CC BY
97
НОВЫЕ ИЗДАНИЯ
В.Г. Баев*, А.Н. Марченко**
СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ ПРАВА: коллективная монография / под ред. Н.А. Исаева, И.Л. Честнова. — СПб.: Алеф-Пресс, 2015. — 840 с.
Аннотация. Авторы рецензии предпринимают попытку оценить коллективную монографию «Социокультурная антропология права», вышедшую под редакцией петербургских профессоров Н.А. Исаева и И.Л. Честнова. Монография призвана обосновать новую научную дисциплину — социокультурную антропологию права, предметом которой выступает «"человеческое измерение" права в контексте культуры». В рецензируемом исследовании право выступает «как социальное явление во всей его многогранности, иными словами, в рамках правовой реальности, в границах которой действуют люди, социализированные в данной культуре, конструирующие господствующие социальные представления о праве, включая знаковое их воплощение в законодательстве и других формах нормативности права, и их реализацию в юридически значимых практиках». Таким образом, по мысли авторов монографии, следует проводить различие между формально-юридической силой нормативного правового акта и его фактическим социальным действием. Действие права — это трансформация норм в господствующие практики и личностное знание, а не юридическая сила нормативно-правового акта; существование и действие права — это всегда деятельность людей, воспроизводящих информацию, содержащую в знаковой форме правила поведения. Отсюда следует вывод, что субъектом права является человек, а не безличностный правовой статус. Норма права — это не просто формулировка статьи юридического текста, но формулировка, воспроизводимая социальным представлением и массовым действием (практиками) широких слоев населения. В рецензируемой работе недостаточно освещен важный вопрос о роли объективных интересов отдельных личностей и социальных групп, а также большинства населения. Авторы книги фактически игнорируют объективные (не зависящие от воли людей и их менталитета) факторы воздействия, участвующие в формировании норм права. Если в работе рассматривается главным образом ментальная составляющая права, то каким образом менталитет «элит и референтных групп» формирует правовую норму, а затем воплощает ее в социальные «практики»?Несомненно, что объективный интерес, прежде чем стать движущей силой социального (в том числе и правового) развития, должен быть осознан людьми (субъектами права).
Ключевые слова: антропология, «человеческое измерение» права, понятие «первичного произвола», социальная амнезия, общественные практики.
© Баев В.Г., 2015
* Баев Валерий Григорьевич — доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой трудового и предпринимательского права Юридического института Тамбовского государственного технического университета. [baev@nnn.tstu.ru]
392000, Россия, г. Тамбов, ул. Мичуринская, д. 112-Д.
© Марченко А.Н., 2015
** Марченко Алексей Николаевич — кандидат юридических наук, старший преподаватель кафедры гражданского права Юридического института Тамбовского государственного технического университета. [baev@nnn.tstu.ru]
392000, Россия, г. Тамбов, ул. Мичуринская, д. 112-Д.
В.Г. БАЕВ, А.Н. МАРЧЕНКО
да яиэзщ
Сегодня человечество сталкивается с новыми вызовами техногенного, социального и политического характера. Наука, ставшая в XX в. важнейшей производительной силой, формирует новые парадигмы, ибо в рамках «старых» теоретических концептов решение злободневных проблем не представляется возможным. Не является исключением и теоретико-правовая наука, перед которой бурное развитие современного общества и права поставило ряд новых задач.
В связи с этим представляется важным и показательным появление фундаментальной монографии «Социокультурная антропология права», созданной авторским коллективом под редакцией доктора юридических наук, профессора Н.А. Исаева и доктора юридических наук, профессора И.Л. Честнова. Ее цель — обосновать новую научную дисциплину — социокультурную антропологию права, предметом которой выступает «"человеческое измерение" права в контексте культуры» (с. 117). Другими словами, право выступает «как социальное явление во всей его многогранности, или правовая реальность, то есть люди, социализированные в данной культуре, конструирующие господствующие сегодня социальные представления о праве, включая знаковое их воплощение в законодательстве и других формах нормативности права, и их реализацию в юридически значимых практиках» (с. 121). Принципиальным для определения предмета культурной антропологии является тип цивилизации, в котором существует субъект права. В работе показано, что разные типы цивилизаций обусловливают различные типы правовой реальности и отличающиеся друг от друга правовые системы (с. 123). При этом авторы презюмируют, что правовую реальность, как и другие аспекты социальной реальности, «образуют люди (человечество), их социальные представления и практики» (с. 121). Таким образом, исследователи определяют право как «сложное, многогранное явление, которое образуют такие пласты или аспекты, как человек, формирующий и воспроизводящий правовую реальность; знаковые формы, благодаря которым некоторые человеческие действия приобретают статус (значение и смысл) юридических; юридически значимые практики, включающие ментальную, психическую и поведенческую стороны» (с. 200).
Особенность рецензируемого исследования заключается в том, что в нем используется «постклассический» методологический аппарат, созданный под влиянием структурализма, постструктурализма, феноменологии и социального конструктивизма, существенно отличающийся его от классической методологии социальных наук (с. 127).
Авторы используют метод «генетической деконструкции», направленный на выявление так называемого первичного произвола, доминирующего в монографии понятия. Сам термин предложен П. Бурдье, который утверждал, что указанный «произвол» (акт насилия) лежит в основе всякого социального института. С течением времени (несколько поколений) люди забывают о том, что указанный институт возник благодаря насилию, и воспринимают его как законный и традиционный. Указанное явление П. Бурдье назвал «социальной амнезией».
Таким образом, по мысли авторов, следует проводить различие между формально-юридической силой нормативного правового акта и его фактическим социальным действием. Действие права — это трансформация норм в господствующие практики и личностное знание, а не юридическая сила нормативно-правового акта; существование и действие права — это всегда деятельность людей, воспроизводящих информацию, содержащую в знаковой форме правила поведения. Отсюда следует вывод, что субъектом права является человек, а не безличностный правовой статус. Норма права — это не просто формулировка статьи юридического текста, но формулировка, воспроизводимая социальным представлением и массовым действием (практиками) широких слоев населения (с. 252).
Итак, авторы убедительно обосновывают факт социальной обусловленности права, отвергая господствующий в отечественной юридической науке нормативистский тип правопонима-ния. Принятая за основу исследования концепция «первичного произвола» позволяет глубже рассмотреть процесс правообразования. Право существует не в сборниках нормативных актов, а в «практиках», то есть в поведении многих людей, следующих нормативному предписанию, осуществляющим его на практике.
Принимая и понимая такую точку зрения на право, не можем не сделать некоторых замечаний. Как нам представляется, не до конца раскрыта сама концепция первичного произвола и социальной амнезии. Авторы монографии осознают «необходимость соотнести исходный произвол (креацию) с историческим и культурным контекстом», ибо «анализ исторического памятника права может считаться относительно полным и обстоятельным только в том случае, если анализируется не просто его текст, но его восприятие как правоприменителем, так и населением, то есть необходим контекст-анализ с позиций эпохи, в которой этот памятник возник и существовал» (с. 129-130).
К тому же открытым остается вопрос: как применить теорию «первичного произвола — социальной амнезии» к реальной истории челове-
чества? В монографии нет попыток приложить указанную концепцию П.Бурдье к ситуациям реального правогенеза. Между тем авторы основывают разрабатываемую ими «постклассическую онтологию права» именно на теории первичного произвола. По нашему мнению, сугубо теоретическое постулирование (без реальных примеров, иллюстрирующих процесс правообразования) не позволяет читателю в полной мере уяснить сущность столь важной концепции.
Например, неясно, что представляет собой акт первичного (правоустанавливающего) насилия: является ли он однократным действием со стороны элиты, либо первичный произвол в течение веков формирует рассматриваемое общественное отношение (например, выделяется знать, формируются институты рабства, крепостного права, кастового деления и т.д.).
При этом в монографии не указано, каким было человеческое общество до «первичного произвола», установившего важнейшие социальные и правовые институты: государство, собственность, наказание за девиантное поведение и, наконец, власть элиты над рядовыми членами общины (общества). Является ли (с точки зрения рассматриваемой концепции) эпоха до «насильственного правоустанавливающего акта» своеобразным «золотым веком», или отношения власти — подчинения рождаются вместе с человечеством, и появление легитимного насилия в результате «первичного произвола» является прогрессом, «уничтожив большее зло с помощью меньшего зла»?
В работе недостаточно освещен весьма важный вопрос о роли объективных интересов отдельных личностей и социальных групп, а также большинства населения. При ознакомлении с рецензируемым исследованием мы пришли к выводу, что авторы фактически игнорируют объективные (не зависящие от воли людей и их менталитета) факторы воздействия, участвующие в формировании норм права. Если в работе рассматривается главным образом ментальная составляющая права, то каким образом менталитет «элит и референтных групп» формирует правовую норму, а затем воплощает ее в социальные «практики»?
Несомненно, что объективный интерес, прежде чем стать движущей силой социального (в том числе и правового) развития, должен быть осознан людьми (субъектами права). Следовательно, интересы также «преломляются» в менталитете, получают «ментальную составляющую». Однако будет ошибочным утверждение, что общество и право формируются целиком благодаря менталитету и привычкам (традициям, «практикам»). Подобный подход приведет к идеализму, отрицанию объективных факторов как таковых.
Новые издания
Например, идеальное общество, основанное на принципе «каждый по способностям, каждому по потребностям», никогда и нигде не было построено. При этом население с любым менталитетом, очевидно, поддержало бы такой строй, ибо он дарует каждому по его потребностям, а не по труду. Причина краха подобных проектов в СССР, Китае и других странах заключается не в ментальных (неверие в коммунизм, отрицание распределения «по потребностям»), а в объективных экономических причинах, в основной проблеме экономики — неограниченных потребностях при ограниченных ресурсах для их удовлетворения. Следовательно, при изучении права и его развития нельзя ограничиться лишь «историей правовых ментальностей», игнорируя интересы социальных групп различной степени осознанности.
Так, «социальная амнезия», привычки-практики не могут нивелировать интерес, ибо он имеет более глубокие корни. Например, в Средневековье считались «нечистыми», позорными торговля, банковская деятельность, любая «погоня за прибылью». Также постыдной и недостойной считалась половая жизнь (в том числе и в браке). Однако, несмотря на менталитет, церковные запреты и общественное мнение, имевшее общесословный характер, объективный интерес, укорененный в человеческой природе, все равно являлся движущей силой, люди находили способы осуществления своих интересов, а затем, с наступлением эпохи Возрождения, под воздействием объективных интересов произошел перелом в общественном мнении, менталь-ностях, «практиках».
Таким образом, в работе не раскрыто значение объективных условий, формирующих как ментальности, так и правовые «практики». По нашему мнению, авторы рецензируемого исследования, опираясь на структуралистскую и постструктуралистскую методологию, отвергают свойственное «классической» науке противопоставление «субъективного» и «объективного». Таким образом, социокультурная антропология права, следуя традициям структурализма, познает право исходя из структур, формирующих соответствующие ментально-сти и практики, не рассматривая контекст или внешние (объективные) факторы, формирующие сознание субъекта права (человека) и побуждающие его следовать определенному поведению. Действительно, континентальной философии (одним из направлений которой являются структурализм и постструктурализм) в известной мере свойственен детерминизм. Например, М. Фуко, провозглашая «смерть субъекта», основывался на том, что человек, социальные группы, классы, представители законодательных органов — результат господ-
В.Г. БАЕВ, А.Н. МАРЧЕНКО
ствующих в социуме мировоззрения и «дискурса». Следовательно, как обосновывает Фуко в «Археологии знания», сознание индивидов (а значит, наука, искусство, право и т.д.) есть продукт общества. Возможно, в своем детерминизме структуралисты в некотором смысле напоминают марксистов. В свою очередь, постструктурализм, развившийся из структурализма как антитеза последнему, совместил «означающее» и «означаемое», то есть «объективное» и «субъективное», сосредоточившись на выявлении «первичных установок» как гуманитарных, так и естественных наук, стремясь показать их относительность (Ж. Деррида).
По нашему мнению, вследствие влияния постструктуралистской философии (в частности, учения Ж. Деррида о деконструкции; открытого либо фактического отрицания объективных факторов; утверждений о том, что наука (в том числе физика, химия) не объективна, но является «социальным соглашением») в работе игнорируется «объективный» контекст, или внешние факторы, влияющие на формирование совокупности ментальностей данного общества или цивилизации, в частности на правоприменительную (правотворческую) практику. Таким образом, право предстает как некий «круговорот», с одной стороны, ментальностей, порождающих практики, правопорядок, правовую культуру, и, с другой стороны, правовой культуры, порождающей или формирующей у субъекта права ментальность. Следовательно, генезис и развитие права изучаются обособлено от внешнего воздействия: в работе рассматриваются только культурно-психологические факторы.
Мы не можем согласиться с подобным подходом. Если мы познаем право в «духе структурализма», то есть непосредственно из его социально-культурных структур, вне его
связи с внешним миром и объективным интересом социальных групп, то социокультурная антропология права отличается от нормативизма лишь объектом исследования: нормативизм постигает право исходя из его норм, «знаково воплощенных» в соответствующих текстах, а социокультурная антропология — исходя из менталитета (правосознания) людей и их «практик». Но в этом случае мы лишаем себя возможности выявить внешние факторы, негативно влияющие на формирование надлежащего правосознания и правоприменения, и устранить их. С другой стороны, не можем разработать методы эффективной правовой политики и правового регулирования. Для современной философии постмодернизма характерно отрицательное отношение к правовому регулированию вообще, что, по нашему мнению, обрекает указанных философов на радикализм, фатализм, бесплодие.
Приведенные замечания являются частным рассуждением рецензентов. «Социокультурная антропология права», без сомнения, является серьезнейшим исследованием правосознания, культуры и права в их взаимодействии, закладывает глубокий теоретический фундамент под новую научную дисциплину, освещает прежде малоизученные вопросы теоретико-правовой науки и разрешает важные научные проблемы. Авторы рецензируемого исследования рассматривают право в его «человеческом измерении» как совокупность правовых ментальностей, порождающих соответствующие практики, которые, в свою очередь, являются культурно-правовой средой, формирующей ментальности других людей. В работе доказано, что люди, с одной стороны, создают право, с другой стороны, сами являются продуктом права и культуры.
SOCIO-CULTURAL ANTHROPOLOGY OF LAW. COLLECTIVE MONOGRAPH/ ED. BY N.I. ISAEV, I.L. CHESTNOV. — SPB.: ALEF-PRESS, 2015. — 840 p.
Baev, Valeriy Grigorievich — Doctor of Law, Professor, Head of the Department of Labor and Entrepreneurial Law of the Law Institute of the Tambov State Technical University. [baev@nnn.tstu.ru]
Marchenko, Aleksey Nikolaevich — PhD in Law, Senior Lecturer of the Department of Civil Law of Law
Institute of the Tambov State Technical University.
[baev@nnn.tstu.ru]
Review. The authors of the review provide evaluation of the recently published collective monograph «Socio-cultural anthropology of law», ed. by St. Petersburg Professors N.A. Isaev and I.L. Chestnov. The monograph is aimed at substantiating a new scientific discipline — socio- cultural anthropology of law, its subject being the »human dimension» of law in the cultural context. The reviewed study views law as a social matter in variety of its aspects, in order words, as a legal reality, within which the persons being socialized in this culture act, the dominant social positions on law are construed, including their semantic manifestation in legislation and other forms of legal normativity and their implementation in legally valu-
LEX 'PSSlia_Новые издания
able practices. Therefore, in the opinion of the authors a line should be drawn between the formal legal power of a normative legal act and its de facto social application. Implementation of law involves transformation of its norms into the dominant practices and personal value, rather than legal force of a normative legal act. Existence and application of law always involve activities of persons, reflecting information in the semantic form of rule of behavior. Hence, the subject of law is human person, rather than an impersonal legal status. The norm of law has more to it than formulation of a legal text, it is a formulation manifested in social ideas and mass actions (practices) among the wide ranges of population. The reviewed works does not provide sufficient evaluation of the role of objective interests of certain persons and social groups, and the majority of the population. The author of the book de facto ignore objective (not depending upon the will of the people and their mentality) factors influencing the formation of legal norms. Since the monograph mostly concerns the mental element of law, how does the mentality of «elites and referential groups» forms a legal norm and then how does it implement a norm into social practices? It is undoubted that an objective interest should be understood by persons (subjects of law) before it becomes a moving force in social development (including legal development).
Keywords: anthropology, human dimension of law, definition of the primary discretion, social amnesia, social practices.
