CC BY
26
УДК 1:304
Лю Чженьюй Lu Zhenyu
«СОЦИОКУЛЬТУРНОЕ ПРОСТРАНСТВО»
В КОНТЕКСТЕ ИЗМЕНЕНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ АКТИВНОСТИ КИТАЙСКОГО ГОСУДАРСТВА
ABOUT THE PROBLEM «SOCIOCULTURAL SPACE» AS VARIATION OF POLITICAL ACTIVITY OF THE CHINESE STATE
Обосновывается необходимость исследования феномена расширяющегося китайского «социокультурного пространства», понятийного выявления его изменяющихся границ
Елючевые слова: социокультурное пространство, китайский регион, внутренние регионы Китая, китайское «социокультурное пространство»
The indispensability of phenomenon research proves extending Chinese «sociocultural space», conceptual revealing of its changing borders is presented
Key words: socio-cultural space, Chinese region, internal regions ofChina, Chinese «socio-cultural space»
Циклам политической активности государств посвящены обширные исследования Ф. Броделя, О. Шпенглера, Р. Камерона, Т. Куна, А. Тойнби, К. Ясперса,
Н.Я. Данилевского, A.C. Ахиезера, Л.Н. Гумилева, М.В. Ильина, Э.С. Кульпина, В.В. Лапкина, В.И. Пантина и др. [5]. Меньшее внимание уделяется анализу активности и ее пространственно-временным результатам отдельных крупных регионов, в частности, китайского региона.
Современный Китай сосредоточил внимание не только на построении «гармоничного общества», но и проводит активную трансграничную политику создания «гармоничного мира». В данном контексте уместно предположить взаимосвязь цикла политической активности — «экстравертной стадии» (Ф. Клинберг) с формированием китайского региона, его расширяющимся социокультурным пространством, актуализирующим научное внимание.
Исследуя влияние современного конфуцианства («дандай синь жуцзя») как «мягкую силу» политической активности, директор Института философии Уханьского университета, председатель Между-
народного общества изучения китайской философии (ШСР) Го Циюн откровенно пишет, что помимо понимания Китая в географическом, политическом, экономическом и военном смыслах, действительно существует необходимость представлять его как «регион», или пространственно-временную социокультурную общность людей, в той или иной степени проникшихся китайской культурой, либо подвергшихся ее влиянию.
Го Циюн считает, что все это вполне можно назвать «Китаем в культурном смысле». «Современный образ жизни этой региональной общности, ее ценностное сознание, способы мышления и психологические структуры связаны с многосоставной китайской культурой тысячью нитей. Они сыграют свою роль в грядущем плюралистичном развитии мира ко всеобщему благу» [4].
На подобное представление «пограничного» состояния Китая мы обращаем внимание с точки зрения анализа политической активности, выстраивающей новую архитектонику — китайское «социокультурное пространство» и понятийное выявление его изменяющихся границ. Известную ос-
нову такого социокультурного понимания мира «пограничных состояний» представляет диалогическое мышление М.М. Бахтина, пассионарная теория этногенеза Л.Н. Гумилева, параметрическая теория систем
А.И. Уёмова, кантианские вариации М.К. Мамардашвили и «пограничная стилистика» Ю.М. Лотмана. Именно эти представления о сопряженности множественности миров и их пространств составляют основу анализа расширяющегося китайского «социокультурного пространства».
В мировой обществоведческой литературе пространственно-временному фактору всегда уделялось большое внимание. Поэтому осмысление категории «пространство» имеет давнюю историю. Исследуя «пространство» как общую форму существования материи, ещё античные философы сформировали два основных подхода к его пониманию. «Субстанциональный» рассматривал «пространство» как вместилище субстанций, а «атрибутивный» — как порядок вещей. Эти подходы были сохранены и усовершенствованы философией Нового времени. «Пространство» интерпретировалось как отражение свойств воспринимаемого внешнего мира, формирующих внешние наглядные представления (Э. Кант). «Пространство» рассматривалось и как форма координации различных сосуществующих объектов и явлений. Находиться в определенном пространстве — значит быть в форме расположения одного возле друго-го(Ф. Энгельс).
Недостаточность общей физической характеристики «пространства» и «время» стала особенно заметной в науке в XX в., когда обнаружилось, что важнейшие свойства биологических объектов, психических феноменов и различных социокультурных образований связаны со спецификой их пространственно-временной структуры. На этой основе все более широко разрабатывались проблемы биологической, социальной, психологической, лингвистической, исторической, политико-экономической и эстетической характеристик «пространства» и «время».
С момента появления концепций миро-
вой истории человечества возникло новое понятие — «социокультурное пространство», в котором разобщенные исторические периоды образуют собой пространственновременное социокультурное целое. Исследованием «социокультурного пространства» занимались этнографы и антропологи, социологи, историки, филологи, искусствоведы, философы, изучающие эстетику, религию, духовную сферу общества, герменевтику. Впервые дать определение понятию «социокультурное пространство» попытались антропологи и этнографы. Но в этой научной сфере не предлагалось его рассмотрение как специфической категории или как формы бытия культуры, формирующей и организующей социальную жизнедеятельность.
Представители школы «диффузиониз-ма» Ф. Гребнер, Р. Диксон, У. Джемс-Перри, Ф. Ратцель, К. Уисслер, Л. Фробениус,
В. Шмидт, Г. Элиот-Смит развивали идеи распространения и взаимодействия культур, формирования «культурных кругов» и «зон» в некоем пространственном измерении [2]. В трудах А. Тойнби существует понятие «культурное поле», но оно также не предполагало рассмотрения качественной определенности «социокультурного пространства».
Российские аналитики, представители политико-экономической, социальной, эко-номгеографической и исторической мысли, — считает В.П. Ефимов, — предлагали различные подходы к анализу использования ресурсов и возможностей пространства страны. Территорию или географическое место, где происходит развитие социальных сообществ, они рассматривали лишь как определенную пространственную самоценность.
В советский период анализу территориально-пространственного потенциала также не уделялось должного внимания. Во главу угла исследовательского дискурса был поставлен ресурсно-отраслевой подход. «В настоящее время в России приходит осознание важности пространственного фактора» [8]. Это осознание имеет давнюю российскую традицию и связано, прежде всего, с социокультурным процессом, а не только
интересами экономики, территориальной организацией, военным делом ит.д.
Во многих современных статьях и монографиях по проблемам культуры словосочетания «социокультурное пространство», «культурный круг», «культурное гиперпространство», «культурное поле», «культурный ареал» становятся уже привычными. Но явление, обозначенное синтезом этих важнейших составляющих, до сих пор не принадлежит к числу исследованных, особенно применительно к Китайскому региону.
Часть монографий, в которых упоминается «социокультурное пространство», посвящена лишь исследованию общих проблем культуры. Понятие «пространство» употребляется в них как филологическая конструкция. Другие исследователи обращают внимание на локальные характеристики «социокультурного пространства»: «геокультуру» — С. Хантингтон, Д.Н. Замятин; организацию «культурного ландшафта» — В.Л. Каганский, Д.С. Лихачёв, И.И. Свирида, Б.Б. Родоман и др. Однако везде культурные процессы рассматриваются как «вторичные».
Исследовательский интерес сосредоточен, прежде всего, на описании или сравнении преимущественно экономических или социальных сторон общества, взятых под определенным пространственным углом зрения. Поэтому выделяются различные типы пространства — «геоэкономическое», «геополитическое», «информационное», «географическое», в которых находится скромное место интерпретациям. Так, например, разрабатывается оригинальная концепция «Больших многомерных пространств», содержащая классификацию «Больших пространств», раскрывающая в том числе их социокультурную динамику и «коммуникационные полюса»[6].
«Геополитическое пространство» у В.А. Дергачева, представляющее фундаментальное понятие геополитики, отражает социокультурную интерпретацию многомерного коммуникационного пространства, объединяющего политическую, социальную, духовную и экономическую сферы деятель-ностилюдейобщей«панидеей» [7].
Лишь локальной характеристикой «социокультурного пространства» является и описательный образ «геокультуры» у Д.Н. Замятина. Его образ «геокультуры» является максимально дистанцированным и опосредованным географией представлением «рельефа» культуры. «Геокультура» в этом отношении — процесс и результат развития географических образов в конкретной культуре, а также определенная традиция осмысления этих образов. В совокупности они создают «геокультурное пространство»
— систему устойчивых культурных реалий и представлений на определенной территории, формирующихся в результате взаимодействия различных вероисповеданий, традиций и норм, ценностных установок, структур восприятия — т.е. картин мира. Интерпретация культурно-географических образов означает переход на метауровень относительно процессов репрезентации об-щественныхявлений [9].
Соглашаясь с тем, что образ «геокультуры» должен рассматриваться, в первую очередь, в контексте процессов глобализации и регионализации, Д.Н. Замятин считает необходимым говорить о множественных «геокультурах». Определенное место, регион, страна имеют свой геокультурный и, одновременно, образно-географический потенциал. «Геокультурный потенциал» измеряется силой проецируемых вовне специализированных географических образов, которые сосуществуют и взаимодействуют в различных геокультурных пространствах
— во внутригосударственных регионах, АТР, Юго-ВосточнойАзии, ЦАР, ЕС.
«Геокультурный образ» — это система наиболее мощных, ярких и масштабных геопространственных знаков, символов, характеристик, описывающая особенности развития и функционирования культур и цивилизаций. «Геокультурные образы» определяют глобальные стратегии поведения наиболее крупных политических, экономических и культурных регионов. Так, политическое доминирование Китая в Восточной, Юго-Восточной и Центральной Азии на протяжении длительного исторического периода было основано на трансляции и
оседании (седиментации) китайских культурных ценностей и её образов на новых территориях и, зачастую, на достижении геополитического господства [10].
В контексте нашей статьи продуктивна характеристика «социокультурного пространства» В.Л. Каганского с точки зрения его организации как «культурного ландшафта». При этом анализируется сходство «культурного ландшафта» СССР, постсоветской России и современного Китая [12]. Россию часто сравнивают с Китаем, обращаясь к его опыту успешного экономического развития, размерам территории в сочетании с ее социоструктурной организацией. В.Л. Каганский считает, что есть более веские основания для сравнительного познания или соотнесения существенных аспектов их «культурных ландшафтов».
«Культурный ландшафт» рассматривается В.А. Каганским «исключительно» или «преимущественно» в аспекте его природной основы, т.е. природного географического комплекса, в котором все основные компоненты — рельеф, климат, воды, почвы, растительность и животный мир — находятся в сложном взаимодействии и взаимообусловленности, образуя единую неразрывную систему. Но ещё в 1826 г. Иоганн фон Тю-нен доказал, что «культурный ландшафт» закономерно дифференцирован и без влияния «природного ландшафта», даже при полной его однородности, хотя такая связь очевидна [13].
Для России и Китая характерна «сильнейшая впечатанность» государства в пространство, — считает В.Л. Каганский. «Культурные ландшафты» этих стран огосударствлены, т.е. их административно-территориальное деление является «каркасом» всей культурной жизни общества. Административно-территориальное деление — «ландшафтообразующая сила», а комплексные
районы «культурного ландшафта» — его регионы [11].
Многоуровневая структурная организация «социокультурного пространства» Китая действительно напрямую связана с его активной политикой, внутренней и внешней регионализацией. «Внутренние регионы» Китая — это предельно укрупнённые, комплексные социокультурные совокупности — «макрорегионы», или «зоны», состоящие из однородных провинций, автономных и особых административных районов, городов — мегаполисов центрального подчинения. «Внутренние регионы» не несут функций административного управления, но играют важнейшую роль в решении конкретных социокультурных задач модерни-зационной политики «гармонизации» китайского государства. Они позволяют более чётко определять и осуществлять стратегии сбалансированного «гармоничного» социокультурного развития, размещение на территории страны производственного, научного и культурного потенциалов [3].
Региональное китайское «социокультурное пространство» и культурная идентичность его жителей определены НЛП совпадают с границами базисных административных единиц, подчиненных центральным органам власти. Поэтому «культурный ландшафт» Китая, его внутригосударственные «социокультурные пространства» не просто разнообразны. Они разнородны и содержат в себе потенциалы различий и противоречий, что создает определенное синергетическое напряжение, «снимаемое» политической активностью государства, построения «гармоничного общества», его модернизации. Рассмотренные тенденции актуализируют необходимость выделения и анализа проблем «социокультурного» и китайского «социокультурного пространства» [1].
Литература
1. Абрамов В.А. Глобализирующийся Китай: грани социокультурного измерения: монография. — М.: Восточная книга, 2010. — 240 с.
2. Александренков Э.Г. Диффузионизм в зарубежной западной этнографии // Концепции зарубежнойэтнологии. Критическиеэтюды. — М., 1976.
3. Ганшин Г.А., Ушаков И.В. Китай. Экономико-географический очерк. — М., 2004.
4. Го Циюн. Исследования современного конфуцианства в КНР // Проблемы Дальнего Вос-тока,2008. -№1.-С. 127.
5. Гумилев Л.Н. Конец и вновь начало: популярные лекции по народоведению. — М., 2006; Данилевский Н.Я. Россия и Европа. — М., 2003; Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. — М., 1992; Тойнби А. Постижение истории. — М., 1991; Шпенглер О. Закат Европы: очерки морфологии мировой истории. — Т. 1. — М., 1993 и др.
6. Дергачев В.А. Геополитика. — Киев, 2000; Дергачев В.А. Геоэкономика. Современная геополитика. — 2002 и др.
7. Дергачев В.А. Цивилизационная геополитика... Гл. 3. Теория Больших многомерных пространств. — Режим доступа: http://dergachev.rU/book-geop/2004/4.html, дата обращения 28.02.2010, С. 2—3. — Загл. с экрана.
8. Ефимов В.П. Пространственный потенциал как определяющий фактор развития территории России // Китай и Россия: социально-экономическая трансформация / Под ред. Л.В. Никифорова, Т.Е. Кузнецовой, М.Б. Гусевой. — М., 2007.
9. Замятин Д.Н. Географические образы в гуманитарных науках // Человек, 2000. — № 5. -С. 81-88.
10. Замятин Д.Н. Понятие геокультуры: образ и его интерпретации // Социологический журнал, 2002. — № 2. — Режим доступа: http://www.socjournal.ru/article/508?print=yes, С. 2, дата обращения — 28.04.2010. — Загл. с экрана.
11. КаганскийВ. Россиян Китай. Сходство ландшафтов. — Режим доступа: http:/www.russ.ru/ layout/set/print/politics/lyudi/rossiya_i_kitaj_shodstvo_landshaftov, дата обращения 06.05.2007.
— С. 1,— Загл. с экрана.
12. См. подробно: Каганский В.Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. — М., 2001.
13. Тюнен И.Г. Изолированное государство. — М., 1926.
Коротко об авторе_________________________________________________Briefly about the author
Лю Чженъюй, аспирант, Читинский государствен- Lu Zhenyu, post-graduate student of Oriental Studies ныйуниверситет (ЧитГУ) Department, Chita State University
Служ.тел.: (3022) 41-65-04
Научные интересы: социокультурное пространс- Scientific interests: socio-cultural space тво
