CC BY
515
СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ: ОСОБЕННОСТИ, ИСТОЧНИКИ, МЕТОДЫ
Л.А. МУРАВЬЕВА, кандидат исторических наук, доцент кафедры социально-политических наук Финансовой академии при Правительстве
Российской Федерации
Разрушенное несколькими войнами начала XIX века хозяйство страны было восстановлено к середине 20-х годов и удерживало относительно высокие темпы экономического роста — до 10% в год. В этот период особенно остро встал вопрос о дальнейшем направлении экономического развития СССР. Сама ситуация объективно создавала условия для возникновения многообразных моделей социалистического строительства, различных вариантов социально-экономической стратегии. На первый взгляд создалась возможность для широкого выбора любой модели будущего развития экономики. На самом деле выбор был весьма ограничен как сложным строением политических и социальных сил общества, так идеологическими установками и историческими традициями населения страны. Рабочие города, деревенская беднота, партийно-государственный аппарат и комсомольская молодежь активно выступали за индустриальный социализм, а не за вариант преимущественного развития легкой, пищевой промышленности и сельского хозяйства, а на их основе — за создание тяжелой промышленности.
Ситуация эта дополнительно обострялась достаточно сложным международным положением СССР в 20 — 30-е годы. Капиталистическое окружение Страны Советов постоянно таило в себе опасность и укрепляло всеобщее убеждение в нарастании экономической, политической и даже военной угрозы. Ощущение близящегося, столкновения с внешним врагом формировало политический и идеологический климат эпохи. Именно в этот период некоторые империалистические государства задумали и попытались провести в жизнь одну из самых дерзких.экономических диверсий против СССР.
ФАЛЬШИВЫЕ «ЧЕРВОНЦЫ»
В середине 20-х годов одним из антикоммунистических и антисоветских центров становится Швейцария. В 1924 году в Женеве создается Международная лига борьбы против III Интернационала. Свое второе название — Лига Обера — она получила по имени швейцарского адвоката-антикоммуниста Т. Обера. Лига имела характерный девиз: антикоммунизм превыше всего. Женевская штаб-квартира лиги имела разветвленную сеть террористических и провокационных центров в ряде стран мира: Франции, Англии, Германии и др. Эти центры осуществляли диверсионные, провокационные и террористические действия как внутри СССР, так и за его пределами против советских граждан и учреждений. Однако такая деятельность не удовлетворяла создателей лиги. В середине 20-х годов они задумали и приступили к реализации невиданной экономической диверсии против СССР. Их замысел состоял в наводнении советского рынка фальшивыми червонцами в невиданных масштабах. Подобная акция неизбежно привела бы к резкой инфляции в стране и подрыву всего денежного обращения. Интересно отметить, что за спиной Лиги Обера стояли представители высоких политических и финансовых кругов ряда капиталистических государств, не брезговавших вступлением в контакты и переговоры с уголовными преступниками. iV
Вопрос о наводнении СССР фальшивыми червонцами обсуждался на встрече в парижском ресторане «Ля Рю» в декабре 1925 года. В ней участвовали шведский миллионер Нобель, фашист Белл, германский генерал Гофман и трое грузинских националистов. Всех сжигала ненависть
к советскому государству. Миллионер Нобель горел желанием вернуть свои предприятия на Кавказе, которые были конфискованы в годы революции. Международный шпион Георг Белл, агент английской секретной службы и активист фашистского движения в Германии, видел цель жизни в борьбе против СССР. Генерал Макс Гофман еще в годы первой мировой войны был начальником штаба главнокомандующего восточным фронтом, участвовал в переговорах о заключении сепаратного мира в Брест-Литовске. После окончания войны он вернулся в Берлин и принял деятельное участие в борьбе против Советской России, призывая под свои знамена бывших врагов из стран Антанты и белоэмигрантов. В планы разработки дерзкой финансовой диверсии против СССР он посвятил миллиардера Генри Детердинга, стоявшего во главе мощного нефтяного концерна «Ройял Датч». Он был бы еще богаче, если бы Октябрьская революция не национализировала нефтяные концессии его треста на Кавказе. Нефтяной магнат готов был щедро финансировать подрывную деятельность против нашей страны. Он ссужал деньгами белоэмигрантов во Франции. Он даже женился на дочери бывшего царского генерала Кудоярова, которая от Кирилла Романова, признанного частью эмиграции претендентом на российский престол, получила титул княгини Донской. Он способствовал разрыву дипломатических отношений СССР и Англии, подготовив нападение бандитов на советский офис «Аркос» в Лондоне в 1927 году.
Непосредственными исполнителями коварного замысла по нанесению удара финансовой системе СССР выступали три грузинских белоэмигранта. Некто Кедия числился председателем Кавказского комитета грузинской белоэмигра-ции; Карумидзе был банкиром в царской России и Садатерашвили был сыном бывшего крупного землевладельца. Последние два не были новичками в производстве фальшивых денег. Именно за это преступление еще до революции они были приговорены один к смертной казне, другой — к 12 годам каторги, но оба счастливо избежали наказания. Теперь, движимые жаждой наживы, они горели нетерпением вернуться к своей старой «профессии» фальшивомонетчиков. При этом они готовы были торговать даже тем, что им не принадлежало, — кавказской нефтью.
Бывший уголовник Ш. Карумидзе мог вполне сойти за порядочного человека, так как был представителем германского рейхсвера. Как раз в 1925 году он стал обладателем удостоверения личности, выданного ему управлением VII военного округа рейхсвера. Герцог Г. Лейхтенбергс-
кий (правнук Е. Богарнэ, пасынка Наполеона, родственник династии Романовых, царский офицер, поселившийся после революции в уединенном замке в Германии и сотрудничавший с самыми реакционными кругами и белоэмигрантами) представил уголовника Карумидзе воротиле капиталистического бизнеса Г. Детердингу, который в свою очередь сделал возможной встречу грузинского белоэмигранта с министром финансов Великобритании У. Черчиллем. Первая в истории Англии всеобщая стачка 1926 года обострила ненависть Черчилля к советской стране; во время состоявшейся встречи на Даунинг-стрит Черчилль, Детердинг и Карумидзе обсуждали детали плана подрыва финансовой системы СССР, а также перспективы возвращения английских концессий на Кавказе в результате организации победоносного восстания в Грузии. Сразу же после этой встречи в одной из лондонских газет появилась заметка Детердинга о ближайшей «невиданной инфляции» в СССР. Министр Черчилль также позволил себе несколько резких выпадов в адрес советского посольства.
Карумидзе отправился в Германию для осуществления намеченного плана. Необходимые средства предприимчивый грузин получал непосредственно от национал-социалистов через капитана Эрхардта в размере 15 тыс. марок. Своеобразный «монетный двор» работал сначала в Мюнхене, затем — во Франкфурте-на-Майне. Бумагу с водяными знаками поставляла Баварская бумажная фабрика. Складировалась готовая продукция в Берлине.
Первая часть дерзкого плана удачно претворялась в жизнь. Следовало подумать о доставке фальшивок в страну назначения. Эта миссия была поручена офицерам-белоэмигрантам. Из всех многочисленных белоэмигрантских организаций был выбран Союз офицеров армии и флота в г. Данциге. Этой организацией руководил царский генерал Лебедев, но фактическим лидером был генерал Глазенап, тесно связанный с немецким генералитетом, представителями финансо-во-промышленного мира Германии, У.Черчиллем и английской разведкой. Для непосредственной отправки в СССР генералом Глазенапом был выбран А.Х. Шиллер, офицер царской армии, кавалер четырех Георгиевских крестов. Ему предстояло распространить сто тысяч рублей в фальшивых червонцах. Эта операция была проделана на территории буржуазной Латвии и прошла удачно. Он также убедился в надежности «окна» на советско-латвийской границе.
Одновременно с подготовкой Шиллера для засылки в СССР шпион Белл по заданию не-
мецкой разведки выехал в Трапезунд, чтобы через Турцию заняться распространением фальшивых советских денег в Грузии, а также попытаться поднять там восстание.
Тем временем Шиллер, захватив двести тысяч поддельных рублей, прибыл в Ленинград. Он решил найти бывших однополчан и через них наладить распространение фальшивых червонцев. Однополчане Гайер, Федотов, Карташов согласились на этот шаг. После того как Федотов чуть не попался в магазине, он решил поделиться фальшивыми деньгами со своим родственником, проживающим на станции Званка по пути из Ленинграда в Мурманск. Он привез ему целую обувную коробку червонцев и предложил часть зарыть, часть пустить в оборот. Родственник так и поступил. Однако служащий почты, принимая бланк перевода и 30 рублей, обратил внимание на необычную мягкость бумаги червонцев. Со своими сомнениями он отправился в местное отделение Госбанка. Там, не придя к единому выводу, решили отправить деньги на экспертизу. Вскоре из Ленинграда пришел запрос о владельце поддельных денег. Его нашли быстро, как и солидную пачку фальшивых червонцев у него на квартире. Вскоре были арестованы Федотов, Карташов и Шиллер, скрывавшийся под фамилией Гринберга.
Финансовые и правоохранительные органы имели уже соответствующие сведения. Сначала считали, что этим занимается группа внутри страны. Но высокая техника исполнения и печати фальшивых червонцев исключала кустарный способ их изготовления, тем более, что одинаковые фальшивки распространялись на северо-западе страны и на Кавказе. Те и другие фальшивки делались одной «фирмой» в Германии. Правда, к этому времени обнаружился еще один «монетный двор» в Париже, существовавший на деньги французской разведки. Здесь, как и в Германии, белоэмигранты печатали фальшивые. червонцы и, как позднее выяснилось, фальшивые фунты стерлингов.
Задержанные по делу распространения фальшивых червонцев на территории СССР в 1929 году в Ленинграде предстали перед Верховным Судом РСФСР. В ходе следствия выяснилось, что Шиллер имел не одну цель, а целый спектр заданий. Помимо распространения фальшивых советских денег он еще должен был собирать сведения об экономическом состоянии страны, боевой подготовке частей Красной Армии и Воен-но-Морского Флота, настроениях населения, создавать контрреволюционные группы и организовывать восстания и массовый террор. Нанятый
им Федотов получил задание следить за производственной программой судостроительного завода, на котором он работал. Учитывая тяжкий характер преступления, суд приговорил виновных к высшей мере наказания. Родственник Федотова получил 10 лет заключения.
Примечательно, что примерно в эти же годы в Берлине проходил суд над упоминавшимися уже Карумидзе, Садатерашвили и др. Конечно, не за то, что они задумали и осуществили экономическую диверсию против государства, с которым Германия имела экономические договоры и дипломатические отношения, а за то, что они, мечтая получить прибыль в свои карманы, стали распространять фальшивые червонцы на территории самой Германии. Такие действия наносили ущерб финансовой системе уже Германии, а не только Советскому Союзу. При обыске во франкфуртской типографии было найдено 120 тыс. готовых червонцев и бумага, которой хватило бы на изготовление свыше миллиона поддельных червонцев. По мере того как правосудие выясняло детали этого дела и выявляло имена заказчиков, следствие превращалось в фарс и закончилось оправданием виновных на основании смехотворного заключения эксперта Дармштад-ского банка. В феврале 1930 года газета «Правда» по этому поводу писала: «Оправдательный приговор фальшивомонетчикам — это не только поощрение для всех врагов СССР... Это прежде всего — один из участившихся в последнее время симптомов перехода ответственных германских кругов на позиции явной враждебности по отношению к СССР» [1, с. 112].
Такое судопроизводство вызвало волну возмущения и в самой Германии. Не только простые граждане, но и видные промышленники и финансисты высказывали возмущение по поводу судебного фарса. Не следует забывать, что 1929 год был прологом приближающегося финансового кризиса, и немецкие предприниматели торопились заключить с СССР торговые соглашения и договоры. Для этого необходимо доверие между странами. Стремление, как писала газета «Форверст», «расшатать русскую валюту» и происки недобросовестной Фемиды подрывали атмосферу доверия между Германией и СССР. Учитывая эти обстоятельства, суд Германии в 1930 году вновь вернулся к рассмотрению скандального дела. Но и на этот раз мало что изменилось. Участники преступления либо проживали в Швейцарии (Карумидзе), либо получили такой малый срок, что в него уложился период пребывания под следствием, либо отделались незначительными штрафами.
Германская финансовая диверсия, к сожалению, не была единственной. В 1928 году подпольная группа фальшивомонетчиков, выпускающая подделки советских денежных знаков, была раскрыта в Шанхае. Занимались этим русские белоэмигранты. На месте преступления были конфискованы печатная машина, клише, и готовая «продукция» на сумму 1,5 млн руб. [1, с. 115]. Судивший фальшивомонетчиков франко-китайский суд был мягок и снисходителен и приговорил обвиняемых к одному-двум месяцам тюрьмы. Утешает в истории лишь то, что ни одна из предпринятых попыток подорвать финансовую систему государства путем сброса фальшивых денежных знаков не увенчалась успехом.
Стремление некоторых группировок внутри капиталистических стран нанести серьезный удар по экономике СССР привело к тому, что внешнеполитический фактор стал решающим в выборе стратегии дальнейшего развития советской экономики. Более высокий экономический уровень развития стран капиталистического окружения делал Советский Союз страной-аутсайдером с догоняющим типом развития хозяйства. В гонке за лидерами нужно было действовать наверняка и безошибочно. Международный экономический кризис 1929 года, потрясший страны капиталистического мира, лишний раз убедил советских руководителей в непредсказуемости и нестабильности рынка. Взгляд на СССР как на «осажденную крепость» в капиталистическом окружении толкал советских лидеров на выбор модели с преимущественным развитием тяжелой промышленности, связанной с производством вооружения.
ОСОБЕННОСТИ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИИ
В СССР И ПРОБЛЕМЫ ДЕНЕЖНОГО ОБРАЩЕНИЯ
С конца 1920-х годов большевики приступили к модернизации общества, что было насущной и объективной задачей. Но в силу ряда причин социалистическая модернизация не представляла собой комплексного развития всего народного хозяйства, а выступала инструментом умножения дефицитных ресурсов. Модернизация советского общества 1930-х годов была сведена к решению узкоутилитарной проблемы — индустриализации, то есть к развитию преимущественно тяжелой промышленности в масштабах всей страны. Стержнем региональной политики стало стремление к выравниванию уровней экономического развития различных территорий.
Индустриализация не являлась изобретением большевиков. Стадию создания крупного машинного производства прошли все развитые страны мира. Российское общество также уже ранее переживало процесс индустриализации: в эпоху Петра I в XVIII веке, на рубеже XIX и XX веков. Последняя модернизация царской России не была доведена до логического конца, не превратила Россию в индустриальную державу. Она так и осталась преимущественно аграрной страной, в которой отсутствовали многие отрасли тяжелой промышленности. Однако социалистическая индустриализация имела свои особенности. Задачи технического перевооружения и всей реконструкции экономики СССР приходилось решать в кратчайшие сроки, то есть довлел временной фактор. При проведении социалистической индустриализации решались не просто технические и модернизационные проблемы, но и политические и идеологические задачи. В отличие от стихийной капиталистической индустриализации, социалистическая индустриализация предполагала сознательный выбор вариантов на основе предварительного общественного планирования преобразований. Это предопределяло внедрение принципа планомерности, усиливало роль государства и его вмешательство в решение народнохозяйственных задач. Итак, социалистическая индустриализация была политизирована, идеологизирована, носила планомерный и форсированный характер.
Время проведения форсированной индустриализации в СССР потребовало напряжения всех сил общества, но в техническом отношении сделало ее более легкой, чем можно было ожидать. Дело в том, что социалистическая индустриализация развернулась в нашей стране после того, как процессы индустриализации произошли в Западной Европе и США. Наша страна имела возможность закупать готовую разнообразную современную технику и оборудование, а также заимствовать последние технологии. Кроме того, СССР мог перенимать определенные достижения и приемы научной организации труда, способы подготовки квалифицированной рабочей силы по шкале уже разработанных требований. Все это было возможно по причине нейтральности промышленных и военных технологий, частично — технологий управления. Их можно заимствовать готовыми и прививать на любую почву независимо от классовой, социальной и идеологической подоплеки. Почти 85% всех производственных фондов нашей страны, созданных за годы индустриализации, основывались на импорте из-за границы. Это помогало быстро расши-
рять, реконструировать старые производственные мощности, создавать совершенно новые отрасли промышленности, но и закладывать будущие проблемы. При рассмотрении с этой точки зрения индустриализация 1930-х годов оказывается продуктом вторичным, а потому экстенсивным по своему характеру и содержанию.
Кроме того, техническая и технологическая природа индустриального типа производства того времени была такова, что могла базироваться на основе разного уровня развития отдельных секторов экономики. Появлялась возможность концентрировать усилия на отдельных отраслях и сегментах народного хозяйства. Таковыми были прежде всего тяжелая и оборонная отрасли промышленности, от которых, по мнению современников, зависела самостоятельность и безопасность страны. Как отмечают Л.А. Гордон, Э.В. Клопов, «в теоретическом смысле именно эта концентрация усилий в немногих решающих точках, а вовсе не темпы, взятые сами по себе, образует отличие форсированной индустриализации от «нормальной» индустриализации, предполагающей соразмерное (пусть и более медленное) изменение всех секторов экономики» [2, с. 51]. Развернувшаяся на наших глазах эпоха постиндустриального общества потребовала радикальных изменений одновременно во многих сферах экономики, что было трудно осуществить СССР с его сегментным и точечным подходом к решению научно-технических проблем.
Из двух стратегий индустриализации партия и правительство выбрали план форсированного развития. 1929 год вошел в историю как «год великого перелома» по одноименной статье И.В. Сталина, написанной им к XII годовщине Октября. Положения этой статьи нашли свое закрепление в документах XVI съезда ВКП(б). Конечная цель преобразований теоретически звучала так: индустриализация народного хозяйства, кооперирование крестьянства, превращение социалистического уклада в преобладающий, подъем благосостояния и культуры трудящихся. Однако Сталин и его окружение прекрасно понимали, что решить задачу параллельной равнозначности выполнения всех целей на практике нереально. Нужно выбрать первостепенную задачу. Таким «основным началом и ключом» промышленной реконструкции народного хозяйства стал «быстрый темп развития индустрии вообще, производства средств производства в особенности» [3, т. 11, с. 246; т. 12, с. 358 — 359]. Такая задача вытекала 'из крайне острой необходимости создания промышленной базы для повышения оборонной мощности страны и сокращения отставания СССР от ведущих
капиталистических стран, которое, по словам И.В. Сталина, в 1931 году составляло 50 — 100 лет. Отсюда вытекала непреложная формула: «либо мы сделаем это, либо нас сомнут» [4, с. 39]. Причем перед страной ставилась сверхзадача: «максимум в десять лет... пробежать то расстояние, на которое мы отстали от передовых стран капитализма» [4, с. 41].
Выбранная стратегия требовала от народа напряжения всех сил и добровольной жертвенности. Политики 30-х годов не были романтиками и вполне допускали применение принудительных и насильственных мер, если энтузиазма и добровольных жертв будет недостаточно. «Репрессии в области социалистического строительства, — соглашался И.В. Сталин, — являются необходимым элементом наступления» [5, с. 309]. Это высказывание наглядно подтверждает не только политический, но и экономический характер репрессий 30-х годов. Правда, этот источник рабочей силы рассматривался как неглавный и вспомогательный. Но кто способен установить пределы целесообразности и допустимости форм принуждения и насилия.
Закономерным продолжением высоких темпов промышленного развития, использования методов насилия и принуждения стало решительное изменение стиля руководства и управления народным хозяйством. Первостепенную роль начали играть командно-административные формы управления. Обращение к директивным методам руководства свело к минимуму роль товарного хозяйства и товарных связей. Вполне сознательно допускались разработка несбалансированных планов, «напряженных» бюджетов и как следствие — дефицит и инфляционный рост цен.
Финансовая система в те годы также подверглась существенным изменениям. На протяжении 1930 — 1932 годов в стране прошли налоговая и кредитная реформы. Вместо имевшихся более 60 различных видов и платежей, которые поступали в бюджет от производственной деятельности предприятий, осталось два основных вида налогообложения — налог с оборота и налог с прибыли. Колхозы платили подоходный налог. Поскольку предприятия теперь функционировали на основе административно-командной системы и директивного планирования, то налоги перестали играть регулирующую и стимулирующую роль. Задача налогообложения состояла в наполнении государственной казны. Все накопления изымались в госбюджет, поэтому многочисленные виды налогов отпали сами собой. Финансирование предприятий осуществлялось централизованно за счет отчислений в госбюд-
жет. Такой порядок привел к искажению системы кредита. Кредит как таковой, то есть выдача ссуд, подлежащих возврату, в новых условиях не имел смысла и почвы. Правительство тратило бюджетные средства для нового строительства, бесплатного предоставления предприятиям фондов, поддерживало существование и развитие нерентабельных предприятий и даже планово-убы-точных отраслей. При централизованном распоряжении средствами терял смысл коммерческий кредит, запрещалось вексельное обращение. Долгосрочное кредитование допускалось только для колхозов и некоторых видов кооперации. Для промышленности вместо долгосрочного кредитования вводилось инвестиционное финансирование.
Существенные перемены затронули и банковскую систему. Банки перестали выполнять роль кредитных учреждений, а превратились в хранилища финансовых средств государственных предприятий и бюджетных ассигнований. Деньги, лежащие на банковских счетах, можно было использовать только строго в соответствии с планом. Самостоятельные банки стали подчиняться Наркомату финансов, кооперативные банки были ликвидированы. Краткосрочное кредитование (97%) сосредоточилось в руках Госбанка. К концу 1930-х годов в стране осталось всего 7 банков — Госбанк, Внешторгбанк и 5 банков долгосрочных вложений. В 1959 году эти 5 банков влились в Стройбанк, и в СССР осталось всего три банка — Госбанк, Внешторгбанк, Стройбанк [6, с. 245]. В начале 1930-х годов Госбанк проводил широкомасштабную денежную эмиссию, ликвидировав частный валютный рынок.
Первые шаги форсированной индустриализации вызвали экономический и финансовый кризис в стране. Активное строительство новых предприятий-гигантов не давало никакой отдачи, а только поглощало огромные капиталовложения. Если в 1920-е годы строительство небольшой фабрики или завода обходилось в 2 млн руб., то на возведение завода-гиганта требовалось, не менее 100 млн руб. Отрасли, производящие потребительские товары, испытывали нехватку оборудования и сырья. Они начинали сокращать объемы продукции, ухудшалось ее качество, а себестоимость резко возрастала. Страна оказалась на грани разрушения денежной системы. Недостаток бюджетных средств покрывали за счет резкого увеличения розничных цен и эмиссии. Печатный станок работал без устали и за год и 9 месяцев (с конца 1928 по июль 1930 года) превысил плановую эмиссию, рассчитанную на всю пятилетку, на 306 млн руб. [7, с. 19]. Инфляция привела к стремлению приобрести товары и продукцию впрок и
к натурализации обмена. Крестьяне старались сельскохозяйственную продукцию не продавать, а обменивать на товары первой необходимости: мыло, нитки, сахар, обувь, керосин и т.д. Особенно быстрому обесценению подверглись бумажные деньги. Мелкую разменную монету, содержащую определенную долю серебра, население стремилось приберечь «на черный день». В результате этого сложился разный курс цен на монеты и бумажные банкноты. Некоторые магазины переставали принимать бумажные деньги. Произошло раздвоение денежной системы, а затем и кризис разменной монеты. Металлические деньги, которые печатали из дефицитного импортного серебра, оседали в тайниках у населения, и мелкой монеты постоянно не хватало, несмотря на ее все новую чеканку. Кризис финансов и вымывание из оборота металлических денег не только наносили серьезный удар по экономике страны, но и подрывали политическую обстановку. Население все чаще проявляло массовое недовольство. Руководители Госбанка и Наркомата финансов предлагали еще больше чеканить металлических денег. Однако такая мера не была результативной, к тому же требовала значительного увеличения покупки серебра за рубежом. Для этого не было необходимых средств. Тогда нарком финансов Н.П. Брюханов предложил СНК чеканить деньги не из заграничного серебра, а из отечественного никеля. В феврале 1930 года это предложение было отвергнуто.
Однако дальнейшее обострение ситуации вокруг нехватки мелкой монеты и усиление финансовых проблем заставило руководителей разного уровня вновь обратиться к этому вопросу. В июле 1930 года нарком Брюханов провел совещание замов. Оно приняло решение увеличить чеканку бронзовой монеты и просить Политбюро выделить дополнительно 4 млн руб. для закупки необходимого серебра за границей. Одновременно совещание поручило ОГПУ начать решительную борьбу со скупщиками и спекулянтами серебряной монеты. Дело о кризисе мелкой монеты неожиданно приняло совсем иной оборот, когда за него взялся Сталин. Он решил из финансово-экономических проблем получить политические дивиденды и использовать их как главное средство борьбы с «правыми». В июле 1930 года заседание Политбюро под руководством Сталина строго осудило решение замов о приобретении импортного серебра и дополнительной чеканке монет. На вооружении остались только меры по борьбе со спекулянтами. Сталин приступил к решению данного вопроса только на основе репрессивных мер. Возникшие
финансовые проблемы объяснялись исключительно результатом происков классового врага. Начались повальные аресты спекулянтов мелкой металлической монеты и помогающих им служащих торгово-кооперативных организаций и банков. В Российском государственном архиве социально-политической истории до сих пор хранится письмо И.В. Сталина В.Р. Менжинскому с просьбой прислать справку о результатах борьбы со спекулянтами мелкой валюты [8, с. 59]. Справкой Менжинского Сталин остался недоволен. С его точки зрения, результаты борьбы были настолько плачевны — 280 тыс. руб., что не стоило давать справку [8, с. 32]. В это же время было написано письмо И.В. Сталина В.М. Мо-лотову, которое в полной мере проливает свет на настроения и замыслы вождя. Ему непременно хочется видеть виноватыми в этом деле не только Г.Л. Пятакова и И.П. Брюханова, но JI.H. Юровского и Н.Д. Кондратьева. В этом же письме Сталин намечает основные меры: «а) основательно прочистить аппарат НКФ и Госбанка, несмотря на вопли сомнительных коммунистов типа Брюханова — Пятакова, б) обязательно расстрелять десятка два-три вредителей из этих аппаратов, в том числе десяток кассиров всякого рода, в) продолжать по всему СССР операции ОГПУ по изоляции мелк(ой) монеты (серебряной)» [9, с. 180].
Борьба со спекулянтами принимала все более широкий размах, начались чистки в советско-кооперативных учреждениях. 15 октября 1930 года Политбюро освободило от должности председателя Госбанка Г.Л. Пятакова и наркома финансов Н.П. Брюханова. В некомпетентности был обвинен А.И. Рыков и его аппарат. Теперь ясно, что дело о размене мелкой монеты было использовано как средство для завершения борьбы с «правыми».
Борьба с «правыми», как известно, завершилась победой Сталина, но проблема «денежного навеса», как ее называет А. Аникин, впервые диагностированная в СССР в 1929 — 1930 годах, осталась и существовала на протяжении 30-х годов, а можно смело сказать, что и на протяжении всего периода построения социализма. В условиях дефицита потребительских товаров и услуг деньги накапливались у населения в кубышках или на счетах в сберегательных кассах и были постоянной угрозой для системы снабжения. Это так называемое вынужденное сбережение или отложенный спрос до того момента, когда попадается необходимый товар желанного качества.
На протяжении 30-х годов эта проблема существовала всегда. Она могла проявляться более
скрыто (во время карточной системы) или явственнее (после отмены карточек), а также изменить категории населения. Так, в начале 1930-х годов основными держателями денег выступали крестьяне, средние и состоятельные. По подсчетам Госбанка, у рабочих и служащих наличных денег было в 7 раз меньше, чем у крестьян [10, с. 233]. В изъятии этих излишков также состояла одна из причин массовой коллективизации. Во второй половине 30-х годов хранителями денег в массовом масштабе становятся горожане. Но деньги приберегали не только физические лица. Дефицитом были не только потребительские товары, но и средства производства, стройматериалы, оборудование, сырье и т.д. Для того чтобы всем необходимым обеспечить производство, нужны были ловкость, быстрота и свободные деньги. Поэтому средства сохранялись на счетах банка или чаще всего в обход всех запретов — в наличной форме.
Наличие денежного навеса со стороны населения и промышленных предприятий держало экономику на грани, кризиса снабжения. Особенно остро эти кризисы проявлялись в периоды обострения международной обстановки. Так было в конце 20-х годов и особенно во второй половине 30-х годов во время военных столкновений на Дальнем Востоке, перед началом советско-фин-ляндской войны и при очередных слухах о повышении цен на товары и продукты. Население в такие периоды предпочитает иметь запасы в товарной, а не в денежной форме. Усиливается ажиотажный спрос, панические настроения, удлиняются очереди. Государство старается повысить цены, независимо от качества товара. В конце 30-х годов только цены на хлеб сохраняли стабильность. Все остальное дорожало постоянно и скачками. Негибкая государственно-бюрократическая машина не успевала выработать адекватные меры по решению создавшихся проблем. Атмосфера всеобщего страха и бюрократическая неповоротливость не создавали условий для процессов саморегулирования и улучшения экономической ситуации.
ПРОБЛЕМА НАКОПЛЕНИЙ В ПЕРИОД ИНДУСТРИАЛИЗАЦИИ
Одна из особенностей социалистической индустриализации состояла в том, что средства на нее можно было получить только внутри страны. Было совершенно ясно, что иностранные инвестиции поступать в СССР не будут. Проблема источников стала краеугольным камнем индустриализации 1930-х годов. Вот что по этому
■нванншвннншншмнанн
ЖУРНАЛ ВЫХОДИТ 2 РАЗА В МЕСЯЦ
поводу говорил И.В. Сталин: «Источники могут быть разными. Они могут заключаться в трате ресурсов, которые у нас были... в выпуске бумажных денег с риском инфляции и товарным голодом... в переобложении крестьянства. Но все это нездоровая база индустриализации... Все это не прочно... может угрожать разрывом с Крестьянством. Товарищ Ленин указывал другие источники... Прежде всего максимальное сокращение всех непроизводительных расходов, которые у нас... огромны и повышение производительности труда. Не эмиссия, не проедание запасов... не переобложение крестьянства, а качественное повышение производительности общенародного труда и решительная борьба с непроизводительными расходами — вот главные источники накопления» [11, с. 59, 12, 54, 89, 36].
Проблема накоплений в обстановке 30-х годов при отсутствии внешних источников стала решающей государственной проблемой. Она упиралась в вопрос о соотношении между производством и потреблением, решать который приходилось исключительно внутренними силами за счет собственных средств. Для того чтобы выполнить главную задачу индустриализации, которая состояла в одновременном увеличении индустриальной мощи страны и росте уровня жизни трудящихся, необходимо было исходить из оптимального сочетания и нахождения компромиссных пропорций распределения национального дохода на фонд потребления и фонд накопления. Однако начиная с 1929 года в структуре общественного производства происходят резкие изменения. Значительно большие средства стали направляться на создание основных фондов (строительство, производство техники и оборудования, производство экспортной продукции), чем на производство, обеспечивающее текущее потребление. Обычно доля потребления (стоимость благ, получаемых населением в индивидуальной или коллективной форме) составляет значительную часть национального дохода. Фонд накопления (средства, идущие на расширение производства и запасы) всегда уступает фонду потребления. Быстрое и резкое изменение соотношений в сторону увеличения последних приводит к изменениям большой значимости. В любой стране при осуществлении модернизации производства и переходе от аграрной экономики к индустриальной происходит резкое возрастание фондов накопления — примерно с 5 — 10 до 20 — 30% национального дохода. В СССР этот уровень был намного превышен по сравнению с другими странами и дореволюционным уровнем развития России, когда фонд накопления составлял 10% национального дохо-
да. В СССР он достиг 29% в 1930 году, 40% - в 1931 году и 44% - в 1932 году [12, с. 37].
Добиться таких показателей можно было только путем выбора из двух возможных путей решения проблемы — экономического и административного — путь командно-директивных методов. Быстрое переструктурирование фондов национального дохода имело и негативные стороны. Внеэкономические методы, примененные для мобилизации ресурсов на проведение индустриализации, приводили подчас к принятию ошибочных решений, к чрезмерной и не всегда оправданной концентрации усилий, к неэффективному использованию капитальных вложений, к произволу и затруднениям в работе каналов обратной связи, то есть получении информации об эффективности и экономической целесообразности принятых мер. Опыт нашей страны и других стран, переживших индустриальную модернизацию, наглядно подтвердил, что оптимальный размер фондов накопления совсем не означает его резкого увеличения в составе национального дохода. Более того, за рамками определенного предела увеличения этих фондов прекращается рост производственного потенциала даже в его конкретно-вещевой части. Чрезмерный рост накоплений становится даже вредным, а связанные с ним тяготы и лишения напрасными, ибо он неизбежно дезорганизует экономическую жизнь и подрывает воспроизводство рабочей силы [12, с. 37 — 41].
В годы советской индустриализации фонд накопления достиг пределов роста к концу первой пятилетки. Это было связано с принятием волевого решения об увеличении многих и без того очень высоких показателей еще в 2 — 3 раза. Из двух вариантов первого пятилетнего плана — отправного, составленного в расчете на неблагоприятное стечение обстоятельств, и оптимального с учетом наилучших факторов, к реализации приняли оптимальный, показатели которого были выше на 20%. В соответствии с отправным планом показатель роста национального дохода должен был превысить исходный на 82%, а оптимальный вариант — на 103%. Реальное же повышение, по разным данным, составило 60 —70% [2, с. 55]. В конечном итоге за годы довоенных пятилеток фонд накопления достиг и остановился на отметке 1/3 части национального дохода. Это означало, что материальные и трудовые ресурсы страны были переориентированы на преобразование и развитие тяжелой промышленности. В этом смысле проблема накоплений, необходимых для индустриализации, была в основном решена. Руководству страны удалось не только создать, но и достаточно грамотно использовать материаль-
но-ресурсные и финансовые возможности на основе сложившейся в те годы хозяйственно-политической системы.
* * *
Таким образом, руководству страны в конце 1920-х годов предстояло сделать выбор между различными вариантами индустриального преобразования общества на пути строительства социализма. Один вариант состоял в продолжении новой экономической политики, сохранении товарно-денежных отношений и проведении индустг риализации на основе сбалансированной экономики. Второй вариант представлял план форсированной индустриализации с опорой на высокие темпы развития тяжелой промышленности. Победила идея сверхиндустриализации, которая означала для СССР достижение полной экономической независимости. В СССР была развернута индустриализация с опорой на собственные силы. Для строительства предприятий тяжелой промышленности источники средств изыскивались исключительно внутри страны. Главные среди них:
— доходы сельского хозяйства, хлебный экспорт в условиях карточного распределения;
— средства легкой промышленности;
— доходы от монополии внешней торговли зерном, золотом, лесом, пушниной, культурными и художественными ценностями;
— конфискационное налогообложение нэпманов, дополненное прямым административным нажимом;
— займы у населения, которые в 1927 году составили 1 млрд руб., в 1935 году — 17 млрд руб.;
— денежная эмиссия, которая выросла с 0,8 млрд руб. в 1929 году до 3 млрд руб. в 1932 году при том, что денежная масса росла в 2 раза быстрее, чем производство потребительских товаров;
— увеличение производства водки и рост цен на винно-водочные изделия, доходы от продажи которой в 1929 году составили 1 млрд руб., равный доходам от промышленного производства;
— ограничение потребления городского и сельского населения, в результате чего жизнен-
ный уровень рабочих и служащих упал в 2 — 3 раза и только к 1940 году уровень жизни достиг уровня 1928 года;
— героический труд советских людей, духовная энергия трудящихся.
Благодаря этим источникам СССР уже в первые годы пятилетки добился больших успехов. Только с 1928 по 1933 год были построены 1 500 крупных предприятий и заложены основы таких отраслей промышленности, каких не знала царская Россия. В своих планах советская власть пыталась всегда опираться на технический прогресс. В первой половине XX века главной составляющей модернизационного прогресса стала электрификация. Претворение в жизнь намеченных планов помогло нашей стране создать современную электроэнергетику, добиться выдающихся достижений и приблизиться к уровню мировой экономики.
ЛИТЕРАТУРА
1. Польской Т.Н. Тайны «монетного двора». М., 1996.
2. Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было? Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30 — 40-е годы. М., 1989.
3. Сталин И.В. Соч., т. 11, 12.
4. Сталин И.В. Соч., т. 13.
5. Сталин И.В. Соч., т. 12.
6. Тимошина Т.М. Экономическая история России. М., 1998.
7. Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы. М., 1996.
8. История денежных реформ в России. XVI — XX вв. М„ 2002.
9. Письма И.В. Сталина В.М. Молотову. 1925 — 1936 гг. М., 1995.
10. Аникин А. История финансовых потрясений. М., 2000.
11. Сталин И.В. Соч., т. 11.
12. Либерман Я. Стратегия накопления // Коммунист. 1988. № 13.
