CC BY
46
ФИЛОСОФИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2012. № 3. С. 39-44.
УДК 14:001.4+316.77 М.Б. Мусохранова
СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКИЙ ПРИНЦИП ТЕРМИНОЛОГИЗАЦИИ СЛОВА В ЯЗЫКЕ МЕДИЦИНЫ
Рассматривается проблема, характерная для современного состояния общества, в котором язык выступает социальным индикатором, свидетельствующим о разрыве преемственности знаний и опыта, сохраняемой терминами. Выявление принципа терминологизации слова, рассмотренного на примере языка медицины, может послужить основанием для решения этой проблемы.
Ключевые слова: социально-исторические корни понятия «термин», социальная функция термина, болезнь как реальный объект, социально-философская категория термина, паралептический принцип.
Необходимость установления социально-философского принципа терминологизации слова в языке медицины обусловлено проблемой терминологической пролиферации, метафорически определяемой нами как «терминологическая Вавилонская башня», которая стала результатом «эпидемии терминотворчества» [1], приводящей к терминологической путанице, когда «нельзя испытывать удовлетворения от качества такой (!) научной жизни.., где в нищете тот язык, на котором происходит общение врачей, ученых, обмен информацией и мыслями» [2, с. 102].
Эта проблема порождается следующими взаимосвязанными факторами. Во-первых, это произвольная интерпретация терминов, представляющих греко-римское языковое наследие. Хотя для каждого термина принято указывать его происхождение, истолкование редко совпадает со словарным значением слова, ставшего термином [3, т. 4, с. 55-56]. Во-вторых, это транслитерация заимствованных слов, также не учитывающая их смысл, исходящий из языка тех культур, в которых данное слово выражало факт прожитой и осмысленной действительности, сохранившейся в его этимологии. Такие слова употребляются в качестве медицинских терминов там, где для ясности вполне можно обойтись их русскими эквивалентами.
Контуры данной проблемы были обозначены Аристотелем в «Поэтике», где речь, состоящую из необоснованных заимствований, он называет варваризмом [4, с. 57]. Следы ее присутствия заметил Ф. Бэкон: «И сами слова латинского языка, как из сферы богословия, так и из сферы философии, по большей части перенесены из других языков. ...И в этих словах латиняне допускают многочисленные ошибки - в произношении, письме и понимании; и вовсе не является незначительной ошибка в словах, поскольку за этим следует ошибка в высказывании, затем в аргументе, и, наконец, в том, что считается выводом [из аргумента]» [5, с. 175]. Вывод, как правило, служит руководством к определенному действию, имеющему соответствующий результат, т. е. указанные Бэконом ошибки имеют следствия уже в жизни, внося трудности во взаимопонимание людей, различающихся по уровню восприятия мира. Этот уровень зависит от многочисленных взаимосвязанных факторов (культурно-исторических условий, религиозно-философских установок, образования, воспитания, личностных способностей), способствующих становлению личности и ее социализации посредством языка. В нем, согласно Л. Витгенштейну, происходит слияние воспринятого мира и жизни человека: «Тот факт, что мир есть мой мир, проявляется в том, что границы языка (единственного языка, который понимаю я) означают границы моего мира» [6, с. 174]. Но © М.Б. Мусохранова, 2012
мир каждого человека самобытен, как и его язык, который выражает содержание личностного мира словами, хотя иногда они используются не по назначению, что отметил Г.В. Лейбниц, выделив шесть случаев таких «злоупотреблений» [7, с. 75-84].
Итак, проблема связана с личностным фактором, который продуцирует и неадекватное использование заимствованных слов, и произвольную интерпретацию терминов, оставляя от них лишь формально-грамматическую оболочку, что приводит к терминологической путанице, затрудняющей коммуникацию как интра-, так и интерпрофессиональную. Причиной тому видится утрата смысла самого понятия «термин», имеющего социально-исторические корни, которые остались за рамками современных работ, имеющих терминологическую направленность. Само слово «термин» стало настолько привычным в научной речи, что на него уже не обращают внимания, упоминая в справочных статьях лишь об одном значении terminus - «граница», что явно недостаточно для того, чтобы установить действительную цель его существования в качестве «специального слова, ограниченного своим специальным назначением; стремящегося быть однозначным как точное выражение понятия и называние вещи» [8, с. 115].
В связи с этим, придерживаясь позиции П. Флоренского и А. Мейе, полагавших, что почти у каждого слова есть своя история, мы обратились к значениям этимонов слова «термин» в древнегреческом и латинском языках, раскрываемых на основе анализа исторических источников (Тора, исторические книги Библии, дополненные сведениями И. Флавия; Плутарх, Тацит, Тит Ливий и др.) и исследований в области римского права (Н.П. Боголепов, И.А. Покровский, Л.Л. Кофанов и др.), поскольку изначально это слово выражало номологическое понятие. В результате было установлено, что понятие «термин» берет начало в инвариантной идее закона границ существования всего видимого мира [9]. В качестве базового положения нашего исследования послужила категориально-системная методология В.И. Разумова, в частности когнитивная триада, состоящая из реального объекта (РО), относительно которого формируется предметная область (ПО); взаимодействие ПО и РО осуществляется через категориальную схему (КС), являющуюся «гносеологически емким и ориентирующим познание конструктом», в котором объединяются знание, деятельность, отношение, выражающие триаду категорий «бытие-знание-понимание» [10].
Поскольку в своем исследовании мы учитываем определение термина как «специального слова» (А.А. Реформатский), то правомерно поставить вопрос: что послужило основанием перехода номологического понятия «термин» в статус «специального
слова»? Но этот вопрос продуцировал следующий: что послужило причиной этого перехода? Для ответа на него обратимся к реальному объекту, с которого началось формирование предметной области медицины. Так, например, слова общеупотребительного языка «человек» и «природа» обозначают реальные объекты, существование которых выражается в чувственно воспринимаемой форме. Но если добавить к ним реальный объект, названный словом «болезнь», то они уже в своей совокупности образуют триединство, в котором болезнь выступает фактором, побудившим человека к особого рода познавательной деятельности, направленной на изучение человека, состояний его организма, существующего в условиях природного мира. Согласно А.Ф. Лосеву, «в понятии выражения содержится как момент некоей реальности, так и ее выхождения из своего внутреннего пребывания в себе в свой внешний и явленный образ. В категории выражения синтезируется момент внутреннего и момент внешнего.., которое реально есть, существует в действительности... Чтобы быть выраженным, еще надо сначала просто быть.» [11, с. 33].
То, что болезнь существует как реальный объект, свидетельствует сама история человечества. Но самое очевидное свидетельство - это существование врачебной профессии: ведь если бы не было болезни, то не было бы и медицины как формы познания: не надо было бы исследовать природный мир с целью выбора из него лекарственных средств, не надо было бы изобретать способы лечения пораженного болезнью организма и с этой целью узнавать его строение. Поэтому триединство реальных объектов «болезнь-человек-природа», образующих предметную область медицины, проходит в своей неизменности через все исторические эпохи, отличающиеся лишь подходами к его интерпретации, основанными на полученных знаниях, обозначенных терминами. А поскольку невозможно познать то, что не имеет имени, то процесс познания начинается с называния, т. е. с выделения и отграничения от всего остального факта действительности - реального объекта, названного болезнью, в чьей предметной области происходит познание человека и природы посредством слова, которое, став термином, выполняет его методологическую функцию
[12]. Она обусловлена причинами существования самого понятия «термин», определенными нами на основании этиологии Аристотеля, в контексте которой проанализированы с помощью исторических источников древнегреческий и латинский этимоны этого слова. Так термин становится «специальным» словом, выполняющим соответствующие функции: эпистемическую, номина-
тивную, информационную, коммуникативную, когнитивную.
В связи с этим, отвечая на вопрос о причине перехода понятия «термин» в статус «специального слова» в контексте языка медицины, полагаем, что именно болезнь как реальный объект является причиной и началом формирования предметной области, соотносимой с системой медицинского знания, представленной в триединстве анатомии, клиники и фармации, выраженным в соответствующих терминах. Если определение причины этого перехода не вызывало особых затруднений, поскольку она достаточно очевидна, то ответа на вопрос о принципе, на котором осуществлялся этот переход понятия «термин» в статус «специального слова», не удалось найти ни у отечественных и зарубежных философов, ни у лингвистов-терминологов.
Вследствие этого мы предположили, что таким принципом перехода понятия «термин» в статус «специального слова» является паралептический [13, т. 2 с. 1244], социально-философский характер которому придает идея передачи опыта проживания значимых событий, осмысленных во времени и оцененных с точки зрения последствий для данного общества. Суть паралептического принципа заключается в выведении слова из области общеупотребительного языка и введении его в язык медицины в качестве средства выражения медицинской реалии.
Иными словами, этот принцип осуществляет «рождение» слова в язык медицины, обусловливая его терминологизацию, т. е. переход из одного состояния в другое. Тогда слово, исполняя приоритетную, в данном случае методологическую, функцию термина, во-первых, выступает в качестве философской категории, согласно П. Флоренскому, предопределяя его употребление в научной речи [14]; во-вторых, актуализирует его социальную функцию, понимание которой основано на тезисе Ю.М. Резника: «социальная функция - специализированный вид (тип) деятельности людей, предназначенный для поддержания и развития целостности социальной системы в каком-либо из ее проявлений» [15, с. 504].
В этом случае, с одной стороны, социальная функция термина представляется как вербальное выражение содержания системы медицинских знаний, упорядоченность которой обусловлена методологическим характером термина, выделившим и отграничившим область медицины от всего прочего, поддерживая ее целостность в рамках профессионального сообщества врачей во времени и пространстве. С другой -социальная функция термина способствует адаптации общеупотребительного слова в языке медицины, сохраняя элементы традиций древних культур, воспринимавших слово, по словам Ж. Вандриеса, как нечто целое, самостоятельное и законченное [16].
Подобное восприятие слова возможно объяснить полнотой восприятия действи-
тельности, когда каждая вещь имела свое собственное имя, неотделимое от нее. Это имя, по утверждению А.Ф. Лосева, было «оформлением самой вещи в ее объективном существовании», а потому было не просто звуком, но «силой самой вещи». В этом смысле слово как имя являлось выражением действительности (материи), слитой с ее образом (идеей). Только в «имени действительность открывает себя всякому разумному оку и дает осмысленно понять себя по сравнению со всем прочим»; в своем имени действительность «говорит», направляя свой образ вовне с определенной целью [11]. В данном случае действительность Лосева можно соотнести с реальным объектом В.И. Разумова. Тогда термин в языке медицины равнозначен имени в общеупотребительном языке, поскольку, если есть имя, значит, есть реальный объект, названный этим именем.
Например, действительность, или реальный объект, именуемый болезнью в общеупотребительном языке, открывался как «природа зла, которую люди назвали болезнью» (цит. по: [17, с. 16]). Этот реальный объект на протяжении тысячелетий инди-видулизировался, раскрываясь как особый вид несчастья по сравнению со всеми другими, происходящими в человеческой жизни, поскольку лишал человека полноценного участия в жизни. Выделившись из других видов несчастий, имя «болезнь» стало «специальным словом» - медицинским термином, который требовал осмысления и соответствующего определения. Определить, значит, установить границы существования, которые соотнесены были с телом человека. В границах тела именуемый болезнью реальный объект выражался особым, свойственным только болезни языком знаков, явленных в теле пораженного ею человека. Эти знаки предназначались для сообщения вовне о присутствии «природы зла» в человеке, сила которого направлялась на разрушение тела. Следовательно, имя «болезнь» оформило объективное существование реального объекта, а термин «болезнь» социализировал его на уровнях:
• коммуникации, где болезнь выступает в качестве агента, инициирующего процесс формирования медицинских знаний; а врач как контрагент оформляет полученные знания терминами, происходящими из общеупотребительного языка, которые вошли в язык медицины различными путями;
• познания, где болезнь выступает вневременным фактором, который оказал влияние на формирование особой познавательной деятельности, осуществляемой с целью предохранения от болезни и восстановления целостности человека;
• мировоззрения, когда болезнь, синтезируя свои роли агента и фактора, выступает уже в качестве своеобразного механизма врачебной рефлексии, сопровождающейся все чаще появляющимся вопросом: что та-
кое болезнь? Ответы на него давались соответственно религиозным и философским представлениям, свойственным той или иной культуре. Но все же общей основой для них было восприятие болезни как зла, воплощенного в теле человека и имеющего духовную природу. Потому болезнь персонифицировалась и сохранялась в народном сознании в виде отвратительной сущности, называемой различными именами, отражающими ее характер.
Персонифицировано было также понятие границы в образе обожествленного Ну-мой Помпилием Термина, который воплотил в нем закон границ Римской империи, но также ввел культ Януса, бога дверей (лат. ian.ua «дверь») и входов, определив его как бога всяческих начинаний. Августин Аврелий приводит существовавшее в его время представление о Термине, выраженное в антитезе Янус-Термин, символизирующей начало и конец: «. в лице этих двух богов представляют они начало и конец вещей временных». Отдав приоритет Янусу в этой диаде, т. е. миру, во власти которого находится только одно начало, римская традиция устранила Термин из числа избранных богов, хотя, по мнению Августина, «ему следовало бы больше почета отдавать». Ибо «действующий должен иметь в виду и то, и другое. Не осматривающийся во всяком моменте своего действия на начало, не предусмотрит конца. Отсюда необходимо, чтобы с озирающеюся назад памятью соединилось презирающее вперед внимание. Потерявший то, что начал, не найдет, как кончить» (цит. по: [18, с. 369-371]).
Следовательно, функция Термина Нумы Помпилия как носителя смысла закона границы существования всего чувственно воспринимаемого мира и стража ее перешла в медицину, выражая ее содержание в языке, в котором термин выступает в качестве социально-философской категории. При определении ее признака мы основываемся на тезисе П. Флоренского, согласно которому термин - это категория, чьим признаком является «сконцентрированный высший порядок синтетичности реальности», ставящий «границы мысли, которой этот порядок определяется и осознается» [14]. Ключевое слово здесь - порядок, поддерживаемый силой закона существования каждой вещи, что соотносится с указанными причинами существования термина. Социально-философский смысл этой категории подкрепляется общностью языка и дела, вырастающей, по словам М. Бубера, из отношения человека к дейст-
вительности [19, с. 101], синтетичность которой в медицинском контексте сконцентрирована в соответствующих терминах.
Это значит, что начало медицины, связанное с реальным объектом, выраженным термином «болезнь», как особого вида деятельности, направленной на сохранение полноценной жизни, есть и конец ее, переходящий в начало, и т. д. Иными словами, каждый раз, встречаясь с фактом проявления болезни в человеке, актуализируется прошлый опыт самого врача, базирующийся на знании предыдущих поколений, зафиксированном в терминах. Поэтому соединение прошлого с будущим, по Августину, предполагает момент настоящего, в котором то, что началось с одного реального объекта (болезнь), инициирует необходимость постановки другого (человек как место болезни), затем следующего (природа как источник лекарственных средств), на основании которых была сформирована предметная область медицины, метафорически соотносимая с храмом, возведенным с определенной целью - сохранение человеческой жизни. Средством этого соединения выступает слово, которое связывает прошлое с настоящим, конец с началом, что походит на круг, не имеющий ни начала, ни конца.
Аналогия с кругом передает всю полноту прошлого опыта, обусловливающего его применение в настоящем. Он же образно передает идею целостности и завершенности лексического фонда древнегреческого и латинского языков, послуживших единым источником формирования медицинской терминологии. Этот фонд мы условно назовем «общеупотребительный язык», который отличается от специального языка медицины. В нем триада реальных объектов «болезнь-человек-природа» выразилась в триаде соответствующей греко-латинской терминологии, заключающей в себе совокупность медицинского знания в триединстве клиники-анатомии-фармации. Но если храмы, построенные человеческими руками, подвержены разрушительному воздействию времени, то «храм» медицины построен из самого долговечного материала - слова, сохранившего свою полноту при передаче ее термину, который в этом смысле действительно может считаться завершенным и целым, чему способствует паралептический принцип.
Наглядно паралептический принцип терминологизиции слова представляется в виде моста, связывающего общеупотребительный язык с языком медицины:
Таким образом, паралептический принцип, выражая идею преемственности, предполагает, что право наследования термином полноты и завершенности слова обеспечено законом, существовавшим с древнейших времен в семейном и родовом социальном устройстве. Н.П. Боголепов называет этот закон, существовавший в римском праве, на формирование которого оказало влияние древнегреческое, зиссезвю аЬ mtestatio - «преемство при отсутствии завещания», в версии И.А. Покровского это hereditas 1едШша - «наследование по закону» [20, с. 232-237; 21, с. 490-496]. Этот закон имел характер естественного и частной волей неотменимого порядка. Наследниками являлись естественно и необходимо те лица, которые ближе к покойному в порядке патриархального родства, т. е. порядок наследования определялся самим порядком родства, что составляло суть этого естественного закона. Так, материальное естественное наследование сопровождалось преемственностью языка, которую А. Мейе называет лингвистической непрерывностью, обусловленной существованием субстрата [22, с. 52-60], сохраняющего вплетенное в жизнь экзистенциальное знание [23, с. 66], передаваемое в процессе коммуникации во времени и пространстве. В смысле выделенных Мейе изменений, происходивших с языком вообще, можно сделать вывод о том, что язык есть социальный интегратор, который обеспечивает «процесс упорядочения, координирования и объединения разнородных структур и функций в единую общность, целое, систему» (цит. по: [15, с. 503]). Это значит, что посредством языка зафиксировано существование ойкоса медицины, в котором врачи, говорящие на национальных языках, используют единый язык, сформировавшийся на основе греко-римского лексического наследия по паралепти-ческому принципу. Этот принцип обосновывает определение термина как «специального слова», выступая в качестве основания перехода слов из общеупотребительного языка в язык медицины.
И как состояние общеупотребительного языка является индикатором состояния общества, говорящего на одном языке, так и состояние языка медицины свидетельствует о состоянии медицинского сообщества. И как общество построено по иерархическому принципу, позволяющему ему нормально функционировать, так и язык как система накопления знаний имеет иерархическое построение, обеспеченное естественным законом наследования экзистенциального знания, обозначаемое терминами. Его включенность в жизнь человека обусловливает преемственность традиций и выполнение языком его высшей эпистемической функции, неся в терминах уже известное знание для следующих поколений. Оно же
обеспечило формирование медицинского знания посредством выполнения языком номинативной функции, называющей знание в области анатомии, клиники и фармации; сигнификативной, обозначающей это знание знаком-словом; информационной, сообщающей документально данные о нем во времени и пространстве; коммуникативной, устанавливающей связь между прошлым и настоящим посредством общего элемента - слова, имеющего специальное значение для медицины. В контексте нашего исследования эта связь представляется отправным пунктом, с которого начинается переход слова из общеупотребительного языка в язык медицины на основании па-ралептического принципа, приобретая статус медицинского термина.
Исходя из вышеизложенного, приходим к следующему выводу. Проблема, порождающая трудности во взаимопонимании людей, относящихся к одной профессиональной группе, обусловлена разрывом лингвистической непрерывности (по Мейе) и выражена в произвольном толковании терминов, а также в неадекватном использовании заимствованных слов вместо их русских эквивалентов. Игнорирование социально-исторических корней «специального слова», заимствованного из общеупотребительного языка с определенной целью - обозначать реальный объект, привносит терминологическую путаницу, затрудняющую коммуникацию врачей, принадлежащих к разным языковым культурам, но представляющих единую профессиональную группу людей, объединенных общим делом.
Использование лексического фонда общеупотребительного языка должно начинаться с установления этимонов слов, чья история связана с древнегреческой и римской культурами, формирование которых можно также выразить паралептическим принципом, способствующим образованию древнегреческого койне, а затем и латинского языка. Вследствие этого полнота древнего слова дается в его значениях, раскрывающих смысл понятия, обозначенного термином. Само понятие «термин», исходящее из инвариантной идеи закона границ существования каждого реального объекта, подчеркивает необходимость соблюдения границ использования не только этого слова, но и тех терминов, которые обозначают ту или иную медицинскую реалию, для выражения которой был использован греколатинский лексический фонд. По этой причине выявление паралептического принципа, обусловившего терминологизацию древнего слова, позволяет восстановить смысловое единство предметной области медицины с жизнью, достигая унификации в интерпретации терминов, основанной на преемственности языков и уважительном отношении к наследию, оставленному поколе-
ниями врачей, закрепленному в терминах, а также установить пути формирования языка медицины, к которым мы относим метафорический, метонимический, символический и мифологический.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Шкарин В. В., Григорьева Ю. В., Горохова Н. М. О культуре использования научной медицинской лексики (терминологии) // Нижегород. мед. ж-л. 2004. № 1. С. 129-135.
[2] Лапин И. П. Зачем «копинг», когда есть «сов-ладание»? // Социальная и клиническая психиатрия. 1999. № 2. С. 57-59.
[3] Новая философская энциклопедия : в 4 т. М. : Мысль, 2010.
[4] Аристотель. Поэтика. Риторика. СПб. : Изд. дом «Азбука-классика», 2007. 352 с.
[5] Бэкон Ф. Избр. М. : Изд-во Францисканцев, 2005. 480 с.
[6] Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М. : Канон + РООИ «Реабилитация», 2008. 288 с.
[7] Лейбниц Г. В. О словах. М. : Кн. дом «ЛИБРО-КОМ», 2010. 96 с.
[8] Реформатский А. А. Введение в языковедение. М. : Аспект-Пресс, 2005. 536 с.
[9] Мусохранова М. Б. Социально-исторические истоки понятия «термин» // Личность. Культура. Общество. 2009. Т. XI. Вып. 1 (46-47). С. 443-450.
[10] Разумов В. И. Категориально-системная методология в подготовке ученых : учеб. пособие. Омск : Ом. гос. ун-т, 2004. 277 с.
[11] Лосев А. Ф. Вещь и имя. Самое само. СПб. : Изд-во Олега Абышко, 2008. 576 с.
[12] Мусохранова М. Б. Методологический характер термина в медицине // Методология научных исследований: материалы III Всерос. на-уч.-практ. конф. Омск, 20ll. С. 77-85.
[13] Дворецкий И. Х. Древнегреческо-русский словарь : в 2 т. М. : Гос. изд-во ин. и нац. словарей, 1958.
[14] Флоренский П. Имена // Соч. М., 2006. С. 179250.
[15] Резник Ю. М. Введение в социальную теорию: Социальная системология. М. : Наука, 2003. 525 с.
[16] Вандриес Ж. Язык (лингвистическое введение в историю). М. : Едиториал УРСС, 2004. 408 с.
[17] Froment A. Maladie. Donner un sens. P. : c/o CPI editions des archives contemoraines, 2001. 235 p.
[18] Лосев А. Ф. Античная мифология с античными комментариями к ней. Энциклопедия олимпийских богов. Собр. первоисточн., ст. и ком-мент. Харьков : Фолио ; М. : Эксмо, 2005. 1040 с.
[19] Бубер М. Два образа веры. М. : АСТ, 1999. 592 с.
[20] Боголепов Н. П. Учебник истории римского права. М. : Зерцало, 2004. 568 с.
[21] Покровский И. А. История римского права. М. : Статут, 2004. 540 с.
[22] Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. М. : ЛКИ, 2007. 512 с.
[23] Разумов В. И. Методология подготовки и интеллектуально-технологического сопровождения научных исследований : дис. ... д-ра фи-лос. наук. Новосибирск, 1996.
