CC BY
50
русского философа конца XIX — начала XX в., прописана несколько схематично и нуждается в некоторых замечаниях. Тем более что сам автор, по его словам, «предвидит возражения» в свой адрес (с. 448). Следует согласиться с главной идеей, заключающейся в том, что эта типология может быггь разработана «лишь в ее связи с неповторимыми личностными чертами каждого из философов, а также и в единстве с исторической почвой» (там же). Но вызывает возражение другое — само выделение как таковое в качестве единой философской эпохи упомянутого конца XIX — начала XX в. Это выделение, закрепившееся, к сожалению, в научной литературе и ставшее штампом, на наш взгляд, несодержательно. Оно весьма неопределенно и нуждается в дополнительном объяснении и коррекции. Ведь трудно сказать (в содержательно-философском, а не в хронологическом смысле), когда начинается конец XIX и когда заканчивается начало XX в. Здесь могут быгть самые разныге вехи. Скажем, Франк первую свою работу опубликовал в 1902 г. в сборнике «Проблемы идеализма». Значит, он не входит в число мыслителей конца XIX в., тем более что умер он в 1950 г. То есть он, как и Бердяев, — мыслитель XX в., его первой половины, а не только его начала. Соловьев на самом деле философ последней трети XIX в., а не только его конца. Единственный из центральным персонажей монографии, кто «попадает» в конец XIX в., — это Шестов, однако он также мыслитель не только начала XX в., но и его первой трети (умер в 1938 г.).
В целом новая монография Н.В. Мотрошиловой представляется несомненной творческой удачей. Проведенное автором реалистическое сравнение наследия русских мыслителей — В. Соловьева, Н. Бердяева, С. Франка, Л. Шестова — с философией Запада является значительным вкладом в историографию отечественной философской мысли.
М.А. Маслин
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2007. № 1
СОВРЕМЕННАЯ ЭСТЕТИКА:
ОТ «ФИЛОСОФИИ ЖИЗНИ» ДО ПОСТМОДЕРНИЗМА
Эстетика и теория искусства XX века / Отв. ред. Н.А. Хренов и А.С. Мигунов. — М.: Прогресс-Традиция, 2005. — 520 с.
Преподаватели и студенты гуманитарныгх вузов, как, впрочем, и все интересующиеся проблемами современной художественной кулытуры, несомненно, обратили внимание на вышедшие в свет в 2005 г. броские, респектабелыные тома болышого формата в серийном оформлении (темно-синий ледериновый переплет с золотым тиснением), объединенные общим названием серии — «ACADEMIA XXI». Подзаголовок серии поясняет: «Учебники и учебные пособия по кулытуре и искусству». Серия учебныгх книг выпущена московским издателыством «Прогресс-Традиция» под общим грифом Министерства кулытуры и массовыгх коммуникаций РФ и Федералыного агентства по кулытуре и кинематографии. Это означает, что новые учебники и учебные пособия по кулытуре и искусству возникли прежде всего как чисто ведомственный проект, предназначенный для вузов Министерства кулытуры и массовым коммуникаций России. Вместе с тем эти книги представляют собой явление гораздо более значителыное, нежели учебная литература для многочисленных российских институтов кулытуры и искусств.
Прежде всего среди специальностей студентов вузов, которым предназначены учебники серии, обозначены не только специфические для отрасли культуры дисциплины — искусствоведение, театроведение, киноведение, музыковедение и музеология, но и более общие учебные курсы — культурология, философия, филология, принятые во множестве гуманитарных вузов страны — университетах, педагогических институтах и других учебных заведениях, как гуманитарных, так и естественно-технических, как государственных, так и коммерческих. И конечно, неслучайно все книги серии были допущены — уже Министерством образования и науки РФ — в качестве учебников и учебных пособий для студентов вузов, обучающихся по соответствующим специальностям, что свидетельствует о признании их ценности не только для ведомственных высших учебных заведений (институтов культуры, университетов культуры и искусств, консерваторий и других творческих вузов), но и для остальных учреждений высшей школы, находящихся за пределами данной отрасли.
Интерес к учебным книгам по культуре и искусству, широкое распространение таких общеобразовательных курсов, как «История и теория культуры», «Мировая культура и искусство», «Культурология», «Эстетика» и др., являются, несомненно, явным доказательством постепенного усиления гуманитаризации и гуманизации высшего образования, распространения в современной образовательной среде общечеловеческих ценностей, в том числе гуманитарных эстетических, художественных, так или иначе связанных с искусством — и массовым и элитарным. Несомненно, под действием этих процессов в конечном счете гуманизируются и культура, и цивилизация в целом, во всяком случае, от их распространения в обществе во многом зависит и то, каким это общество становится на наших глазах. Ведь от того, какое место в нашей повседневной жизни занимают учреждения культуры, произведения искусства, творчество — научное или художественное, нравственные и эстетические идеалы, в огромной мере зависит круг тех интересов, принципов, убеждений, которые руководят нашим поведением, симпатиями и антипатиями, предпочтениями, оценками, которые определяют наше самосознание в окружающем нас тревожном и жестоком мире. В свою очередь это определяет и то, в какой мере мы можем повлиять на изменение окружающего нас мира в направлении большей его человечности, гармоничности и одухотворенности. Если уж верить — вслед за Ф.М. Достоевским — в то, что «красота спасет мир», то для этого, по крайней мере, необходимо оказаться причастным в той или иной мере к этой красоте, к культуре, которая эту красоту творит и несет людям, к пониманию закономерностей, которые определяют исторические трансформации прекрасного, его корреляты и антиподы в процессе развития человечества на разных этапах его бытия.
В этой связи, пожалуй, особенно интересным и важным среди учебников и учебных пособий по культуре и искусству, составивших серию «ACADEMIA XXI», является книга «Эстетика и теория искусства XX века» (отв. ред. — д.ф.н., проф. H.A. Хренов и д.ф.н., проф. A.C. Мигунов).
Мы знаем сегодня несколько удачных современных учебников по эстетике, пользующихся широкой популярностью среди преподавателей и студентов вузов. Во-первых, это прошедший длительную, едва ли не полувековую эволюцию и апробацию среди нескольких поколений читателей легко читаемый и концептуально ясный учебник патриарха отечественной эстетики Ю.Б. Борева. Во-вторых, выдержавший два постсоветских издания строго научный и теоретичный учебник O.A. Кривцуна, с современных методологических позиций рассматривающий историю мировой художественной культуры (и прежде всего историю изобразительного искусства). Наконец, в-третьих, это сравнительно недавно вошедший в учебно-методический обиход учебник В.В. Бычкова, обращенный, главным образом, к осмыслению так называемой «нонклассики», художественной практики искусства XX в. — модернизма, авангарда и постмодернизма; в этой книге многие новаторские тенденции современного искусства, соотнесенные с достижениями
мировой художественной классики, получают свое глубокое теоретико-художественное и философско-эстетическое освещение и истолкование.
В отличие от трех названных здесь популярных и известных учебников по эстетике, книга «Эстетика и теория искусства XX века» является учебником принципиально нового типа, с исключительной полнотой раскрывающим различные направления в философии искусства и эстетических теориях XX в., начиная с «философии жизни» и кончая современным постмодернизмом. Собственно говоря, перед нами — одновременно две книги в одном формате: учебник по истории философии XX в. (в котором все философские направления и течения берутся в их приложении к эстетике и теории искусства) и учебник по искусству XX в. (в котором современные теории искусства классифицируются в соответствии с существующими в XX в. философскими направлениями). В этом отношении «Эстетика», вышедшая под редакцией H.A. Хренова и А.С. Мигунова, также адресована одновременно двум группам потенциальных читателей: студентам философских и культурологических факультетов (через философскую эстетику и философию культуры приобщающимся к современному искусству) и студентам, специализирующимся по истории, теории и практике искусства, — искусствоведам и музеологам, а также самим будущим художникам — реальным участникам текущего художественного процесса (через теории и философские концепции искусства приходящим к современным формам профессионального философствования и теоретико-эстетической репрезентации художественного творчества в обобщающих категориях и мировоззренческих моделях).
Раскрыв книгу «Эстетика и теория искусства XX века», любознательный читатель встретится и с русской религиозной эстетикой, и с эстетикой европейского экзистенциализма, с эстетическими вопросами феноменологии и герменевтики, с философией искусства русского авангарда и эстетическими идеями западного структурализма и постструктурализма, с эстетикой фрейдизма и неофрейдизма, с концепциями искусства и методами гештальтпсихологии и рецептивной эстетики, с философскими и филологическими идеями А. Лосева и М. Бахтина, Ю. Лотмана и У. Эко. Все, что еще недавно казалось запрещенным, непонятным или неизвестным для советского и постсоветского читателя, получает в учебном пособии глубокое и концентрированное изложение, всестороннее объяснение. Подобный учебник еще совсем недавно казался невозможным — не только по причине недостаточной изученности источников и их культурно-исторического контекста, но и ввиду почти беспредельной широты концептуального охвата различных течений и направлений в теории искусства, эстетике и философии культуры. Сегодня именно такой подход к эстетике и теориям искусства актуален и важен, причем не только для искусствоведов и культурологов, но и для философов, филологов, историков общественной мысли, социологов, психологов, семиотиков и представителей других областей современного гуманитарного знания, многомерного и мозаичного.
Сегодня не только студентам, сравнительно недавно переступившим порог школы, но и многоопытным профессорам, прошедшим свои университеты еще в хрущевское и брежневское время, трудно представить эстетику или теорию искусства XX в. как нечто одномерное и однозначное, четко ограниченное со всех сторон жесткими запретами политико-идеологического или художественно-эстетического порядка. Более того, тем, кто каких-нибудь лет 30—40 назад реально сталкивался с формулировками типа: «спорно, если не сказать ошибочно» или «осторожно: ревизионизм!», или «антинародное, формалистическое искусство», или «разлагающее влияние буржуазной пропаганды», уже не хочется вспоминать, что дозволенной тогда в советской культуре была лишь «марксистско-ленинская эстетика». В частности, эта «единственно верная» эстетическая теория обосновывала неоспоримые преимущества метода «социалистического реализма» по сравнению не только с современной буржуазной эстетикой, иллюстрирующей общий кризис мирового капитализма, но и со всеми известными художественными
методами, направлениями и течениями, со всеми известными эстетическими теориями в истории мировой культуры. Да и сама «марксистско-ленинская эстетика» преподносила себя как одинокую, недосягаемую вершину мировой эстетической мысли, как «эстетику эстетик», средоточие всех предшествующих достижений эстетической теории.
Сегодня, слава богу, уже не приходится во что бы то ни стало доказывать (или хотя бы оговаривать) пресловутые «спорность», «ошибочность», «вредоносность», «опасность» и «реакционность» всех тех философских направлений и течений в эстетике, которые с такой полнотой, заинтересованностью и нередко симпатией представляются в новом учебнике по эстетике — своего рода «энциклопедии» того, что в советское время называлось «буржуазной эстетикой». Не нужно сегодня также ожидать от авторов, повествующих о тех или иных, пусть даже взаимоисключающих, эстетических и философских концепциях, однозначного ответа на вопрос, какие из них являются «правильными», «истинными», «верными», а какие, напротив, — «ложными», «искажающими» реальность и «извращенными». Скорее в нашем современном учебном и научном мире господствует своего рода «просвещенный агностицизм», пренебрегающий прямолинейными суждениями и оценками как философских концепций, так и явлений самого искусства, что и позволяет нам обычно обходиться без дополнительных верификаций философского и культурологического знания. «Нет в мире виноватых» — эта толстовская мысль может быть вполне экстраполирована на всю область гуманитаристики; никто никого «не лучше»: к примеру, структуралисты — экзистенциалистов, феноменологи — психоаналитиков, перцептуалисты — рецеп-тивистов...
Вполне закономерно, что общая картина эстетики XX в. получается исключительно пестрой и разнородной, в целом чуть ли не постмодернистской. Плюрализм подходов и проектов, познавательных и оценочных стратегий, ценностно-смысловых критериев эстетического кажется полнейшим, категорически не сводимым к какому-либо «единому знаменателю». И только фундаментальные введение и заключение к книге, написанные H.A. Хреновым, позволяют почувствовать некие смысловые «полюса притяжения», условно выстраивающие эстетико-философский континуум искусства XX в. как «заключительную стадию в истории модерна» (с. 18—22).
Прочерчивая основные линии преемственности, Хренов то прослеживает связь эстетики модерна с элитарной эстетикой культуры Просвещения (с. 38—46), то фиксирует «смену исторических циклов», связанную с «переоценкой ценностей в эстетике» (с. 460—465), то представляет «оппозицию элитарной и функциональной парадигм» в эстетике модерна как поляризацию игры и мифа (с. 46—51), то обнаруживает «латентный культурологический пафос феноменологического проекта эстетики» (с. 452—460), то констатирует возникший в XX в. драматический «разрыв между эстетикой и практикой искусства», невиданный в Новое время (с. 472—475), то объясняет переходные процессы в современном искусстве и его теоретических рефлексиях в терминах социологии культуры П. Сорокина — как реализуемый в искусстве и эстетике XX в. «переход от культуры чувственного к культуре идеационального типа», возрождающий символизм средневекового типа (с. 466—472)... Именно благодаря таким прихотливым сопоставлениям и противопоставлениям, емким и широким обобщениям, касающимся трансформаций в эстетике и теории искусства в XX в., ответственному редактору учебника удается «сшить» «лоскутное одеяло» эстетики XX в. в нечто относительно единое и логически связанное и провозгласить в финале книги «конституирование» — в границах становящейся в XX в. культуры идеационального типа — «новой системы эстетики» (с. 477—487).
Новая система — понятие, введенное прежде всего в сопоставлении с эстетикой Нового времени, в частности с эстетикой XVIII в., культивировавшей
чувственные формы и недооценивавшей символические формы мышления, значимость которых осознала заново философия культуры XX в. (с. 448—452).
Вывод о рождении в XX в. принципиально новой системы эстетики — очень значительный итог коллективного труда, каковым является учебное пособие «Эстетика и теория искусства XX века». Если обозначенная здесь гипотеза подтвердится в последующих исследованиях по эстетике и теории искусства XX в., то мы присутствуем при рождении очень важного эстетического открытия. Однако мы уже прочно забыли (об этом я уже говорил раньше), что еще сравнительно недавно (по меркам истории) в качестве безусловно новой системы эстетики провозглашалась пресловутая «марксистско-ленинская эстетика», новизна которой определялась и «ленинской теорией двух культур», и ленинской концепцией «партийности» литературы и искусства, и сталинским методом «социалистического реализма», и сталинской же диалектикой формы и содержания, где форма национальна, а содержание социалистическое... Однако об этом в рецензируемой книге не говорится почти ничего!
Так, может быть, и в самом деле «соцреализм», да и сама «марксистско-ленинская эстетика»,— это «всего лишь сон, пригрезившийся испуганному интеллигенту в темную, волшебную ночь сталинской диктатуры», как писал Абрам Терц (Андрей Синявский) в своей знаменитой самиздатской статье «Что такое социалистический реализм» (Синявский А. (Абрам Терц). Путешествие на Черную речку. М., 2002. С. 101)?
Сказав: «Почти ничего», — я, конечно, несколько утрировал ситуацию. Во введении к учебному пособию H.A. Хренов оговаривается: «Разновидностью модерна оказывается даже марксизм, крах которого в России совпадает с кризисом модерна как идеологии вообще» (с. 19). В заключительных страницах того же введения читаем: «Речь идет <...> о наиболее радикальной разновидности модерна XX в. — художественном авангарде, который, стремясь выйти за традиционные границы эстетического, оказался включенным в насаждаемую тоталитарными режимами XX в. эстетику и растворенным в ней (здесь автор ссылается на работы Б. Гройса). Это растворение происходит не случайно, поскольку радикальные политические идеологии XX в., в частности большевизм, представляют крайнюю форму модерна в политических формах». И далее: «По отношению к возникновению модерна эстетика не оставалась нейтральной. Существует точка зрения, в соответствии с которой эстетический модернизм открыл путь фашизму в Италии и национал-социализму в Германии. <...> Смыкание искусства и идеологии делало актуальной функциональную парадигму в эстетике, повышая не только в искусстве, но и в идеологии, вообще в политическом и массовом сознании XX в. роль мифа...« (с. 53). Замечательно глубокая и поразительно верная мысль, и она как нельзя более уместно подтверждается лосевской «Диалектикой мифа», упоминаемой здесь к месту.
Однако в рецензируемой книге, к сожалению, действительно нет ни отдельной главы, ни даже специального параграфа, посвященных тоталитарной эстетике, занимающей столь большое место в системе «новой эстетики». А ведь тоталитарная эстетика в XX в. не исчерпывалась и марксистско-ленинской эстетикой, которая сама по себе была очень значимой и многообразной (Г. Плеханов, В. Ленин, А. Богданов, В. Воровский, А. Луначарский, Л. Троцкий, А. Ворон-ский, H. Бухарин, И. Сталин, А. Жданов... — уже это «соцветие» имен способно вызвать эстетическую оторопь!). А «еврокоммунизм» — от К. Каутского и Э. Бернштейна до Д. Лукача, А. Грамши, Л. Арагона, Р. Гароди и всех-всех «ревизионистов» из Франции, Англии, Югославии, Польши, Чехословакии! А латиноамериканский экстремистский «марксизм» команданте Че, замешенный на стихийной партизанщине, экспорте революции и терроризме! А грандиозная маоистская «культурная революция», идеи которой заразили не только Г. Маркузе и Т. Адорно, но и Ж.-П. Сартра! А доныне здравствующие «идеи чучхе»?
Выходит, при всем отмеченном выше плюрализме и философско-эстетичес-ком многообразии эстетике тоталитаризма все же не нашлось места в представляемой в учебнике по эстетике XX в. «системе новой эстетики»! Думаю, все же не стоит так прочно забывать о «золотых» и «стальных» снах человечества, так неустанно грезившихся ему на протяжении жестокого XX в., не осмыслив по-настоящему его объективных причин и последствий. Тем более что «сны» тоталитарной эстетики и по сей день еще многим снятся — то в радикально-исламистском, то в национал-большевистском, а то и в самом что ни на есть либерально-консервативном «изводе». Подчеркну: не столько тоталитарной идеологии, а именно тоталитарной эстетики! Хотелось бы, чтобы при переиздании книги «Эстетика и теория культуры XX века» авторы не забыли включить в свою «новую систему эстетики» и этот зловещий фрагмент, представляющий в композиции книги пока лишь намек, «пропуск в тексте», подразумеваемое авторами «белое пятно», вызывающее невольный «страх и трепет».
Другое «белое пятно» в рецензируемой книге, как это ни странно, представляет эстетику модерна, так сказать, с «другого» конца. Удивительно, что, упоминая Ф. Ницше, В. Дильтея и даже Э. Кассирера в качестве истоков возрождения символических форм и нового мифотворчества в XX в.., авторы книги не нашли возможным рассмотреть наряду с русской религиозной эстетикой и философией искусства русских авангардистов (очень важных в данном контексте) также эстетику и философию культуры самих символистов, прежде всего русских. Так и хочется увидеть в учебнике по эстетике XX в., причем уже после первой же главы первого раздела, особую главу, в которой были бы кратко изложены идеи Д. Мережковского и Вяч. Иванова, A. Скрябина и A. Белого, A. Блока и В. Брю-сова, Ф. Сологуба и М. Кузмина...
Тогда бы и Вл. Соловьеву, П. Флоренскому, Н. Бердяеву и другим русским философам Серебряного века было бы не так одиноко в III главе, а там, смотришь, нашлось бы в ней местечко, например, и для Л. Шестова. Тогда в главе об экзистенциализме было бы оправданно появление A. Камю и Г. Марселя, а в параграфе, посвященном эстетике русской формальной школы, наряду с Р. Якобсоном и В. Проппом нашлось место для упоминания имен В. Шкловского, Б. Эйхенбаума и Ю. Тынянова... Хорошо бы, конечно, чтобы в главе о структурализме или в главе о семантической эстетике появился параграф и о Московско-Тартуской семиотической школе и, в частности, о ее всемирно признанном лидере — Ю. Лотмане.
Впрочем, рецензенту никогда не стоит идти по пути отыскания того, о чем в книге не сказано. Будем благодарны авторам и ответственным редакторам за то, что в книге есть. A есть в ней, как мы видели, немало. По существу, впервые мы получили возможность взглянуть на эстетику и теорию искусства XX в. в целом и убедиться, какое это огромное и фактически до сих пор неизвестное нам явление культуры, под сенью которого предстоит еще долго жить и нам, и нашим потомкам. Поэтому пожелаем создателям уникальной и талантливой книги главного — как можно скорее переиздать свой учебник массовым тиражом, ведь рецензируемая книга, не успев выйти в свет, стала библиографической редкостью. И это неудивительно.
И.В. Кондаков
