CC BY
64
Е.В. ДОНОВА
СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ РАЗМЕЖЕВАНИЯ И ИХ ТРАНСЛЯЦИЯ В ПОЛИТИЧЕСКУЮ СИСТЕМУ СТРАН ЦЕНТРАЛЬНОЙ И ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ
Одним из приоритетных направлений исследований поведения избирателей и структуры партийных систем стало изучение социально-политических размежеваний, которые можно определить как исторически сформировавшиеся политические и социальные «разделения» общества, определяющие партийные предпочтения и с течением времени структурирующие партийно-политическое пространство. Базисной работой по концептуализации социально-политических размежеваний в Европе является статья С.М. Липсета и С. Роккана «Структуры размежеваний, партийные системы и предпочтения избирателей: Введение»1. Авторы исследовали 12 западных демократических политических систем (пять англоговорящих, три европейские, две скандинавские политии, а также Бразилию и Японию). Ученые пытались проследить формирование предпочтений избирателей через процесс образования партий и альтернатив, предлагаемых электорату до и после расширения избирательного права, т.е. в исторической ретроспективе. В интерпретации Липсета и Роккана размежевания формируются «снизу-вверх»: базовые социально-политические идентичности возникают в результате естественного
1 Lipset S. M., Rokkan S. Cleavage structures, party systems and voter alignments: An introduction // Lipset S.M, Rokkan S. Party systems and voter alignments: Cross-national perspectives. - N. Y., 1967.
развития общества, а политические акторы и институты являются своего рода «надструктурами», складывающимися на основе более широкой социальной базы. Данный подход (социоструктурный) в 50-60-е годы развивали Д. Лернер, У. Ростоу и К. Дейч, в 80—90-е годы — Р. Инглхарт, Р. Далтон и др.
Однако уже в 70-е годы социальная природа размежеваний была поставлена под сомнение. Предпринимались попытки доказать, что структура размежеваний не является статичной, «замерзшей» конструкцией1. Наоборот, она постоянно изменяется под воздействием политических партий, намеренно политизирующих либо деполитизирующих некоторые линии размежеваний. Теоретики институционального подхода заговорили о качестве трансляции, а также о степени объективной значимости размежеваний, представленных в политической системе.
В странах Центральной и Восточной Европы изучение социально-политических размежеваний также стало одним из приоритетных исследовательских направлений. Существует ряд ученых, анализирующих линии «расколов» в своей стране: например, Г. Тока, А. Керошени, Г. Маркус, Я. Шимон занимаются изучением размежеваний в Венгрии2, П. Ма-чонин, Л. Брокль и Ж. Мансфельдова, П. Матею — в Чехии3, Г. Караси-
1 См. работы М.Дюверже, Д.Сартори, А.Лейпхарта и др.
2 См.: Toka G. The mobilization of social cleavages in Hungary in a comparative perspective. Prepared for presentation at the international seminar on the evolution of political orientations in post-communist societies, on 7- 9 November 1997 in Samara, Russian Federation; Korosenyi A., Schopflin G. Post-communist transition: emerging pluralism in Hungary // European j. of pol. research. - Amsterdam, 1999. - Vol.32, N1; Markus G. Party politics, party system and the dynamics of political cleavages in Hungary. Final report to NATIP on the research project. - Budapest, 1998. www.nato.int/acad/fellow/96-98/markus.pdf; Simon J. Cleavages and spaces of competition in Hungary // Lawson K, Rommele A., Karasimeonov G. Cleavages, parties and voters: Studies from Bulgaria, the Czech Republic, Hungary, Poland, and Romania. - Westport (CT), L.: Praeger, 1999.
3 См.: Machonin P. Social cleavages and political conflicts in the Contemporary Czech Society // Sociology working papers. - Oxford, 1997. - N 34; Brokl L., Mansfel-dova Z. How the voters respond in the Czech Republic? // Lawson K, Rommele A., Karasimeonov G. Cleavages, parties and voters: Studies from Bulgaria, the Czech Republic, Hungary, Poland, and Romania. - Westport (CT), L.: Praeger, 1999; Mateju P., Rehakova B., Evans G. The politics of interests and class realignment in the Czech Republic, 1992- 1996 // Evans G. The end of class politics? Class voting in comparative context. - Oxford, 1999.
меонов — в Болгарии1, А. Щербяк, А. Пржеворски, Т. Зарицкий — в Польше2.
Однако в целом степень эмпирической разработанности данной темы остается невысокой, что связано как с относительной непродолжительностью демократического транзита в посткоммунистических странах, так и со слабой концептуализацией проблемы, малочисленностью сравнительных исследований по структурам размежеваний. Можно выделить сравнительные исследования Г.Китчельта, Дж.Эванса и С.Уйатхеда, Р.Роуза, Г.Токи, Р.Марковского, К.Лоусон3.
1 Karasimeonov G. How the voters respond in Bulgaria? // Lawson K., Rommele A., Karasimeonov G. Cleavages, parties and voters: Studies from Bulgaria, the Czech Republic, Hungary, Poland, and Romania. - Westport (CT), L.: Praeger, 1999.
2 См.: Szczerbiak A. Party structure and organizational development in post-communist Poland // J. of communist studies and transition politics. - L., 2001. - Vol.17, N2. Paper for the Political studies Association-UK 50th annual conference 10- 13 April 2000, L.; Przeworski A. Economic reforms, public opinion and political institutions: Poland in the Eastern European perspective // Maravall L., Przeworski A. Economic reforms in new democracies: a social-democratic approach. - N.Y. - 1993; Zarycki T. Four dimensions of center-periphery conflict in the Polish electoral geography.www.essex.ac.uk/ ECPR/events/iointsessions/edinburgh/papers/ws19/zarycki.pdf Рукопись; Zarycki T. Politics in the periphery: political cleavages in Poland interpreted in their historical and international context // Europe-Asia Studies. - L., 2000. - Vol.52, N5.
3 См.: Kitschelt H. Formation of party cleavages in post-communist democracies: Theoretical Propositions // Party Politics. - L., 1995. - N1; Kitschelt, H. Post-communist party systems: competition, representation, and interparty cooperation // Cambridge studies in comparative politics. - N.Y., 1999; Evans G., Whitefield S. The structuring of political cleavages in post-communist societies: The case of the Czech Republic and Slovakia // Political studies. - Oxford, 1998. - Vol. 46, N1; Rose R., Mishler W. Negative and positive party identification in post-communist countries // Electoral studies. - Guilford, 1998. - Vol.17, N2; Toka G. Political parties and democratic consolidation in East Central Europe // Studies in public policy 279. Strathclyde: Centre for the study of public policy, 1997; Markowski R. Political parties and ideological spaces in East Central Europe // Communist and post-communist studies. - Los-Angeles, 1997. - N3; Lawson K, Rommele A., Karasimeonov G. Cleavages, parties and voters: Studies from Bulgaria, the Czech Republic, Hungary, Poland, and Romania. - Westport (CT), L.: Praeger, 1999.
1. Основные подходы к изучению социально-политических размежеваний в странах Центральной и Восточной Европы
В 90-е годы сформировалось две точки зрения относительно влияния размежеваний на формирование политического пространства в странах Центральной и Восточной Европы. В рамках первого подхода — концепции «чистой доски» («tabula rasa») — политическое пространство характеризуется неструктурированностью и хаотичностью1, в рамках второго — по мере согласования политическими элитами своих действий оно приближается по своим характеристикам к западным политиям2.
Сторонники гипотезы «чистой доски» (Р. Марковски, П. Мэ-ир) делают акцент на незначительности исторических, социальных размежеваний, на хаотичности социально-экономической обстановки и неустойчивости экономических отношений. В данных условиях электоральный рынок является доступным и открытым, а различия в программах — несущественными. «Что удивляет больше всего в партийных системах посткоммунистической Европы — так это недостаток системности. И именно отсутствие этой системности способствует электоральной нестабильности. Очевидно, что сочетание слабой структуры ««расколов», изменчивого институционального дизайна и открытая и непредсказуемая структура конкуренции не могут способствовать консолидации»3.
Аргументы П. Мэира не лишены логики: странам Центральной и Восточной Европы свойственна функциональная перегруженность (одновременно необходимо решать много вопросов — проблемы национальной идентичности, экономической трансформации, социальной структуры и т.д.). П. Мэир подчеркивает: «Так как играть стоит ради многого, конкуренция будет настолько сильной, что партийные системы будут внутренне нестабильны»4.
Тем не менее основные процессы перераспределения власти и ресурсов более или менее завершены, что все же позволяет говорить об оп-
1 См.: Markowski R. Political parties and ideological spaces in East Central Europe // Communist and post-communist studies. - Los-Angeles, 1997. - N 3.
2 Cm.: Kitschelt H. Post-communist party systems: competition, representation and interparty cooperation // Cambridge studies in comparative politics. - N.Y., 1999. - P. 112- 143.
3 Mair P. Party system change: approaches and interpretations. - Oxford, 1997. - P.192.
4 Ibid. - P.196.
ределенном «замерзании» партийной системы. Например, Г. Маркус утверждает, что в Венгрии наблюдается особая форма «замерзания» — не партийной системы, а политических предпочтений избирателей. Хотя партии и партийные структуры крайне подвижны, альтернативы, содержащиеся в структуре размежеваний — поразительно стабильны: с 1990 по 2000 г. одни и те же размежевания структурировали партийную конкуренцию — вестернизация/ традиционализм, выигравшие/проигравшие, посткоммунизм/антипост-коммунизм1.
Вызывает сомнение и другое положение теоретиков концепции «чистой доски», согласно которому в посткоммунистических странах группы интересов и политические преференции сформировались только после начала транзитного периода. Например, А.Щербяк опровергает данное утверждение на примере Польши, где стабильные политические идентичности складывались под влиянием социально-демографических характеристик — возраста, пола, размера сообщества, образования, религиозности, а также членства в коммунистической партии или «Солидарности»2.
В рамках второго подхода, разработанного Г. Китчельтом3, основные структурные размежевания в посткоммунистических странах проходят, как и в Западной Европе, по двум осям: на право-левом континууме и на оси между либертаризмом и авторитаризмом. Данная модель вводит аксиологическое измерение в определение размежеваний, позволяя объединить социоструктурные характеристики избирателей с их ценностными ориентациями и поведенческими паттернами. Особое внимание данный подход уделяет стратегиям политических элит. Г.Кокс выдвинул предположение, что фрагментацию партийных систем в Центральной и Восточной Европе можно рассматривать как проблему координации действий политических элит4, т.е. партийные системы стабилизируются и «замерзают» по
1 См.: Markus G. Party politics, party system and the dynamics of political cleavages in Hungary. Final report to NATIP on the research project. - Budapest, 1998.
2 Szczerbiak A. Party structure and organizational development in post-communist Poland // J. of communist studies and transition politics. - Los-Angeles, 2001. - Vol.17, N2. Paper for the Political studies Association-UK 50th annual conference 10-13 April 2000, L.
3 Kitschelt H. Post-communist party systems: competition, representation and interparty cooperation // Cambridge studies in comparative politics. - N.Y., 1999. - Р. 112-143.
4 См.: Cox G. Making votes count: strategic coordination in world's electoral systems. - Cambridge, 1996.
мере структурирования партийного предложения. Таким образом, процесс институционализации размежеваний выглядит следующим образом: партии определяют свои программные установки в зависимости от социальных, ценностных, идеологических и поведенческих характеристик своего электората, затем транслируют их в партийную систему. По мере выработки партийного предложения и политизации основных линий «расколов» происходит структурирование политического пространства и «замерзание» партийной системы.
Однако акцент на действиях элит подразумевает некоторый элемент субъективности: партии могут намеренно политизировать те размежевания, которые представляются им наиболее выгодными, что не позволяет проследить объективную дифференциацию электората. Кроме того, зачастую подвергается сомнению гипотеза о «замерзании» партийных систем в странах Центральной и Восточной Европы. Наиболее часто выдвигаются следующие аргументы.
1. В ходе транзита институциональный дизайн крайне нестабилен, что приводит к возникновению относительно неустойчивых правил игры.
2. Демократизация происходит в условиях незрелости гражданского общества (организаций, ассоциаций и т.д.), которое призвано артикулировать интересы и транслировать их в политическую систему1; экономические структуры не способствуют созданию независимых социальных организаций или коллективных идентичностей.
3. Поскольку партии создавались не в условиях расширения избирательного права на новые социальные группы (как это было в Западной Европе), а при всеобщем избирательном праве, связь между электоратом и элитой изначально была очень слабой. При коммунистическом режиме не существовало состязательных политических партий, которые могли бы послужить объектами притяжения избирателей, а в новых демократиях из-за отсутствия самосознания социальных групп и институтов гражданского общества партии образовались не снизу-вверх, а сверху-вниз. По утверждению Н. Ситтера, в посткоммунистических странах сами партии способствуют развитию
1 Церковь (прежде всего в Польше) является практически единственной крупной социальной организацией.
стабильных образцов партийной конкуренции1. По мере снижения доверия к партиям на уровне избирателей наблюдается процесс большего сближения партий с государством. Как утверждает П. Мэ-ир, «государство — это партии, а партии — это государство»2. Партии сильны на уровне государственных институтов и способны выполнять свою роль в структурировании выборов, институтов, рекрутировании элит. Однако они слабы на социетальном уровне, а также неэффективны в агрегировании социальных интересов и интегрировании избирателей в политический процесс.
Тем не менее подход Г. Китчельта представляется крайне плодотворным именно в посткоммунистических условиях, так как он позволяет сочетать социально-экономическое и ценностное измерения, а также рассматривать процесс институционализации социально-политических размежеваний на уровне партийной системы как объект влияния политических акторов, либо политизирующих, либо деполитизирующих некоторые из них.
2. Структура и факторы формирования социально-политических размежеваний в странах Центральной и Восточной Европы
Структура социально-политических размежеваний в странах Центральной и Восточной Европы отличается от «расколов», существующих в Западной Европе, что обусловлено и историческими особенностями развития региона, и опытом авторитарных режимов, и спецификой демократического транзита. В научной литературе не существует единого мнения относительно основных линий размежеваний на посткоммунистическом пространстве. Некоторые исследователи утверждают, что четыре десятилетия коммунистического правления ослабили историческую структуру размежеваний и интересы до такой степени, что они перестали быть основой партийной конкуренции3. Г. Китчельт и А. Керошени считают, что разме-
1 Sitter N. Beyond class vs. nation? Cleavage structures and party competition in Central Europe // Central European political science review. - L., 2001. - Vol.2, N3. -Р. 67-91.
2 Mair P. Party system change: approaches and interpretations. - Oxford, 1997.
3 См., например: Rivera S. Historical cleavages or transition mode: influences on the emerging party systems in Poland, Hungary and Czechoslovakia // Party politics. - L., 1996. - Vol. 2, N2. - P.177- 208.
жевания, возникающие в ходе политического и экономического транзита, преобладают над историческими размежеваниями. Другие исследователи (П. Мачонин, Я. Шимон) утверждают, что годы коммунистического режима не уничтожили существовавшие ранее размежевания, поэтому структура «расколов» представляет собой наложение социальных противоречий, существовавших до и после установления коммунистического режима, на размежевания, возникшие в период транзита.
Представляется, что все исторические этапы развития региона нашли свое отражение в структуре социально-политических размежеваний. Существовавшие до установления авторитарных и тоталитарных режимов политические партии, а также размежевания между государством и церковью, центром и периферией, городом и селом, «элитизмом и открытостью» в современных условиях находят сво! отражение в размежеваниях между электоратом правых (более молодыми образованными, состоятельными избирателями, проживающими в городах и придерживающимися прозападных ориентаций, — электоратом Союза свободы в Польше, Союза молодых демократов в Венгрии, Гражданской демократической партии в Чехии) и левых партий (пожилыми, менее обеспеченными избирателями со средним и низшим образованием, придерживающимися державнических и авторитарных ориентаций — электоратом Социал-демократической партии Чехии, Союза демократических левых сил в Польше, Венгерской социалистической партии1), между юго-востоком и северо-западом в Польше2, сторонниками и противниками вступления в ЕС и т. д.
1 См.: Evans G., Whitefield S. The structuring of political cleavages in post-communist societies: The case of the Czech Republic and Slovakia // Political studies. -Oxford, 1998. - Vol. 46, N1; Machonin P. Social cleavages and political conflicts in the contemporary Czech Society // Sociology working papers. - Oxford, 1997, N 34; Markus G. Party politics, party system and the dynamics of political cleavages in Hungary. Final report to NATIP on the research project. - Budapest, 1998. www.nato,int/acad/fellow/96-98/markus.pdf; Tokes R. Political Transition and social transformation in Hungary. - Cambridge, 2002; Strmiska M. Parties, poles and the post-communist party arrangements: A study on conceptualization of poles and polarity // Stredoevropske politicke studie - Central European political studies review. - Budapest, 2002. - Vol. IV. - P. 1.
2 Например, исследования по политической географии в Польше выявили следующие особенности голосования поляков: жители Галиции (бывшая австро-венгерская зона - считается «лучшим» регионом в Польше, здесь прошли первые выборы, а также исторически были сильны крестьянские движения, однако низкий
Размежевания, проистекающие из социалистического прошлого и отражающиеся прежде всего в ментальных характеристиках избирателей — авторитарных ценностных установках на сильное государство и сильного лидера, хотя и теряют значимость, все же определяют существование социального «раскола» между снижающимся числом граждан, получавших выгоды от «старого» режима, и теми, кто выиграл в результате переходного периода1. В политической сфере это размежевание отражается в конфликте между коммунистическим электоратом, не принимающим существующую политическую систему, и демократически ориентированными избирателями. Однако оно разделяет скорее старшие и младшие поколения. Отнесение к данной модели граждан среднего возраста представляется проблематичным — некоторые избиратели, приспособившиеся к новым политическим условиям, голосуют за правые партии, тогда как другие (учителя, например), поддержавшие «бархатную революцию», в настоящее время разочарованы переходным периодом, не говоря уже о неквалифицированных рабочих, ощущающих ностальгию по старым временам2.
Многие исследователи электорального поведения в посткоммунистических странах утверждают, что культурно-политические
Продолжение сноски 2 со с. 108.
уровень индустриализации), Татр, южных регионов, Подлазья (северо-запад страны -исторически район джентри), Верхней Силезии, а также входившие в российскую зону после разделов Польши (например, пригороды Варшавы) являются более религиозными и консервативно и антикоммунистически настроенными электоральными группами; те области, которые после разделов отошли Германии, в целом лево-ориентированы - западная и северная части страны - Померания, польская часть бывшей Восточной Пруссии на севере страны (Вармия, Мазури), выражающие секу-ляристские и прозападные ориентации. Подробнее см.: Zarycki T. Politics in the periphery: Political cleavages in Poland interpreted in their historical and international context // Europe-Asia Studies. - Glasgow, 2000. - Vol.52, N 5.
1 См., например: Letki N. Explaining political participation in East-Central Europe: Social capital, democracy and the communist past. Nuffield College Politics Working Paper 2003-W2. University of Oxford; Markowski R. Political parties and ideological spaces in East Central Europe// Communist and post-communist studies. - Los-Angeles, 1997, N3; Rose R., Mishler W. Negative and positive party identification in post-communist countries // Electoral Studies. - Guilford, 1998. - Vol.17, N2.
2 См.: Machonin P. Social cleavages and political conflicts in the contemporary Czech Society // Sociology working papers. - Oxford, 1997, N 34.
нормы и ценности, унаследованные от социалистического прошлого, препятствуют формированию партийно-политической иденти-фикации1. Высокая степень мобилизации населения в коммунистическом режиме (обязательное членство в партии), негативное восприятие избирателями коммунистического прошлого во многом объясняют тот факт, что индивиды в странах Центральной и Восточной Европы не идентифицируют себя с политическими партиями, изменчивы в своих партийно-политических предпочтениях, пассивны, склонны положительно реагировать на риторику популистских и националистических партий.
Однако характеристика посткоммунистического электората как неструктурированного и «атомизированного» преобладала в начальный период трансформации. Сегодня ситуация меняется: по мере определения основных идеологических блоков и структурирования партийно-политического пространства снижается степень дез-ориентированности избирателей2. Избиратели, выигравшие от рыночных реформ, склонны поддерживать либерально-рыночные программы и партии. И, наоборот, неудовлетворенность экономической ситуацией может заставить голосовать за партии, занимающие антидемократические и антирыночные позиции.
Например, сторонники «модернизаторского» подхода утверждают, что по мере политической и экономической трансформации многие индивиды осознают свои интересы и способны позиционировать их в рамках лево-правого континуума. Так, И. Зелений, Е. Фодор и Е. Хэнли разработали «теорию двух осей» для характеристики посткоммунистических реалий. Они утверждают, что в странах Центральной и Восточной Европы существует два типа размежеваний: разделение между либералами и консерваторами, артикулируемое в виде политического противостояния относительно ценностных ориентаций, моральных и культурных норм, и между правыми и левыми, вылившееся в борьбу экономических интересов. На началь-
1 См., например: Korosenyi A. Revival of past or new beginning? The nature of post-communist politics // Bozoki A., Korosenyi A., Schopflin G. Post-communist transition: Emerging pluralism in Hungary. - L.: Pinter, 1992. - P. 111-132.
2 В Болгарии и Венгрии более 40% населения считают себя сторонниками какой-либо политической партии, в Румынии этот показатель составляет 70%. На посткоммунистическом пространстве выделяются Россия, Белоруссия и Украина, где только 15% населения имеют четкие политические преференции.
ных этапах трансформации в посткоммунистических обществах доминировало размежевание между либералами и консерваторами («политика символов» — вопросы свободы, идентичности, сообщества), которое затем переросло в разделение между правыми и левыми (политика интересов)1. Таким образом, наряду с кристаллизацией традиционных классовых интересов происходило очередное наполнение политического контекста размежеванием между левыми и правыми партиями.
Кроме того, увеличение численности неголосующих, деполи-тизация и дистанцирование электората от политических партий не являются феноменом, характерным исключительно для посткоммунистических стран. Подобный процесс наблюдается и в странах Западной Европы, что позволяет некоторым исследователям говорить о сходствах посткоммунистического и западноевропейского развития. Однако в Западной Европе за последние 30 лет увеличение подвижности предпочтений связано не с нестабильностью партийной системы, а с изменением мотивации голосования (голосование по отдельным вопросам, постматериальные ценности).
Особенности демократического транзита также накладывают отпечаток на структуру размежеваний в посткоммунистических странах. Сложности переходного периода, ухудшение экономического положения избирателей, недовольство демократическими правительствами и демократией в целом способствовали оформлению центрального размежевания между выигравшим электоратом, голосующим преимущественно за правые партии, и проигравшими избирателями, склонными голосовать за левые партии2.
1 Cm.: Markowski R. Political parties and ideological spaces in East Central Europe. Communist and post-communist studies. - Los-Angeles, 1997, N3. - P.87.
2 Evans G., Whitefield S. The structuring of political cleavages in post-communist societies: The case of the Czech Republic and Slovakia // Political studies. - Oxford, 1998. -Vol. 46, N1; Machonin P. Social cleavages and political conflicts in the contemporary Czech Society // Sociology working papers. - Oxford, 1997, N 34; Markus G. Party politics, party system and the dynamics of political cleavages in Hungary. Final report to NATIP on the research project. - Budapest, 1998. www.nato,int/acad/fellow/96-98/markus.pdf; Tokes R. Political transition and social transformation in Hungary. - Cambridge, 2002; Strmiska M. Parties, poles and the post-communist party arrangements: A study on conceptualization of poles and polarity // Stredoevropske politicke studie - Central European political studies review. - Budapest, 2002. - Vol. IV, P. 1.
Однако не все исследователи сходятся во мнении, что размежевание между выигравшими и проигравшими является центральным. Например, Г.Китчельт утверждает, что социоэкономическое измерение в странах Центральной и Восточной Европы (за исключением Чехии) в меньшей степени структурировало партийную систему, в отличие от стран Западной Европы. Эти страны изначально были ограничены в выборе экономического курса существованием внешней задолженности, неконкурентоспособных секторов и неэффективной системы социальных услуг, унаследованных от социалистической системы, что сужало сферу конкуренции политических партий по социоэкономическим вопросам1. То есть, несмотря на различные позиции относительно темпов и стратегии реформ, изначально сложился консенсус относительно направления экономического развития — рыночной экономики.
Главное размежевание, по мнению Г. Китчельта, проходит между «теми, кто выступает за авторитаризм, коллективизм, национализм, христианство, и индивидуалистами, которым свойственны секуляристские, космополитические и либертаристские ориента-ции»2. Это размежевание часто увязывают с отношением электората к вступлению в ЕС: выделяются сторонники «достижения уровня развития, соответствующего требованиям для вступления в ЕС, либо стагнации на уровне полусовременного индустриального общества»3. Теоретики психологического подхода, начало которого было положено работами А.Маслоу, Т.Адорно, Х.Айзенка, предлагают рассматривать это размежевание в качестве психологических ориента-ций избирателей, основанных на когнитивных, коммуникационных способностях и предопределяющих электоральное поведение. Однако рассмотрение психологических элементов в отрыве от социальной основы также не совсем верно, так как социальные условия, образование, социальный статус, адаптивные способности определяют ценностные и психологические компоненты. Например, избиратели
1 См. Kitschelt H. Formation of party cleavages in post-communist democracies: Theoretical propositions // Party Politics. - L., 1995, N 1.
2 Kitschelt H., Mansfeldova Z., Markowski R., Toka G. Post-communist party systems: competition, representation, and inter-party cooperation. 1999. www.kuwi.euv-frankfurt-o.de/~vgkulsoz/EU%20Projekt/papers/pol_pap7.doc.
3 Machonin P. Social cleavages and political conflicts in the contemporary Czech society // Sociology working papers. - Oxford, 1997, N 34. - Р.42.
с низким уровнем образования, проживающие на периферии и занимающиеся ручным трудом, более склонны разделять авторитарные, коллективистские и националистические ценности, нежели люди с высшим образованием, проживающие в городах и занятые в сфере услуг.
Таким образом, когнитивная схема структурирования «расколов» очень сложна: исторические линии размежеваний (между городом и селом, центром и периферией, титульной нацией и меньшинством и т.д.) отразились в ценностных ориентациях на космополитизм, либерализм и западничество, с одной стороны, либо на почвенничество и авторитаризм — с другой, и институциализировались в современной партийной системе в виде партийных предложений. Коммунистическое прошлое сказалось на поведенческих и ценностных установках части электората и обусловило ее предрасположенность к тому, чтобы стать «проигравшими» в новых социальных условиях. Демократический транзит привел к еще большему углублению и наложению линий размежеваний друг на друга. Размежевания между трудом и капиталом, городом и селом, центром и периферией выразились в виде «раскола» между группой выигравших и проигравших в ходе реформ, каждая из которых характеризовалась определенными социально-демографическими, экономическими, адаптационными, ценностными, поведенческими характеристиками. Совокупность этих факторов предопределила основные линии размежеваний: по вопросам отношения к коммунистическому прошлому, к периоду транзита, принадлежности к определенным социальным группам, выражающим ценностные ориентации, которые формируются под влиянием социального статуса, уровня образования, места жительства, отношения к религии и даже пола.
Однако ключевая проблема анализа размежеваний состоит в том, что в посткоммунистических странах невозможно однозначно определить источник того или иного размежевания, как это делают С. Липсет и С. Роккан в случае с западными политиями. Историческое измерение сочетается с современными моделями столь причудливым образом, что то, что кажется абсолютно современным явлением (размежевание между электоратом правых и левых партий), в действительности имеет исторические корни в расколах между горо-
дом и селом, центром и периферией, государством и церковью1. С одной стороны, эта преемственность в трансляции размежеваний естественна, и в этом отношении она даже подтверждает существование объективных линий размежеваний, разделяющих общество вне и помимо воли политической элиты. Соответственно, политизация акторами того или иного размежевания также оказывается заложником «исторической памяти», а сами размежевания — объективными социальными характеристиками общества. Однако, с другой стороны, несовпадения политического и социального пространств и сама возможность существования подобного несовпадения подтверждают тезис о возможностях манипулирования политическим дискурсом.
3. Социально-политические размежевания в Венгрии, Чехии и Польше
Недостатком представленной выше когнитивной матрицы является то, что она носит слишком общий характер и не может объяснить, почему в странах Центральной и Восточной Европы значимы разные линии размежеваний. Посткоммунистическое пространство является настолько неоднородным, что невозможно однозначно выявить приоритетность одних линий размежеваний по отношению к другим. Например, в Венгрии размежевание по социоэкономиче-ским вопросам слабо структурирует партийные предпочтения электората, тогда как в Чехии оно является наиболее значимым.
Дж. Эванс и С. Уайтхэд считают, что политическую конкуренцию в посткоммунистических странах определяют три фактора: эко-
1 По замечанию Г. Голосова, «в посткоммунистических странах практически не прослеживается наиболее популярный в западных электоральных исследованиях «раскол» — между собственниками и рабочими. «Расколы» по религиозному и этническому признакам, разумеется, сохраняют свое значение, однако они наблюдаются далеко не везде. Вместе с тем существует «раскол», давно уже отошедший на второй план как фактор электорального поведения в большинстве западных стран, но вполне значимый в некоторых посткоммунистических демократиях — между городским и сельским населением. Он отмечается, например, в Болгарии и — несколько менее отчетливо — в Венгрии». См.: Голосов Г. Поведение избирателей в России: Теоретические перспективы и результаты региональных выборов // Полис. - М.,1997, №4. -С.44- 56.
номическое развитие, степень этнической гомогенности и исторический статус государства. Исследователи различают три группы стран:
1) экономически продвинутые, этнически гомогенные страны, исторически имеющие государственность (Чехия, Венгрия, Польша);
2) экономически продвинутые, этнически гетерогенные государства, получившие государственность сравнительно недавно (Эстония, Латвия); 3) страны, обладающие крайне малыми шансами на успешное проведение рыночных реформ, несмотря на степень этнической гомогенности и историю государственности (Болгария, Белоруссия, Румыния, Россия и Украина)1. По мнению исследователей, там, где переход к рыночной экономике проходит успешно, структура межпартийной конкуренции будет определяться главным образом позициями партий в рамках лево—правого континуума. Там, где значимым фактором оказывается этическая основа партийного соревнования, его структура будет сориентирована на проблемы национализма. При отсутствии социально-экономической либо этнической основ, принципиальными позициями, определяющими борьбу партий, оказываются вопросы противостояния внешней угрозе, экономической компетентности правительства, территориальной целостности и т.д. Таким образом, для первой группы стран исследователи предсказывают борьбу политических партий по линиям классовых противоречий, для второй — по этническим линиям, для третьей — по вопросу экономической ситуации в стране.
Представляется, что причину различий в структуре размежеваний стран Центральной и Восточной Европы также следует искать в специфике их трансляции в политическую систему. Важной особенностью структуры размежеваний этих стран является тот факт, что не все «расколы» институциализируются на политическом уровне, т.е. не все социальные размежевания становятся политически значимыми. Причем качество трансляции размежеваний в политическую систему напрямую зависит от учредительных выборов, в которых определяются основные политические оппозиции. Поэтому в новых демократиях, в которых на начальных этапах наблюдались организационная фрагментация, сумбурность избирательного процесса, первые
1 Evans G., Whitefield S. Explaining the formation of electoral cleavages in post-communist democracies. Paper presented at the World democratization conference «ReThinking Democracy in the New Millenium», 2000.
выборы определяли не только победивших и проигравших, но, что более важно, и те социальные размежевания, которые либо становились основой политического конфликта, либо деполитизировались. Это сильно отличает страны Восточной Европы от Западной, где устоявшиеся и хорошо организованные партии конкурируют по четко определенным линиям расколов.
В Венгрии распад советского блока, консолидация территорий в условиях идеологического вакуума привели к формированию основного конфликта — между центром и периферией, что отразилось в ведущей роли партий, выступающих с этнонациональных позиций. Данный конфликт выражался в конфронтации двух партийных блоков: традиционалистов и западников. В центре группы традиционалистов находился Венгерский демократический форум, образовавшийся из движения популистски настроенных писателей, историков, обеспокоенных судьбой нации (последствиями Трианонского мирного договора1, судьбой венгерской диаспоры, демографическим спадом, культурной и этнической уязвимостью, снижением значимости моральных ценностей) и выдвигающих концепцию «третьего пути» (между восточным коммунизмом и западным капитализмом). Союз молодых демократов, Союз свободных демократов и Венгерская социалистическая партия выступали за интеграцию в ЕС и НАТО и «западный» путь развития.
Однако сложности трансформационного периода, экономического развития, снижение жизненных стандартов, рост неравенства в благосостоянии, доходах порождали размежевания социоэкономиче-ского характера между проигравшими и выигравшими в ходе транзита. Политическая элита старалась не замечать новых линий размежеваний, преувеличивая значимость одних (традиционализм/ западничество) и намеренно снижая значимость других (социоэкономиче-ских). Партии мобилизовали электорат посредством апелляции к ценностным ориентациям, а не политическим установкам, что при-
1 Трианонский мирный договор был подписан в июне 1920 г. между странами-победительницами в Первой мировой войне и Венгрией. От Венгрии отчуждались огромные территории (в частности, Трансильвания, восточная часть Баната были присоединены к Румынии, Хорватия, Бачка и западная часть Баната - к Югославии, Словакия и Закарпатская Украина - к Чехословакии, Бургенланд - к Австрии).
давало политике характер «эстетизации»1, — подобное явление наблюдалось и в странах Западной Европы.
Г.Маркус отмечает следующий парадокс венгерской партийной системы: она «замерзла» на этапе доминирования ценностно-культурного размежевания и в настоящее время должна адаптироваться к социальным изменениям в контексте трансформационного периода — возникновению выигравших и проигравших в ходе демократизации. Отчасти расхождение партийной политики и ценностных ориентаций электората может быть объяснено «нестабильными связями между социальными размежеваниями, решениями инкум-бента и политической стабильностью»2. Данное несоответствие выражается в увеличении численности неголосующих (50%), деполити-зации и дистанцировании электората от политических партий. Среди активных избирателей под воздействием партийных стратегий, направленных на политизацию ценностных противоречий, наметилось размежевание между консервативным, авторитарно и националистически настроенным, религиозным электоратом и избирателями, которым свойственны секуляристские, космополитические и либерта-ристские ориентации.
В типологии Дж. Сартори выделен специальный казус, под который полностью подходит Венгрия: на уровне партий и отчасти политических элит существует «поляризованная многопартийность», тогда как на уровне политических ценностей и ценностных ориента-ций электората идеологическая дистанцированность крайне мала, а фрагментация не явно выражена3.
Однако идеологическая фрагментация электората в Венгрии часто преувеличивается. Избиратели прагматичны и мало заинтересованы в вопросах укрепления национального единства. Пожалуй, длительным структурным конфликтом можно признать религиозный «раскол» (религиозные избиратели голосуют за Народную христиан-ско-демократическую партию (НХДП) либо за ВДФ, в то время как атеисты поддерживают Венгерскую социалистическую партию (ВСП) или Союз молодых демократов (СМД)), а также формирую-
1 Markus G. Party politics, party system and the dynamics of political cleavages in Hungary. Final Report to NATIP on the Research Project. - Budapest, 1998. - Р.15.
2 Ibid. - P.21.
3 Sartori G. The sociology of parties: A critical review // Stammer O. Party systems, party organisations, and the politics of new masses. - Berlin, 1968. - P. 312.
щееся в современных условиях размежевание между победителями и проигравшими (победители голосуют за ВДФ, НХДП либо за Союз свободных демократов, а проигравшие поддерживают партии левого толка (ВСП, ПМС)1. Данное утверждение позволяет предположить, что на политизированный политическими элитами раскол между традиционалистами и западниками в середине 90-х годов наложи-лось социально-экономическое размежевание между выигравшими и проигравшими в ходе трансформации.
Пример Венгрии доказывает, что партии могут усиливать значимость одних размежеваний и намеренно снижать роль других. Неадекватное отражение социальных размежеваний, с одной стороны, позволяет политическим акторам искусственно создавать социально-культурные кластеры в обществе и формировать свое электоральное ядро, а с другой стороны, представляет для политических партий определенную опасность: недовольство политическими программами партий может привести к снижению электоральной поддержки определенной партии и отстранению электората от политики. Например, недовольство чрезмерной политизированностью Kulturkampf2 стало одной из причин электоральных успехов Венгерской социалистической партии, которая начиная с 1994 г. включила в свою программу социально-экономическое измерение. Несомненно, не стоит сводить победу социалистов исключительно к адекватному отражению Венгерской социалистической партией существующих линий размежеваний. Необходимо также учитывать разочарованность электората центристским правительством, оказавшимся неспособным смягчить последствия экономической трансформации, приведшей к снижению жизненных стандартов населения, росту безработицы, инфляции, неравенству в доходах, благосостоянии и т.д.
Таким образом, представляется возможным утверждать, что в политической жизни Венгрии были политизированы социально-культурные и социально-политические, а не социально-
1 Markus G. Party politics, party system and the dynamics of political cleavages in Hungary. Final Report to NATIP on the Research Project. - Budapest, 1998. - Р. 24.
2 Kulturkampf (нем). - культурная борьба; здесь между традиционалистами и западниками. Подробнее см.: Markus G. Party politics, party system and the dynamics of political cleavages in Hungary. Final report to NATIP on the research project. - Budapest, 1998.
экономические размежевания. Обратный процесс произошел в Чехии: здесь основные линии размежеваний проходят по социально-экономическим вопросам, а принадлежность к определенному социальному классу имеет большое значение при формировании партийных предпочтений.
Чехия отличается от других посткоммунистических стран по ряду причин. Во-первых, падение коммунистического режима здесь не сопровождалось политической (Польша) или экономической (Венгрия) эрозией, что способствовало проведению последовательных коренных политических и экономических преобразований. Жесткость коммунистического режима в Чехии обусловила преобладание негативных оценок коммунистического прошлого по сравнению со странами, где до 1989 г. происходило постепенное ослабление режима (Польша, Венгрия). Г. Китчельт, Ж.Мансфельдова, Р. Марковски и Г. Тока в работе «Посткоммунистические партийные системы» утверждают, что «Чехия представляла пример авторитарно-бюрократического коммунизма, характеризуемого монопольной бюрократической машиной, управляемой технократией и дисциплинированной коммунистической партией»1. Затем быстрая маргинализация этой партии освободила путь новым либерально-демократическим и социально-демократическим партиям, которые выступали с различными программами реформ и способствовали разделению электората прежде всего по экономическим вопросам, тем самым минимизировав межпартийные конфликты по таким вопросам, как оценка коммунистического прошлого. Таким образом, кристаллизация размежевания между правым и левым электоратом в Чехии имеет явно несоциалистическую (в отличие от Венгрии и Польши, где она была тесно связана с партиями-преемницами коммунистических), а социально-экономическую основу. Во-вторых, Чехия является одной из стран, где наиболее сильно проявляются эгалитарные ориентации населения, которые уходят корнями во времена, предшествующие коммунистическому режиму: увеличение
1 Kitschelt H., Mansfeldova Z., Markowski R., Toka G. Post-communist party systems: competition, representation, and inter-party cooperation. 1999. www.kuwi.euv-frankfurt-o.de/~vgkulsoz/EU%20Projekt/papers/pol_pap7.doc.
экономического неравенства, разрыва между уровнями доходов и благосостояния привели к усилению этих настроений в обществе1.
Вместе с тем в Чехии прослеживаются и размежевания, типичные для остальных посткоммунистических стран: 1) в географическом плане между сельскими, городскими областями, а также столицей (как чехи, так и мораване не довольны центральным положением Праги); 2) между выигравшими и проигравшими в ходе трансформации (в ценностном аспекте размежевание между космополитическими и партикуляристскими ориентациями); 3) поколенческие размежевания; 4) этнические размежевания между чехами и морава-ми, воспринимающими себя отдельным народом. Несмотря на наличие этих противоречий, наиболее значимым все же является «раскол» между «экономическим популизмом и рыночной либерализацией». Как доказывает на материалах социологических опросов К.Д. Краузе, позиции электората по вопросам экономической и социально-политической трансформации являются определяющими при выборе партийных преференций, в то время как ни один из вопросов (национализм, религия, распад Чехословакии) так сильно не коррелирует с выбором партии2.
В период с 1990—1994 гг. консенсус по поводу направления экономических реформ выражался в доминировании центристской ориентации электората, о чем свидетельствуют данные позиционирования избирателями себя в рамках лево-правого континуума, а также победа на первых выборах в 1990 г. Гражданского форума, а в 1992 г. — Гражданской демократической партии.
1 Например, П. Матею видит идеологические корни эгалитаризма в протестантском движении Богемии и изначальной эгалитарной направленности реформ, тогда как Гавелка объясняет данное явление «незавершенностью» социальной структуры чешского общества, связанной с исчезновением джентри в конце XV - начале XVte., когда во главе чешской короны встали Габсбурги (см.: Mateju P., Rehakova B., Evans G. The Politics of interests and class realignment in the Czech Republic, 1992-96//Evans G. The end of class politics? Class voting in comparative context. - Oxford, 1999.
2 За исключением 1992 г., когда была отмечена сильная корреляция с религией (религиозные вопросы, которые так или иначе всегда были тесно связаны с антикоммунистическими настроениями, сегодня постепенно теряют свое значение и разделяют, скорее, партии в оппозиции). См. Krause K. The Politics of partial cleavage in Slovakia and the Czech Republic // Markowski R. Political Parties and ideological spaces in East Central Europe // Communist and post-communist studies. - Los-Angeles, 1997, N 3.
Однако уже на парламентских выборах 1996 г. выявилось размежевание между правыми и левыми партиями (Гражданской демократической партией и Социал-демократической партией Чехии). Успех социал-демократов заставил многих исследователей обратиться к анализу влияния на электоральное поведение принадлежности к социальному классу.
Например, П. Матею объясняет голосование за социал-демократов в Чехии именно обусловленностью электорального поведения социальным классом, а также общей поддержкой электоратом партий, выступающих за большее государственное вмешательство и создание государства всеобщего благоденствия1. Традиционно приход к власти левых партий в посткоммунистических странах объясняется недовольством населения экономическими реформами, желанием «наказать» правые и центристские правительства за их негативные социальные последствия2. Однако в Чехии транзитный период не сопровождался резким ухудшением жизненных стандартов, обеднением населения и экономическим спадом.
Специфика голосования в Чехии состояла в том, что социально-экономическое размежевание не накладывалось на другие линии, а представляло собой «полноценный раскол» между выигравшими и проигравшими в ходе трансформации (в Венгрии на социально-экономическое размежевание накладывались противоречия между традиционализмом/западничеством, а в Польше — на размежевания между городом и селом и государством и церковью)3. Выигравшими в
1 См.: Mateju P. Turning left or class realignment? Analysis of changing relationship between class and party in the Czech Republic // East European politics and societies. - Berkeley, 1997. - Vol. 11, N3.
2 В целом во всех странах региона наблюдался сдвиг влево в середине 90-х годов: в Венгрии процент голосов за левые партии увеличился с 11% в 1990 г. до 39% в 1994 г., в Чехии - с 20 в 1992 г. до 38 в 1996 г., в Польше - с 23 в 1990 г. до 43% в 1993 г. Если учитывать процент мест в парламенте, то в Венгрии и Польше депутаты от левых партий составляли большинство (54 и 74% соответственно). См.: Mateju P. Turning left or class realignment? Analysis of changing relationship between class and party in the Czech Republic // East European politics and societies. - Berkeley, 1997. - Vol. 11, N 3. - Р.152.
3 Многие исследователи задавались вопросом, почему в Чехии политически значимым стало социально-экономическое размежевание, тогда как в Словакии оно не определяло пространство политической конкуренции. Исследования Эванса и Уайтфильда подтверждают данный вывод: процесс национального строительства наиболее важен для словацкого общества, тогда как в Чехии центральным компонентом
ходе транзита могут считаться бизнесмены, люди, занятые в сфере услуг или не зависящие от работодателя (self-employed), а также квалифицированные рабочие. Именно они составляют ядро правых и центристских партий (особенностью Чехии является то, что пенсионеры склонны голосовать за Гражданскую демократическую партию). К проигравшим относятся рабочие, занятые неквалифицированным трудом, пенсионеры, фермеры, домохозяйки, голосующие за левые партии и выступающие за большее вмешательство государство в экономику, социальный протекционизм. В такой интерпретации классовое голосование является вполне адекватным для характеристики электорального поведения в Центральной и Восточной Европе.
Если взять модель размежеваний Липсета и Роккана в чистом виде и не учитывать институциональных факторов, то мы получим статичную картину «расколов» на данном отрезке времени. В посткоммунистическом контексте можно проследить все четыре линии размежеваний, выделенных Липсетом и Рокканом, которые определяли партийные предпочтения электората Западной Европы: между центром и периферией, государством и церковью, между городом и селом, а также между собственниками и рабочими.
Продолжение сноски 3 со с. 121.
размежеваний был переход к рыночной экономике, что связано прежде всего с гомогенностью и консолидированностью государства-нации (подробнее см.: Evans G., Whitefield S. Explaining the formation of electoral cleavages in post-communist democracies. Paper presented at the World democratization conference «Re-Thinking Democracy in the New Millennium», 2000). Г. Китчельт, Л. Брокль и Ж. Мансфельдова считают, что причина политизации социоэкономического размежевания в политической системе Чехии состоит в том, что вопрос распада Чехословакии и отношение к экономическим реформам сосуществовали параллельно (чехи, поддерживающие распад Чехословакии, позитивно оценивали экономические реформы и, наоборот, те, кто выступал за единство Чехословакии, с недоверием относились к реформам. Таким образом, произошло наложение территориального и социоэкономического размежеваний, причем институционализировалось последнее); в Словакии национальный и экономический вопросы не накладывались друг на друга, ввиду того что для Словакии проблема распада была гораздо более болезненной, нежели для Чехии. Он был связан прежде всего с переосмыслением места Словакии в регионе, Европе и мире в целом, с пересмотром различных периодов истории (подробнее см.: Kitschelt H., Mansfeldova Z., Markowski R., Toka G. Post-communist party systems: competition, representation, and inter-party cooperation. 1999. www.kuwi.euv-frankfurt-o.de/~vgkulsoz/EU%20Proiekt/papers/ pol_pap7.doc).
Польша представляет наилучший пример для применения модели Липсета и Роккана, так как, во-первых, в этой стране значимы все линии размежеваний, выделенные Липсетом и Рокканом, а во-вторых, эти линии, взаимопересекаясь, усиливают друг друга. Поэтому целесообразно исследовать их в совокупности, а не отдельно друг от друга (например, в Чехии доминирование социально -экономического размежевания в электоральном поведении позволяет расценивать другие факторы голосования как второстепенные).
Все исследователи сходятся в отношении значимости двух линий размежеваний в Польше: 1) размежевание социально -экономического характера между сторонниками неолиберального свободного рынка или вмешательства государства в экономику (выигравшими) и политического курса, направленного на развитие государства всеобщего благосостояния (проигравшими), в типологии Липсета и Роккана это размежевание представлено расколом между трудом и капиталом, городом и селом и центром и периферией; 2) размежевание идеологического и аксиологического характера — между универсалистским и партикуляристским видением социального и политического порядка. В более узкой интерпретации он отражается в конфликте между секуляризмом и религиозностью, а также в различных оценках коммунистического прошлого. Совмещение этих двух линий позволяет идентифицировать четыре основных политических пространства в политической жизни Польши.
1. Сочетание сильной поддержки секуляризма и рыночной экономики составляют либерально-демократическое пространство. В 90-е годы наиболее активно на данном поле в разное время выступали Демократический союз, Либерально-демократический конгресс, Союз свободы, образовавшиеся из «Солидарности».
2. Сочетание прорыночных ориентаций и религиозности с акцентом на христианские ценности и экономический национализм образует консервативное поле. Данное пространство довольно фраг-ментировано. Только в период 1996—2000 гг. Избирательным действием «Солидарность» была предпринята попытка объединить различные движения и позиции.
3. Поддержка вмешательства государства в экономику в сочетании с религиозностью составляет популистское пространство, представленное Крестьянской партией Польши.
4. Вмешательство государства и секуляризм оформляют социалистическое поле, на котором доминирует Союз левых демократов, а также Трудовой союз.
Представленные четыре поля (пространства) сформировались в ходе президентских (1990, 1995, 2000) и парламентских (1989, 1991, 1993 и 1997) выборов.
Конфликт между городом и селом, а также между центром и периферией наиболее ярко отражают Союз свободы (за него голосует электорат, проживающий в городах) и Крестьянская партия Польши. Конфликт между трудом и капиталом представлен наиболее неоднозначно, так как выигравших и проигравших одновременно представляют и Избирательное действие, и Союз демократических левых сил и Союз свободы. Данное явление отражает стратегию партий, направленную на привлечение разных сегментов электората, а также намеренное снижение политизированности социально-экономического размежевания. Противостояние Избирательного действия «Солидарности» и Союза демократических левых сил помимо социально-экономического измерения («ось интересов») отражается и на «ценностной оси» в размежевании между «религиозными авторитарными националистами и светскими либеральными космополита-ми»1.
Модель Липсета и Роккана представляется крайне плодотворной в польском контексте. Она позволяет учитывать различные линии размежеваний и специфику их наложения друг на друга. Однако модель была сформулирована для анализа структуры размежеваний в Западной Европе. На посткоммунистическом пространстве она требует дополнения и модификации — включения в структуру размежеваний раскола между сторонниками и противниками декоммуниза-ции, а также интерпретации конфликта между рабочими и собственниками в качестве размежевания между выигравшими и проигравшими в процессе трансформации.
Таким образом, различия в политических контекстах в странах Центральной и Восточной Европы затрудняют применение некоей общей матрицы. Тем не менее применение теории социально -политических размежеваний в странах Центральной и Восточной
1 См.: Markowski R. Political parties and ideological spaces in East Central Europe // Communist and post-communist studies. - Los-Angeles, 1997, N 3.
Европы является крайне плодотворным. Она позволяет структурировать электорат по различным социально-политическим полям, а также исследовать процесс трансляции размежеваний в политическую систему. На структуру размежеваний влияют объективные факторы, такие как опыт до и после установления авторитарных режимов, особенности демократического транзита. Важную роль в процессе институционализации размежеваний в посткоммунистических странах играют политические элиты, которые определяют политически значимые линии «расколов».
Несмотря на очевидную плодотворность модели, стоит учитывать, что она операционализируется на посткоммунистическом пространстве с рядом оговорок, что позволяет поставить под сомнение ее универсальность. Разработанная для обществ с устоявшейся социальной структурой и связями между избирателями и политическими партиями, в посткоммунистических реалиях данная модель в ее изначальной формулировке не вполне адекватна. Поэтому воспроизводить структуру размежеваний лучше как для региона в целом, так и для каждого конкретного казуса, как это было сделано в случаях Венгрии, Чехии и Польши.
