CC BY
52
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 13. ВОСТОКОВЕДЕНИЕ. 2019. № 2
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ М.Л. Рейснер
СОН И БЕССОННИЦА В ТЕМАТИЧЕСКОМ ЛЕКСИКОНЕ ПЕРСИДСКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ГАЗЕЛИ (ХП-ХУ вв.)1
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова» 119991, Москва, Ленинские горы, 1
В настоящей статье автор продолжает изучение мотивов сна и сновидения в различных жанрах персидской классической поэзии - на этот раз они рассматриваются на материале газели. В большинстве случаев мотивы сна и сновидения обнаруживаются в начале или в концовке стихотворения. Они способны влиять на смысловое восприятие всего текста, даже если внутри газели ни лексически, ни образно не развиваются. Генетически мотивы этой группы входили в репертуар любовной лирики, однако по мере расширения тематического диапазона газели они встраиваются и в другие контексты. Стандартная лирическая ситуация - явление влюбленному образа возлюбленной во сне - типичный случай переноса в газель из зачинов касыд. При переносе она может сохранять свою композиционную функцию. В исследованных текстах мотив бессонницы развивается как противительная интерпретация мотива сна, т.е. является производным и не выступает как самостоятельный.
Ключевые слова: персидская классическая газель; репертуар мотивов; стандартная лирическая ситуация; сон и бессонница; перенос мотива; композиция газели.
Изучение «литературных сновидений» в новейших работах специалисты склонны рассматривать как отдельную область исследования художественных текстов. Применительно к современной литературе даже стали выделять специфическую область онейро-
Рейснер Марина Львовна - доктор филологических наук, профессор кафедры иранской филологии ИСАА МГУ имени М.В. Ломоносова (e-mail: marinareys@ iaas.msu.ru).
1 Статья подготовлена в рамках НИР ИСАА МГУ имени М.В. Ломоносова «Литературы стран Азии и Африки: история и современность».
поэтики, в рамках которой мотивы сна и сновидения анализируются2. Применительно к средневековой персидской литературе эта проблема как самостоятельная практически не рассматривалась, хотя имеются и исключения. Польская исследовательница Анна Красновольска занималась изучением функции снов в персидском классическом эпосе3. Автор настоящей публикации предприняла попытку проанализировать роль сновидения в тематике и структуре персидской касыды XI-XII вв.4, т.е. на этапе ее наиболее продуктивного развития. Данная работа может рассматриваться как продолжение исследований в обозначенной области: на этот раз в качестве объекта анализа была выбрана газель. Анализ обнаруженных текстов, содержащих мотивы сна и бессонницы, должен дать представление о том, какое место они занимают в каноне этой поэтической формы в период его становления и расцвета, в каких контекстах реализуются и как влияют на композиционную структуру стихотворения.
Мотив сновидения встречается во всех жанрах персидской классической поэзии. В эпосе как героическом, так и романическом он нередко играет сюжетообразующую роль, мотивируя дальнейшие события и поступки персонажей. В лироэпической поэзии мотив сновидения, помимо участия в содержательной ткани произведения, решает, как выяснилось, еще и важную композиционную задачу, «выступает в качестве специфического механизма, регулирующего соотношение дескриптивных и нарративных составляющих касыды»5. Если в касыде рассказ о сновидении, как правило, образует отдельную часть произведения, то в газели он трансформируется в соответствии с условиями малой формы, подвергаясь компрессии и сворачиваясь до одного или двух бейтов. В отдельных случаях текст газели целиком построен на реализации стереотипной лирической
2 См.: Савельева В.В. Художественная гипнология и онейропоэтика русских писателей. Алматы, 2013.
3 Krasnowolska A. A Voice from Heaven. Functions of the dream in Persian epic literature // Texts of power. The Power of the text. Readings in textual authority across history and cultures / Ed. Cezary Galewicz, А. Krasnowolska. Krakow, Wydawnictwo Homini, 2006. P. 101-111.
4 См.: Рейснер М.Л. Сны в персидской касыде XI-XII вв.: типы и функции // Ученые записки Худжандского государственного университета им. академика Б. Га-фурова. История. Филология. Педагогика. 2016. № 3 (48).
5 Там же. С. 67.
ситуации, заимствованной из касыды - явления герою во сне образа возлюбленной.
В орбиту настоящей статьи включен материал того периода развития персидской газели, когда она на практике стала осознаваться как особая поэтическая форма, имеющая ряд характерных внешних признаков (система рифмовки - aa ba ca da, объем примерно от 5 до 12 бейтов, подпись поэта в концовке стихотворения). Процесс формальной кристаллизации газели проявился, в частности, в выделении специальных разделов (газалийат), включаемых в собрания монорифмических стихов (диван). Обследование разделов газелей в диванах известных поэтов XII-XV вв. - Анвари, Хакани, Санаи, Низами, Захира Фарйаби, Камал ад-Дина Исфахани, Амира Хусрава Дихлави, Са'ди, Хафиза, Камала Худжанди, 'Абд ар-Рахмана Джа-ми - показало, что мотивы сна, сновидения и бессонницы обнаруживаются не у всех из них. Естественно, для более репрезентативных результатов в дальнейшем необходимо расширение набора авторов и увеличение количества текстов, но для решения задачи, поставленной в данной статье, достаточно будет анализа тех газелей, которые удалось отыскать, поскольку в совокупности они дают интересную и, в известной мере, законченную картину.
Опыт моих предшествующих исследований позволяет предположить, что мотивы сновидения в газели могли быть результатом переноса (накл) соответствующего тематического блока из касыды. Эта гипотеза подтверждается наличием в целом ряде стихотворений ситуации явления влюбленному образа, видения или призрака возлюбленной во сне и наличием в газелях повторяющихся ключевых слов, отвечающих за эту ситуацию как в касыде, так и в газели (хаб - сон, хийал - призрак, видение, греза). Ситуация эта описана также в известном арабоязычном трактате о любовном поведении андалусского автора XI в. Ибн Хазма «Ожерелье голубки» (Tauk al-hammana). В главе «Об удовлетворенности» он писал: «Один из видов неприхотливости - когда удовлетворяются посещением призрака во сне и приветствием видения; приходит это лишь от воспоминаний непокидающих, обетов неизменных и нескончаемых мыслей; и когда засыпают глаза и успокаиваются движения, прилетает призрак». Разъясняя положение влюбленных, посещаемых во сне призраками, Ибн Хазм выделяет четыре его разновидности: «Первая из них - это
влюбленный покинутый, огорчение которого продлилось, и затем увидел он в дремоте, что возлюбленная сблизилась с ним, и обрадовался этому и возвеселился. А потом проснулся он, и грустит, и печалится, поняв, что было, - мечтания души и ее внушения»6.
В связи с этим понятно, почему в ряде случаев мотив сновидения в газели оказывается встроенным в контекст жалоб на страдания в разлуке. Отметим сразу, что мотив сна, как правило, тяготеет к началу стихотворения. Вот, например, начальный фрагмент газели Санаи (ок. 1081-1141):
Когда в моем сердце любовь к той красавице разжигает пламя, Знаю, к моим ресницам она привязывает жемчужные ожерелья. Приходит она во все ночи разлуки к моему изголовью и стучит [в дверь], Приходит она каждую ночь для того, чтобы отгонять от глаз моих сон. Не смею я ей сказать: «Я не спал, душа моя!» Я уверен: если скажу, мою тоску она сделает еще тяжелее7.
В ряде газелей присутствующий в начальных бейтах мотив сна может в дальнейшем лексически и образно не развиваться, однако он задает тон всему стихотворению и позволяет воспринимать текст как изложение увиденного во сне. В частности, одна из газелей За-хира Фарйаби (ум. между 1201 и 1222) начинается так: «Она спала, а я видел ее лицо под покрывалом, // прекрасна та ночь, когда я во сне ее видел»8. Стандартной ситуации, характерной для зачинов касыд, поэт придает оригинальность тем, что герой видит во сне возлюбленную, которая тоже спит.
В приведенном ранее отрывке газели Санаи одновременно присутствуют мотивы разлуки, сна и бессонницы. Последний из них во многих стихотворениях выступает как своего рода противительная интерпретация мотива сна. Образ возлюбленной, явившийся влюбленному, отгоняет сон от его глаз, становится «заместителем» сна. В любом случае, речь идет об особом состоянии влюбленного - он если и не спит, то грезит наяву, поскольку ему является не реальная возлюбленная, а видение. В большинстве случаев в этом мотиве
6 Ибн Хазм. Ожерелье голубки / Пер. с араб. М.А. Салье; под ред. И.Ю. Крач-ковского. М., 1957. С. 148.
7 Санаи Газнави. Диван / Ред. М. Разави. Тегеран, 1341 (1963). С. 842. В оригинале Санаи использует идиоматическое выражение, которое буквально обозначает: «к моей тоске привяжет топор».
8 Захир Фарйаби. Диван / Предисл. и ред. Х. Рази. Тегеран, [б.г.] С. 217.
бессонница прямо противопоставляется сну, из чего можно сделать предварительный вывод, что второй мотив является противительной интерпретацией первого, т.е. выступает как производный.
В репертуаре любовной газели мотив бессонницы вполне может соперничать с мотивом сна. Он также, как правило, располагается в начале стихотворения, моделируя его смысловое восприятие. Благодаря его присутствию весь последующий текст интерпретируется как описание бессонной ночи страдающего в разлуке влюбленного, которому грезится образ любимой. Именно он и не дает влюбленному сомкнуть глаз. Еще один вариант лирической ситуации - это бессонная ночь счастливого свидания влюбленных, которое тоже происходит не в реальности, а грезится лирическому герою. В ряде случаев остается неясным, видит ли влюбленный сон или грезит наяву.
Начну с первого варианта - бессонницы как следствия разлуки с любимой. Начальные стихи, развивающие эту ситуацию, встречаются в газелях многих поэтов. Вот пример из газели Амира Хусрава Дихлави (1253-1325):
О ты, кто в моих глазах занимает место сна, Из-за тебя мои бессонные глаза полны влаги. Поскольку ночью я не сплю ради того, чтобы увидеть тебя, Доколь мне намеренно погружать себя в сон? 9
В отрывке последовательно реализуется ряд мотивов, отвечающих в каноне любовной газели за описание страданий влюбленного - полные слез глаза, сердечный жар. Влюбленный в данном стихотворении колеблется между желанием созерцать образ любимой и стремлением во сне избавиться от видения, причиняющего ему боль.
Газель Са'ди (ум. 1292) дает еще один возможный вариант реализации мотива - явление образа возлюбленной представляется как счастливое свидание и праздник. При этом газель начинается как описание сна, а завершается призывом к бодрствованию, т.е. рассматриваемые мотивы образуют рамку газели. Приведу начальные бейты стихотворения:
Сказал я: «Наверно, я вижу во сне образ (хийал) любимой, Вот оно - утро созерцания красоты любимой!»
9 АмирХусравДихлави. Диван / Предисл. и ред. М. Раушан. Тегеран, 1380 (2002). С. 87.
Народ увидел месяц праздника [Разговения], а для меня
Праздник [сейчас], ибо передо мной схожие с месяцем брови любимой10.
Праздник Разговения ('Ид ал-Фитр), знаменующий окончание мусульманского поста в месяце рамазане, начинается в момент новолуния. Поэт традиционно сравнивает едва народившийся месяц с изогнутыми бровями красавицы. Специфика реализации мотива сна в данном случае состоит в том, что он и открывает газель, а в концовке трансформируется в мотив бессонницы: О сон, больше не овевай глаза Са'ди: В глазах место либо сну, либо образу любимой11.
Еще одной вариацией того же «сценария» можно считать газель Захира Фарйаби, в которой мотивы сна и бессонницы получают довольно необычную трактовку. Позволю себе процитировать это стихотворение полностью:
Сердце получило благую весть от той луны, вкушающей вино,
И от этого вино в моих жилах вспенилось, как ручей.
Я спал, а она на меня бросила взгляд,
Звук шагов ее взгляда дошел до моего слуха.
Раковина, в которой зрела жемчужина истинного знания,
С молчащими устами из моря ее изумления явилась.
С рассветом опохмелись на пирушке, ведь добрая весть о прощении
Заставила кричать петуха на престоле утренней зари.
Избегай утреннего сна, Захир, ведь благодаря тайному голосу
В мое сердце тысячу раз входил небесный вестник12.
В приведенной газели можно наблюдать синтез нескольких стандартных ситуаций, часто реализуемых в персидской классической лирике: благая весть, принесенная возлюбленной, ночное свидание и пирушка, утреннее похмелье. Газель разворачивается по такому плану: в матла' возлюбленная выступает в качестве благо-вестника, она будит влюбленного, заснувшего на ночной пирушке: для этого ей достаточно бросить на него взгляд. Поэт применяет оригинальную авторскую метафору - «звук шагов ее взгляда»
10 Са'ди Ширази. Диван-и газалийат / Ред. Х.Х. Рахбар. 7-е изд. Т. 1. Тегеран, 1374 (1996). С. 150.
11 Там же. С. 151.
12 Захир Фарйаби. Диван / Предисл. и ред. Х. Рази. Тегеран, [б.г.] С. 217.
(сада-йи па-йи нигах-аш). Бессонная ночь, проведенная за вином вместе с возлюбленной, по обычаю должна закончиться утренней пирушкой (субухи), призванной излечить от похмелья. В финальном стихе поэт предостерегает от утреннего сна, поскольку заснув можно не услышать «тайный голос» (хатиф) и не пустить в свое сердце вестника с небес. Благодаря концовке вся газель приобретает едва заметный мистический оттенок. Такое толкование ситуации счастливого ночного свидания получило распространение благодаря многочисленным вариациям в газелях суфийских поэтов. В своей газели, построенной по апробированному «сценарию», Захир развивает его в необычном ключе, используя прием синтеза нескольких стереотипных ситуаций в рамках одного текста. Подобная стратегия применялась средневековыми персидскими поэтами и в касыде, когда автор объединял несколько типов стандартных зачинов13. Как представляется, данная лирическая ситуация также получила свою реализацию в газели не без влияния любовных зачинов касыд, однако именно в газели она постепенно нагружается религиозно-мистическими коннотациями.
Как и в процитированной ранее газели Са'ди, мотив сна присутствует в начале и в концовке стихотворения Захира Фарйаби. Подчеркну, что из текста газели так и не становится ясно, явилась ли к герою в ночи реальная возлюбленная или это всё же была грёза.
В газелях поэтов обозреваемого периода можно обнаружить и примеры, когда мотив сновидения располагается только в концовке газели (макта'), что также способствует особому смысловому восприятию всего текста. Такой прием применил Низами (1141 или 1147-1203) в газели, начинающейся словами «Вчера ночью та луноликая показалась из-за мускусного покрывала...» В ней развивается рассмотренная ранее ситуация счастливого ночного свидания влюбленных. В концовке поэт двояким образом проясняет смысл стихотворения:
Венцом Ширваншаха поклялся Низами в том,
Что, пробудившись, [он понял]: подруга приходила к нему во сне14.
13 См.: Рейснер М.Л. Персидская лироэпическая поэзия X - начала XIII века. Генезис и эволюция классической касыды. М., 2006. С. 228-230.
14 Низами Ганджави. Диван-и касаид ва газалийат / Ред. С. Нафиси. [Б.м], 1338 (1960). С. 286.
Финальный бейт газели, с одной стороны, содержит разгадку ее истинного смысла, с другой стороны, сообщает тексту дополнительный панегирический оттенок, поскольку в нем упоминается титул повелителя, адресата стихотворения.
Исследование показывает, что мотивы сна и бессонницы являются неотъемлемой частью репертуара любовной лирики, и именно в этом жанровом контексте чаще всего реализуются в газели. Однако имеются и другие контексты, в которые постепенно встраиваются эти мотивы. В аскетической лирике (зухдийат) сон или сновидение выступает как метафорическое обозначение суеты мирской, бренности земного бытия. Совершенствование души и уход от мирской жизни ведет к пробуждению от этого сна. Особое распространение такая интерпретация мотива сна получила в творчестве поэтов-суфиев. Здесь я приведу пример, который выходит за хронологические рамки настоящей статьи, поскольку он относится к XI в., когда мусульманские мистики впервые появились на горизонте персидской поэзии. В лирике 'Абдаллаха Ансари, одного из первых суфиев, слагавших стихи по-персидски, этот мотив встречается неоднократно. Вот типичный образец реализации мотива сна в рамках его дидактической газели:
Пробудись от этого тяжелого сна и хоть на миг яви послушание [Господу], Да не найдется [даже] под землей того, чей сон подобен твоему!15
В суфийской газели данная интерпретация мотива получила широкое распространение и встречалась не только в чисто назидательных стихах, но и в различных аллегорических контекстах, например, описаниях винопития как познания Истины. Пиршество, толкуемое поэтами-мистиками как ритуальное действо, и есть путь пробуждения от сна суетной жизни в жестоком мире. Такая трактовка дается мотиву сна в газели Амира Хусрава Дихлави:
Проснись, о сердце, ведь [этот] мир не место для сна.
Спокойно пребывать в этих развалинах - дело не благое.
Не спрашивай у спящих и видящих сон, каково им,
Ведь об этом прекрасном сне никто ничего не ответит16.
15 Жуковский В.А. Песни Хератского старца // Восточные заметки. СПб, 1895. С. 88.
16 АмирХусрав Дихлави. Указ. соч. С. 159.
Прямо не развивая далее мотив пробуждения, поэт призывает к винопитию как к альтернативе пребывания во сне, что полностью соответствует традиции мистической интерпретации пиршественных мотивов в газели:
Поскольку пьяный ничего не знает о коварстве мира, Для трезвого нет ничего лучше вина и жаркого. Виночерпий, принеси Хусраву вина из чаши любви, Ибо никакое другое вино не пьянит так, как это17.
Концовка стихотворения полностью проясняет его смысл: поэт призывает вкушать вино из «чаши любви», т.е. обретать истинное знание на пути мистического единения с Богом.
В отличие от лироэпической касыды, в которой сновидение показано в форме связного рассказа и демонстрирует широкий тематический спектр, охватывающий все варианты литературных снов, в газели вариативность мотивов, связанных с темой сна, гораздо ниже. Типы литературного сна, представленные в газели, это сон-грёза и счастливый сон. Возможно, по мере накопления материала будут выявлены и другие разновидности. В настоящий момент можно отметить, что в газель проник и мотив сна-предзнаменования, о чем свидетельствует известное стихотворение Хафиза (ум. 1389). Вот его начало:
Я увидел в прекрасном сне, что в руке моей была пиала, А в толковании (тадбир) значилось, что дела повернутся к удаче. Сорок лет я сносил страдания и печали, и, в конце концов, Средство от них оказалось в руках двухлетнего вина. Та мускусная железа желания, которую я просил у судьбы, Оказалась в кончике локона кумира с мускусными кудрями. В час рассвета меня излечили от похмелья печали: Явилась благое счастье, а в пиале было вино18.
Из текста явствует, что речь идет о таком сне, который требует толкования и указывает на изменение в судьбе героя. Знаменательно, что стихотворение построено на знакомых нам по газели Захира Фарйаби мотивах ночной пирушки, счастливого свидания и утреннего похмелья, которые, видимо, закрепились в каноне газели
17 Там же. С. 159-160.
18 Хафиз Ширази. Диван-и газалийат / Ред. Х.Х. Рахбар. Тегеран, 1375 (1997). С. 290.
в едином блоке с мотивами сна или бессонницы. Концовка газели в значительной мере разъясняет смысл предзнаменования, и, очевидно, указывает на то, что стихи поэта после долгого перерыва вновь получили признание при дворе:
Я услышал, что пленительный стих Хафиза во славу шаха Одним своим бейтом той касыды превзошел сотни посланий19.
Благодаря наличию мотива сна и его истолкования в начале стихотворения концовка может быть интерпретирована как свидетельство исполнения благого предзнаменования, а весь текст воспринят аллегорически.
Знаменательно, что на эту газель составил пародийный ответ младший современник Хафиза, мастер «кухонной поэзии» Бусхак Ширази (ум. 1427), который, видимо, посчитал оригинал характерным образцом поэтической манеры Хафиза достойным подражания:
Я увидел в прекрасном сне, что мой [кусок] теста был круглым, А в толковании значилось, что приготовление пищи повернулась к лапше. Я целый год ждал, когда [перебродит] сок незрелого винограда, Наконец мне на долю достался острый двухлетний уксус20.
Отметим, что пародист, следуя оригиналу, также развивает в своей газели мотив вещего сна, требующего толкования, однако и в содержании, и толковании сна иронически интерпретируется вся ситуация, заложенная в газели Хафиза (вместо пиалы с вином приснился круглый кусок теста, вместо удачи в толковании значилась лапша, вместо вина - уксус).
Наибольшее количество вариантов мотивов сна и бессонницы дают газели еще одного современника Хафиза - Камала Худжанди (ум. 1400). Несмотря на то что контекстуальное окружение рассматриваемых мотивов ограничивается традиционным репертуаром любовной лирики, в содержательно и композиционном плане они демонстрируют достаточное разнообразие. Так же, как и в ранее проанализированных примерах в собрании газелей Камала имеются случаи включения мотива сна или бессонницы в начало стихотворения. Это уже знакомая нам ситуация явления образа возлюбленной во сне:
19 Там же. С. 291.
20 БусхакХалладж Ширази. Диван-и ате'ме. [Б.м.], 1302 (1924). С. 58.
Сегодня ночью благодаря ее видению (хийал-аш) в голове - новый сон, А из-за ее ланит из моих увлажнившихся глаз заново потекли слезы21.
В некоторых текстах упоминание видения возлюбленной в первом стихе (матла') поддерживается мотивом сна или бессонницы во втором:
Ежеминутно стучит кольцом в дверь видение лика любимой, Вслушайся в стук кольца, о сердце, если питаешь к ней страсть. Под утро во сне я взял в руку цепь ее косы,
С той минуты до сих пор рука моей грезы благоухает мускусом22.
Имеются и случаи участия мотива сна в концовке газели. Вот один из них:
Ночью, о тело, вместе с Камалом погрузись в сон, ведь та луна Явится на крыше или в окне, чтобы похитить наше сердце23.
Однако наиболее интересными авторскими реализациями мотива являются те, которые не участвуют в композиционном оформлении газели и находятся внутри текста. Вот несколько характерных примеров:
Сладкий сон не смежит мои глаза,
Если ночью ее порог не будет служить мне изголовьем24.
Данная вариация мотива сна может считаться индивидуально авторской. Порог дома любимой, где пребывает влюбленный, часто упоминается и у других авторов газели, однако в соединении с мотивом сна в поэзии XIV в. он обнаружился пока только у Камала Худжанди. Вот еще один вариант:
Может быть, я увижу рай в сладком сне, если по ночам Твой порог послужит мне изголовьем, и каким изголовьем25!
Позже именно в этой интерпретации мотив сна встретился в одной из газелей 'Абд ар-Рахмана Джами, правда, с оригинальным
21 КамалХуджанди. Диван. Критический текст К.А. Шидфара. I, 1. М., 1975. С. 94.
22 Там же. I, 1. С. 141.
23 Там же. I, 1. С. 40.
24 Там же. II, 1. С. 362.
25 Там же. II, 2. С. 811.
авторским добавлением, которое по-новому развивает ситуацию прихода влюбленного к дому возлюбленной:
Изголовьем моего спокойного сна сделаю твой порог, По ночам ведь от стражника мне в голову летят камни26.
Имеется у Камала Худжанди и такое развитие ситуации явления образа возлюбленной, в котором сон и бессонница слились в один мотив, поскольку поэт утверждает, что и пребывая во сне, и бодрствуя, влюбленный должен оставаться вместе с любимой:
Если взгляду моих недремлющих глаз сон преградит путь,
Да не будет ни во сне, ни в бессоннице у меня иного друга, кроме твоего
образа27.
И, наконец, еще одна любопытная реализация в тексте, традиционно начинающемся словами: «Вчера ночью видение (хийал) твоего лица всплыло у меня в голове...» В пятом бейте мотив сновидения реализуется в такой интерпретации:
Во сне я видел, что ты дала мне руку,
Взгляни, ведь это счастье вчера ночью взяло меня за руку28.
В огромном лирическом наследии 'Абд ар-Рахмана Джами (1414-1510), включившего разделы газелей в три своих дивана, можно найти практически все вариации мотивов сна и бессонницы, о которых говорилось ранее. Они присутствуют по большей части в начальных бейтах газелей:
Смеясь являешься и говоришь: «Ради меня протри глаза!» Глаза я протер, да не будет все это сном или видением29!
Или такое начало газели:
Было мне видение вчера, о Господи, или во сне я видел, Лик ее своими глазами на глади чистого вина я видел30.
26 'Абдаррахман Джами. Три дивана. Фатихат аш-шабаб. Критический текст А. Афсахзода. М., 1978. С. 267.
27 Там же. II, 1. С. 413.
28 КамалХуджанди. Указ. соч. II, 1. С. 413.
29 'Абдаррахман Джами. Указ. соч. С. 381.
30 Там же. С. 419.
У Джами можно найти и газель, целиком построенную на ситуации сновидения:
Вчера глаза мои пребывали во сне, а счастье бодрствовало, Ночь, всю ночь задушевным другом моей души был образ (хийал) любимой.
Я видел тот образ во сне, когда мое счастье пробудилось ненадолго, Вот почему и оно тоже было таким заспанным.
Рубины [уст любимой] смеялись каждый раз, когда рассыпали сахар,
А напротив них мои глаза плакали, и оттого рассыпали перлы.
Наслаждение от сладости ее речи осталось в душе,
Боже, боже, что это были за сладкоречивые уста!
Увы, ушло из памяти все, что она мне сказала,
Хотя всю ночь до рассвете я был занят лишь повторением.
Без ее лица день в моих глазах - темная ночь,
Как хорош был тот день, когда я глаз не сводил с того лица!
Да будет для вас дозволен сладкий сон, о глаза, ведь Джами во сне
Видел нынче ночью то, ради чего бодрствовала жизнь31.
Приведенное стихотворение показывает, что ориентиром для Джами, великолепного знатока предшествующей традиции газели, в ряде случаев послужили варианты мотивов сновидения, имеющиеся у Камала Худжанди, однако поэт XV в. каждый раз находил для заимствования новый поворот и новый контекст. Для данной газели Джами характерна целостность нарративной структуры и стилистическая простота, отвечавшие его поэтическому вкусу.
Подведу некоторые итоги рассмотрения материала. Изучаемый блок мотивов в газели напрямую связан с генетическими корнями этой поэтической формы, т.е. с набором конвенциональных мотивов любовной лирики. Часть этого репертуара восходит еще к 'узритской традиции в арабской поэзии раннеисламского времени. Та же традиция, в свою очередь, послужила и основой складывания тематики трактатов о науке любви, получивших широкое распространение во всем ареале распространения ислама и оказывавших влияние на тематический лексикон любовной лирики.
Ситуация, в которой герой во сне видит образ возлюбленной, очевидно, является следствием транспозиции (накл) блока мотивов из вступительной части касыды в газель с последующей его транс-
31 Там же. С. 272.
формацией. Прежде всего мотивы сна или грёзы подстраиваются под требования малой формы и редко разворачиваются за пределы одного-двух бейтов.
Параллельно с мотивами сна и сновидения в газели развивается и мотив любовной бессонницы. В большинстве обнаруженных вариантов второй мотив может быть воспринят как противительная интерпретация первого. Мотив бессонницы в этом случае выглядит как производный от мотива сна, однако лишь дальнейшее изучение различных его реализаций может дать ответ на вопрос, насколько эти два мотива зависимы друг от друга и каково их соотношение в творчестве каждого конкретного поэта и в репертуаре мотивов классической персидской газели в целом.
Рассмотренный материал свидетельствует и о том, что в газели, как и в касыде, мотив сновидения или бессонницы часто может относиться не только к области содержания, но и выполнять определенные композиционные функции, оформляя начало или концовку произведения, а в ряде случаев образуя и кольцевую композицию. В этой функции мотив сна может влиять на интерпретацию всего произведения, несмотря на то, что внутри текста он может словесно и образно не поддерживаться.
По мере расширения тематики газели анализируемая группа мотивов вступает во взаимодействие с различными жанровыми контекстами (прежде всего мотивами хамрийат и зухдийат). В ситуации встречи влюбленных на ночной пирушке мотивы сна и бессонницы сохраняют свою роль и в композиционной организации газели, и в понимании ее общего смысла. В рамках дидактико-аскетической лирики они могут полностью утрачивать структурную функцию, влияя лишь на тематический облик текста.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. 'Абдаррахман Джами. Три дивана. Фатихат аш-шабаб. Критический текст А. Афсахзода. М., 1978.
2. АмирХусравДихлави. Диван / Предисл. и ред. М. Раушан. Тегеран, 1380 (2002).
3. Бусхак Халладж Ширази. Диван-и ате'ме. [Б.м.], 1302 (1924).
4. Жуковский В.А. Песни Хератского старца // Восточные заметки. СПб, 1895.
5. Захир Фарйаби. Диван / Предисл. и ред. Х. Рази. Тегеран, [б.г.]
6. Ибн Хазм. Ожерелье голубки / Пер. с араб. М.А. Салье; под ред. И.Ю. Крач-ковского. М., 1957.
7. КамалХуджанди. Диван. Критический текст К.А. Шидфара. I, 1; II, 1; II, 2. М., 1975.
8. Низами Ганджави. Диван-и касаид ва газалийат / Ред. С. Нафиси. [Б.м.], 1338 (1960).
9. Рейснер М.Л. Персидская лироэпическая поэзия X - начала XIII века. Генезис и эволюция классической касыды. М., 2006.
10. Рейснер М. Л. Сны в персидской касыде XI-XII вв.: типы и функции //Ученые записки. Серия гуманитарно-общественных наук: История. Филология. Педагогика. Худжандский государственный университет. Таджикистан. 2016. № 3 (48). С. 58-69.
11. Са'ди Ширази. Диван-и газалийат / Ред. Х.Х. Рахбар. 7-е изд. Т. 1. Тегеран, 1374 (1996).
12. Санаи Газнави. Диван / Ред. М. Разави. Тегеран, 1341 (1963).
13. СавельеваВ.В. Художественная гипнология и онейропоэтика русских писателей. Алматы, 2013.
14. Хафиз Ширази. Диван-и газалийат / Ред. Х.Х. Рахбар. Тегеран, 1375 (1997).
15. Krasnowolska, A. A. Voice from Heaven. Functions of the dream in Persian epic literature / Texts of power. The Power of the text. Readings in textual authority across history and cultures. Ed. Cezary Galewicz, А. Krasnowolska. Krakow, 2006.
Marina L. Reisner
DREAM AND SLEEPLESSNESS IN THE THEMATIC LEXICON OF CLASSIC PERSIAN QHAZAL (XI-XV с.)
Lomonosov Moscow State University 1 Leninskie Gory, Moscow, 119991
The article is devoted to the 'literary dreams' in qhazal and continues the authors research of this theme in different genres of Persian classic poetry. In the majority of examples, the motifs of this type are used in the beginning or in the end of poems. They can exert influence on understanding of the whole poem even if the situation of dream does not develop in the rest part of text.
Genetically motifs of this group were a part of love lyrics repertoire but in the process of broadening thematic diapason of the qhazal they can contact with other contexts. Standard lyric situation - appearance of the beloved phantom in the lover's dream - is the typical example of transposition of motifs from qasida introduction to qhazal. In the framework of qhazal, it can preserve its composition function. The motif of sleeplessness develops in the qhazal as opposite interpretation of the motif of dream and practically has no independent using.
Key words: Persian Classic qhazal; repertoire of motifs; standard lyric situation; dream and sleeplessness; transposition of motifs; composition of qhazal.
About author: Marina L. Reisner - Doctor of Sciences (Literature), Professor of the
Department of Iranian philology, Institute of Asian and African Studies, Lomonosov
Moscow State University (e-mail: marinareys@iaas.msu.ru).
REFERENSES
1. 'Abdarrakhman Dzhami. Tri divana. Fatikhat ash-shabab [Three Diwans. The Beginning of Youth]. Kriticheskii tekst A. Afsakhzoda. M.: Glavnaia redaktsiia vostochnoi literatury, 1978. (In Persian)
2. Amir Khusrav Dikhlavi. Divan [Diwan], Predisl. i red. M. Raushan. Tegeran, 1380 (2002).
3. Buskhak Khalladzh Shirazi. Divan-i ate'me. B.m, 1302 (1924). (In Persian)
4. Zhukovskii V.A. Pesni Kheratskogo startsa [Songs of the Elder of Herat]. Vostochnye zametki. SPb., 1895. (In Russ.)
5. Ibn Khazm. Ozherel'e golubki [Dove's necklace]. Per. s arab. M.A. Sal'e; pod red. I.IU. Krachkovskogo. M., 1957. (In Russ.)
6. Zakhir Fariabi. Divan [Diwan]. / Predisl. i red. Kh. Razi. Tegeran: izd-vo "Kava", b.g. (In Persian)
7. Kamal Khudzhandi. Divan [Diwan]. Kriticheskii tekst K.A. Shidfara. I, 1; II, 1; II, 2. M.: Nauka, Glavnaia redaktsiia vostochnoi literatury, 1975. (In Persian)
8. Nizami Gandzhavi. Divan-i kasaidva gazaliiat [Diwan of qasidas and ghazals]. Red. S. Nafisi. B.m, 1338 (1960). (In Persian)
9. Reisner M.L. Persidskaia liroepicheskaia poeziia X - nachala XIII veka. Genezis i evoliutsiia klassicheskoi kasydy [Persian Lyrico-epic Poetry 10 - the beginning of 13 century/ Genesis and Evolution of Classsic Qasida]. M.: Natalis, 2006. (In Russ.)
10. Reisner M. L. Sny v persidskoi kasyde XI-XII vv.: tipy i funktsii [Dreams in Persian Qasida of 11-12 cen.: types and functions]. Uchenye zapiski. Seriia gumanitarno-obshchestvennykh nauk: Istoriia. Filologiia. Pedagogika. Khudzhandskii gosudarstvennyi universitet. Tadzhikistan. 2016. № 3 (48). S. 58-69. (In Russ.)
11. Sa'di Shirazi. Divan-i gazaliiat [Diwan of ghazals]. Red. Kh.Kh. Rakhbar. Izd. 7. T. 1. Tegeran, 1374 (1996). (In Persian)
12. Sanai Gaznavi. Divan [Diwan]. Red. M. Razavi. Tegeran, 1341 (1963). (In Persian)
13. Savel'eva V.V. Khudozhestvennaia gipnologiia i oneiropoetika russkikh pisatelei [Literary Hypnology and Oineropoetics of Russian writers]. Almaty: Zhazushy, 2013. (In Russ.)
14. Khafiz Shirazi. Divan-i gazaliiat [Diwan of ghazals]. Red. Kh.Kh. Rakhbar. Tegeran, 1375 (1997). (In Persian)
15. Krasnowolska A.A. Voice from Heaven. Functions of the dream in Persian epic literature. Texts of power. The Power of the text. Readings in textual authority across history and cultures. Ed. Cezary Galewicz, A. Krasnowolska. Krakow, Wydawnictwo Homini, 2006.
