой сформировать опирающуюся на сущностные характеристики и факторы огромной "континентальной" страны альтернативную (доминирующей в том момент идеологии) доктрину ее развития, акцентировать ее своеобразие, обосновать целостность.
Основу "евразийства" (в своих истоках сугубо российского интеллектуального проекта), его наиболее значимый с точки зрения общественной географии концептуальный фундамент составили следующие положения:
1. Признание культурного полицентризма мира, видение "Евразии" как особой (целостной в природно-географическом, историко-культурном, политическом и хозяйственном отношениях и нетождественной ни Европе, ни Азии) части евразийского материка; отождествление "Евразии" с Россией.
2. Акцент на синтетической (объединяющей славянские и туранские, тюркские начала [4]) природе русских и, шире, неком "евразийском интернационализме" и, соответственно, пространственной предопределенности для России выстраивания разновекторных
*
контактов.
3. Учет специфики экономики "России-Евразии", понимание рисков включения ее в "океаническое" мировое хозяйство и необходимости выстраивания "внутриконтинен-тальных" альянсов и обменов; постулирование важности разумной автаркии, равно как и разнообразия и дивергенции экономических моделей в мировом хозяйстве.
С середины XX в. "евразийство" как интеллектуальное течение в силу ряда причин постепенно угасало. Сама Россия - СССР, напротив, добилась максимального за всю свою историю влияния в Евразии [6], воспроизводя (еще более рельефно обозначив) свою евразийскую пространственную, этнокультурную и хозяйственную сущность; по целому ряду принципиальных моментов евразийские идеи оказались реализованы фактически. На этом
* По мнению П.Н. Савицкого, решить свою задачу русская культура может лишь во взаимодействии с культурами всех окружающих народов, а культуры Востока столь же важны для нее, как и культуры Запада [5].
фоне уже непосредственно в Советском Союзе в 1960-1980-е годы взгляды "евразийцев" начали культивироваться и развиваться географом и историком Л.Н. Гумилевым, заложившим основу последующего ренессанса доктрины евразийства [7].
В конце 1980-х - первой половине 1990-х гг. литература по евразийству росла, по характеристике В.Л. Каганского, "как снежный ком", и это разительно контрастировало с геополитическими и особенно геоэкономическими реалиями: последовательной интеграцией России в выстраиваемую Западом глобальную систему в качестве ее сырьевой периферии-полупериферии на фоне все более масштабной дезинтеграции на постсоветском пространстве. В этих условиях "евразийство", все больше воспринимаемое как "концептуализированная мифология российского пространства" [8, с. 584], некий инвариант интеллектуального "кризисного менеджмента" [9], постепенно маргинализировалось, утрачивая черты научного "мейнстрима".
Новый "всплеск" интереса к проблематике Евразии в российской общественной географии проявился лишь к концу "нулевых" годов XXI столетия [см., напр., 10-12; и др.]. Он корреспондировал с возросшей геополитической активностью России, с реализацией конкретных шагов по евразийской реинтеграции, а также с проявившимся (фактически уже с 2008 г.) противостоянием между нашей страной и Западом. Противостоянием, четче оттеняющим (и делимитирующим) "евразийское пространство", рельефнее высвечивающим его специфику, катализирующим и акцентирующим долговременные устойчивые тренды, все более воспринимаемые как геополитический и геоэкономический "поворот" России [13], индикатор грядущих ее позиционных "тектонических сдвигов" [14].
Евразийская интеграция в постсоветский период: основные форматы и итоги. Важнейшими составляющими постсоветского "переформатирования" евразийского пространства стали присущие ему разноплановые (и разновекторные) интеграционно-дезинтегра-ционные процессы и проекты. Некоторые из них (например, СНГ и ОДКБ) возникли сразу же после распада СССР, являя попытку сохранить некую институциональную "рамку" былой общесоюзной целостности, начавшей стремительно разрушаться на свои страновые
фрагменты. Иные (наподобие Международной организации тюркской культуры, куда с 1993 г., кстати, входят и отдельные субъекты Российской Федерации: Республика Алтай, Башкортостан, Хакасия, Саха-Якутия, Татар -стан и Тыва) оказались созданы спустя непродолжительное время благодаря возросшей активности в Евразии иных "центров силы". Стремительная "вестернизация" Евразии (в том числе, и вхождение в структуры ЕС и НАТО Латвии, Литвы и Эстонии) придала новый импульс геополитическому размежеванию, формированию (параллельно аморфной структуре СНГ) новых мини-объединений, наподобие ГУАМ и Союзного государства России и Белоруссии, оформившихся к концу 1990-х годов. Примерно в этот же период (с 2001 г.) пространственные рамки евразийского межстранового диалога существенно раздвигаются (и "смещаются" на восток) созданием ШОС; практически одновременно по инициативе России "стартует" и еще один интеграционный проект - "Евразийское экономическое сообщество".
В итоге всего за десятилетие, преимущественное доминирование на евразийском пространстве единой центро-периферийной системы сменилось фактическим многообразием зачастую альтернативных интеграционных форматов. Их пульсирующая активность и возрастающая конкуренция инициировали дезинтеграционные процессы, сепаратизм, трансформацию идентичностей, национализм. На фоне конструирования относительно устойчивых (и одновременно ситуационно конъюнктурных) геостратегических группировок и альянсов, практически повсеместно проявились черты полизависимости [15] стран и регионов Евразии. При этом насущная потребность в мновекторном развитии стала реализовываться в стремлении евразийских государств участвовать в максимально возможном числе интеграционных проектов. Принцип приоритетного противодействия географически наиболее "близкому" интегрирующему Евразию "центру силы" при одномоментной опоре на "внешних" (по отношению к Евразии) геополитических акторов оказался превалирующим.
Активнейшие и архиважные для евразийского пространства интеграционно-де-зинтеграционные процессы в постсоветский период протекали и в полосе европейско-евразийского контакта (размежевания),
определяемого как "Европейский перешеек между Балтийским и Черными морями" [16], "Великий Восточный перешеек" [17], "Балто-Черноморье" [18]. Впрочем, по отношению к Евразии "лимитрофными чертами" по сути в настоящее время обладает и весь метаре-гион "Восточная Европа", возникший как политическая и историческая данность только столетие назад [19]. Аналогично положение и родственного ему конструкта - "Центрально-Восточная Европа" [20], сформатированно-го уже в геополитическом контексте 1990-х годов. Именно в этот период в евразийско-европейском "междумирье" приверженность "общеевропейским ценностям" стала восприниматься как некий императив, лицензия на власть и "символ веры", а само понятие "Европа" усилило свое ценностное, статусное звучание и, распространившись не только на страны Балтии, но и на Молдову, Украину, Беларусь, стало (избирательно, конъюнктурно) применяться также по отношению к ряду государств Закавказья и Ближнего Востока. Геокультурные границы, впрочем, не только изменчивы, но и стабильны. Не зря еще два десятилетия тому назад С. Хантингтон констатировал, что собственно "Европа" заканчивается там, где начинаются Ислам и Православие [21]. Продвигая свои рубежи на восток, "Европа", не столько возвысилась, сколь обрела большую геоэтнокультурную аморфность, неустойчивость. Как подмечает Дж. Фридман, "от Польши до Румынии распространяется разочарование в НАТО и в ЕС, но, что еще более важно, растет неуверенность в будущем" [22].
Утверждая свою доминанту в "Евразии", "Европа" сама все в возрастающей мере являет "евразийские" черты, на что справедливо обращает внимание, в частности, А.Г. Дугин [23]. Разумеется, это не только результат последних двух с половиной десятилетий, но и итог "советского периода" в развитии ряда центрально- и восточно-европейских государств, следствие более глубоких пластов геокультурной истории. Европейско-евроази-атская "граница" в итоге оказалась не только еще более "размытой", но и захватила обширные массивы евразийского материка, "вклинилась" в его глубинные территории, усилив изначально имевшую место неопределенность лимитрофа "Евразии" (включая и ее вынесенный на юго-запад сегмент - Западные Балканы).
Со второй половины "нулевых" годов Россия, ставшая к тому моменту фактически не только сырьевой периферией Запада, но и значимым фокусом генерирования, аккумулирования и перераспределения природ-но-ресурсной ренты (во многом благодаря благоприятной рыночной конъюнктуре предшествующего десятилетия), демонстрирует большую способность к реальному выстраиванию собственной геоэкономической конструкции. В этой связи усиливается (частично восстанавливается) российское экономическое и культурное присутствие в некоторых государствах Средней Азии, Закавказья. С 2010 г., т.е. с момента действия Таможенного союза, возросла степень сопряженности российской, казахстанской и белорусской экономик. Интеграционные процессы в хозяйственной сфере подкрепил "стартовавший" в 2015 г. "Евразийский экономический союз" (ЕАЭС). Уже в первый год своего существования он наглядно продемонстрировал повышенную ком-плементарность экономик, вошедших в данное объединение стран. Характерно, что, если в 2015 г. общий объем внешней торговли России (в долларовом эквиваленте) составил лишь 67,4 % от аналогичного показателя 2014 г., то со странами ЕАЭС снижение оказалось не столь интенсивным (85,8 %); суммарная доля Армении, Белоруссии, Казахстана и Киргизии в структуре внешнеторгового оборота Российской Федерации в итоге выросла за год с 6,9 до 8,4 % [1].
Тем не менее, на фоне глобальных экономических партнерств конструкт ЕАЭС маломощен, охватывает лишь часть всей "палитры" евразийского пространства и к тому же весьма асимметричен и хрупок. При этом важно учитывать, что большинство локализованных на южных рубежах России постсоветских государств - экономически слабы, нуждаются в постоянной бюджетной "подпитке", инвестициях, а реальных возможностей для этого у РФ в кратко- и среднесрочной перспективе практически нет. При этом ресурсов для "обустройства" сопредельного евразийского пространства и, в первую очередь, стран Средней Азии (разумеется, по собственным геоэкономическим и геополитическим "лекалам") - все больше у Китая. Отнюдь не снижается и потенциал "мягкой" и прочей сил "коллективного Запада"; дополнительные возможности обретает Иран; не отказывается от своих евразийских векторов и долго-
срочных интересов (включая консолидацию "Турецкого мира" - Turk Dunyasi) и Турция.
Выстраиваемый Россией экономический союз в ситуации обретшего новый динамизм "переформатирования" Евразии оказывается в итоге только одной из нескольких (причем, не самых "масштабных", привлекательных) форм хозяйственной интеграции. Лишь обозначая центрированный на Россию евразийский вектор, несколько нейтрализуя влияние факторов дезинтеграции и отчасти стабилизируя социально-экономическую ситуацию в сопредельных с РФ странах, ЕАЭС, как видится, вряд ли окажется устойчив, долговечен без реальной модернизации российской экономики и четко прочерченного хотя бы на стратегическую перспективу политического контура, например, в формате "Евразийской конфедерации".
Радикальные геополитические и геоэкономические трансформации в конце XX - начале XXI вв. и новое структурирование "Евразии". «Россия, - подмечал еще в 20-е годы XX в. один из основоположников идей "евразийства" П.Н. Савицкий, - занимает основное пространство земель "Евразии"» [5, с. 27]. В постсоветский период этот тезис активно развивал один из идеологов современного неоевразийства -А.Г. Дугин, провозглашая: "Россия - Heartland, "географическая ось истории", Суша. Россия есть Евразия" [24].
Социально-экономическая реальность -крайне нестатична. Учитывая историко-культурные "фундаменты" формирования евразийского пространства и, в первую очередь, геокультурную, геоэкономическую инерцию недавней общеевразийской доминанты "Россия - СССР", автор предложил [1] обособить не только "Собственно Евразию"*, но и имплантированную в нее в качестве субструктуры "Сердцевинную Евразию"**. Фундаментальные этнодемографические и этноконфессио-нальные "подвижки" в Российской Федерации, рост ее "присутствия" на Ближнем Востоке, начало формирования неустойчивого, асимметричного, полного внутренних противоречий, но уже свершившегося, "работающего"
* Помимо государств "Сердцевинной Евразии", включает Албанию, Болгарию, Боснию и Герцеговину, Грецию, Кипр, Македонию, Румынию, Сербию, Черногорию.
** Включающую Абхазию, Азербайджан, Армению, Белоруссию, Грузию, Казахстан, Киргизию, Молдову, Россию, Таджикистан, Туркмению, Узбекистан, Украину (без ее западных регионов) и Южную Осетию.
альянса нашей страны с Турцией (все четче прочерчивающей неоосманистские векторы своей внешней политики [22]) и Ираном (чей геостратегический потенциал в последнее время существенно возрос [23]), упрочение контактов с Египтом и обретение совместных геоэкономических интересов с монархиями Персидского залива дают основание и для более широкого (созвучного реалиям и, в еще большей мере, ориентированного на перспективу) видения евразийского мега-контура в формате трансцивилизационной (русско-тюркско-арабо-персидской, православно-исламской) "Расширенной Евразии"* (рис.).
Рис. Модель структурирования современной Евразии: 1 - "Сердцевинная Евразия", 2 - "Собственно Евразия", 3 - "Расширенная Евразия", 4 - "Большая Евразия", 5 - "Евразия-материк"; Р- евразийские геополитические альянсы; Е - геоэкономический формат Евразии
Характерно, что по мере пространственного развертывания формата "Евразии" (от "Сердцевинной" к "Расширенной" и "Большой") - множится число объединяемых им юрисдикций и их (зачастую конкурирующих, альтернативных) группировок, нарастает степень культурно-географического и при-родно-хозяйственного многообразия, а интегрирующее влияние совместной геоистории и созвучных ей геополитических альянсов (в совокупности являющих Евразию геопо-
* Включает, помимо государств "Собственно Евразии", Афганистан, Бахрейн, Египет, Йемен, Израиль, Иорданию, Ирак, Иран, Катар, Кувейт, Латвию, Ливан, Литву, Монголию, ОАЭ, Оман, Пакистан, Турцию, Саудовскую Аравию, Сирию, Эстонию.
литическую) все более подкрепляется (и замещается) конъюнктурными хозяйственными и лишь немногим более долговечными транс-портно-логистическими, инфраструктурными "скрепами". В этих условиях образуется остов геоэкономической Евразии, корректирующей и выстраивающей транснациональные рынки и потоки энергоносителей, продовольствия, рабочей силы, финансовых ресурсов и т.п. При этом именно геоэкономический формат и сопутствующий ему мотив в интеграции стран и метарегионов выступают ныне доминантными, решающими факторами. Именно они максимально полно соответствуют продекларированному концепту "Большой Евразии" и, существенно расширяя евразийское пространство, благоприятствуют частичной конвергенции "общегеографического" и "сфокусированного" (геокультурного) понимания "Евразии". Конструирование евразийской мега-целостности корреспондирует с существенными геоэкономическими подвижками как в общепланетарном, так и во "внутрима-териковом" масштабе.
Геоконцепт "Большой Евразии": возможности и риски. Масштабная и скоординированная попытка реализовать "евроцен-трированную" ("вестернизированную") модель организации евразийского пространства (в формате "Большой Европы") предпринималась весь постсоветский период. Вследствие кризиса на Украине, лавиной нарастающих проблем внутри ЕС (Вгехй, беженцы, углубляющийся кризис стран и регионов европейской периферии) и, главное, ощутимого смещения глобального баланса сил в пользу азиатских стран (в первую очередь, Китая). Эта идея во всевозрастающей мере терпит фиаско.
И демографически, и экономически, КНР ныне - ведущая держава. Она полномасштабно интегрирована в мирохозяйственные процессы, ориентирована на традиционных глобальных лидеров. "Евразийское" направление геоэкономической активности пока для нее - второстепенное (на все постсоветские страны приходится лишь 3,1 % китайского импорта и 2,5 % всего экспорта из Китая, тогда как только на США и Японию суммарно - 17 и 24 %, соответственно). Реализуя свой глобальный геоэкономический проект, "Срединное государство", тем не менее, все больше "разворачивается" непосредственно к "Евразии". Китай уже доминирует на рынках Пакистана, Таджикистана, Киргизии, Ирана, Мон-
голии и имеет устойчивые интересы в России, Индии, странах Персидского залива; растет трансконтинентальный транзит; реализуются крупные инфраструктурные проекты. В этой связи сформулированная Председателем КНР Си Цзинь Пином осенью 2013 г. концепция "Один пояс - один путь" [25] является знаковой и по сути общеевразийской, знаменующей собой перспективу новой реконфигурации геоэкономического (а, соответственно, и геополитического) ландшафта Евразии.
В складывающемся контексте постсоветские и сопредельные с ними государства вынуждены все в большей мере балансировать между двумя глобальными "центрами силы". Краеугольный в доктрине евразийства позиционный принцип "ни Европа, ни Азия" в этой ситуации вновь сполна актуализирован, обретая практическую значимость (и востребованность) на обширнейшем и очень разнородном в природном, социально-экономическом и этнокультурном отношении пространстве, от Баня-Луки до Алма-Аты и от Мурманска до Эр-Рияда и Карачи. Возвышение в Евразии нового крупного геостратегического "игрока" расширяет возможности стран и регионов выстраивать многовекторные геоэкономические и геополитические связи, а новая транспор-тно-логистическая инфраструктура - наращивать "внутриконтинентальные" экономические обмены. И это тоже своеобразная практическая аппликация "евразийства", доктрины, в новом контексте видоизменяющейся, обретающей свой все более расширенный геопространственный формат. В этой связи идея "большого Евразийского партнерства", или "большой Евразии", озвученная В.В. Путиным в его выступлении на пленарном заседании Петербургского международного экономического форума 17 июля 2016 г., вполне конструктивна и своевременна. С одной стороны, это попытка в русле и логике традиционных "евразийских" подходов обозначить расширенный контур сферы геостратегических интересов России, а с другой, - "встроиться" в новый, инициированный динамикой Китая, "глобально-континентальный" интеграционный проект.
Несмотря на активнейшую поддержку и ширящуюся содержательную проработку идеи "Большой Евразии" российским экспертным сообществом, контуры данного геостратегического проекта, тем не менее, пока нечетки, а перспектива - неявна. Он знаменует, пожалуй, ведущий, но не единственный глобальный геостратегический
тренд, который неизбежно будет не только конкурировать с "Большой Европой" и в целом реализуемым Западом глобалистским проектом, но и противостоять гипотетической перспективе "раздела" евразийской "периферии-полупериферии" на сферы (сектора) ответственности (влияния).
Не до конца также осмыслены (и оценены) экономические эффекты "большой" евразийской интеграции, ее геополитические и геокультурные последствия. Даже концептуально не прочерчены пространственные границы предлагаемого мега-объединения. Между тем "Большая Евразия" (как общеконтинентальная структура) уже не может быть сведена ни к ареалу локализации какого-либо (например, русского, российского) суперэтноса, ни даже к пространству соразвития "евразийских этносов" (существенно более масштабному, чем постсоветское). В своей основе это - межцивилизационное образование, аморфная и неустойчивая совокупность макрорегионов и государств, формируемая временно установившимся геополитическим балансом и конъюнктурными (также недолговечными) геоэкономическими "скрепами". При этом для России и выстраиваемого нашей страной собственного "евразийского проекта" существуют риски не только оказаться на периферии "большой" евразийской интеграции, но и в существенной мере "раствориться" в "Большой Евразии", в ее фрагментирован-ном (в культурном, этноконфессиональном отношении) и асимметричном (экономически и социально-демографически) пространстве. Любая евразийская интеграция должна укреплять Россию, а не способствовать ее эрозии. В этой связи России, участвуя в конструировании "Большой Евразии", столь же приоритетное внимание необходимо уделять уже сложившимся интеграционным объединениям - Союзному государству, ОДКБ, Евразийскому экономическому союзу. "Большой евразийский проект", при этом неверно мыслить и выстраивать как некий очерченный рамками евразийского материка (либо, несколько шире) аналог глобализации ("субглобализации"), либо как смену доминанты Запада на геополитическую и геоэкономическую модель, центрированную на Китае (или блоке "Китай-Россия"). Новая "евразийская комплементарность" как антитеза навязывания обширнейшим пространствам Евразии конфронтационных сценариев должна базироваться на сочетании эффективной взаимодополняемости экономик с их рациональной
автаркией на различных пространственных уровнях - от межрегиональных производственных комплексов до сложившихся интеграционных объединений государств.
Современное евразийское пространство обретает все более усложненную (многополюсную) структуру и "размытую" конфигурацию. Динамика его компонент (стран и регионов), демонстрируя возрастающую сопряженность, одновременно оказывается все менее предсказуемой, зависимой от технико-технологических, экономико-институциональных, геополитических, социокультурных и этнодемографических факторов, вызовов, инноваций. На этом фоне, в хитросплетении интеграционно-дезинтеграционных векторов, деградируют былые и формируются новые "центры силы" и геостратегические альянсы. Множатся трансграничные эффекты, в том числе и в приморских зонах, усиливающих свою "контактно-барьерную" ипостась и обретающих всевозрастающее геостратегическое значение [26]. Сам же геоконцепт "Евразии", предложенный русскими историками, географами, экономистами философами столетие назад, с одной стороны, являет всевозрастающую популярность, с другой - содержательно видоизменяется, эволюционируя от былого принципата России к полицен-тричности, многовекторности и многообразию трансграничных контактно-барьерных эффектов - от характерного ранее акцента на этнокультурном своеобразии очерчиваемых им территорий - к высвечиванию ареала интенсивных трансграничных, трансконтинентальных геокультурных, геоэкономических, геополитических трансформаций и взаимодействий. В этой связи евразийский дискурс, его интернационализация и возросшая тональность выступают чуткими симптомами нарастающей геостратегической неопределенности, предтечей и одновременно следствием масштабных позиционных, структурных и иных изменений не только для России, но и для всех без исключения государств Евразии.
ЛИТЕРАТУРА
1. См.: Дружинин А.Г. Россия в многополюсной Евразии: взгляд географа-обществоведа: монография. Ростов н/Д: Изд-во Южного федерального ун-та, 2016. 228 с.
2. Иванов Г.И. Картины России по географическим областям. Пг, 1917. 115 с.
3. Данилевский Н.Я. Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения Славян-
ского мира к Германо-Романскому. 6-е изд. СПб.: Изд-во "Глаголь", 1995. 470 с. С. 124.
4. Трубецкой Н. Наследие Чингисхана. М.: Аграф, 1999. 554 с.
5. Савицкий П.Н. Континент Евразия. М.: Аграф, 1997. 464 с.
6. Сущий С.Я., Дружинин А.Г. Очерки географии русской культуры. Ростов н/Д: Изд-во СКНЦВШ, 1994, 576 с.
7. Лавров С.Б. Лев Гумилев. Судьба и идеи. М.: Сварог и К., 2000. 156 с.
8. Каганский В.Л. "Евразийская мнимость" // Россия как цивилизация: Устойчивое и изменчивое / Отв. ред. И.Г. Яковенко. М.: Наука, 2007. С. 531-590.
9. Лерсарян Т. Бескрайняя равнина конца времен // Отечественные записки. 2002. № 3 (4). С. 37-52.
10. Дружинин А.Г. Новая концептуализация Евразии: взгляд географа-обществоведа // Социально-экономическая география. Вестник Ассоциации российских географов-обществоведов. 2013. № 2. С. 25-36.
11. Безруков Л.А. Экономико-географическая концепция евразийства и ее развитие на современном этапе // Социально-экономическая география. Вестник АРГО. 2015. № 4. С. 12-24.
12. Druzhinin A. Russia in modern Eurasia: The Vision of a Russian Geographer // Quaestiones Geographicae. 2016. Vol. 35(3). P. 31-39
13. Караганов С., Макаров И. Поворот на восток: итоги и задачи // Российская газета [Электронное издание] URL: http://svop.ru/main/14175/ (Дата доступа: 06.02.2015).
14. Шупер В.А. Территориальная организация населения и хозяйства России накануне тектонических сдвигов // Вопросы географии. Сб. 141. Проблемы регионального развития России / Отв. ред.: В.М. Котляков, В.Н. Стрелецкий. О.Б. Глезер, С.Г. Сафронов М.: Издательский дом "Кодекс", 2016. С. 529-539.
15. Дружинин А.Г. Полизависимость в центро-периферийной стратификации территориальной организации общества: основы концепции // Социально-экономическая география. Вестник Ассоциации российских географов-обществоведов. 2014. № 3. С. 29-40.
16. Mackinder H. Democratic Ideals and Reality. A Study in the Politics of Reconstruction. Wash, 1996. 187 p.
17. Halecki O. The Limits and Divisions of European History. Notre Dame, Indiana, 1962. 388 p.
18. Ильин М.В., Мелешкина Е.Ю. Балто-Черноморье в двойной системе "Европа-Евразия" // Балтийский регион. 2012. № 2. С. 81-97.
19. Межевич Н.М. Восточная Европа. К столетнему юбилею политического проекта // Балтийский регион. 2016. Т. 8. № 1. С. 26-47.
20. Носков В.В. Изобретая Центрально-Восточную Европу. К выходу в свет коллективного труда польских и французских историков "История Центрально-Восточной Европы" // Диалог со временем. 2010. № 32. С. 32-45.
21. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: АСТ, 2003. 422 с.
22. Фридман Дж. "Горячие" точки. Геополитика, кризис и будущее мира. СПб.: Питер, 2016. 400 с. C. 325.
23. Дугин А.Г. Евразийский реванш России. М.: Алгоритм, 2014. 256 с.
24. Дугин А. Мистерии Евразии. М.: Арктогея, 1996. 200 с. C. 298.
25. Китайский глобальный проект для Евразии: постановка задачи (Аналитический доклад). М.: Научный эксперт, 2016. 128 с.
26. Трансграничное кластерообразование в приморских зонах Европейской части России: факторы, модели, экономические и экистические эффекты / Под ред. А.Г. Дружинина. Ростов н/Д: Изд-во Южного федерального ун-та, 2017. 422 с.
REFERENCES
1. Druzhinin A.G. Rossiya v mnogopolyusnoy Evrazii: vzglyad geografa-obshchestvoveda [Russia in the multi-polar Eurasia: the view of the geographer-social scientist]. Rostov-on-Don, Southern Federal Univ. Press, 2016, 228 p.
2. Ivanov G.I. Kartiny Rossii po geograficheskim oblastyam [Pictures of Russia by geographical area]. Petrograd, 1917, 115 p.
3. Danilevskiy N.Ya. Rossiya i Evropa: Vzglyad na kul'turnye i politicheskie otnosheniya Slavyanskogo mira k Germano-Romanskomu [Russia and Europe: A glance at the cultural and political relations of the Slavic world to the German-Romance]. 6th ed. St.-Petersburg, Glagol', 1995, 470 p., p. 124.
4. Trubetskoy N. Nasledie Chingiskhana [The Legacy of Genghis Khan]. Moscow, Agraf, 1999, 554 p.
5. Savitskiy P.N. Kontinent Evraziya [Continent of Eurasia]. Moscow, Agraf, 1997, 464 p.
6. Sushchiy S.Ya., Druzhinin A.G. Ocherki geografii russkoy kul 'tury [Essays on the geography of Russian culture]. Rostov-on-Don, Publ. House of the NCSC HE, 1994, 576 p.
7. Lavrov S.B. Lev Gumilev. Sud'ba i idei [Lev Gumi-lev. Fate and ideas]. Moscow, Svarog i K., 2000, 156 p.
8. Kaganskiy V.L. "Evraziyskaya mnimost'" ["Eurasian imagination"]. In: Rossiya kak tsivilizatsiya: Ustoychivoe i izmenchivoe [Russia as a civilization: Stable and changing]. Ed. by I.G. Yakovenko. Moscow, Nauka, 2007, pp. 531-590.
9. Lersaryan T. Otechestvennye zapiski, 2002, no. 3 (4), pp. 37-52.
10. Druzhinin A.G. Sotsial 'no-ekonomicheskaya geo-grafiya. Vestnik Assotsiatsii rossiyskikh geografov-obshchestvovedov, 2013, no. 2, pp. 25-36.
11. Bezrukov L.A. Sotsial 'no-ekonomicheskaya geo-grafiya. Vestnik ARGO, 2015, no. 4, pp. 12-24.
12. Druzhinin A. Quaestiones Geographicae, 2016, vol. 35(3), pp. 31-39.
13. Karaganov S., Makarov I. Povorot na vostok: itogi i zadachi [Turn East: Results and Tasks], available at: http://svop.ru/main/14175/ (accessed February 06, 2015).
14. Shuper V.A. Territorial'naya organizatsiya nasele-niya i khozyaystva Rossii nakanune tektonicheskikh sdvigov [Territorial organization of the population and economy of Russia on the eve of tectonic shifts]. In: Voprosy geografii. Sb. 141. Problemy regional'nogo razvitiya Rossii [Issues of geography. SB. 141. Problems of regional development of Russia]. Ed. by V.M. Kotlyakov, V.N. Streletskiy. O.B. Glezer, S.G. Safronov. Moscow, Kodeks, 2016, pp. 529-539.
15. Druzhinin A.G. Sotsial 'no-ekonomicheskaya geo-grafiya. Vestnik Assotsiatsii rossiyskikh geografov-obshchestvovedov, 2014, no. 3, pp. 29-40.
16. Mackinder H. Democratic Ideals and Reality. A Study in the Politics of Reconstruction. Wash, 1996, 188 p.
17. Halecki O. The Limits and Divisions of European History. Notre Dame, Indiana, 1962, 388 p.
18. Il'in M.V., Meleshkina E.Yu. Baltiyskiy region, 2012, no. 2, pp. 81-97.
19. Mezhevich N.M. Baltiyskiy region, 2016, vol. 8, no. 1, pp. 26-47.
20. Noskov V.V. Dialog so vremenem, 2010, no. 32, pp. 32-45.
21. Khantington S. Stolknovenie tsivilizatsiy [The clash of civilizations]. Moscow, AST, 2003, 422 p.
22. Fridman Dzh. "Goryachie" tochki. Geopolitika, krizis i budushchee mira ["Hot Spots". Geopolitics, crisis and the future of the world]. St.-Petersburg, Piter, 2016, 400 p., p. 325.
23. Dugin A.G. Evraziyskiy revansh Rossii [Eurasian Rematch of Russia]. Moscow, Algoritm, 2014, 256 p.
24. Dugin A. Misterii Evrazii [Mysteries of Eurasia]. Moscow, Arktogeya, 1996, 200 p., p. 298.
25. Kitayskiy global'nyy proekt dlya Evrazii: post-anovka zadachi [Chinese Global Project for Eurasia: Statement of the Problem]. Moscow, Nauchnyy ekspert, 2016, 128 p.
26. Transgranichnoe klasteroobrazovanie v primor-skikh zonakh Evropeyskoy chasti Rossii: faktory, modeli, ekonomicheskie i ekisticheskie effekty [Trans-boundary cluster formation in the coastal zones of the European part of Russia: factors, models, economic and ekstastic effects]. Ed. by A.G. Druzhinin. Rostov-on-Don, Southern Federal Univ. Press, 2017, 422 p.
Статья подготовлена в рамках гранта РГНФ 15-07-00016 "Российско-турецкое взаимодействие в евразийском геополитическом и геоэкономическом контексте и его проекция на социально-экономическое развитие регионов Юга России", а также гранта РНФ 15-18-10000 "Трансграничное кластерообразование в динамике экономических и селитебных систем приморских территорий европейской России".
26 мая 2017 г.
