CC BY
145
УДК 94
С. В. Нечаева
Социология вещей: перспективы использования для изучения древнегерманских дружинных сообществ
Обосновывается возможность использования при изучении традиционного общества нового перспективного направления исследований современного гуманитарного знания - «социологии вещей». Вначале рассматриваются основные аспекты «социологии вещей», применимых в исторических исследованиях, основы методологии при работе с источниками, перспективы его использования на примере изучения древнегерманских дружинных сообществ. Выясняется, что материальные предметы могут выступать маркером социального явления при изучении традиционного общества. Далее предлагается на примере изучения древнегерманского погребального инвентаря выделить некоторые маркеры идентичности военного древнегерманского сообщества, которые в свою очередь можно разделить на условные и безусловные. Особое внимание уделяется возможностям интерпретации в рамках «социологии вещей» на примере безусловных маркеров идентичности военного древнегерманского сообщества.
The possibility of use of new perspective research areas of modern humanitarian science - "Sociology of things" in the study of the traditional society is based in the article. First of all, the principal aspects of the "Sociology of things" can be applied in historical research, the principles of the methodogy on working with sources, the perspectives of its use are analyzed on the example of the study of Old German warrior societies. It turns out that material objects can come forward as a marker of the social phenomenon in the study of the traditional society. Then some markers of identity of the warrior society of Old Germans are analyzed on the example of the study of the burial inventory of Old Germans. These markers can be divided in to conditional and unconditional. The possibilities of interpretation of identity of the warrior society of Old Germans on the example of unconditional markers in framework "Sociology of things" are also given special attention in the article.
Ключевые слова: «социология вещей», традиционное общество, маркер, древнегерманское дружинное сообщество, погребальный инвентарь.
Keywords: "sociology of things", traditional society, marker, warrior society of Old German tribes, the burial inventory.
Современные исторические исследования развиваются по пути междисциплинарности, заимствуя тематику, подходы, применяемый инструментарий из других общественных наук: лингвистики, политологии, социологии и др. Появление новых исследовательских подходов и вызванных ими научных дискуссий стимулировало рост интереса к проблематике вещи, начавшегося около двадцати лет назад и получившего название «поворот к материальному». Суть данного «поворота» состоит в том, чтобы относиться к вещи как к вещи, т. е. отказаться от попыток дать материальным объектам сугубо социальную интерпретацию [1]. Это означает, что вещь является своего рода «зеркалом», «мерилом» социальных функций и факторов того общества, которому она принадлежит. В социальный теории этот «поворот к материальному» получил название «социология вещей».
Актуальность вопроса о предметном мире возрастает в период социальных перемен независимо от исторической эпохи, которые меняют предметный мир до неузнаваемости, и наоборот. Траектория современного исторического знания развивается по направлению к обновленной и обогащенной социальной истории, расширившей понимание социального (и соответственно свое предметное поле) за счет включения в него всех сфер социальных отношений, как общественной, так и частной жизни.
Целью данной статьи является анализ основных аспектов «социологии вещей» в качестве нового перспективного направления исследований современной исторической науки. Рассмотрим историю появления этого направления, его объект и предмет, основы методологии, на базе которой строится непосредственная работа с историческими источниками в рамках данного направления, а также перспективы его использования на примере изучения древнегерманских дружинных сообществ. Объектом исследования являются древние германцы, проживавшие в период I в. до н. э. - VII в. н. э. как на границе с Римской империей и постимперском пространстве, так и на периферии германского мира.
Дискуссия о роли материальных объектов в конструировании социальной реальности началась еще в XIX в., однако появление современных дискуссий и новых исследовательских подхо-
© Нечаева С. В., 2016
дов стимулировало рост интереса к проблематике вещи в XX в. В работах Б. Латура, Г. Зиммеля, И. Гофмана, Р. Харре, В. Вахштайна и других авторов вещи, предметы, окружающие нас в жизни, выступают своего рода хранилищем чего-то еще, что они преломляют, отражают, маскируют или скрывают от нас. Они рассматривают вещи, принадлежащие определенной социальной группе, «как точку проникновения в эти круги притязаний внешнего рода» [2]. Являясь, таким образом, точкой интерференции двух миров - внутреннего и внешнего, - материальные предметы могут выступать своего рода маркером социального явления при изучении традиционного общества. По мнению исследователей, в традиционном обществе вещи являлись многослойными объектами, которые существовали на различных уровнях бытия и обладали множеством смыслов и значений [3]. Посредством вещного мира происходило общение с космосом, природой, с людьми различного социального уровня, единство которых указывает на многомерность мира. На примере изучения древнегерманского погребального инвентаря, обусловленного как сложившейся похоронной традицией, так и степенью римского влияния на древнегерманское общество, можно выделить некоторые маркеры идентичности военного древнегерманского сообщества. К таким безусловным маркерам можно отнести характер и форму захоронений, структуру древнегерман-ского военного сообщества, вооружение древнегерманского воина, римские монеты, как часть римского импорта. К условным маркерам можно отнести предметы римской сервировки стола (чаши, блюда, кувшины и т. д.), украшения (застежки, броши, кулоны и т. д.). Однако, исследуя археологические данные, представленные материалом погребений древних германцев, необходимо помнить, что мы восстанавливаем мир живых людей на основе погребального ритуала, который подчинялся другим законам. Социология вещей позволяет изменения и разногласия в оценке той или иной вещи рассматривать с позиции того, что «вещь-маркер, которым помечают материальный предмет, сообразно закрепляется в культуре системами различений» [4]. У каждой вещи есть «биография», «жизненный путь» как совокупность перемещений в пространстве социальных значений. Наличие «биографии» позволяет проследить, как именно материальная вещь, получившая опору в мире социальных значений, становится «больше-чем-вещью» [5].
Рассмотрим возможности интерпретации в рамках «социологии вещей» на примере безусловных маркеров идентичности военного древнегерманского сообщества.
М. Тодд отмечает, что из сотен тысяч зарегистрированных захоронений, датированных с периода между 100 г. до н. э. и 300 г. н. э., основной формой была кремация - обряд, который стал нормой в Северной Европе в среднем бронзовом веке и доминировал в течение предримского железного века [6]. В течение первых двух столетий нашей эры наряду с кремацией стало осуществляться погребение (в областях Дании, Померании, долине нижнего течения р. Вислы, на севере Ютландии и Южной Швеции). В центральных и восточных частях Германии ингумация становится формой похорон для членов общества, занимавших в нем высокое положение. С третьего столетия нашей эры ингумация стала относительно обычным явлением в южных областях Германии и пограничных районах с Римом.
Волновое изменение характера захоронений соответствует существованию трех регионов германского мира, где степень римского влияния была различна. Первый регион - это пограничная зона, радиус которой составлял 100 км, второй регион - территория Северной Европы, третий регион - Скандинавия [7]. Такая регионализация германского мира, впервые появившаяся в работах датской исследовательницы Лотты Хедигер, укоренилась в научной археологической литературе по Железному веку Европы: «ближний Барбарикум» - зона не более 200 км от лимеса, «дальний Барбарикум» - территория свыше 200 км от римской границы. 200 км определены как дистанция, допускающая прямые контакты между империей и варварами. Л. Хедигер признавала известную условность данной типологии.
В захоронениях встречаются три качественно различные комбинации вооружения, на основе чего можно выделить три уровня в иерархии военного сообщества. Первый уровень - это «командующие», «вожди», которые имели мечи, щиты, пояса и крепления из позолоченного серебра. Второй уровень состоял из «офицеров» с мечами, щитами, поясами и бронзовыми креплениями. Третий уровень - пехота - имел комбинацию из двух копий, щита и креплений из железа. Встречаются также комбинации со стрелами и конской упряжью. Первоначально в захоронениях были распространенны однолезвийные мечи, которые впоследствии почти вышли из обихода [8]. Начиная со второго века на смену им приходят обоюдоострые длинные мечи с инкрустациями, характер которых служил отличительным признаком, позволяющим достаточно четко определить социальную принадлежность их владельцев [9]. Себастьян Бразер отмечает тот факт, что захоронения, которые располагались в первом регионе (пограничная зона), содержат мечи римского происхождения. Но чем дальше от границ с Римской империей, тем число мечей римского происхождения заметно сокращается [10]. Каждому из трех уровней соответствовал свой тип
щита. Для первого уровня характерны щиты, чьи ручки и другие элементы сделаны из серебра, украшенные золотой фольгой. При этом ручки некоторых щитов были снабжены рунами. Щиты второго уровня имели бронзовые ручки, иногда покрытые золотой фольгой. Самые простые -железные - щиты принадлежат третьему уровню [11]. Однако щиты всех трех уровней имели круглую форму. Пояса и ножны отличаются друг от друга по материалу, структуре и происхождению [12]. Первый уровень включал в себя пояса и ножны германского происхождения из серебра и других драгоценных металлов. Пояса и ножны римского происхождения с пластиной, двойной кнопкой, обручем относятся к низшему уровню. В данном случае римский импорт не обязательно являлся эквивалентом высокого статуса [13]. Германские пояса и ножны были дороже, хотя порой и были скопированы с римского оригинала и приспособлены «под германское художественное восприятие» [14]. При этом длина ленты воина носила индивидуальный характер и сопровождалась знаками отличия. По количественному соотношению три уровня представлены следующим образом: первый - 2-3%, второй - 14-15%, третий - 80% [15].
Данная внутренняя организация древнегерманской дружины находит свое подтверждение и в нарративных источниках, в которых отмечается, что древнегерманская дружина состояла из princeps (вожди), comités (свита), pedites (пехотинцы) [16]. Это позволяет сделать вывод, что мы имеем дело с давнишней структурной особенностью германской дружины.
Таким образом, вооружение древнегерманского воина, встречаемое в составе погребального инвентаря, с одной стороны, является частью погребального инвентаря, с другой - является маркером социального положения древнегерманского общества.
В социальном мире ничто не возникает до тех пор, пока не будет введено в этот мир социальным конструирующим действием человека. Биографии вещей порой помогают выявить эти затененные аспекты. И. Копытофф отмечает, что, например, «в ситуациях культурных контактов они могут продемонстрировать правоту антропологов, утверждающих: при заимствовании чужих предметов - равно, как и чужих идей - существенен не сам факт заимствования, а то, каким образом они культурно переопределяются для использования в новой роли» [17]. Особое внимание И. Копытофф обращает на проблему уникализации объектов группами людей в составе общества, поскольку «она осуществляется группами, то несет на себе печать коллективного одобрения, является проводником индивидуальной тяги к уникализации и принимает на себя вес культурной са-кральности» [18]. Данный принцип интерпретации в рамках «социологии вещей» можно рассмотреть на примере изучения модели распространения римских монет в германском мире.
Римские монеты доставлялись из Римской империи до единственного крупного центра власти в Барбарикуме. Там они были переделаны согласно текущей моде и вкусам германской элиты, так возникали брактеаты. Впоследствии монеты были перераспределены в меньшие, региональные, центры власти на расстояние более чем 2000 км (от Дуная до юго-западной Скандинавии). Там они вошли в систему местного обмена. Преимущество этой модели состоит в том, что она проливает больше света в ряде других теорий на то, как действовал механизм распределения римских монет в пределах германского мира и изменений в их статусе. Она позволяет говорить о существовании устойчивых контактов между членами германской элиты, с одной стороны, и о продвинутой социальной системе, иерархии в пределах элиты племенной федерации - с другой [19]. Являясь первоначально внешним источником власти и символом престижа, римские монеты распространились среди германской элиты и приобрели новое значение: от свидетельств политических контактов между германской элитой и Римской империей до сакральных предметов [20].
Для понимания семантики римских монет в германском мире необходимо абстрагироваться от современных представлений о роли денег в обществе. Семантика использования римских денег в пределах Барбарикума была неоднозначной и изменялась в зависимости от области и периода ее возникновения. Последние исследования показывают, что эти функции можно рассматривать на трех уровнях: обращение, преобразование и смещение [21]. Во-первых, в пределах Империи они использовались как универсальные деньги. Они выступали как средство оплаты в социальных и политических сделках (дань, выкуп, вергельд), в качестве приданого или семейной реликвии наряду с другими предметами римского импорта. Римская валюта использовалась также в обменных сделках. Однако римские монеты, представляя собой личное богатство, содержали материальную, но колеблющуюся ценность, которая изменялась от одной сделки к другой. Не было предусмотрено никаких стандартных ценностей. Понятие «ценности» являлось специфическим в рамках варварских сообществ. Никто не мог использовать римские монеты в форме гарантии ценности в пределах варварского общества, так как центральная власть, чеканящая их, была внешней и не имела действительной власти в германских землях. В то же время германцы не развивали внутреннюю чеканку, они чеканили подделки римских монет - брактеаты, имевшие место на границах с Римом. Обнаруженные рим-
23
ские монеты, как деталь пояса (концы ремня, застежки пояса), являющиеся общим элементом обстановки в могилах вождей и встречающийся в могилах простых воинов, позволяют предположить, что они были частью внешней атрибутики древнегерманских воинов, которые, желая подражать их principes, находившимся в социальном отношении выше, в их манере одеваться, стиле жизни и времяпрепровождения, использовали для этого римские denarii. Во-вторых, на территории Северной Европы собственно римских монет уже встречается меньше, зато увеличивается число брактеатов, большинство которых древние германцы использовали для ношения на поясе как элемент одежды. В данном регионе брактеаты часто превращались в амулеты, украшения и драгоценности. В западногерманских землях они крепились в ожерелья в окружении бисера и янтаря. При этом брактеаты имели идеологическое значение, особенно те, на которых был изображен имперский портрет: они использовались как символ престижа и власти германской элитой. Порой брактеаты выступали как удобный запас металлолома, так как по химическому составу и весу соответствовали креплениям брони. В-третьих, они являлись специальной категорией личного богатства, имущества, включались в династические запасы, где наряду с другими предметами играли роль маркера высокого статуса, в символичной форме отображали власть и престиж. Брактеаты сопровождали владельца в загробной жизни. В некоторых случаях они играли роль типичных погребальных товаров, появляясь как кулоны, элементы ожерелий, одеяния (в мешочках, приложенных к поясу) или военного механизма. Их присутствие сложно интерпретировать как составляющую часть погребального ритуала. Об этом можно говорить лишь в отношении тех захоронений, формой которых являлась кремация, однако следует отметить, что на многих монетах нет никакого следа пребывания в погребальном костре. Это позволяет предположить, что они были депонированы после кремации, то есть непосредственно в течение церемонии похорон, как часть погребального ритуала. Также обращает на себя различное положение собственно римских монет в погребении. На западногерманских и прибалтийских землях встречается положение монет, близкое к голове, иногда завернутое в кору березы. Возможно, с учетом того, что береза, как думают, играла существенную роль в мифологии и сагах, где она имеет функцию «космического дерева», такое положение обеспечивало сообщение между мирами. В отсутствие коры березы были монеты, помещенные в дополнительные сосуды или иногда также обернутые в части ткани. В захоронениях Тюрингии, Богемии и Силезии является интересным примером определенного похоронного обряда среди варварской элиты положение монет во рту похороненных людей. Также депозиты монет, найденные в стенах жилища, колодцах, на болотах, играли роль подземных подношений.
Римские монеты - показатель интенсивности контактов, с одной стороны, римского союзника и лидера своего племени, с другой - торговых отношений и механизма управления германской элитой, которая выступает как единое целое [22].
Таким образом, социология вещей позволяет проследить социальные изменения в германском обществе в целом и их дальнейшее развитие в плане создания сложных иерархических отношений в пределах одной группы. «Вещной мир», представленный в захоронениях древних германцев, говорит о сложной социальной стратификации. Изучение обозначенных выше маркеров дает возможность исследователям разграничить элементы погребальной традиции и отражение социального статуса на основе предметов римского импорта.
Археологический материал показывает, что, несмотря на все многообразие предметов римского импорта, на всей территории германского мира римская материальная культура была представлена только несколькими определенными продуктами. Этот факт позволяет сделать вывод об идентичности самого германского мира, с одной стороны, и о степени значимости этих продуктов в жизни дружинного германского сообщества - с другой.
На основе анализа археологических данных мы можем говорить о том, что семантика использования материальных предметов как маркеров жизни древнегерманского военного сообщества в пределах Барбарикума находилась в прямой зависимости от региона и занимаемого статуса в древнегерманском мире и в военном сообществе в частности, выступая в качестве символа или знака в социальной коммуникации гетерогенного значения, отделяющего экономические позиции от социальной, политической или символической функции данных объектов.
В заключение отметим, что «социология вещей» является молодым и перспективным направлением исследований современной исторической науки, в рамках которого осуществляется синтез новых методологических направлений. Использование методов данного направления в изучении традиционных обществ позволяет взглянуть на них «изнутри» и вывести исследование на новый уровень, преодолев узость отдельных самостоятельных «историй».
Примечания
1. Вахштайн В.Социология вещей и «поворот к материальному» в социальной теории // Социология вещей: сб. ст. / под ред. В. Вахштайна. М., 2006. С. 10.
2. Зиммель И. Ручка. Эстетический опыт // Социология вещей: сб. ст. / под ред. В. Вахштайна. М., 2006. С. 46.
3. Кнорр-Цетин К. Социальность и объекты. Социальные отношения в постсоциальных обществах знаний // Социология вещей: сб. ст. / под ред. В. Вахштайна. М., 2006. С. 288.
4. Вахштайн В. Указ. соч. С. 18.
5. Харре Р. Материальные объекты в социальных мирах // Социология вещей: сб. ст. / под ред. В. Вахштайна. М., 2006. С. 124.
6. Todd M. Germanic burials in the Roman Iron Age // Burial in the Roman World. L.: Council for British Archaeology, 1977. Р. 36.
7. Hediger L. Empire, Frontier and the Barbarian Hinterland: Rome and the Northern Europe // Centre and Periphery in the Ancient World / ed. M. Rowlamds, M. Larsen, K. Kristiansen. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1987. P. 125.
8. Carnap-Bornheim C. von. Römische Militaria aus der jüngeren römischen Kaiserzeit in Norwegen -"Export" römischer negotiatores oder"Import" germanischer principes? // Peregrinatio Gothica III. Oslo, 1992. Р. 4.
9. Ibid. Р. 5.
10. Brather S. Acculturation and ethnogenesis along the frontier: Rome and the ancient germans in an archaeological perspective. L., 2005. Р. 6.
11. Ilkjaer J. Centres of power in Scandinavia before the medieval kingdoms // Birgit Arrhenius. Kingdoms and regionality: transactions from the 49th Sachsensymposium, 1998, in Uppsala. Stockholm University, 2001. Р. 5.
12. Carnap-Bornheim C. von. Op. cit. Р. 2.
13. Ibid. Р. 3.
14. Matesi S. Elements of military equipment from Thorsberg Moor // XVII Roman military equipment conference. Zagreb, 2010. Р. 3.
15. Grane T. Scandinavian armies in the late Roman period // XVII Roman military equipment conference. Zagreb, 2010. Р. 18.
16. Тацит Корнелий. Германия, VII // Древние германцы: сб. документов / сост. Б. Н. Граков и др. М., 1937; Марцеллин Аммиан. История, II, 33 // Древние германцы: сб. документов / сост. Б. Н. Граков и др. М., 1937.
17. Копытофф И. Культурная биография вещей: товаризация как процесс // Социология вещей: сб. ст. / под ред. В. Вахштайна. М., 2006. С. 138.
18. Там же. С. 154.
19. Bursche A. Roman gold medallions as power symbols of the Germanic Elite // Roman gold and the development of the early Germanic Kingdom / еd. B. Magnus. Stockholm, 2001. P. 89.
20. Ibid. P. 92.
21. Bursche A. Roman gold medallions as power symbols of the Germanic Elite // History and mesure. 2001. № XVII - %. P. 8.
22. Grane T. The Roman Empire and Southern Scandinavia - a Northern connection. Copenhagen: University of Copenhagen, 2007. Р. 35.
Notes
1. Vakhshtein V. ociologiya veshchej i "povorot k material'nomu" v social'noj teorii [Sociology of things and "turn to the material" in social theory] // Sociologiya veshchej: sb. st.- Sociology of things: collection of articles / under the editorship of V. Vakhshtein. M. 2006. P. 10.
2. Simmel I. Ruchka. EHsteticheskij opyt [Pen. Aesthetic experience] // Sociologiya veshchej: sb. st. -Sociology of things: collection of articles / under the editorship of V. Vakhshtein. M. 2006. P. 46.
3. Knorr-Cetin K. Social'nost' i ob"ekty. Social'nye otnosheniya v postsocial'nyh obshchestvah znanij [Sociality and objects. Social relations in postsocial knowledge societies] // Sociologiya veshchej: sb. st.- Sociology of things: collection of articles / under the editorship of V. Vakhshtein. M. 2006. P. 288.
4. Vakhshtein V. Op. cit. P. 18.
5. Harre R. Material'nye ob"ekty v social'nyh mirah [Material objects in social worlds] // Sociologiya veshchej: sb. st.- Sociology of things: collection of articles / under the editorship of V. Vakhshtein. M. 2006. P. 124.
6. Todd M. Germanic burials in the Roman Iron Age // Burial in the Roman World. L. Council for British Archaeology. 1977. Р. 36.
7. Hediger L. Empire, Frontier and the Barbarian Hinterland: Rome and the Northern Europe // Centre and Periphery in the Ancient World / ed. M. Rowlamds, M. Larsen, K. Kristiansen. Cambridge: Cambridge Univ. Press. 1987. P. 125.
8. Carnap-Bornheim C. von. Römische Militaria aus der jüngeren römischen Kaiserzeit in Norwegen -"Export" römischer negotiatores oder "Import" germanischer principes? // Peregrinatio Gothica III. Oslo. 1992. Р. 4.
9. Ibid. Р. 5.
10. Brather S. Acculturation and ethnogenesis along the frontier: Rome and the ancient germans in an archaeological perspective. L. 2005. Р. 6.
11. Ilkjaer J. Centres of power in Scandinavia before the medieval kingdoms // Birgit Arrhenius. Kingdoms and regionality: transactions from the 49th Sachsensymposium, 1998, in Uppsala. Stockholm University. 2001. Р. 5.
12. Carnap-Bornheim C. von. Op. cit. Р. 2.
13. Ibid. P. 3.
14. Matesi S. Elements of military equipment from Thorsberg Moor // XVII Roman military equipment conference. Zagreb. 2010. P. 3.
15. Grane T. Scandinavian armies in the late Roman period // XVII Roman military equipment conference. Zagreb. 2010. P. 18.
16. Tacit Cornelius. Germaniya, VII [Germany, VII] // Drevnie germancy: sb. Dokumentov - Ancient Germans: collection of documents / comp. B. N. Grakov. M. 1937; Marcellin Ammian Istoriya, II, 33 [History, II, 33] // Drevnie germancy: sb. dokumentov - Ancient Germans: collection of documents / comp. B. N. Grakov. M. 1937.
17. Kopytoff I. Kul'turnaya biografiya veshchej: tovarizaciya kak process [The cultural biography of things: commodification as process] // Sociologiya veshchej: sb. st.- Sociology of things: collection of articles / under the editorship of V. Vakhshtein. M. 2006. P.138.
18. Ibid. P.154.
19. Bursche A. Roman gold medallions as power symbols of the Germanic Elite // Roman gold and the development of the early Germanic Kingdom / ed. B. Magnus. Stockholm, 2001. P. 89.
20. Ibid. P. 92.
21. Bursche A. Roman gold medallions as power symbols of the Germanic Elite // History and mesure. 2001. № XVII - %. P. 8.
22. Grane T. The Roman Empire and Southern Scandinavia - a Northern connection. Copenhagen: University of Copenhagen, 2007. P. 35.
УДК 94
А. В. Скутнев
Русская православная церковь и наука в пореформенную эпоху
(Вятский край)
Статья посвящена масштабам участия православного духовенства в науке и деле просвещения населения Российской империи в пореформенную эпоху. Объясняются причины интереса священнослужителей к науке. Дается анализ образовательного уровня духовенства и степень их научной компетенции. Автор причисляет клириков к интеллигенции на основании их социального долга и высокого интеллектуального уровня. Особенно велико значение Русской православной церкви для русской провинции и отечественной исторической науки. Духовенство традиционно выступало в числе лидеров по созданию общественных организаций и участию в них, создании школ и библиотек.
Article is devoted to the scales of participation of orthodox clergy in science and an education of population of during a post - reform era. The reasons of the interest of priests to science are explained. The analysis of educational level of clergy and degree of their a scientific competence are given. The author ranks clergyman as intellectuals on the basis of their social debt and high intellectual level. The value of Russian orthodox church for the Russian province and domestic historical science is especially significant. The clergy traditionally acted among leaders in creation and participation in public organizations, schools and libraries.
Ключевые слова: Русская православная церковь, духовенство, историческая наука.
Keywords: Russian Orthodox Church, the clergy, History science.
Даже в настоящее время бросается в глаза, как много среди кандидатов исторических наук, особенно в провинции, служителей церкви. У этого увлечения духовенства гуманитарными науками есть аналогии в прошлом. Научная деятельность традиционно привлекала духовенство. В дореволюционный период оно состояло в большинстве научных организаций страны.
Этому способствовали профессиональные качества священнослужителей. Духовенство в массе своей было самой читающей группой населения, предпочтения которой были весьма разнообразны: от церковной до либеральной литературы и публицистики. Не случайно именно духовенство по своей инициативе начинает создание народных библиотек. В сельских приходах библиотеки заводились при храме. В конце XIX - начале XX в. это явление стало массовым. В 1901 г. библиотеки были организованы при 520 вятских церквях [1].
Центральной библиотекой, созданной православным духовенством в Вятской епархии, стала епархиальная библиотека-читальня в г. Вятке. Еще в 1865 г. архиепископ Вятский и Слободской Агафангел выступил с инициативой создания епархиальной библиотеки-читальни. Он лично пожертвовал из собственной библиотеки 175 книг. В 1870 г. библиотека была открыта, но
© Скутнев А. В., 2016 26
