Соловьева Алевтина Андреевна Текст научной статьи по специальности «Искусствоведение»

Сюй Хуа-лун

КИТАЙСКИЕ СКАЗКИ О ДУХАХ ГУЙ

Одежда духов-г^й

В какие годы произошла эта история, точно уже и не припомнить. Была одна захолустная горная деревушка. Перед ней протекал широкий горный ручей, позади нее высилась гора. У самого подножия этой горы примостилось несколько десятков дворов.

И был там один двор, в котором жила семья, старики уже умерли. Женщину звали Сю-фан, дома она шила-штопала, иногда ткала, иногда вышивала цветы и птиц — возьмет их, пойдет на городской рынок, выменяет немного денег, чтобы прожить день. Мужчина был заядлый игрок, хотя благодаря жене и детям ему было чем пропитаться и что надеть. Люди в деревне прозвали его А-гэнь.

Сю-фан была трудолюбивой и доброй, глядя на своего мужа, целыми днями проводящего в казино, она не знала, как его образумить, и ни с чем возвращалась домой. А-гэнь ничего не слушал. Если бы не дети, которых надо было вырастить, она давно бы вернулась в родительскую семью. Однако она не могла этого сделать и каждый день, сдерживая слезы, трудилась.

Как-то раз, ночью, ее муж А-гэнь опять пошел играть, украдкой взял платок, который Сю-фан ткала полмесяца, продал его и опять пошел играть. Успокоился он только тогда, когда обе руки его опустели — ничего не осталось. Тогда он повесил голову и несчастный поплелся домой. По дороге он думал о том, что проиграл все деньги, шел и думал, чем дольше шел, тем больше сердился, внезапно выругался:

— Людей всех убью и чертей всех убью, всех гуй убью!

Повторил так кряду несколько раз, а потом вдруг выхватил из кармана сверкающий стальной нож, срубил им несколько маленьких деревьев у обочины дороги, а глаза у него так и сверкали злобой.

В это самое время, он увидел на обочине дороги большой камень, на котором копошил ось что-то лохматое, с всклокоченными волосами. А-гэнь остановился, взмахнул ножом, но подумал и решил прежде посмотреть. То существо как раз собиралось набросить на себя какую-то вещь, но стальной нож А-гэня уже разрезал ее. Тогда существо остановилось и сказало:

— Не убивай, не убивай меня, если ты убьешь, я не смогу родиться в мире людей. Пощади меня, отпусти!

— Я могу тебя отпустить, но ты должен рассказать мне, что это у тебя за вещь, это что такое, ты зачем прятался за камнем, уж не думал ли ты навредить мне? — грозно проговорил А-гэнь.

Всклокоченное существо ответило:

— Скажу тебе без утайки, я вовсе не человек, я — гуй. А та вещь— как раз моя одежда, и это драгоценная одежда! Если ты ее наденешь, то сможешь взять что угодно у другого человека, никто из людей не сможет тебя увидеть, только очень сильный, выдающийся, даосский монах сможет разглядеть твою тень. Эту одежду получает каждый человек после смерти на 3-ий день, только с неба могут дать умершему человеку такую одежду; надев ее, становишься невидимым для прочих.

— Зачем же ты тогда прятался и мельтешил здесь понапрасну?

Гуй опять заговорил:

— Правитель духов Гуй-ван велел мне пойти схватить тебя и доставить на небо, чтобы ты стал его конем! Он сказал, что, если я не смогу убить тебя, то навсегда останусь духом и не смогу переродиться в мире людей. Я умер вот уже 10 лет как, боюсь навечно остаться жить в нижнем мире, поэтому пошел выполнять его поручение.

Говоря это, он следил за А-гэнем одним глазом, помолчав, опять продолжил:

— Но все же есть один способ переродиться, не убив тебя: тебе только нужно только пойти за нашу деревню, где растет дерево баньян, сорвать с него вершины 98 811 листьев, потом пойти к западной горе, выкопать корень того дерева баньян, используя воду из устья реки, сварить из него суп в воде из устья реки, вылить на мою могилу, вот тогда я смогу переродиться.

— А где твоя могила?

— Да ты только используй эту одежду духов, посмотри, как она действует, и я смогу сказать тебе.

С этими словами он передал накидку и ушел.

А-гэнь принял одежду, наполовину веря, наполовину сомневаясь, но опять подумав про себя: «Слова, сказанные им, не похожи на вранье, к тому же говорил он так убедительно; не может быть, чтобы обманул». Итак, он взял одежду и накинул ее на себя.

Вернувшись домой, он тихонько постучался в дверь, Сю-фан распахнула дверь: «Ты еще не забыл дорогу домой». Но за распахнутой дверью не было ни души. Немного послушав А-гэнь, зайдя в дом, сказал: «Сю-фан, это я вернулся!» — сказав так, он стянул с себя одежду духов и принял свой настоящий вид. Сю-фан прошептала про себя: «Я ведь, как следует, смотрела, и тени его не видела, когда он вошел, что же это?» Тогда она спросила его: «А как же это ты вошел?» А-гэнь посмеялся и сказал: «Я раздобыл одну драгоценную вещь! Но сейчас не могу тебе сказать», — и он отправился спать.

На другой день рано утром А-гэнь надел на себя одежду духов и пошел на улицу; его жена, Сю-фан, только и видела, как сама открылась и закрылась дверь, человека там не было, она надела туфли и пошла посмотреть к кровати А-гэня, на ней отпечатался силуэт А-гэня, но она была абсолютно пуста.

Вернемся к А-гэню, который был на улице и заметил своего приятеля детства, A-луна, который тоже шел куда-то. Но А-лун решительно не видел и тени А-гэня. А-гэнь опять подумал: «Если эта драгоценная одежда не действует, шутка не удастся!»

А-гэнь окликнул A-луна: «Эй! А-лун, куда торопишься?» А-лун услышал звуки его голоса и, конечно, понял, что это А-гэнь его зовет, но он не мог видеть и тени его, он решил, что А-гэнь спрятался куда-то, и продолжил свой путь. А-гэнь опять окликнул его: «А-лун, дружище, что ж ты не узнаешь меня?» А-лун оглядел все вокруг, но не нашел А-гэня. Он подумал про себя: «Ara, он прячется, дай-ка я тоже спрячусь, посмотрим, что он сделает тогда». И он залег за большой камень у обочины дороги и начал ждать. Но тут опять послышался голос А-гэня: «А-лун, хватит прятаться, я тебя видел». Но и тени А-гэня при этом не показалось. A-лун забеспокоился, он ведь отчетливо слышал, как человек зовет его по имени, но как же самого человека при этом не видно. Он обыскал все поблизости, но решительно ничего не обнаружил. В это время голос снова сказал: «A-лун, не ищи меня, я здесь». На этот раз A-лун испугался не на шутку, почему А-гэня никак не удается увидеть? Конечно же это не А-гэнь. Сердце его заколотилось безостановочно,

все тело обмякло, и он подумал про себя: «Неужели это гуй?» Подумав так, он еще поискал и торопливо направился к обочине дороги, затем побежал, что есть силы, на одном дыхании добежал до деревни, затем осмотрелся — ничего не было. Сам он побелел, как полотно, и никак не мог отойти от испугавшего его только что случая.

Между тем А-гэнь убедился, что одежда духов действительно работает, и перестал бояться того, что гуй его одурачил. Сам не заметив, как, вышел на торговую улицу, он увидел лепешки и стащил парочку, но никто его не окликнул и не остановил.

Его взгляд упал на аптечную лавку, старый хозяин был занят тем, что надписывал лекарства и принимал деньги, А-гэнь важной походкой прошествовал вовнутрь, посмотрел на деньги старого хозяина и подумал про себя: «Бездушный чурбан, и это в мирное время, к беднякам, которые ищут избавления от своих недугов, он всегда так черств и холоден, а бывает и так, что за дверь их выгоняет, вот сейчас я его немного проучу, откуда ему знать, как тяжело приходится нам, беднякам». И он запустил руку в коробку, где хранились деньги и золото, взял и положил все к себе в сумку. В лавке было несколько человек, которые вытаращив глаза смотрели на коробку из подденет, но опять-таки никто не окликнул и не задержал его.

Старый хозяин денег увидел столпившихся вокруг его коробки с деньгами людей, подскочил к ней, глянул — но там было совершенно пусто, как будто у золота, деньг и всего прочего выросли крылья и они улетели; только представьте, стоит он там, одураченный и рассеянный, и вдруг закричал, как полоумный: «Кто украл, кто украл мои деньги! Кто украл мои деньги!»

Как только стало известно, что в магазине завелся воришка, все в панике убежали, и немногие больные, опираясь на руку сопровождающих их родственников, разошлись по домам. В магазине остался только хозяин, пара его помощников и А-гэнь, всего четыре человека. А-гэнь видел их, но они не могли видеть А-гэня. И тут А-гэнь сказал: «Ну, я украл, и что дальше?» Сказав так, он скинул с себя одежду духов.

Та пара слуг тут же хотела схватить А-гэня, но не успели они и подумать об этом, как А-гэнь снова набросил на себя одежду духов и стал невидимым. Хозяин, поглядев на это все, затрясся, побледнел, и, выбежав из аптеки, закричал дурным голосом: «Гуй... Гуй пришел! Гуй явился!»

А-гэнь, с помощью все той же одежды, разбросал взятые у лавочника деньги на улице, для пострадавших от него бедняков.

«А твоя одежда еще как работает!» — А-гэнь увидел своего знакомого старого духа.

— Как это ты меня смог найти!

— Смог-смог, забыл спросить, где же твое место?

— А! Я тебе расскажу, за вашей деревней недалеко от подножия высокой горы, под ивой есть надгробие, позади него круглый камень, на котором пара капель крови, это и есть мое захоронение, ты обязательно его узнаешь.

— Непременно узнаю! Ты уже решил, в какую семью пойдешь?

— Да, у меня есть план, в третий день третьего месяца, у одной из женщин вашей деревни родится ребенок, за ушами у него будет по зеленому волоску, на пояснице маленькое круглое красное пятнышко, вот им-то как раз и буду я. Но для того, чтобы я мог переродиться, в третий день третьего месяца, ты должен сжечь одежду духов и высыпать золу в ручей возле вашей деревни. Иначе я так не смогу переродиться», — медленно закончил старый гуй.

— Отлично, я обязательно сделаю все, как ты сказал.

А-гэнь, как следует, запомнил наставления духа. Отправился искать его погребение к подножию западной горы, и там, недалеко от ивы, нашел надгробие и круглый камень с двумя каплями крови и вылил на него отвар. В день перерождения гуя он сжег одежду духа и высыпал золу в ручей.

Затем, в тот день, А-гэнь с самого утра был настороже и слушал, в какой же семье родился мальчик, однако все говорили, что нет, и не было никаких новостей. Он подумал про себя: «Разве я не вылил отвар, не сделал все, как полагалось? Значит, не сработало». И он, печальный, вернулся домой. Открыл дверь и так и застыл на пороге, увидев на руках своей жены ребенка, тут же подскочил с вопросом: «Мальчик или девочка?» «Мальчик!» А-гэнь безумно обрадовался и все в подробностях рассказал Сю-фан.

Сю-фан раздела сына, и точно — на пояснице у него было маленькое красное пятнышко, за ушами по зеленому волоску.

А-гэнь без памяти любил сына, был особенно к нему привязан. Почему? Да потому что этот малыш был тем самым переродившимся духом!

Записал Ло Гуан-лунь (г. Хэшан, пров. Гуаньси)

Пьяный гуй

Прежде в одном городе жил некий Эр Лю-цзы. Его мать умерла, когда он был еще маленьким, так что растил его один отец. Когда он достиг 18—19 лет, у него не было ни своего занятия, ни работы, целыми днями он бездельничал, «воровал кур да гладил собак». Он на все мог пойти, поэтому местные люди прозвали его Эр Лай-цзы (Вторая Проказа).

В тот день Эр Лай-зы, взяв клетку для птиц, заглянул в одну чайную выпить пиалу чая; он пил, щуря глаза, и слушал сидящих поблизости стариков, толковавших древние письмена. И тут до него донеслись слова сидящего с южной стороны, тучного старика:

— Говорят, в деревне Дунцун бедняк Сань Чжан-ли вчера раскопал древнюю могилу, выкопал кувшин, поднял посмотреть, и что же вы думали, — большой кувшин был полон золота; с тех пор бедняк Сань перестал быть бедняком. Сегодня рано утром пришел в город, говорят, хочет в городе завести торговлю.

Так сказал старик, сидящий с южной стороны, а сидящий с северной, помолчав, продолжил:

— Что ж в этом удивительного? Нынче доходы хорошие, какая семья не имеет пару слитков по две-три сотни, умершему кто-то и не подумает выставлять роскошные богатства, возьмет золотое колечко, серебряные серьги, а все-таки положит на тело покойного, а тот, кто грабит могилы, может, собрав, получить приличную выгоду!

Подхватывая, из тех стариков, опять сидящий на южном конце начал говорить. Вот уж действительно: «говорится без умысла, слушается с замыслом». Тот Эр Лай-цзы, выслушав, подумал: «Мне уж скоро двадцать, а не с кем голову приклонить, говорят этот грабитель могил хорошую торговлю развел, вот и верно...» Но поначалу Эр Лай-цзы опасался грабить могилы: а не вселится ли в него нечисть ненароком.

Как-то раз Эр Лай-цзы узнал у одного старика, странствующего монаха, что духи боятся собачьей крови и красного цвета. Тогда вечером того же дня Эр Лай-цзы надел красную рубаху и штаны, и стиснув зубы выпил пиалу собачьей крови, взял мотыгу и пошел грабить могилы.

В этот раз Эр Лай-цзы очень повезло, он выкрал головных украшений более чем на десять слитков золота и обменял их на двести связок монет. Эр Лай-цзы, посмотрев на кучу блестящих связок, сказал: «Нечего удивляться, несколько дней тому назад тот старик-гадатель сказал, что у меня уши покраснели и глаза опухли, непременно разбогатею, вот ведь

не думал, что так скоро». Таким образом и во второй, и в третий вечер Эр Лай-цзы награбил драгоценностей.

А теперь расскажем о том, что на северной окраине города была одинокая могила, а в ней — одинокий гуй. При жизни он был городским богачом, поминки еще не закончились, и, выпив много вина, он был мертвецки пьян. Поэтому до сих пор не явился и не доложил о себе во дворце Яньло-вана. В тот вечер одинокий гуй как раз спокойно спал в могиле, как вдруг проснулся от того, что кто-то раскапывает его жилище, только он поднял голову, как получил удар киркой по голове, выскочила большая шишка.

Гуй очень рассердился, обернулся холодным ветром и выскользнул из могилы посмотреть. И что же он увидел? Человека, на животе и спине которого было по три больших пучка пламени, а изо рта он изрыгал зловонный запах собачьей крови. Как это могло понравиться одинокому духу? Оставив свое мертвое тело, он порывом холодного ветра, убежал в находящийся неподалеку от города горный монастырь и вошел в находящуюся за ним пустую могилу передохнуть.

Тем грабителем могил был ни кто иной, как Эр Лай-цзы. Вечером он раскопал могилу, открыл гроб, взглянул — там оказалось немало золота и драгоценностей, которые он все забрал. Вскоре в городе он стал большим богачом.

Поговорим вновь об одиноком духе. С тех пор, как Эр Лай-цзы, раскапывая, повредил его голову, он каждый день проскальзывал в горный монастырь и воровал масло, чтобы лечить рану. В том монастыре был настоятель. Очень храбрый! Как-то раз он заметил, что масло в лампе по сравнению с прежними временами заканчивается очень быстро, и не знал, что и думать.

Тем вечером он спрятался за статуей Будцы и тайком стал наблюдать за масляной лампой, намереваясь схватить воровавшего масло. Через некоторое время ворвался порыв холодного ветра и затем вошел какой-то щуплый человек. Этот человек и был одинокий гуй. Войдя в храм, он подошел к светильнику, обмакнул в резервуар с маслом шарик, а затем начал мазать голову и втирать масло в ушибленное место.

Через некоторое время он собрался уходить; прятавшийся за статуей Будды настоятель стремительно выскочил и накрыл его буддийской чашей, спросив строгим голосом:

— Что ты за человек? Ты приходишь в храм воровать масло?

Сиротливый гуй отвечал:

— Я владелец богатого городского двора Ли Чжи, несколько месяцев назад пил вино и умер, погребен на северной окраине города, и представить не мог, что несколько дней назад Эр Лай-цзы пробьет мне голову киркой, поэтому я воровал масло, чтобы лечить рану».

Настоятель послушал и испуганно спросил:

— Почему же ты не отомстишь?

— У этого Эр Лай-цзы на теле пучки пламени, идет — красный огонь сильно колышется, я — маленький гуй, как могу я с ним равняться. Придется ждать, пока его петух не убьет человека, с душой того убитого человека мы отправимся к Яньло-вану и доложим о нем, только тогда все получится, — сказав так, гуй встрепенулся и исчез.

Расскажем опять об Эр Лай-цзы, который «одним взмахом кисти» сделался большим богачом, затем купив немало земли, проводил жизнь дома «с красной лампой и зеленым вином».

В тот год, золотой осенью, когда созрел рис, Эр Лай-цзы попросил нескольких поденщиков помочь его семье собрать урожай. В полдень после еды работники взяли наточенный до блеска серп и повесили на край карниза, после чего уселись внизу болтать о том, о сем — «вести беседы о небе, разговаривать о земле».

В это время, Эр Лай-цзы наподдал петуху, тот разом вылетел из дома, толкнув при этом висевший на карнизе серп, серп пошатнулся, падая, зацепил человека, сидевшего под карнизом, и заколол его насмерть.

Душа того человека, бредя во дворец Яньло-вана, повстречала одинокого духа и, посоветовавшись, они перед Яньло-ваном сообща подали жалобу на Эр Лай-цзы.

Выслушав, Яньло-ван раскрыл книгу со сроками жизни, выяснилось, что срок, назначенный Эр Лай-цзы, еще не истек. Тогда он назначил ему заколоться и срочно призвал его душу явиться. Той же ночью Ведающий истиной и ложью дух смерти вычеркнул душу Эр Лай-цзы.

И тогда, на следующий, день ранним утром Эр Лай-цзы умер. Вот уж и правда: злу возмездие — зло, добру воздаяние — добро.

Записал Чжэн Гуан-хуа (г. Суйсян, пров. Хубэй)

/^«-бездельник

В начале правления под девизом Канси династии Цин рядом с дворцом Кайфын жил некий старик Чжан, зарабатывавший на жизнь продажей соевого творога доуфу. Так как доуфу у него был хороший и цена привлекательная, торговля процветала, и жил он неплохо. Только, к сожалению, им с женой уже миновало полвека, батюшка с матушкой не имели «ни одного сына, ни полдочки». Старик Чжан очень сожалел об этом. Как бы было хорошо, будь у него ребенок! Но живот его жены не оправдывал надежд, год за годом проходил, а живот оставался совершенно плоским. Но в душе он все-таки надеялся, что богини Нян-нян, приносящие детей, подарят ему сына. Таким образом, он каждый день набожно обращался к богиням с молитвой и просил даровать ему сына.

Дни проходили. Наверное, искренность старика Чжао растрогала богинь, дарующих детей. Как-то в теплый ясный день, когда торговля старика шла особенно хорошо, не прошло много времени, как он распродал весь доуфу. Придя домой, его жена, улыбаясь, подмигнула ему и, проходя мимо, сказала: «Старик, я понесла». Старик Чжан, услышав, что его жена беременна, даже не поверил, кинулся смотреть на надувшийся живот старухи, только тогда поверил, что это не ложь. Он забегал от радости и расцеловал старуху. Жена легонько оттолкнула его, одновременно и смущаясь и радуясь, сказала: «Муж — старик, жена — старуха, не боишься, что люди засмеют?» Старик, услышав, еще больше обрадовался, ему так и хотелось взять старуху и поднять выше головы. Он был чрезвычайно рад, так, будто он наелся чего-то более сладкого, чем мед, так он был доволен. Более этого касаться незачем.

Нет ничего удивительного в том, что он так обрадовался: старики, а ребенка ждут, как тут не радоваться. Начиная с той поры, старик со старухой ввели три правила: во-первых, не разводить огонь, готовя пищу, во-вторых, не перетирать доуфу, в-третьих, никакие домашние дела, большие или малые, жене делать не позволять, только заботиться о здоровье. Так и повелось, все дела в доме взял на себя старик Чжан, к примеру: готовить еду, протирать и продавать доуфу — так в одиночку и вертелся. Однако он совсем не жаловался. Каждый день он покупал еще понемногу чего-нибудь полезного и укрепляющего из съестного и приносил жене.

Шли дни, месяцы; по мере того, как шло время, живот его жены день ото дня становился все больше и больше. В одну тихую ночь младенец

с плачем появился на свет. Да к тому же белотелый упитанный малыш! Старик Чжан обрадовался невероятно. Он ухаживал за своей женой, был очень внимательным. Младенец рос день ото дня. Старик Чжан дал ему имя Лай Бао (Пришедшая драгоценность), каждый день, продав доу-фу, возвращался домой, мечтая поскорее расцеловать родных. Супруга старого Чжана очень любила маленького Лай Бао, ему исполнилось уже полгода, а она все еще не позволяла ему ползать по земле, боясь, что Лай Бао поранится, целыми днями таскала его на своей спине. Вот уж действительно: «Прятать во рту, боясь, что испарится — держать на руках, боясь, что разобьется».

Но, маленькому Лай Бао в том году исполнялся уже год от роду. Представить себе нельзя, что произошло в доме Чжана. Это было прекрасное теплое утро, старик Чжан спозаранку ушел продавать доуфу. В доме была только жена старого Чжана, котора я присматривала за играющим Лай Бао. К полудню ласковое теплое солнце плотно заслонила темная туча, земля изменилась, наступил мрак. Подул ветер, вслед за тем молния прорезала тучу, загрохотал гром, начался ураган с дождем. Сильный ливень, грохоча, падал на землю, минуло уже больше двух часов, только ближе к ужину дождь стал постепенно спадать. Жена старика Чжана долго ждала, муж все никак не возвращался, она с Лай Бао за спиной начала разжигать огонь, чтобы готовить еду. Сегодня огонь почему-то разжигался с трудом, старуха Чжан чиркнула подряд пять-шесть спичек. И Лай Бао сегодня тоже, казалось, был не слишком здоров, сидя на спине у старухи кричал и сильно плакал, старуха уже все испробовала, но никак не могла его успокоить. Тем временем вода в котле закипела, а он все плакал, так что старухе ничего не оставалось, как посадить Лай Бао за спину. Только старуха собралась снять котел, как в тот же миг Лай Бао, не известно как, перекувырнулся через ее голову, полетел в котел и тут же умер.

Произошедшее, как гром среди ясного неба, потрясло старуху. Прошло довольно много времени, будто очнувшись от кошмарного сна, старуха достала Лай Бао из котла, взглянула — не дышит. Жена Чжана, припав к телу Лай Бао, плакала до полусмерти, от такой картины даже бесчувственный человек зальется слезами.

Надо сказать, что торговля доуфу у старика Чжана сегодня тоже шла так себе. Прежде, чем пошел дождь, он продал только треть, а после дождя покупателей стало совсем мало, только к закату закончил торговлю. Он наспех купил еды заполнить желудок и повернул

домой. Проходя по дороге мимо кладбища, он неожиданно услышал голоса людей. У него волосы встали дыбом. Он подумал: «Никак, столкнулся с духом», — и торопливо спрятался за скалу. Он услышал, как кто-то спросил: «Старший брат, где это ты развлекался, что только теперь вернулся?» Тот, кого звали большим братом, ответил: «Развлечение — чепуха, Лао Цзы считал мир людей занимательным, так что я тайком сбежал, чтобы родиться в мире людей, и родился в семье по фамилии Чжан, они на старости лет родили ребенка, ко мне были очень добры, каждый день носили меня на спине, нянчили на руках, а это не по мне. Я, как маленькая птица в клетке, думал о свободе, и все ждал, когда она будет варить рис, чтобы сбежать, однако если б знать заранее, что я эту жизнь закончу таким образом, не следовало бы и рождаться в мире людей, освободившись подобным образом, самому по себе куда лучше». Другой голос опять заговорил: «Старший брат, довольно, это дело уже прошло, свет не пригоден для жизни, пойдем-ка, повеселимся всласть». Старший брат отозвался: «Ну, пойдем!» Вскоре голоса исчезли, Старик Чжан, настороженно и весь дрожа, вышел посмотреть — не было и тени людей. Он торопливо взвалил на плечи коромысло и зашагал домой. По дороге он думал: «Голос старшего брата, который я слышал, похоже, был голосом Лай Бао, неужели эти люди — из бесприютных духов, не может быть, — если бы так, Лай Бао несомненно умер бы. А если все же умер, кто скажет, что он перерождение ленивого бесприютного духа?».

Так он шел и думал, думал и шел и вскоре подошел к дому. Посмотрел — жена, склонившись над телом Лай Бао, горько плачет. Ему сразу все стало ясно. Он вошел, снял коромысло и, обняв жену, начал говорить:

— К чему плакать, люди умирают, подобно тому, как гаснет светильник, что пользы плакать, еще много придется хлопотать о похоронах.

Жена, слушая, продолжала рыдать. Старику Чжану ничего не оставалось, как пересказать ей то, что он слышал на дороге, старуха, слушая, постепенно перестала плакать. После похорон Лай Бао они вместе готовили и продавали доуфу, жизнь наладилась. Прошло несколько лет, и старуха опять забеременела, но на этот раз родила не ленивого духа, а мальчика, которого все люди очень любили, супруги были необыкновенно рады. С тех пор дни проходили в счастье и радости.

Записал Цай Цун-чуань (г. Тунхай, пров. Юньнань)

Дух гуй, изрыгающий красное

Прежде было одно село, в котором жили отец и сын. Отца звали Гун Старший, сына звали Гун Шэн (Гун Студент). Отец и сын могли исполнять сказ и были при этом превосходными столярами.

В тот год их односельчане захотели созвать труппу для представлений, но отец и сын Гун столярничали в одной крестьянской семье по соседству. Эта группа, естественно, не могла обойтись без Гунов и никак не приступала к делу. Тогда к ним направили людей из деревни в ту крестьянскую семью, где они работали, чтобы попросить Гунов вернуться. В деревне они вместе с ними обсуждали это дело, но Гуны не согласились, потому что понимали, что работа в семье еще не закончена. Наконец они и деревенские пришли к соглашению: днем они работают в крестьянской семье, вечером возвращаются и руководят участвующими в труппе людьми. И тогда Гун Старший и Гун Шэн стали днем столярничать, а вечером возвращались руководить труппой.

Как-то раз Гун старший заболел и не смог выйти работать, Гун Шэну одному пришлось идти. Вечером, когда Гун Шэн поел, было уже совсем поздно. Крестьяне взяли дубинку из воска (по преданию, избавляет от дурного) и вручили Гун Шэну, сказав: «Парень, здесь нет фонаря посветить тебе, ты возьми эту восковую дубинку, как посох, здесь много холмов — дорога неровная».

Гун Шэн ответил: «Ну, ладно!» И тогда, взяв ее, отправился. Войдя в глубь леса, он увидел одетую с головы до пят в белое женщину, торопливо проходящую мимо. Гун Шэн подумал: «Для чего идет эта женщина, неужели она вышла из дома для похорон? Не может быть, если бы она шла на похороны, почему же ее тогда не сопровождает муж? Неужели она, поссорившись с ним, захотела вернуться в семью родителей? Тоже невозможно. Возвращаясь домой, зачем она оделась во все белое? Ладно, все-таки спрошу у нее». Тогда он поспешил за ней, и, догнав, окликнул: «Остановитесь, пожалуйста!»

Женщина в белом, не проронив ни звука, остановилась. Гун Шэн, приблизившись к ней, спросил: «Ты, сестрица, во всем белом, не иначе как ты вышла из родительского дома по каким-то траурным делам?» Женщина ничего не ответила.

Тогда он опять спросил: «Неужто ты поссорилась с мужем? Или кого-то из родителей постиг тяжкий недуг?» — не обращая внимания на

его расспросы, та женщина в белом за все время и рта не раскрыла, тогда он начал горячиться, замахнулся восковой дубинкой и начал бить ее. Гун Шэн подумал: «Часто слышал, как старики говорят, если человека ударишь, он закричит, а ежели не произнесет ни звука, это определенно не человек. Правильно, дай-ка ударю ее». Пока он так колотил некоторое время, женщина в белом все уклонялась, он прекратил махать дубинкой, а она стояла прямо перед ним. Он ударил еще раз-другой. Женщина в белом начала уступать ему, пропускать удары, и разозлившись, приняла свой первоначальный облик. Оказалось, что это всего лишь «изрыгающий красное» гуй, только поглядите на нее: огромная голова с длинными красными всклокоченными волосами; глаза, как медные колокола; ноздри, как пещеры; пасть, как кровавая лохань. Она, оскалив зубы и перебирая когтями, бросилась на Гун Шэна, он поспешно схватил дубинку, чтобы встретить ее. Она попробовала ударить — не попала по Гун Шэну, снова поднялась в жуткой ярости, раз толкнула — Гун Шэн глянул — плохо дело, поспешно уклонился в сторону. Только успел заметить, как у «изрыгающего красное» духа из глотки прыснуло немного киновари. Гун Шэн, увидев киноварь, вновь схватился за дубинку. Они то сходились, то расходились, небо и земля покрылись мраком, пыль стояла столбом. В это время закукарекал петух. Гун Шэн чем больше боролся, тем становился храбрее, а «изрыгающий красное» гуй мало-помалу терял силы. Под конец начал совсем слабеть, пропускать удары — справа раз дубинкой, слева раз дубинкой, так Гун Шэн и забил того духа до смерти. Затем ушел и вернулся, позвав людей. Когда люди пришли, там еще был труп нечисти, вся местность вокруг на пять-шесть ли было покрыта чем-то красным, наподобие крови. Он испытал сильнейшее потрясение.

После того, как Гун Шэн вернулся домой, он тяжело заболел; не прошло и года, как он умер.

Записал Сунь Ю-се (г. Пинду, пров. Шаньдун)

Дитя хвороста

В Тайсине у подножия горы жил парень, на пропитание зарабатывал хворостом. Он был трудолюбивым, добрым и отзывчивым, особенно он любил помогать людям. Так как его родители умерли совсем рано, он не знал ни своей фамилии, ни даже имени, люди видели, как он целыми днями продает и рубит хворост — рубит и продает хворост. Поэтому стали звать его дитя хвороста — Чай Ва.

Как-то в ранний час, Чай Ва спозаранку отправился продавать хворост; выйдя на перекресток трех дорог, он увидел женщину с непокрытой головой, которая там плакала. Чай Ва опустил хворост, который нес, подошел к женщине и сердечно спросил ее: «Позвольте спросить, девица, отчего вы плачете?» Женщина, услышав, что кто-то ее спрашивает, заплакала, еще сильнее горюя. Только когда Чай Ва трижды спросил, она, всхлипывая, сказала: «Меня зовут А-цай, лишь из-за того, что сегодня утром не сумела как следует угодить своему муженьку, свекровь меня выгнала и велела не возвращаться. Если старший брат желает помочь, прошу принять меня. Я могу готовить еду, стирать одежду, но особенно я мастерица делать пирожки». Сказав так, умолкла. Чай Ва, видя ее несчастную судьбу (в прежние времена, коротко говорили — «судьбу невестки»), сейчас еще и из дома выгнали, действительно жаль стало, согласился взять А-цай и отвести домой. Они пришли на ярмарку, и удивительно, хворост сегодня разошелся очень быстро. На все деньги, которые приносил Чай Ва, А-цай покупала муки и делала пирожки на продажу.

Вскоре Чай Ва и А-цай поженились. А-цай каждый день рано-рано брала хорошо приготовленные пирожки, ждала, когда встанет Чай Ва, и отправлялась на рынок продавать пирожки. С тех пор они стали жить продажей пирожков.

Неизвестно отчего, с тех пор, как Чай Ва и А-цай поженились, вечерами постоянно, ни с того ни с сего, стали пропадать люди. Отчего же все-таки?

Время шло быстро, в миг прошло 5 лет. У Чай Ва и А-цай уже было двое детей.

Как-то раз донеслась молва, что в соседней деревне будет представление, Чай Ва рано-рано распродал пирожки и отправился на спектакль. Вдруг у обочины дороги возник даос, преградив Чай Ва дорогу, он сказал: «Ты — человек, на котором зловредное влияние, не позволю

тебе смотреть представление». Чай Ва видел, как стали подходить люди и возбужденно обсуждать эту новость, не сдержав гнева, он спросил: «На каком основании ты говоришь, что на мне зловредное влияние»?

Тогда тот даос, поглаживая бороду и усы, начал спрашивать: «Не подобрал ли ты свою жену 5 лет назад у дороги? Не засыпаешь ли ты каждый вечер дома? Что она использует вместе с мукой, когда готовит пирожки?» Чай Ва отвечал: «Я взял свою жену у дороги, каждый вечер я засыпаю дома, каждый день, когда я еще не встал, пирожки хорошо приготовлены женой, но что она добавляет вместе с мукой, я не знаю». «А! Это верно! Твоя жена —кровавый демон, каждый вечер из тех людей, кто купил и съел ваши пирожки, она выбирает самого красивого и съедает, после чего возвращается домой и стряпает из муки и человеческой крови. Если не веришь, сегодня вечером, после второй стражи, осторожно понаблюдай! Если надумаешь искоренить зловредное влияние, что есть на тебе, приходи сюда завтра в это же время и найди меня». Закончив, даос исчез.

Чай Ва огорченный вернулся домой, после ужина он рано отправился в постель, но не уснул, а только притворился спящим.

Прошло довольно много времени, издалека донесся звук колотушки, отбивающей вторую стражу. А-цай тут же спустилась с постели. Вдруг откинула голову, все кругом окутал густой туман, тут же показалась другая злобная физиономия: глаза, как пара куриных яиц, нос, как надгробие, длинные острые клыки высовывались из уголков рта. Похожими на орлиные лапы пальцами она расчесала разлохмаченные волосы, медленно поднялась с земли и, вылетев в окно, тут же исчезла.

Прошло больше получаса. Только послышался скрип двери, не понятно, от чего, она однако влетела в окно. После этого она принесла на кухню муку, и что-то начала выплевывать в нее. Выплюнув все, опять запрокинула голову и приняла свой прежний облик. Опять посмотрел и увидел, как она, засучив рукава, усердно месила тесто и делала пирожки. В это время небо стало цветом рыбьего брюха.

Посмотрев на все это действо, Чай Ва глазам своим не поверил. Он встал с постели, и, притворившись спокойным, поев, взял пирожки и пошел на улицу. Он не стал нести пирожки на продажу, а выкинул их все в пруд и тотчас же отправился повидать даоса.

Прошло около двух часов, а Чай Ва, видя, что даос все не идет, залез

на верхушку дерева у обочины дороги и задремал. Пока он так пребывал, даос подошел к нему. Он ласковым голосом спросил: «Чай Ва, ты желаешь устранить дурное воздействие с себя?» Чай Ва, будто очнулся или нет, открыл глаза. «О! Это ты, даос, ты пришел!» Затем сказал ему: «Ради деревни, чтобы искоренить скверну, которая на мне, прошу тебя покарать мою жену! Хотя она и относилась ко мне хорошо, но она причинила много вреда людям. Я знаю, что хоть и потеряю А-цай и свою семью, снова буду зарабатывать на жизнь рубкой хвороста, я соглашаюсь на это». Даос, видя, что Чай Ва говорит искренне, достал из сумки три бумажки и отдал Чай Ва со словами: «Это три даоских амулета, сделанные мной. Сегодня вечером, подождав, пока она уйдет, ты наклей их по отдельности над пологом, окнами и дверью, после этого спи чутко», — договорив, исчез.

Удрученный Чай Ва вернулся домой и, притворившись спокойным, сразу после ужина лег спать. В постели он беспрестанно ворочался с боку на бок, и напряженно ждал наступления второй стражи. Не заметив, сколько прошло времени, он, наконец, услышал глухой стук колотушки, отбивающей вторую стражу. В тот же миг А-цай также, как и накануне, вылетела в окно. Чай Ва поднялся с постели и наклеил талисманы, как велел даос, после чего вновь вернулся в постель. Но где уж ему было уснуть, выпрямившись, он сидел на кровати и пристально смотрел за окно.

Прошло еще около получаса, и А-цай вернулась, сначала она подалась к двери, изо всех сил колотила в дверь, толкала руками, грызла зубами, головой бодала. Неизвестно отчего, она никак не могла схватить этот даоский талисман и еще время от времени издавала мучительные стоны. В конце концов, один из даоский талисманов из-за ударов отклеился. Тут же она уже оказалась перед окном и так же, как и прежде изо всей силы продолжала долбиться. Ее мучения и стоны тронули сострадательное сердце Чай Ва, ему очень хотелось выйти и помочь ей — сорвать за нее этот даоский талисман. Однако возникшее перед его глазами улыбающееся милое и красивое лицо, затем в одно мгновение исчезло в когтях А-цай. «Нет, не могу выйти» — так он думал. Как раз в это время даоский талисман на окне от толкания отклеился. У Чай Ва сердце будто собиралось выскочить из груди, что же делать? Остался лишь самый последний талисман. Чай Ва яростно поднял голову, А-цай уже подошла к пологу. Но в тот самый момент — «бан-бан-бан» — три

раза прозвучали удары в колотушку, обернулся — А-цай исчезла. Чай Ва упал в обморок.

Когда уже рассвело, Чай Ва пришел в себя. Он обнаружил, что детей нет на кровати, нет также и жены. Огляделся: посреди комнаты было три лужицы крови — две маленьких и одна большая.

Записал Чжан Сю-юнь (г. Чэнду, пров. Сычуань)

Испытание

В прошлом, был учитель, который жил в школе рядом с морем. Каждое воскресенье он собирался пойти к своей жене, но не успевал оглянуться, как опять наступал вечер субботы. Он как раз думал о своей жене, когда неожиданно увидел на улице красивую девушку, которая плакала. Он открыл дверь, чтобы посмотреть, что же все-таки случилось, открыл, глянул — испугался: он увидел девушку, которая стояла на рифе, собираясь спрыгнуть вниз. Он тотчас выбежал, оттащил девушку и спросил, зачем она ищет смерти. Девушка, плача, ответила ему: «Мои свекор и свекровь измучили меня, а потом еще и прогнали. Мне некуда податься. Только и остается — искать смерти». Учителю стало жаль ее. Подумал, было, взять ее домой, но ведь она женщина, тоже не хорошо — скажут, а та девушка будто прочитав его мысли, сказала: «Только позволь мне поспать одну ночь в твоей школе — и ладно, я боюсь быть на улице». Учитель подумал-подумал и позволил ей войти в дом, сам он устроился спать в комнате, и, поскольку она была женщиной, плотно завязал дверь. Эта девушка была превратившимся духом, она хотела съесть сердце учителя и только и думала, как бы это сделать. После того, как учитель вошел в комнату, она обернулась комаром и протиснулась внутрь, затем, приняв человеческий облик, возникла перед учителем, учитель увидел, что девушка вошла, это показалось ему странным. Только он думал открыть рот, но гуй его опередила: «"Муж мой", у тебя и у меня есть сегодняшний день, небо и земля нам благоволят, почему же ты отказываешься принять это?» Учитель сказал, что у него есть жена и еще о том, что он собирается пойти к ней завтра. Выслушав, гуй, не обращая на это внимание, сказала: «Я охотно соглашусь стать твоей второй женой». Учитель, посмотрев, какая она красивая и волнующая, наконец, согласился.

На другой день учитель отправился в путь; он вышел на улицу, и ка-кой-то гадатель, взглянув на не го, воскликнул:

— Над головой этого человека нависла большая опасность, взгляните на цвет его лица, думается, его обольстил дух-гуй.

Учитель не поверил:

— Не встречался я ни с какими духами!

—А ты пойди, посмотри на вторую жену — сразу узнаешь!

Учитель, хоть и не поверил, однако подумал: «Пойти посмотреть не повредит». Он подошел к своей комнате, заглянул в дверную щель — от страха все тело прошиб холодный пот; он увидел странную вещь: зубы торчали в чи длиной, всклокоченные волосы, ужасно страшное существо. Он поспешно вернулся на улицу, умоляя гадателя спасти ему жизнь. Гадатель достал три изображения духов-хранителей входа и сказал:

— Вернувшись домой, позови жену и запрети спать ночью с собой. После этого по отдельности возьми трех хранителей входа и наклей на ворота, дверь и полог, и один спи на кровати.

Учитель, вернувшись домой, в точности так и поступил, он все время лежал на кровати не засыпая, глубокой ночью та гуй наконец вернулась. Сначала она расправилась с духом-хранителем на воротах. Затем, подойдя к двери, начала бить и дверного хранителя, через некоторое время хранитель на двери дома тоже, потерпев поражение, покинул поле боя, войдя в дом, снова начала избивать хранителя на пологе. По правде говоря, хранитель на пологе сражался на совесть и побеждал, но непонятно откуда подувший порыв ветра подхватил и распахнул полог. Учитель испуганно сел и начал вставать, но гуй, схватив, прижала его, вытащила руками его сердце и съела. На другой день пришла его настоящая жена и увидела, что ворота и дверь дома открыта, а муж будто спит на постели. Подошла взглянуть — все тело было в крови, она зарыдала и долго так плакала. Но слезами горю не поможешь, она вытерла глаза и начала искать гадателя, поскольку муж сказал ей как-то: «Если со мной что-то случится, иди на улицу искать того человека». Выйдя на улицу, жена учителя нашла гадателя и рассказала ему о случившемся в доме, она просила его помочь мужу, тот ответил:

— Сегодня вечером выходи плакать на тот перекресток дорог, — говоря, указал ей рукой и продолжил. — Плачь приблизительно до 12 часов, через перекресток будут проходить восемь нищих, останови самого последнего из них, хромого, затем расскажи ему все и попроси спасти мужа.

К вечеру она, как и сказал гадатель, пришла на крестообразный перекресток и начала плакать; не заметила, как наступило 12 часов, и, в самом деле, появилось восемь нищих. Она остановила самого последнего, хромого нищего, после чего все ему рассказала и стала просить спасти ее мужа. Тот нищий, выслушав, не говоря ни слова, взял, и, содрав нарыв с собственного тела, с руки, слепил из него клецки и велел ей съесть. Ради спасения своего мужа, она послушалась, съела, тогда восьмой нищий исчез. Она вернулась домой и стала плакать перед кроватью мужа, и поскольку она весь день не ела, она опять съела тех клецок из раны нищего и еще день проплакав, почувствовала легкую тошноту. Тогда она вернулась к телу мужа и, срыгнув, выплюнула ему в рану сгусток, похожий на сердце, и муж ее ожил.

Муж и жена вдвоем отправились к гадателю благодарить за то, что он спас жизнь его. Гадатель обратился к учителю:

— Хоть ты и спасся, но тебе необходимо теперь спасти другого человека. Тот злой гуй, после того, как съел твое сердце, съел у одной семьи свинью и превратился в нее. Ты ступай к тем людям и купи у них ее, затем возьми и привяжи в пустом месте к столбу, с четырех сторон навали хвороста. После этого сожги ее».

Муж и жена, поблагодарив троекратно гадателя, исполнили все, как он велел, они купили свинью, привязали ее на пустыре и обложили с четырех сторон хворостом; через некоторое время, не очень долгое, та свинья показала свой истинный облик; с ней было покончено, как и следовало.

Когда учитель в следующий раз пришел к гадателю, тот исчез, — оказалось, что он был одним из восьми святых — Те-гуай Ли (Ли Железный посох), а те восемь нищих на перекрестке были восемью святыми, и тот хромой из них был Ли.

Записал Лю Мэй-хуа (г. Нанчан, пров. Цзянси)