CC BY
36
войска стипендиатов. К примеру, в 1906 году на средства войска обучалось в специальных высших учебных заведениях, в том числе и в военных, 12 человек, в кадетских корпусах - 77 человек, многие из них были детьми казачьих офицеров. Офицеров для двух Кавказских казачьих войск готовило Ставропольское казачье юнкерское училище.
Правительство выделяло деньги и для развития гимназий на Северном Кавказе. Так, в 1909 году из средств государственного казначейства было отпущено пособие в шесть тысяч рублей на содержание мужской гимназии в станице Лабинской Кубанской области. 6 июня того же года императором было утверждено мнение Государственного совета и Думы об отпуске ежегодного пособия на содержание мужских гимназий в Армавире, Тифлисе и Екатеринодаре. Средства должны были отпускаться поэтапно: «1909 году - по три тысячи на каждую, в дополнение к отпускаемым на означенную надобность из казны сумм; в 1910 году - двенадцать тысяч пятьсот восемьдесят рублей на Армавирскую гимназию и по десять тысяч шестьсот одиннадцать рублей на каждую из двух остальных гимназий; в 1911 году - двенадцать тысяч пятьсот восемьдесят рублей на Армавирскую и по двенадцать тысяч сто рублей на каждую из двух прочих гимназий, а начиная с 1912 года - отпускать по двенадцать тысяч пятьсот восемьдесят рублей ежегодно на каждую из означенных трех гимназий» [12].
Таким образом, правительство предпринимало все усилия для того, чтобы поддержать образовательные программы для дворянства. Тем не менее, общие тенденции развития просвещения вели к неуклонному падению роли дворянства среди образованного населения России.
Литература
1. РГИА. Ф. 1283. Оп. 1. Д. 125. Л. 2.
2. Кавказский календарь на 1891 год. Тифлис, 1890. С. 254-261. Подсчитано автором.
3. ГАКК. Ф. 418. Оп. 1. Д. 2418. Л. 103.
4. Первая Всеобщая перепись населения Российской империи, 1897. Кубанская область. СПб., СПб.,1905. Том 65; Первая Всеобщая перепись населения Российской империи, 1897. Ставропольская губерния. СПб., 1905. Том 65; Первая Всеобщая перепись населения Российской империи, 1897. Терская область. СПб., 1905. Том 68. Подсчитано автором.
5. Всеобщая перепись населения Российской империи, 1897. Кубанская область. СПб., 1905. Том 65; Первая Всеобщая перепись населения Российской империи, 1897. Ставропольская губерния. СПБ., 1905. Том 67; Первая Всеобщая перепись населения Российской империи, 1897. Терская область. СПб., 1905. Том 68. Подсчитано автором.
6. Кавказский календарь на 1892 год. Тифлис, 1891. С. 311 - 313; Кавказский календарь на 1909 год. Тифлис, 1908. С. 540-541.
7. РГИА. Ф. 1283. Оп. 1. Д. 140. Л. 4.
8. РГИА. Ф. 1283. Оп. 1. Д. 11. Л. 10.
9. РГИА. Ф. 1283. Оп. 1. Д. 140. Л. 4 об.
10. РГИА. Ф. 1283. Оп. 1. Д. 125. Л. 4 об.
11. Кавказский календарь на 1909 год. Тифлис, 1908. С. 554.
12. ПСЗ Российской империи. Собр. 3 . Т. 29. 31971. СПб., 1909. С. 408; 32120. С. 487.
СОВЕТСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ АНГЛО-ТУРЕЦКОЙ ПОЛИТИКИ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ В КОНЦЕ XVIII - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА И ЕЕ МЕСТО В СИСТЕМЕ
ИСТОРИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ
А.К. Чеучева,
кандидат исторических наук, докторант кафедры новой и новейшей истории МПГУ
Историография как самостоятельная специальность исторического знания занимает значимое место в системе исторических дисциплин. Возрастающий интерес к историографии объясняется расширением теоретико-методологической проблематики, историографических источников.
Традиционными для университетской программы стали историографические курсы, без которых невозможно современное историческое образование.
Включение конкретных историографических проблем в лекционные курсы формирует представление о состоянии изучения поставленных проблем.
Важным этапом развития отечественной историографии стал период развития советской исторической науки. Под этим направлением подразумевается принадлежность исторического знания к конкретному общественному строю и идеологии.
Одним из первых послереволюционных исследо-
вателей, обративших внимание на вопросы политики держав по отношению к Черкесии, был академик М.Н. Покровский. В его работе «Завоевание Кавказа» преимущественно рассматриваются негативные стороны политики царизма на Кавказе, данному труду присуще некоторое преувеличение уровня развития общественного строя Черкесии. По его мнению, внешнеполитическая ориентация адыгских народов, особенно с демократической формой правления, определялась представителями торговой буржуазии [Покровский М.Н., 1923, с. 197-199]. С нашей точки зрения, довольно сложно идентифицировать старшин демократических племен с классом буржуазии, но то, что именно старшины играли активную роль во внешнеполитической ориентации адыгов, замечено достаточно четко. Этой же точки зрения придерживался и другой историк, Я.Н. Раенко-Туранский [Ра-енко-Туранский, 1923, с. 19-20].
Издание в 1931 году в журнале «Пролетарская революция» письма Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма» способствовало разработке сталинской концепции внешней политики России [Сталин, т.13, с. 84-104].
Завоевательная политика царизма после этого объяснялась «потребностями военно-феодальной купеческой верхушки России в выходах к морям, морским портам, в расширении внешней торговли и овладении стратегическими путями». Историки, придерживавшиеся других концепций, подвергались травле, что негативно сказалось на кавказоведении.
Непосредственно под влиянием сталинских идей была написана работа С.К. Бушуева «Из истории внешнеполитических отношений в период присоединения Кавказа к России (20-70-е годы XIX века)» [Бушуев, 1955, с. 124]. В ней борьба горцев за независимость рассматривалось как «человеконенавистническая война» против России, начатая под непосредственным влиянием иностранных держав. Через некоторое время изменения в оценке политической ситуации на Кавказе были сделаны Бушуевым в коллективной работе «Очерки истории Адыгеи» (т. 1). Он отмечал, что источники свидетельствуют о том, что адыги «неоднократно обращались к царю с просьбой принять их в российское подданство как равных остальным подданным империи». Но царское правительство не сумело мирными методами решить вопрос о присоединении территории Черкесии к России. Этим воспользовались в своих интересах Англия и Турция [Очерки истории, 1957, с. 304-305].
В диссертационном исследовании В. Н. Черникова присутствуют те же ошибки. В нем принижен уровень социально-экономического развития адыгов и несколько преувеличена роль исламского духовенства в ориентации на Турцию [Черников, 1953].
Более объективная оценка политики России, Турции и Англии на Кавказе была сделана в работах Н.А. Смирнова [Смирнов, 1958; 1963]. Изучая разно-
образный материал, автор обосновал экономическую подоплеку внешней политики России на Востоке. Не менее важен и его вклад в разработку проблем, связанных с движением мюридизма в различных областях Северного Кавказа.
Не меньший интерес представляют работы А.В. Фадеева [Фадеев, 1956; 1958]. Важным является вывод автора о том, что кавказские события были непосредственно связаны с Восточным вопросом.
Представляют несомненный интерес для нашего исследования работы краснодарского ученого М.В. Покровского [Покровский М.В., 1952; 1953; 1989]. В его трудах рассматривается политика Англии и Турции по отношению к Черкесии. По мнению автора, деятельность английских и турецких агентов в Черкесии имела негативное влияние на судьбу адыгов.
Англия посредством пропаганды в Черкесии провоцировала население к антирусским выступлениям. Тем самым английское правительство чужими руками добивалось поставленной цели - ослабления влияния России и Турции. Эту мысль продолжил в своей статье С.К. Бушуев. По его мнению, Англия «должна была в виде справедливой компенсации помочь черкесам обеспечить их независимость в борьбе против русского царизма, жандарма Европы. Но Англия отвергла для себя этот путь и предала черкесский народ. Истощив его в достижении своей цели, она бросила его в железные лапы царизма» [Бушуев, 1940, с. 195].
Важное место в отечественной историографии занимает коллективная работа «Восточный вопрос во внешней политике России: конец XVIII - начало XX века», в которой рассматриваются международные отношения на Ближнем Востоке. По мнению авторов работы, кавказская политика России не являлась «составной частью Восточного вопроса. В то же время она учитывается при анализе русско-турецких отношений, в частности в период войн, когда Закавказье и Анатолия становились ареной военной и дипломатической борьбы» [Восточный вопрос... 1978, с. 5-6]. Тем самым авторы исключают из сферы Восточного вопроса черкесское побережье, несмотря на то, что там в период 1828-1829 годов происходили активные военные действия между Турцией и Россией.
По нашему мнению, политика России на Кавказе была составной частью Восточного вопроса. События в Черкесии разворачивались в соответствии с развитием Восточного вопроса.
Такой же точки зрения на проблему придерживается А.Ф. Фадеев. Он утверждает, что «Кавказская проблема стала оказывать прямое влияние на дальнейшее развитие Восточного кризиса [Фадеев, 1958, с. 8]. Не так категорично рассматривает этот вопрос историк А^. Бижев. По его мнению, на этот вопрос нельзя ответить однозначно. Но не подлежит сомнению то, отмечает автор, что «реальную действитель-
ность внешнеполитического положения СевероЗападного Кавказа в значительной степени определила очередная фаза кризиса Восточного вопроса [Би-жев, 1994].
Значительный интерес при рассмотрении черкесского вопроса и его места в международных отношениях занимают труды А.Х. Касумова [Касумов, 1889]. Опираясь на обширный архивный материал, автор, однако, не сумел преодолеть сложившийся еще в дореволюционный период взгляд на итоги Ад-рианопольского договора. Он указывает на то, что с «включением Закубанья в сферу политического влияния России был положен конец турецкого владычества в этом районе» [Касумов, 1889, с. 89], хотя Турции в действительности на черкесском побережье принадлежало только несколько крепостей, и говорить о ее «владычестве» в этом районе нельзя. Причем данный тезис А.Х. Касумова противоречит раннее высказанной им мысли о том, что адыги являлись «политически совершенно независимы» и только «в силу религиозных понятий считались с турецким султаном, но не позволяли ему вмешиваться в их внутренние дела» [Касумов, 1889, с. 58].
Примерно этих же взглядов придерживается и В.В. Дегоев. Считая Адрианопольский договор основанием для присоединения Черкесии к России, он рассматривает борьбу горцев за независимость как незаконную. С той же точки зрения он расценивает и вмешательство иностранных держав, считая черкесский вопрос внутренним делом России [Дегоев, 1992].
Аналогичной концепции придерживаются и авторы коллективной монографии «Кавказ и Средняя Азия во внешней политике России» [Блиев, Дегоев, Кипянина, 1984].
Но внимательное изучение вопросов, связанных с политикой Турции в Черкесии, дает нам основание сделать вывод о том, что данная территория не была подвластна Порте. В таком случае турецкое правительство было не правомочно передавать Черкесию какому-либо государству, в том числе России. Анализ документов, касающихся мирных переговоров России с Турцией в 1812 и 1829 годах, подтверждает эту мысль. В первоначальных вариантах проектов мирных договоров, касающихся приобретений России на Восточном берегу Черного моря, упоминается не территория Черкесии, а только крепость Анапа. Крепость, которая являлась тем пунктом, где турецкая власть была реальной. Об этом были хорошо осведомлены обе стороны.
Различные аспекты исследуемого нами вопроса нашли отражение в работах А.Х. Бижева. Свою кандидатскую диссертацию он посвятил рассмотрению внешнеполитического положения Северо-Западного Кавказа в конце 20-х - начале 30-х годов XIX века. Исследуя положение Черкесии после заключения Адрианопольского договора, автор справедливо под-
вергает его критике. Он считает, что как Россия, так и Турция не имели права решать судьбу адыгского народа [Бижев, 1984]. Затем он проанализировал меры, предпринятые русским командованием по пресечению действий в Черкесии иностранных агентов.
Одним из первых А.Х. Бижев затронул проблему связи польского эмиграционного движения с борьбой в Черкесии, внимательно рассмотрев деятельность радикального крыла польской эмиграции. Опубликованная им монография отличается более глубоким историческим подходом в оценке исторических событий на Северном Кавказе.
В монографии В.И. Шеремета «Турция и Адрианопольский мир 1829 года» предметом рассмотрения стал этап Восточного вопроса конца 20-х годов XIX века [Шеремет, 1975]. Автор уделяет место в своей работе и Черкесии, определяя ее место в период войны и заключения мира, а на конечном этапе кризиса -и в планах Англии. Автор подробно изучил историю заключения Адрианопольского мира. Но вне рамок исследования оказались вопросы, связанные с отношением адыгского населения к разворачивающимся событиям русско-турецкой войны.
В работе В. А. Георгиева «Внешняя политика России на Ближнем Востоке в конце 30-х - начале 40-х годов XIX века» рассматривается период второго турецко-египетского кризиса 1838-1841 годов [Георгиев, 1975]. Для нас ценны в этой работе сведения, касающиеся заключения Ункияр-Искелессийского договора между Турцией и Россией.
Монография Н.А. Дулиной «Османская империя в международных отношениях (30-40-е гг. XIX в.)» не рассматривает непосредственно черкесскую проблематику [Дулина, 1980]. Но поскольку исследуемые нами вопросы развивались на общем историческом фоне и в связи с историей Турции, то данная работа была полезна в решении многих общих проблем.
Таким образом, в отечественной историографии проделана определенная работа по рассмотрению проблем, связанных с изучением политики Англии и Турции по отношению к Северо-Западному Кавказу в конце XVIII - первой половине XIX века. Вместе с тем следует отметить, что нет специальных работ, посвященных изучению этой проблематики. К тому же в рассмотренных трудах присутствует несколько односторонний подход к проблеме нашего исследования, заключающийся в упрощенной трактовке политики Турции и Англии на Северном Кавказе. Отсутствует анализ методов действия Порты в этом регионе, не изучена как деятельность константинопольского посольства Англии, так и реакция английского общественного мнения на политику Англии в Черке-сии, проводившаяся официальным Лондоном.
Литература
1. Бижев А.Х. Внешнеполитическое положение Северо-Западного Кавказа в конце 20-х - начале 30-х годов XIX века: Дис. ... канд. ист. наук. Нальчик,
1984.
2. Бижев А.Х. Адыги Северо-Западного Кавказа и кризис Восточного вопроса в конце 20-х - начале 30-х годов XIX века. Майкоп, 1994.
3. Бушуев С. К. Из истории внешнеполитических отношений в период присоединения Кавказа к России (20-70-е годы XIX века). М., 1955.
4. Восточный вопрос во внешней политике России: конец XVIII - начало ХХ века. М., 1978.
5. Георгиев В.А. Внешняя политика России на Ближнем Востоке в конце 30-х - начале 40-х годов XIX века. М., 1975.
6. Дегоев В. В. Кавказский вопрос в международных отношениях 30-60-х годов XIX века. Владикавказ, 1992.
7. Дулина Н.А. Османская империя в международных отношениях (30-40-е годы XIX века). М., 1980.
8. Касумов А.Х. Северо-Западный Кавказ в русско-турецких войнах и международных отношениях XIX века. Ростов-на-Дону, 1989.
9. Кипянина Н.С., Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказ и Средняя Азия во внешней политике России: Вторая половина XVIII - 80-е годы XIX века. М., 1984.
10. Очерки истории Адыгеи. - Майкоп, 1957. Т.1.
11. Покровский М.В. Адыгейские племена в конце XVIII - п.п. XIX века // Кавказский этнографический сборник. М., 1958. Вып. I.
12. Покровский М.В. Диверсионная деятельность иностранных агентов на Западном Кавказе после окончания Крымской войны 1853-1856 гг. // Кубань, 1953. № 13.
13. Покровский М.В. Из истории адыгов в конце XVIII - п.п. XIX века. Краснодар, 1989.
14. Покровский М.В. Иностранные агенты на Западном Кавказе в первой половине XIX века // Кубань, 1952.№ 11.
15. Покровский М.Н. Завоевание Кавказа // Дипломатия и войны царской России в XIX столетии. М., 1923.
16. Политика России на Кавказе в XVI-XIX веках. М., 1958.
17. Раенко-Туранский Я.Н. Адыгея до и после Октября. Ростов-на-Дону, 1927.
18. Смирнов Н.А. Мюридизм на Кавказе. М., 1903.
19. Сталин И. Сочинения. Т.13. М., 1953.
20. Фадеев А.В. Кавказ в системе международных отношений 20-50-х годах XIX века. М., 1956.
21. Фадеев А.В. Россия и Восточный кризис 20-х годов XIX века. М., 1958.
22. Черников В.Н. К истории реакционного мю-ридистского движения на Западном Кавказе: Дис... канд. ист. наук. Ростов-на-Дону. 1953.
23. Шеремет В.Н. Турция и Андрианопольский мир 1828 года. М., 1975.
ФОРМИРОВАНИЕ ТРАНСПОРТНОЙ КУЛЬТУРЫ У ШКОЛЬНИКОВ КАК ОСНОВНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ СНИЖЕНИЯ УРОВНЯ ДЕТСКОГО ДОРОЖНО-ТРАНСПОРТНОГО
ТРАВМАТИЗМА
А.М. Якупов,
кандидат педагогических наук,
доцент Магнитогорского государственного
Актуальность проблемы предупреждения детского дорожно-транспортного травматизма в России, уровень которого остается весьма высоким, усугубляется «взрывной» автомобилизацией общества в последние 5-8 лет. Автомобильный транспорт стал не только самым массовым, но и самым опасным. Более 90% погибших при транспортных катастрофах - жертвы автотранспорта. (Для сравнения: среди всех погибших в транспортных авариях и катастрофах: на железнодорожном транспорте в среднем - это 1,2%, на водном - 2,9%). Статистические данные свидетельствуют, что в родном Отечестве ежегодно погибают и получают травмы в дорожно-транспортных происшествиях (ДТП) до 27 тыс. детей и подростков до 16 лет. Если сопоставить число детей, погибающих ежегодно в результате ДТП, с общими демографическими тенденциями России, то
университета
гибель, например, в 1996 году 2000 детей означает потерю более 40 тыс. россиян в XXI веке.
Научные изыскания в области подготовки населения и в первую очередь детей к безопасному участию в дорожном движении в Магнитогорске начались в 1988 году и проводятся совместными усилиями ученых Магнитогорского государственного университета (МаГУ), специалистов в области безопасности на транспорте и педагогических коллективов города до настоящего времени. Первым результатом такого подхода к решению данной проблемы явилась разработка и внедрение в педагогическую практику в 19911996 гг. системы непрерывной подготовки школьников безопасному поведению на дорогах и улицах [2, 7]. В 1992 году система была одобрена НИИ теории и методов воспитания АПН Российской Федерации и рекомендована к внедрению в органах образо-
