CC BY
319
ФИЛОСОФИЯ
УДК 11/13
ББК Ю6
Н.Д. Субботина
г. Чита
Социально-философский анализ контрсуггестии
В статье дается представление о контрсуггестии, как о защитном средстве ограничения суггестивного воздействия; рассматривается проблема ее возникновения. Дается анализ способов контрсуггестии, выделенных Б.Ф. Поршневым, предлагается структура различных форм контрсуггестии, существовавших как в доцивилизованный период, так и в наше время. Исследуется позитивная и негативная роль контрсуггестии в обществе. Анализируется диалектика суггестии и контрсуггестии.
Ключевые слова: суггестия, контрсуггестия, поленезависимость, смех, табу, ругательства.
N.D. Subbotina
Chita
Social and philosophic analysis of the countersuggestion
The article presents countersuggestion as a defensive means of limiting the suggestive influence and reveals the problem of its emersion. The author analyses the ways of countersuggestion pointed out by B.F. Porshnev and the structure of different countersuggestion forms which existed in the precivilized period and are still observed; investigates positive and negative scial roles of countersuggestion; analyses the suggestion and countersuggestion dialectics.
Key words: suggestion, countersuggestion; field independence, laughter, taboo, curses or invectives.
Понятие суггестии в современной литературе становится все более популярным, хотя следует признать, что чаще, чем в научной, его используют в «околонаучной» литературе. На взгляд автора данной статьи, суггестия является стихийно возникшим способом инстинктивного подчинения индивида требованиям группы. Подчинение же это необходимо для самосохранения группы [см.: 16]. Суггестия возникла в процессе антропосоциогенеза на основе системной функции управления поведением на-
ших предков, которую в популяциях животных осуществляют всевозможные жесты, мимика (у высших животных), звуки, запахи, иногда даже окраска и т.п. Известно, что эти сигналы, вырабатывающиеся стихийно, в процессе естественного отбора популяций животных служат цели вызвать определенный алгоритм действий других членов популяций. Суггестия играла роль главного регулятора индивидуального поведения в доцивилизованном обществе.
В современном, цивилизованном обществе суггестия утратила свое господствующее положение, но продолжает играть важную роль в процессе самосохранения общества. Однако у этого явления есть негативная сторона. Готовность человека воспринимать суггестивное воздействие, особенно сильная в первобытном обществе, делает его слабым, незащищенным, если это воздействие будет произведено с корыстной целью или иноплеменником. Поэтому вырабатываются защитные средства ограничения суггестивного воздействия, которые Б.Ф. Поршнев обозначил понятием «контрсуггестия» [13, с. 7 — 35].
Контрсуггестия — это шаг в становлении социальности. Если суггестия объединяет человека с животными (хотя она является и новым способом регуляции поведения), то сама регуляция существовала задолго до человека. Контрсуггестии же в животном мире не было, и именно благодаря ей стало возможным возникновение свободы и индивидуальной субъективности.
В работе Поршнева дается классификация различных видов контрсуггестии. Анализ этих видов удобнее сделать, дополнив его классификацию выделением двух больших групп — внутриколлективные и внешнеколлективные виды контрсуггестии. Внешнеколлективные возникли ранее, поскольку для формирования внутриколлективных необходимо существование субъекта на уровне отдельного индивида.
Внутриколлективным способом контрсуггестии, обнаруженным Поршневым, можно назвать молчание, он отмечал, что оно было гигантским приобретением человечества, что оно принадлежит к механизмам отказа от непосредственного выполнения суггестии [см.: 14].
Большинство из выделенных Поршневым видов контрсуггестии — внешнеколлективные. Самый первичный способ такой контрсуггестии проявляется в расселении различных племен на значительном расстоянии друг от друга для того, чтобы «... уклониться от слы-
шания и видения того или тех, кто форсирует суггестию...» [13, с. 18].
В других случаях, по-видимому, там, где ограниченность территории не позволяет удалиться от соседей в прямом смысле, уклонение от слышания проявляется в множественности языков. Данный процесс создания разных языков из праязыка психологи обозначают как «глоттогонию».
И расселение, и глоттогония являются способами не отвечать на суггестивное воздействие, тем самым они близки молчанию.
А.М. Лобок, описав несколько примеров глоттогонии, характерной для первобытного общества, сделал вывод о некоммуникативной природе языка. «...Язык во всех этих сообществах существует не столько как средство открытости для других, сколько средство закрытости от других, выступает не столько средством коммуникации с внешним миром, сколько средством отгораживания от внешнего мира, выступает как средство замыкания культуры в себе, является тем феноменом, благодаря которому культура того или иного племени оказывается абсолютно непроницаемой для чужого взгляда» [9, с. 165.]
С приведенным высказыванием можно согласиться только после уточнения: язык не только средство открытости для своих, но и средство закрытости от чужих. Нельзя также сказать, что язык имеет некоммуникативную природу, просто, возникнув как средство коммуникации, язык взял на себя и дополнительную функцию защиты от ненужной суггестии.
Поршнев выделяет и другие виды контрсуггестии между соседствующими племенами, которые выражаются в насмешке над соседями и в страхе общения с ними. Страх первобытного человека перед общением с иноплеменниками отмечается многими этнографами. С.А. Токарев объясняет такой страх реальными опасностями, которые всегда подстерегали первобытного человека, и делает вывод, что именно поэтому болезни и несчастные случаи приписываются проискам врага [17, с. 82]. Однако страх имел действительную основу, поскольку пассивной психике первобытного человека можно было внушить болезнь, и он действительно заболевал и даже умирал от таких болезней.
Еще один способ контрсуггестии, который необходимо добавить к классификации Поршнева — это волевая контрсуггестия. По-видимому, люди, обладающие более сильным характером, способны противостоять суггестивному воздействию благодаря только своей воле. Австралийский этнограф А.П. Элкин приводит пример, который он наблюдал в племени
бороро, где двое мужчин нарушили брачное правило. За это они были осуждены на смерть, и над ними был произведен устрашающий колдовской обряд «отпевания». Один абориген вскоре после этого умер, другой же, уверенный в себе человек, продолжал жить [см.: 20, с. 152].
Определенной разновидностью контрсуггестии являются процедуры, проводимые с мальчиками во время инициации: смывание «женской грязи», отказ не только от общения с женщинами, но и от приготовленной ими еды. Это контрсуггестия по отношению к предшествующему женскому воспитанию, которое не отвечало задачам подготовки мальчиков к суровой жизни. Поскольку женское воспитание было первоначальным, его не так то легко было преодолеть.
В дополнение к классификации Б. Поршнева можно отметить, что контрсуггестивным методом общения внутри группы были все действия, препятствующие выделению отдельных личностей. Эта контрсуггестия защищала пока интересы коллектива в целом. Позднее, вследствие разложения первобытных отношений, начала развиваться и контрсуггестия, оберегающая отдельного человека, выражавшаяся в ограничении доверия только определенным кругом близких людей и родственников.
Перечисленные методы контрсуггестии были все же малоэффективны до тех пор, пока не развилась соответствующая более высокой стадии мышления единственно надежная форма контрсуггестии, которой также нет в классификации Поршнева, — критичность восприятия речи окружающих. Индивиду, обладающему такой критичностью, находящемуся в бодрствующем состоянии, ничего нельзя внушить, его можно только убедить, доказав истинность высказываемого.
Расширение круга социальных предпосылок человека, развитие логического мышления привело к утверждению устойчивой контрсуггестии и подорвало тем самым суггестивную основу поддержания общественного порядка. В результате этого, становление цивилизаций неизбежно сопровождалось падением нравов, о чем красноречиво свидетельствуют многие первоисточники.
Понятие «контрсуггестия» в современной литературе, в отличие от понятия «суггестия», используется редко, но в последнее время появился термин, характеризующий состояние субъекта, защищенного контрсуггестией, — поленезависимость. Это понятие обозначает преимущественную ориентацию человека на внутренние эталоны упорядочивания внешних впечатлений в условиях, когда ему навязывают-
ся неадекватные формы ориентации во внешнем мире. Поленезависимость охватывает явления устойчивости и адекватности предметного мира в обстоятельствах, затрудняющих такое восприятие, появление автономии в ситуации суггестивного влияния со стороны. Независимое от поля поведение человека проявляется в его ориентации на собственную цель и в игнорировании давления ситуации.
Здесь можно использовать военную терминологию. Суггестия имеет наступательный характер, а контрсуггестия — оборонительный. В военной технике постоянно идет борьба между техникой нападения и техникой обороны. Общество стабильно только в том случае, если эти стороны уравновешивают друг друга. Современная суггестия, как мы знаем, интенсивно использует достижения техники. Следовательно, и контрсуггестия должна это сделать, хотя трудно представить, как это возможно.
Термин контрсуггестия, по-видимому, мало применяется в современной литературе еще потому, что в психологии он перекрывается близким термином «психологическая защита». В работе Е.Л. Доценко под ним понимается употребление субъектом психологических средств устранения или ослабление ущерба, угрожающего ему со стороны другого субъекта [см.: 7]. На наш взгляд, контрсуггестию можно назвать разновидностью психологической защиты, так, опасность со стороны других может состоять не только в опасности суггестивного воздействия.
Современные формы контрсуггестии включают все, существовавшие в доцивилизованное время, в более или менее измененном виде, и новые, соответствующие изменившимся условиям (табл. 1).
Таблица 11.
Основные формы контрсуггестии и условия ее осуществления
1 Методы контрконтрсуггестии используются и в суггестии, и в контрсуггестии.
6 Контрпостсугге- стия Депрограммирование (использует методы жесткой суггестии), переубеждение (использует методы логической контрсуггестии)
7 Контрсуггестия для защиты подвергающихся суггестии «Украсть гром», «прививка»
8 Условия, облегчающие контрсуггестию Плюрализм, предупреждение, регулирование и ограничение суггестии в законодательном порядке
Поясним содержание таблицы. Контрсуггестия, которую Поршнев обозначил как уклонение от видения и слышания, в цивилизованном обществе в чистом виде проявляется редко, за исключением инстинктивной реакции маленьких детей, но группы, стремящиеся сохранить свои взгляды в неизменном виде, используют способ изоляции. Особенно это характерно для деструктивных групп — сектантских и террористических объединений. Сохранилась и глоттогония, на основе которой сформировались всевозможные тайные языки и шифры. Указанный факт подтверждает то, что глоттогония служит не только для уклонения от слышания и видения, но и для того, чтобы другие не слышали (не понимали) применяемого языка или шифра.
Выше отмечалось, что цивилизованная логическая форма контрсуггестии основана на критическом мышлении. Если она исходит от отдельного индивида, то является способом защиты его устоявшихся взглядов и принципов от внешнего посягательства. Контрсуггестия является также средством, которое применяют различные группировки (и небольшие, и очень большие) в борьбе идеологий. В таком случае контрсуггестия приобретает вид системы контраргументов. Как правило, положения такой системы защищают наиболее слабые, уязвимые места учения или идеологии, хотя, в принципе, они могут отражать истину. Набором контраргументов снабжают своих адептов все идеологии — и политические, и религиозные. Секты, например, вооружают своих новообращенных против атак со стороны родственников и старых друзей суммой утверждений, которые насильно внушаются им с первого дня пребывания.
Э. Аронсон и Э. Пратканис называли несколько способов противодействия тактике пропаганды. Поскольку, на наш взгляд, эти методы являются разновидностями разных способов контрсуггестии, мы поместили их в разные разделы нашей таблицы. К логической контрсуггестии можно отнести ту, которую данные авторы называют «сыграть роль адвоката дьявола, — принять на себя, по крайней мере, на какой-то момент роль поборника противо-
№ п/п Форма Разновидности
1 Уклонение от видения и слышания Расселение, глоттогония, изоляция, тайные языки и шифры
2 Логическая Система контраргументов, «адвокат дьявола»
3 Волевая (поведенческая) Молчание, демонстративное нарушение табу, игнорирование суггестии, преступления, ругательства, упрямство подростков
4 Контрконтрсуг- гестия Увеличение скорости речи, отвлечение внимания, запрет на критику
5 Смех Объединяющий, разъединяющий
положного дела — занять позицию, противостоящую позиции пропагандиста» [2, с. 356]. «Адвокат дьявола» — неофициальное название должности укрепителя веры, введенной в 1587 г. папой Сикстом V. Обязанностью укрепителя веры было собирание всех возможных аргументов против канонизации праведника. В настоящее время адвокатом дьявола называют человека, который защищает позицию, которой сам не придерживается. Этот способ позволяет не только выявить недочеты своей позиции, но и дестабилизировать позицию оппонента.
Еще один способ сопротивления внешнему воздействию можно обозначить как волевую или поведенческую контрсуггестию. Рассмотрим ее основные разновидности.
Молчание является до сих пор и самостоятельной формой контрсуггестии (когда, например, ребенок не отвечает на неприятный вопрос, заданный взрослым), и составной частью других видов контрсуггестии, в том числе и внешнеколлективных. Разновидностью волевой кон-трсуггести, зародившейся, вероятно, при ломке первобытного общества, является намеренное (иногда демонстративное) нарушение табу. Суггестия подобного рода является одним из путей приобретения личной свободы. Конечно, не все нормы табу нарушаются с одинаковой степенью легкости. Очевидно, что существует негласная градация табу, одни из которых нарушать ни в коем случае нельзя, другие в определенных ситуациях — допустимо. Если не иметь в виду запрет на те действия, которые официально названы преступными, — убийства, кражи, то в качестве таких самых строгих табу можно назвать запрет инцеста, запрет появляться в обнаженном виде в общественных местах. Скорее всего, в подсознании человека есть большая или меньшая потребность в нарушении табу, так как они (табу) накладывают запрет на удовлетворение естественных потребностей, прежде всего, — сексуальной потребности и потребности в агрессивной реакции на внешние препятствия достижения цели.
Нарушение табу может быть реальным — то есть совершение преступления или хулиганского поступка (которые, таким образом, имеют в себе помимо других и контрсуггестивную составляющую) или, очень редко, реальный инцест. И нарушение строгих табу может быть суррогатным: любовь к детективам, в которых описываются преступления, «полураздевания» — немыслимых размеров декольте, длина («коротизна») юбки и тому подобное.
Что же касается более мягких табу, то в их разряд, по-видимому, попали в эпоху разложения первобытной культуры те, которые уже не
отвечали новым реалиям. Здесь очень интересным является анализ ругательств.
Ругательства в первобытном обществе являлись способом контрсуггестии в межобщинных отношениях. З. Фрейд утверждал, что ругательства возникли как символическое замещение агрессии, переведя тем самым разрешение конфликта в бескровную форму. Поэтому, по его мнению, человек, который первым вместо камня бросил в своего противника бранное слово, заложил основы цивилизации. Следует, однако, уточнить, что и в животном мире есть заместители агрессии - различные позы, звуки и тому подобное. Поэтому отличие человеческой брани лишь в том, что в качестве заместителя агрессии и одновременно угрозы реальной агрессии выступает слово.
Если ругательство в первобытном обществе выступало как контрсуггестия в отношениях с враждебными общинами, то совершенно естественно то, что существовало табу на использование их во внутриобщинных отношениях. В условиях распада общинных связей, становления индивидуального субъекта логичным способом самоутверждения было использование ругательств в отношении к своим соплеменникам. Можно предположить, что для тех, кто первыми нарушил это табу, требовалась изрядная смелость.
В наше время существует строгий запрет на ругательства в определенных ситуациях, особенно при общении с людьми, находящимися на более высокой социальной ступени. И в большинстве культур существует полный запрет на ругательства для детей. Поэтому понятно, почему в процессе взросления подростки стремятся нарушить этот запрет с целью самоутверждения наряду с нарушением табу на употребление алкоголя, наркотиков и курения. Чаще всего такое нарушение осуществляется тайно в подростковых группах, изредка — демонстративно в отношении тех взрослых, которые потеряли уважение данных подростков.
Контрсуггестия здесь проявляется в противопоставлении данной группы взрослому миру и другим подростковым группам и, в то же время, ругательства, как элемент внутригруппового языка служат и коллективной суггестии для поддержания чувства единства группы. Нецензурные слова в данной ситуации частично играют роль тайного внутригруппового языка. Хотя тайным его не назовешь, но используют его втайне от взрослых. Помимо ругательств подростки осуществляют и другие запретные для их возраста действия. Для многих взрослых людей, для которых проблема самоутверждения уже перестала быть актуальной, ругательства
становятся вредной привычкой, от которой уже трудно избавиться, как и от привычки курить. При этом ругательства в настоящее время, помимо контрсуггестивной функции выражения неприязни к какому-либо человеку или группе, приобрели расширительную функцию заменителей многих слов обычного языка.
Еще один из способов, упоминаемых в работе Э. Аронсона и Э. Пратканиса, обозначен как «аттитюдинальная» политика, под которой они понимают «такую ситуацию, когда человек придерживается определенной точки зрения и высказывает ее не потому, что он в нее верит, а потому, что таким образом обеспечивает осуществление некой стратегической цели» [2, с. 354]. Если иметь в виду, что у подростков главная цель — показать свою самостоятельность и независимость, то эту сложнона-зываемую политику можно обозначить просто как упрямство, которое является необходимым этапом становления личности-субъекта. В крайнем проявлении такое упрямство выражается в том виде контрсуггестии, когда ребенок делает все наоборот тому, о чем его просят.
Для некоторых способов воздействия людей друг на друга трудно определить однозначный статус, так как они выполняют одновременно функции как суггестии, так и контрсуггестии. Их можно назвать контрконтрсуггестией или способами, способствующими успешной суггестии (хотя сверхзадачей для «классических» способов контрсуггестии является защита собственной коллективной суггестии). В работах по социальной психологии называется такой способ, как увеличение скорости речи. Психологи обратили внимание на то, что быстрый темп речи приводит к большей убедительности вербального сообщения. Такой темп дает слушателям возможность только воспринять информацию, но не проанализировать ее. С позиции нашей тематики это явление можно объяснить тем, что лишенное контрсуггестивного противовеса вербальное сообщение автоматически становится суггестивным или контркон-трсуггестивным.
Другим способом является отвлечение внимания. Оно часто используется в политической рекламе. В то время как текст рекламы расхваливает кандидата, наше внимание притягивают к зрительному образу, и вновь у нас не остается времени для анализа, прежде чем сообщение закрепится в нашей памяти в таком варианте, который выгоден манипуляторам нашего сознания.
Разновидностью контрконтрсуггестии можно назвать запрет на критику, о котором говорит С. Московичи. Он утверждает, что если
бы доверие — главная проблема господства — основывалось на обсуждении и обмене аргументами, оно не смогло бы долго держаться. «Вера в согласие, в консенсус между управляемыми и правящими», ее признание, напротив, опирается как раз на отсутствии дискуссии. Другими словами, ее особенность в том, что она основана на запрете, молчаливом, но вездесущем запрете на критику. Этим способом общество избавляется от беспокоящих его споров и диссонансов, во всяком случае, публичных» [11, с. 173].
Особым видом контрсуггестии, связанным с агрессией, является смех. О смехе написано довольно много в научной литературе, поэтому мы посвятим ему больше внимания, чем другим способам контрсуггестии. Поршнев, как уже отмечалось, говорил о насмешке как об одном из способов контрсуггестии. В наше время смех может быть вызван остроумными замечаниями, но может быть результатом просто пренебрежительных, оскорбительных высказываний, направленных на какого-либо человека или группу людей. Для того чтобы в такой ситуации возник смех, необходимо, чтобы это оскорбление поддерживалось слушателями.
Остроумие — приобретение цивилизации и интеллекта, следовательно, логично предположить, что смех как результат остроумия возник позднее, вначале же он использовался исключительно как метод контрсуггестии и как заменитель агрессии. Зигмунд Фрейд говорил: «Острота позволяет нам использовать в нашем враге все то смешное, которого мы не смеем отметить вслух или сознательно» [18, с. 101]. А что является для нас смешным? Изначально смешным было, да и остается то, что значительно отличает другого от нас. Это подтверждает то, что смех возник как контрсуггестия. Для представителей какого-либо этноса смешными кажутся все отличные этнические черты. Смеются над всеми крайностями и во внешности, и в одежде, и в поведении. Первоначально не требовалось никаких ухищрений в остроумии. Просто обнаруженное отличие называлось вслух как недостаток, и слушатели смеялись.
З. Фрейд обратил внимание на то, что безобидная острота, не направленная ни на кого, вызывает лишь умеренное удовольствие. Смех вызывает лишь тенденциозная острота, которую он связывает с вытеснением. «Благодаря вытесняющей работе культуры оказываются потерянными первичные, но отвергнутые нашей цензурой, возможности наслаждения... тенденциозная острота возвращает средство упразднить отречение, вновь получить потерянное» [18, с. 99]. Фрейд имеет в виду, прежде всего, вытеснение половой потребности в ее
агрессивной форме: «сальность первоначально направлена на женщину и должна быть приравнена к попытке совращения... Кто смеется над слышанной сальностью, тот смеется как очевидец сексуальной агрессивности» [18, с. 95].
Другим вытесненным инстинктом Фрейд считает агрессивность: «Враждебные импульсы против ближних подвержены, начиная с нашего индивидуального детства, равно как и с детских времен человеческой культуры, тем же самым ограничениям, тому же прогрессирующему вытеснению, что и наши сексуальные стремления» [18, с. 100].
Логично предположить, что в данных ситуациях большую роль играет стремление смеющихся подтвердить собственную принадлежность к группе; если эта острота связана с сальностью, то — к группе, объединяющей всех мужчин. В других ситуациях реальная или мыслимая группа объединяется по другому принципу — этническому, классовому, по возрасту, по интересам, по уровню интеллекта и по другим. (Всегда приятно чувствовать что «наша группа» умнее «чукчи», чистоплотнее «Петьки с Чапаевым», щедрее представителей какой-либо национальности, которую мы взяли за образец скаредности и т.п.).
Правильность такого предположения подтверждается и анализом структуры действующих лиц тенденциозной остроты, которую произвел Фрейд. «Для тенденциозной остроты нужны в общем три лица: кроме того лица, которое острит, нужно второе лицо, которое берется как объект для враждебной или сексуальной агрессивности, и третье лицо, на котором достигается цель остроты, извлечение удовольствия» [18, с. 97 — 98]. Следовательно, первоначальная причина удовольствия от остроты заключается не в созерцании агрессивности, как считает Фрейд, а в переживании единства, единомыслия с группой, и вторичная — в том, что другой или другие не такие, как мы. Предполагается, что другие — хуже.
Далее, поскольку автор остроты объединяется с одним или несколькими свидетелями события против объекта остроты, который может быть или представителем другой, враждебной группы или изгоем данной группы, можно уточнить, что здесь присутствуют не просто три человека, а две группы или одна группа и ее изгой. Поэтому можно сказать, что смех не только служит коллективной суггестии и контрсуггестии, но и представляет своеобразную социальную ритуализированную агрессию. Для членов групп существует постоянная потребность в изгоях внутри своей группы или в представителях других групп, их наличие позволяет иден-
тифицировать себя, как отличного от другого и сходного по определенным признакам с остальными членами группы. Поэтому кандидаты на роль изгоя порой подбираются искусственно, по мало существенным признакам. Потребность в изгоях часто удовлетворяется необычным способом, порой добровольно, порой принудительно, некоторые члены общества играют роль объекта насмешек или «мальчика для битья». В истории такими были шуты при царях, а сейчас — клоуны в цирках. Возможно большое количество агрессивных инопланетян в литературе и фильмах последних лет — результат потребности в самоидентификации человечества в целом.
Авторы, изучающие природу смеха, конструируют разные подходы, выделяют различные функции смеха, но по большому счету, на наш взгляд, все проявления смеха — различные стороны одного и того же процесса. Смех — один из механизмов объединения в группу против других — реальных или мнимых. Удобно рассмотреть это на примере статьи А.С. Обухова «Смех и личность» [см.: 12]. Обухов на основе ряда философских и психологических работ делает анализ различных функций смеха. Он объединяет эти функции в группы: интеллектуальную, эмоциональную, социальную и защитную. Таким образом, интеллектуальная функция у него находится на первом месте. Но, хотя эта функция — самая социальная из всех социальных, в смехе она, на наш взгляд, играет лишь вспомогательную роль. Остальные же три функции — это по сути одна эмоционально-социально-защитная1 функция.
В эмоциональной функции Обухов выделяет две разновидности: «2.1 Агрессивная. Например, К. Лоренц писал, что смех является очеловеченной формой агрессии. В.С. Мухина, говоря о подростковом черном юморе, отмечает, что он как нельзя лучше содействует отчуждению. 2.2. Идентификационная. Смех создает ситуацию сопричастности, эмоциональной связи людей. Так как смех несет в себе нормы определенной общности, то смеющийся, так или иначе, отождествляет себя с другими» [12, с. 87]. Мы видим, что обе функции — проявление одной.
1 Следует уточнить, что в данном контексте мы используем понятие социальный в двух близких, но и отличных друг от друга значениях. В первом случае, говоря о со-циальности интеллектуальной функции смеха, мы имеем в виду качественное отли-чие этой функции от животных реакций. Во втором случае, социальное, входящее в эмоционально-социально-защитную функцию, напротив, обозначает качество, объе-диняющее нас с животными — способность создавать группы, что тоже в литературе принято называть социальным.
Смех объединяет смеющихся и предупреждает реальных или возможных агрессоров: «мы — группа, мы едины и не смейте нападать на нас».
Анализ данного свойства смеха приводит еще к одному важному выводу. Поршнев называл насмешку контрсуггестией, но мы видим, что насмешка и шире — смех — одновременно и суггестия, так как объединяет группу, создавая настроение, когда члены группы легче верят всему, что сами же и говорят друг другу.
Авторы большой монографии «Смех: со-циофилософский анализ» А.В. Дмитриев и А.А. Сычёв в самом начале определяют проблему возникновения смеха: «Что лежит в основе комического — агрессия или удовольствие. Иными словами, вопрос заключается в первичности насмешливого или радостного смеха» [6, с. 6]. Они отмечают, что, казалось бы, в пользу второго предположения говорит тот факт, что в первом, беззаботном смехе младенца удовольствие проявляется в наиболее чистом виде. Но в то же время в пользу агрессивного происхождения смеха свидетельствует «сама его гримаса, воспроизводящая жест угрозы — искажённое лицо с оскалом» [6, с. 6].
Это противоречие легко снимается, если учитывать суггестивную и контрсуггестивную природу смеха. Он порождает и радость от ощущения принадлежности к своей группе, и агрессию (реальную или предупреждающую) по отношению ко всем другим группам.
На суггестивную основу смеха указывает такой факт. «В. Тэрнер пишет, что вождю африканского племени ндембу вменяется в обязанность "смеяться вместе с людьми”, поскольку "сосмеяние” предполагает формальное равенство — корректив высокому иерархическому положению» [6, с. 11]. На наш взгляд, целью этого «сосмеяния» является не установление равенства, а подтверждение принадлежности к одной группе и со стороны вождя, и со стороны его подчинённых.
Сами авторы на этот вопрос дают верный, но, на мой взгляд, недостаточно полный ответ. «. Наиболее вероятно предположение, что смех впервые появляется на фоне стычек, битв, войн доисторической эпохи. В том случае, если победа доставалась достаточно быстро и враг оказывался не настолько силен, как думалось ранее . победитель разряжал накопившуюся ярость и избыточное эмоциональное напряжение при помощи соответствующих звуков. А смеховая гримаса сохраняла маску того чувства, которое лежало в основе смеха, — ярости, угрозы. Эти звуки и эта гримаса со временем, приобретя символику удовольствия от победы
и уничижения побежденного, создали внешнее выражение смеха» [6, с. 8]. Конечно же, внешнее выражение смеха — не социально приобретённое, а естественное, физиологическое.
О разных сторонах главной функции смеха говорят и краткие характеристики различных направлений, данные Обуховым. Так, для би-хевиористов «смех ... может выступать или как реакция на какое-либо несоответствие, или как стимул для регуляции поведения другого при его несоответствии каким-либо нормам» [13, с. 91]. То есть, несоответствие нашим нормам — признак «ненашести». Смех при этом может быть предупреждением или в более жестком варианте — основанием для изгнания. Или, если осмеивается представитель другой группы — очередное подтверждение отличия «наших» от «ненаших».
Отечественные авторы также связывают смех с несоответствием. С.Л. Рубинштейн считает причиной смеха ничтожность, неуклюжесть, вообще несуразность поведения. Он различает непосредственно смешное и юмор. «Непосредственно смешное — это комическое; смех выступает как непосредственное отношение к комическому в жизни. Ирония и юмор - это отношение не к непосредственно смешному, а к соотношению добра и зла, возвышенного к низменному, или, точнее, ко второму члену этого соотношения с позиций или на основе первого» [15, с. 353].
А.Н. Лук считает, что причина смеха — это осознание несовпадения между понятиями и реальным объектом. «Противоречие между явлением и тем, чем оно хочет быть или чем, по крайней мере, хочет казаться» [10, с. 24]. Это несовпадение может характеризовать «чужую неловкость», а может — и свою. Именно на этом, по его мнению, основан жанр комедии.
Здесь выявляется еще одна особенность смеха — смеются не только над чужими, что очень просто объясняется контрсуггестией, но и над своими, и над собой, что требует дополнительного анализа. На наш взгляд, критическая самооценка говорит о готовности человека перестроиться в соответствии с требованиями группы, с которыми он согласен — иначе бы он не смеялся над собой. Но для того, чтобы так смеяться над собой, для человека нужна не только смелость, но и уверенность, что он занимает в группе очень прочные, чаще всего — лидирующие позиции, которые не пошатнутся в результате «самобичевания».
Другой тип смеющихся над собой — это люди, готовые на унижение, лишь бы их не выгнали из группы. И смех над первыми и вторыми различен по интонации и отличается от смеха над чужими.
Таким образом, и в случае смеха над чужими, и над разными своими преследуется цель — отстоять идеалы группы.
Вернемся к вопросу об остроумии, которое отличает цивилизованного человека. Остроумие предполагает наличие творческих способностей у их автора и слушателей. Возможно, в данной ситуации смех возникает от ощущения принадлежности к наиболее «продвинутой» группе: «мы смеемся, так как мы понимаем, что здесь смешного, мы смеемся и над теми, кто этого не понимает». Таким образом, смех и здесь одновременно и объединяет, и разъединяет людей.
В литературоведении исследуется так называемая смеховая культура, характерная для периода средневековья. Д.С. Лихачев и А.М. Панченко отмечали, что смех в истории играл дестабилизирующую роль. Функция смеха, по их мнению, состоит в том, чтобы обнажать, обнаруживать правду, раздевать реальность от покровов этикета, церемониальности, искусственного неравенства, от всей сложной знаковой системы данного общества [см.: 8]. Это верно, но, учитывая амбивалентность функций смеха, следует видеть, что основная его функция не только и не столько дестабилизирующая, сколько напротив, стабилизирующая. Смех, обнаруживая несоответствие новейших наслоений культурных образцов базовым принципам, требует вернуться к этим принципам.
Психологи исследуют развитие способности смеяться у детей. Результаты этих исследований также подтверждают, что улыбка и смех — механизмы включения ребенка в группу, вначале, — в группу, состоящую из родителей и близких родственников. Как известно, способность к смеху начинает проявляться с улыбки. Психолог О.В. Баженова исследовала поведение грудных детей (от 3,5 до 4,5 месяцев) на появление взрослых. В эксперименте взрослые смотрели на детей, но не общались с ними и не разговаривали и не улыбались. Вначале дети встречали каждое появление взрослых улыбкой. «Постепенно количество улыбок, адресованных взрослому, снижается до нуля. Ребенок, по-видимому, перестает получать удовольствие от формального контакта и теряет интерес к нему» [3, с. 39]. Но из этого эксперимента мы можем сделать еще один вывод. Ребёнок, улыбаясь взрослому, инстинктивно включает его в свою группу. Если взрослый не отвечает улыбкой, то ребенок получает первый опыт общения с представителями другой группы, которому улыбаться не надо.
Также «смех в качестве ответа на некоторые из стимулов — вроде ложного нападения
"забодаю-забодаю” может быть объяснен амбивалентностью чувств, которую испытывает ребенок между страхом, с одной стороны, и смехом — с другой» [см.: 12]. Смех, на наш взгляд, здесь показывает готовность ребёнка быть в одной группе с близкими, показывает также, что ребенок доверяет своим близким, так как, если угроза, даже мнимая, будет исходить от посторонних, то ребенок не засмеется, а заплачет.
Наиболее важен анализ роли смеха у детей подросткового возраста, так как именно в это время начинает проявляться инстинктивная потребность, особенно у мальчиков, в групповом объединении. Об этом свидетельствуют примеры, когда юноша шуткой может вызвать смех только в своем коллективе, а если он произнесет ее в другом окружении, то подобного ответа шутка не получит. Отмечается также, что исследование смеха в подростковом возрасте обнаруживает значительный элемент агрессии и цинизма. Подростковый цинизм коробит взрослых, но надо учитывать, что молодежь при этом стремится защитить свою группу от внешнего воздействия. Чаще всего — это воздействие со стороны взрослых. То есть, здесь смех имеет, прежде всего, контрсуггестивную функцию: проявляя цинизм и смех по отношению к замечаниям взрослых, подростки сопротивляются их суггестивному воздействию.
Еще одна сторона смеха проявляется в праздниках-карнавалах. Праздники являются способами создания особой атмосферы приподнятости, усиливающей коллективную суггестию. Карнавал же — праздник нарушения норм. Зачем это было необходимо?
Думается, объяснение сущности карнавала связано с тем, что все карнавальные действа сопровождаются смехом. С.С. Аверинцев отмечал, что карнавальный смех — разрешенный. Он обращает внимание на то, что в русском языке слово «смех» и рифмуется, и ассоциируется со словом «грех». «Вся западная институция "карнавала” на том и основана, что смеются, когда "можно”, точнее, когда самое "нельзя” в силу особого формализованного разрешения на время превращается в "можно” — с такого-то по такое-то число» [1, с. 342]. Нам же думается, что разрешение здесь относится не к смеху, а к действиям, которые сопровождаются смехом, так как трудно представить, что в дни без карнавала людям было запрещено смеяться.
Ответить на вопрос, почему во время карнавала не только не запрещалось нарушать нормы, но именно на нарушении норм карнавал и основан, нам поможет анализ близкого карнавалу по сути, но более широкого явления — «смеховой культуры» средневековья. Исследователи отме-
чают: «Смеющийся валяет дурака, паясничает, играет, переодевается (вывертывая одежду, надевая шапку задом наперед), изображая свои несчастья и бедствия» [8, с. 4 — 5]. Далее авторы работы делают вывод, с которым нельзя полностью согласиться: «В скрытой и в открытой форме в этом "валянии дурака” присутствует критика существующего мира, разоблачаются существующие социальные отношения, социальная несправедливость» [8, с. 5]. Нам же думается, что здесь, напротив, главное — защита идеалов, хотя возможна и критика — там, где эти идеалы нарушаются. Поступая заведомо неправильно, участники действа своим смехом показывали, что они понимают неправильность и тем самым еще более утверждают правильность поведения. Если бы присутствующие при этом сохраняли серьезный вид, то сверхзадача карнавала была бы невыполнима. А сверхзадача состоит в том, что для того, чтобы не забывать, как надо, надо время от времени показывать, как не надо.
Предпосылки карнавальной разрешенности наблюдаются уже в доцивилизованное время. Исследователь нравов племени ашанти (Западная Африка) Э. Ретри описывает ритуал, в ходе которого, к удивлению исследователя, безнаказанно оскорбляли и высмеивали знатных людей, в том числе вождя и жреца, без всяких заметных последствий для насмешников. По словам главного жреца, такое стихийное освобождение человека племени от чувства зависти и ненависти приносит пользу, так как после праздника серьёзность возвращается, а вождю и жрецу становится гораздо легче и проще управлять соплеменниками» [6, с. 11 — 12].
Особо следует сказать о контрсуггестии, применяемой уже после того, как осуществилось суггестивное воздействие, которую можно обозначить как контрпостсуггестию. Поскольку информация уже закрепилась, бороться с ней можно только суггестивными методами, по народной пословице «клин клином вышибают». Во вступительной статье к книге Э. Аронсона и Э. Пратканиса Е.Н. Волков сравнивает методы Г.А. Шичко по избавлению от курения и алкоголизма с методами американских психологов переубеждения людей, завербованных в деструктивные культы. «Меня поразило сходство некоторых существенных аспектов психотехнологий, созданных независимо друг от друга и предназначенных для избавления от вроде бы разных видов зависимостей. В обоих случаях применяют в качестве основного средства информирующие лекции-беседы, разоблачающие зависимость и восстанавливающие самостоятельное критическое мышление клиентов» [на-
сколько они восстанавливают мышление — это ещё вопрос — С.Н.]. И там и там эмпирическим путем был найден необходимый минимум для получения устойчивого результата на первой стадии процесса — примерно 30 ч общения. Только в методике Г.А. Шичко они могут быть растянуты на 7 — 10 дней, а в "консультировании о выходе” ("консультировании о реформировании мышления”) предполагается ежедневная работа по 10-12 ч в течение 3-5 дней» [5, с. 9].
Так вот, несмотря на то, что в обоих случаях речь идет об избавлении от зависимости, осуществляемой, по сути, методом словесной суггестии, все же у них есть и принципиальное различие. В первом случае говорится об избавлении от физиологической зависимости от никотина и алкоголя, а во втором — от суггестивной зависимости сознания от навязанных культовых идей. Поэтому первый случай — чистая суггестия, второй — контрсуггестия, избавляющая от результатов агрессивной суггестии и использующая метод суггестии. Поэтому мы и называем ее контрпостсуггестией.
Этот способ получил название «депрограммирование» и был распространён в США в 7080 гг. XX в. При этом, по просьбе родственников, похищался завербованный адепт секты, помещался в хорошо охраняемое, закрытое помещение, и его обрабатывали по сути такими же методами, что и в секте, то есть внушали идеи, противоположные тем, что он получил в секте. Такой человек уже не способен понимать обычные аргументы. Видимо, жесткие методы суггестии приводят к тому, что человек попадает в зависимость не только от конкретных идей, а в «зависимость от зависимости». То есть, освободиться от конкретной зависимости он может, только попав в зависимость от чего-либо другого.
Следовательно, насилие над психикой этого человека осуществляется дважды — при программировании и при депрограммировании. В результате от данного метода практически отказались.
Еще одну из приведенных Э. Аронсоном и
Э. Пратканисом стратегий противодействия пропаганде можно обозначить как контрсуггестию для защиты подвергающихся суггестии.
Она «состоит в выработке методов сопротивления убеждению по данной проблеме или теме» [2, с. 357]. Эта стратегия содержит два способа, противостоящих суггестии, направленной на других людей, которых надо защитить. Первый нацелен на то, чтобы ограничить воздействие негативной информации, которая может повредить вашему делу. Здесь предлагается вариант, кото-
рый на английском языке обозначается идиомой «Stealing thunder» (буквально «украсть гром») и означает — перехватить инициативу. То есть, в данном случае, не ждать, когда эта информация будет обнародована и выглядеть, как разоблачение, а обнародовать ее самому — например, адвокат может сам объявить о негативной информации о своем клиенте.
Используя этот способ, родители могут, не дожидаясь, когда их детям расскажут о табаке и наркотиках «доброжелатели» с улицы, рассказать самим, не обходя стороной и состояние эйфории, вызываемое наркотиками, чтобы это не стало приманкой для их детей.
Второй способ называется прививка. Его создателем является Уильям Макгайр и его коллеги. Исследователи предположили, «что если людей предварительно подвергнуть воздействию краткого сообщения, которое они способны опровергнуть, потом они склонны демонстрировать «иммунитет» против последующего полномасштабного изложения тех же самых доводов — почти так же, как небольшое количество ослабленного вируса иммунизирует людей против настоящего вторжения этого вируса» [2, с. 358 — 359].
Таким образом, оба эти средства можно использовать для защиты от нежелательного воздействия на кого-либо (детей, подростков, друзей), но можно и включать в актив собственной контрсуггестии. Например, при защите диссертации «украсть гром» — самому обозначить ее слабые места, лишив оппонента эффекта неожиданности.
Метод прививки очень хорош в воспитании детей, для защиты их от нежелательного воздействия. Альфред Макалистер и его коллеги использовали метод прививки. Они «иммунизировали учеников седьмого класса от группового давления сверстников, побуждавших их курить сигареты, ученикам, например, показали рекламные объявления, подразумевающие, что действительно эмансипированные женщины являются курильщицами — "Ты далеко продвинулась, крошка!”. Затем семиклассникам сделали "прививку", объяснив, что женщина не может быть свободной, если она привязана к табаку. Точно также подошли к тому, что подростки склонны курить, чтобы выглядеть хладнокровными или "крутыми" (как ковбой Marlboro). Макалистер чувствовал, что давление со стороны сверстников могло бы принять такую форму, когда некурящего называют "цыпленком". В соответствии с этим семиклассникам предлагали разыграть по ролям ситуацию, в которой они противопоставили бы этому аргументу высказывание типа "Я на самом деле был
бы цыпленком, если бы закурил только для того, чтобы произвести на тебя впечатление”. Эта прививка против давления сверстников оказалась очень эффективной. К тому моменту, когда эти учащиеся были в девятом классе, среди них были намерены курить вдвое меньше человек, чем в контрольной группе их такого же класса средней школы» [2, с. 359].
Итак, мы кратко проанализировали семь основных способов контрсуггестии и их разновидности. На наш взгляд, даная классификация может и должна быть дополнена. Кратко остановимся также на условиях, облегчающих контрсуггестию.
Основным из них следует назвать плюрализм — законодательно закрепленное право на существование разных точек зрения. Только при данном условии можно без опасения за последствия применять все известные методы контрсуггестии, а главное — логическую контрсуггестию.
О ряде условий упоминается и в работе Э. Аронсона и Э. Пратканиса. Первое условие из предлагаемых ими, которое они также называют способом противодействия пропаганде, — предупреждение о возможности влияния. Они отмечают, что данный способ не дает гарантии, что вы не попадете под воздействие пропаганды. В настоящее время многие взрослые и старшие дети скептически относятся к рекламе, но, тем не менее, часто подчиняются ей. Да и как не подчиниться, если, придя в магазин, вы обнаруживаете, что единственный знакомый вам вид нужного товара тот, который вы часто видите в рекламе?
Тем не менее, предупреждение о каком-либо конкретном воздействии может помочь. Авторы рассказывают об эксперименте Джонатана Фридмана и Дэвида Сирса. «Подросткам сказали, что они прослушают беседу под названием "Почему тинейджерам нельзя разрешать водить машину”. Через десять минут оратор ознакомил их с подготовленной информацией. В контрольной группе та же самая беседа проводилась без десятиминутного предупреждения. Субъекты контрольной группы оказались убежденными более основательно, чем те, которые были предупреждены» [2, с. 353]. Следовательно, предупреждение о воздействии можно отнести к условиям, позволяющим проявиться контрсуггестии.
Манипуляторы знают, что предупреждение может защитить от воздействия, поэтому дистрибьюторов многих сетевых кампаний учат не предупреждать возможных клиентов, о чем будет идти речь, а привлекать, возбуждая в них любопытство.
Еще одна стратегия данных авторов, которую также можно отнести к условиям, способствующим контрсуггестии, состоит в том, чтобы регулировать и ограничивать в законодательном порядке методы убеждения. Несмотря на то что эта стратегия ясна, ее трудно осуществить, так как она задевает интересы производителей и политиков.
Фрэнсис Фукуяма в работе «Великий разрыв» ссылается на Дэниса Ронга, который в часто цитируемой статье «жаловался на то, что его коллеги — социологи "пересоциологизиро-вали” взгляд на человека: если бы человеческие существа полностью состояли из норм и ограничений, то как было бы возможно понять способы, которыми индивиды что-то изобретают и становятся предпринимателями, новаторами или преступниками» [19, с. 204]. Ответить на этот вопрос позволит анализ диалектики суггестии и контрсуггестии.
Нормы и ограничения могут существовать благодаря суггестии, а изобретения, предпринимательство и преступления — благодаря контрсуггестии. Хотя и три последних явления не лишены суггестии полностью. Существуют правила изобретений, нормы предпринимательства, а у преступных группировок — свой кодекс чести. Но эти явления (и некоторые другие) объединяет то, что они противостоят господствующей в обществе суггестии.
То же самое противоречие между общепринятым и вновь возникшим изучается посредством модных в последние годы категорий — «традиции» и «инновации».
Очевидно, что общество не сможет существовать без суггестии. Человек, как правило, сопротивляется давлению на него общества, но при этом он нуждается в самом обществе. Следовательно, внутренние социальные качества человека являются лишь относительно устойчивыми, его саморазвитие является лишь относительным саморазвитием. Человек не может существовать вне общения с себе подобными. В условиях изоляции через определенное время человек неизбежно забывает язык и превращается в животное.
Это подтверждает то, что социальное присутствует в человеке лишь на функциональном уровне. Ведь если бы оно присутствовало в нем в качестве субстрата, то сохранялось бы вплоть до его смерти, независимо от внешних условий его существования, как в случае с биотической природой человека. С.С. Батенин писал, что «в наследственном механизме человеческих свойств кодируется лишь способность или возможность социального функционирования биологии человека, а не сам социальный опыт,
не содержание социального образа жизни человека. В этом смысле развитие человека можно рассматривать как процесс социальной активизации его природы» [4, с. 81]. В форме субстрата присутствует лишь способность человека быть социальным существом, выражающая в форме строения его органических структур и, прежде всего, мозга. По всей видимости, именно суггестия поддерживает социальные качества человека.
Общение, таким образом — необходимое условие личностного существования, но разумный человек, цивилизованный человек не может существовать и без противоположного явления — без относительного обособления от других. Для существования человека необходимо единство общения и обособления. Цели общения служит суггестия, цели обособления — контрсуггестия. В критические периоды гармония между суггестией и контрсуггестией может нарушаться. При этом опровергаются многие нормы поведения, ценности, взгляды; в противовес им возникают очаги новых суггестивных воздействий. Порядок сменяется хаосом, и создаются предпосылки для формирования нового порядка.
Диалектика суггестии и контрсуггестии проявляется в том, что абсолютная суггестия или полный порядок невозможны так же, как абсолютная контрсуггестия или полный хаос, но возможно преобладание в обществе одной из сторон. Преобладание суггестии, отсутствие критического сознания делают человека просто механическим элементом общественной системы или послушным орудием в руках сильного человека. Это создает предпосылки для возникновения обществ тоталитарного, фашистского типа. Только человек, способный к контрсуггестии на основе логического мышления, становится самостоятельным субъектом своих действий. Однако преобладание контрсуггестии в отношениях людей приводит к хаосу, нарушению порядка, преступности, что создает неблагоприятную психологическую атмосферу. Следовательно, последствия контрсуггестии для общества нельзя оценить однозначно: она может принести как пользу, так и вред (см. схему 2). Защитой от излишней контрсуггестии у людей может стать потребность во что-то верить: в Бога, в коммунизм, в демократию, в «русскую идею» и т.п.
Схема № 2
Разновидности результатов контрсуггестии:
• творчество, научные открытия;
• инновации в культуре;
• самостоятельность субъектов;
• конфликты;
• беспорядки в обществе, хулиганство, бунты, революции;
• войны1.
Таким образом, суггестия и противостоящая ей контрсуггестия пронизывают все обществен-
1 Войны и конфликты могут быть порождены как
суггестией, так и контрсуггестией.
ные отношения. Многозначность суггестии и контрсуггестии в обществе, способов их проявления и общественных последствий даёт основание предположить, что раскрыты далеко не все аспекты данной проблемы и поле исследования философов, культурологов, психологов, политологов и других специалистов по данному вопросу ещё очень обширно.
Библиографический список
1. Аверинцев, С.С. Бахтин и русское отношение к смеху // От мифа к литературе: сборник в честь 75-летия Е.М. Мелетинского. — М.: Рос. ун-т, 1993. - С. 341 - 345.
2. Аронсон, Э., Пратканис, Э. Эпоха пропаганды: механизмы убеждения, повседневное использование и злоупотребление. — СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК, 2002. — 384 с.
3. Баженова, О.В. Экспериментальное исследование отношения младенцев к общению со взрослыми в норме и патологии // Проблемы медицинской психологии. — М.: Изд-во МГУ, 1980. — С. 38 — 46.
4. Батенин, С.С. Человек в его истории. — Л.: Изд-во Ленингр. ун-та. 1976. — 295 с.
5. Волков, Е.Н. Масса и время в убеждении (пятая и шестая стратегемы, 45-я техника). // Аронсон Э., Пратканис Э. Эпоха пропаганды: механизмы убеждения, повседневное использование и злоупотребление. — СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК, 2002. — С. 7 — 12.
6. Дмитриев, А.В. Сычев, АА. Смех: социофило-софский анализ. — М.: Альфа, 2005. — 592 с.
7. Доценко, Е.Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. — М.: ЧеРо; Юрайт, 2000. — 304 с.
8. Лихачев, Д.С., Панченко А.М. «Смехо-вой мир» Древней Руси. — Л.: Наука, 1976. — 204 с.
9. Лобок, А.М. Антропология мифа. — Екатеринбург: Банк культурной информации, 1997. — 688 с.
10. Лук, АН. Юмор, остроумие, творчество. — М.: Искусство, 1977. — 138 с.
11. Московичи, С. Власть — неизбежный источник отношений между людьми // Психология и психоанализ власти: хрестоматия/ сост. Райгородский Д.Я. — Самара: Издательский Дом «БАХРАХ», 1999. — Т.1 — С.169 - 219.
12. Обухов, А.С. Смех и личность. // Развитие личности — М., 1998. — № 3-4. — С. 83 — 101.
13. Поршнев Б.Ф. Контрсуггестия и история. (Элементарное социальнопсихологическое явление и его трансформация в развитии человечества) // История и психология. — М.: Мысль, 1971. — С. 7 — 35.
14. Поршнев, Б.Ф. О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии). — М.: Мысль, 1974. — 487 с.
15. Рубинштейн, С.Л. Проблемы общей психологии. — М.: Педагогика, 1976. — 416 с.
16. Субботина, Н.Д. Суггестия и контрсуггестия в обществе. — М.: КомКнига, 2006. — 208 с.
17. Токарев, С.А. Ранние формы религии. М.: Политиздат, 1990. — 622 с.
18. Фрейд, З. Остроумие и его отношение к бессознательному; страх; тотем и табу: Сборник. — Минск: ООО «Попурри», 1998. — 496 с.
19. Фукуяма, Ф. Великий разрыв. — М.: ООО «Изд-во АСТ»; ЗАО НПП «ЕРМАК», 2004. — 474 с.
20. Elkin, A. Aboriginal Men of High Degree. — St Lucia: University of Queensland Press, 1977 — 195 p.
