CC BY
77
УДК 75.05
Л. М. Кац
СОДЕРЖАНИЕ ПОНЯТИЯ
«СВОЕОБРАЗИЕ ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЙ ПРИРОДЫ»
В ПРИМОРСКОЙ ИСКУССТВОВЕДЧЕСКОЙ КРИТИКЕ
Рассматривается исследование приморскими искусствоведами феномена «дальневосточная природа» в творчестве приморских художников. Искусствоведческая критика отмечает существенное различие в художественном осмыслении природы мастерами материковой России и ее дальневосточной прибрежной окраины. Исследователи полагают, что влияние своеобразия территории на развитие художественного процесса связано не только с ее биогеографическими факторами, но и с историей освоения тихоокеанского побережья России, международными контактами, влиянием восточной философии и с «культурной памятью» региона. Именно широкое обращение к пейзажной теме чаще и убедительнее всего выявляет индивидуальность каждого мастера, его творческие находки, вклад в создание и развитие своеобразной приморской школы изобразительного искусства.
Ключевые слова: дальневосточная природа, изобразительное искусство, искусствоведение, культура, монументальность, пейзаж, своеобразие, творчество, художник.
The notion “the originality of the Russian Far East nature” in the Primorye art criticism. LIUDMILA M. KATS (Primorye State Art Gallery, Vladivostok).
The article is concerned with the phenomenon of the “Russian Far East nature”, the Promorye art specialists have to deal with when studying the creativity of the local artists. The art critics note a considerable difference between the artistic representation of nature in the works of the artists of the mainland Russia and those of the Far Eastern sea borders of the country. In their opinion, not only bio-geographical factors influence upon the development of the artistic processes, but the history of the colonisation of the Pacific coast of Russia, the country’s international contacts, and the “cultural memory” as well. It is their turning to landscape painting that reveals the individuality of each artist, enables one to appreciate their creative novelties and their contribution into the development of the Primorye art school.
Key words: Far Eastern nature, fine arts, landscape art, culture, originality, creativity, artist.
О доминировании пейзажа в приморской живописи и графике, в развитии дальневосточного художественного процесса говорят все искусствоведы, рассматривающие эти вопросы. Но главная роль в исследовании феномена «дальневосточная природа в изобразительном искусстве» принадлежит Виталию Ильичу Канды-бе. Он первым заговорил о зарождении и развитии процесса художественного отображения дальневосточной территории, определил ее самобытность как источник творческого своеобразия приморских живописцев и графиков.
Особенно подробно о неповторимости восточных пространств России искусствовед говорит в статье о творчестве Н.М. Штуккенберга, подготовленной для публикации в краевой газете «Красное знамя»: «Монументальность, сопряженные с ней величавость и широкое дыхание, необузданная вольность и диковатый нрав - все это родовые непреходящие черты
дальневосточного ландшафта» [5, с. 8]. Анализируя творчество художника, В.И. Кандыба отмечает, в частности: «Он пишет пейзаж, имея точкой отсчета дальневосточную землю. Она одна способна индивидуализировать загадочно замкнутое лицо океанского простора. Вместо моря - романтического обиталища стихийных демонических сил, каким оно часто бывало у Айвазовского, - Штуккенберг передает море объективно, придерживаясь правды, а не вымысла» [5, с. 6]. И во всех других исследованиях Кандыба исходит из этого понимания оригинальности ландшафта. Например: «...как ни любил Палшков Левитана, Дубовского, которых копировал во время обучения в Петербурге, он ощутил ограниченность возможностей лирического подхода к дальневосточной природе, ибо ей присущи эпический размах и красота силы. Монументальность - определяющая черта ее облика» [6, с. 17].
Кац Людмила Михайловна, старший научный сотрудник научного отдела (Приморская государственная картинная галерея, Владивосток). E-mail: gazeta @primgallery.ru © Кац Л.М., 2011
ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ
Сейчас, когда это сказано и давно усвоено, определения уже не кажутся откровениями и несколько стерлась зоркость автора, меткость его дефиниций. Но посмотрим, как ощущает своеобразие дальневосточного пейзажа искусствовед из европейской части России Л.Е. Тимашева. «В дальневосточной природе <...> переплелись пышность Юга и суровая строгость Севера. Пейзажи Приморья, где на фоне мощных сопок изящным кружевом воспринимаются ветви деревьев, где яркость цветов и трав соседствует с темной зеленью тайги, где синь неба никогда не бывает спокойной, так как она полна движения гонимых ветром облаков, где силуэты сопок <.> вносят в ландшафт удивительную динамику.» [11, с. 1].
Определяющую черту ландшафта автор каталога не вычленяет, а стремится передать своеобразие природы описательно, поэтическими эпитетами, указывая лишь географические приметы (пышность Юга и суровость Севера, например).
Даже в беглой характеристике «места - стыка вольного неба, моря и не слишком обжитой земли» [10, с. 2] отражен иной подход к определению дальневосточной специфики у приморских искусствоведов. Они, говоря о художественном освоении региона, рассматривают не только географические факторы, но связывают художественное восприятие пространства с самыми различными аспектами.
Например, психологическими: «.Приморье, которое мы чувствуем через запах, энергию и пространство» [8, с. 560]. Или: «.романтика подавляющей огромности и мрачной отчужденности дальневосточной природы - черты довольно привычные, ставшие расхожим художественным каноном» [1, с. 1].
Социопсихологическое восприятие природы связывается с такими историческими факторами, как не-обжитость либо слабое хозяйственно-экономическое освоение территории. «.Доронин при первой встрече с дальневосточной природой сформулировал для себя идею пейзажа Дальнего Востока - нечто такое, что пребывает в нем вечно, что придает ему неизменяемое постоянство - богатырскую мощь пространственного размаха и стихийную силу в проявлении жизни природы. То есть Доронин открыл для себя в этой природе первозданность, не окультуренную, не подавленную воздействием человека. Природу, торжествующую в недобрый к ней ХХ век свою свободу» [4, с. 1]. «В них [в полотнах] таится мрачная память о рождающих сушу вулканических катаклизмах земли, о природе до нас, внеисторической, еще не захваченной человеком с бездушием оккупанта» [3, с. 3].
Даже географические параметры рассматриваются более широко, дополняясь геофизическими категориями: «Смена освещенности, потоки воздуха, особенности островной природы, влага, преломления света, световые контрасты - всё появилось у шикотанцев» [8, с. 560]. «Для меня до сих пор остается загадкой мастерство Виктора Михайловича в передаче таких «неизобра-
зимых» вещей, каким является подвижное и изменчивое дыхание природы - шум ветра в ветвях деревьев, соленый и влажный морской воздух побережья или, наоборот, звенящий и чистый северняк октябрьского дня» [Там же].
Художественное осмысление дальневосточной природы в приморском искусствоведении связывается и с аспектами восточных культурных традиций, «своеобразной... “культурной памятью” региона» [8, с. 561].
Владивосток «экстравертен, он открыт на окружающее его пространство и природу - сопки, заливы, на закаты и восходы солнца. Четко просматриваемые горизонты и ориентированность на страны света дают возможность человеку ощущать здесь свою причастность не только к данному месту, но как бы ко всей земле, всей природе, всем культурам. Здесь смыкается европейское образование и восточный тип восприятия природы, которая диктует его», - говорит М.Э. Куликова [7, с. 570], утверждая, что одной из составляющих менталитета приморцев стало преобладание «пейзажного» мышления над «урбанистическим».
Иллюстрацию данного тезиса мы также найдем в анализе творчества К.И. Шебеко. Он «.изменяет композицию своих картин, варьируя два ее типа. Схема. Зигзаг и вертикали с горизонталями. Но самое главное - укрупнение и приближение деталей, уменьшение неба. Нагромождение гор дает ощущение пространства за пределами холста. Это типичный композиционный прием древнекитайских художников» [8, с. 559]. Здесь, конечно, не стоит думать, что Кирилл Иванович изучал историю искусства восточных соседей. Скорее всего, это далось художнику по свойственной творческим людям антиципации, то есть таинственному дару до опыта постигать суть вещей обостренной интуицией.
Параллели с восточным искусством видятся В.И. Кандыбе и в творчестве С.М. Черкасова: «.жизнь природы <.> доводится до знаковости китайской классической живописи, в которой вместо материальности предмета передана его общая суть, через изображения идеи вещи вместо ее эмпирической достоверности» [1, с. 3]. Об этом искусствовед пишет в статье «Жизнь и образ», подготовленной для несостоявшегося краевого журнала «Наука и искусство».
Дальневосточная природа дает еще более сложные творческие импульсы, связанные не только с культурными традициями, но и с философскими категориями. В той же статье автор отмечает в графике Черкасова «.. .контраст безбрежности океана и сиюминутных знаков человеческого бытия, природной вечности и земной конечности.» [1, с. 4].
Приведем еще один пример. Исследуя мифологемы в творчестве Сергея Симакова, М.Э. Куликова пишет: «. примерив на себя древний мифологический архетип «картины мира», он проникся глубоким убеждением, что, живя на стыке двух плат - тверди и хляби (читай
- соединении материковой и океанической биогеогра-фической среды), человек здесь напрямую выходит на
Содержание понятия «своеобразие дальневосточной природы»
Л.М. КАЦ
астральный (звездный, космический) план и становится (в первую очередь, художник) орудием этого метафизического пространства <...> населены реальными и фантастическими образами офорты «Лунная серенада», листы из серии «Заповедник» и др.» [9].
Осмысление феномена «дальневосточная природа» дает искусствоведению ключ к рассмотрению исторического процесса развития изобразительного искусства региона. Именно художественное освоение ландшафта возвело приморских живописцев в ранг художников региональных. Говоря о пейзажной живописи Н.М. Штуккенберга, В.И. Кандыба отмечает: «.приморское искусство благодаря ему впервые вменило себе в постоянную обязанность быть также и дальневосточным искусством» [5, с. 3]. И сам процесс становления оригинального дальневосточного искусства связан с пейзажем. «Впрочем, никаких традиций изображения дальневосточной природы в отечественной живописи тогда попросту не было. Любому она открывалась как заповедный, диковатый, вольный и прекрасный мир по контрасту к природе уже освоенной русским классическим пейзажем. Поистине “жизнь была прекраснее сказки” и фантазии. Выдумать что-нибудь оригинальнее открывшейся новой красоты дальневосточной природы даже в голову не приходило. Подлинность тогда была явно дороже выдумки. Сама историческая необходимость требовала создать сначала устойчивый навык прямого изображения дальневосточной природы у художников и навыка зрительского смотрения и постижения ее у публики» [5, с. 7].
Дальнейший анализ творческого развития пейзажной темы, уже с появлением обостренной художественной образности, вновь тесно увязывается с монументальностью и величественными просторами как основополагающими признаками дальневосточной территории. Это проявляется и в синхроническом, и в диахроническом анализе: «Панорамный, эпический пейзаж 1950-х годов уступает место романтизму шико-танцев (конец 1960-х - начало 1970-х годов), камернолирическому (в Уссурийске и Владивостоке) и космическому (в пределах реалистической традиции) 1970-х
- начала 1980-х годов. И, наконец, мифологическому, со сложной семантикой, не лежащей на поверхности. Начало ему было положено еще в 1970-е годы» [9, с. 2].
Примеры подхода к исследованию творческого почерка отдельного пейзажиста уже приводились в этой статье. Интересно наблюдение Кандыбы о том, как приморские живописцы и графики обогащают дальневосточное искусство оригинальными творческими находками в пейзажной теме, как меняются художественно-изобразительные приемы, например, у К.П. Коваля, когда он пишет материковую природу уссурийской тайги и природу районов БАМа. Отметим также, что феноменальность дальневосточной природы становится отправной точкой для М.Э. Куликовой в характеристи-
ке пантеизма восприятия природы Виктора Федорова, уникальности живописи В.М. Шлихта, продолжения темы великих китайцев у Андрея Камалова, биомор-фических абстракций Виктора Серова, при рассмотрении вопроса о «варягах» и «коренных» на примере творчества М.И. Таболкина и т.д. [8, с. 560-561].
Таким образом, разработка приморскими искусствоведами определения феноменальности дальневосточной природы как источника художественного своеобразия мастеров пейзажного жанра помогает пониманию процесса развития как всего дальневосточного изобразительного искусства, так и индивидуального художественного творчества. Закончим статью словами В.И. Кандыбы, которые, как нам кажется, подводят итог теме разговора: «Каждый географический регион имеет свои изобразительно-художественные параметры, глубоко укорененные в его природных условиях. Не учитывать их и, например, изображать Дальний Восток приемами, возникшими некогда в средней полосе, - значит закрыть себе дорогу к глубокому постижению этого края» [2, с. 23].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Кандыба В.И. Жизнь и образ // Архив Приморской государственной картинной галереи (ПГКГ). Машинопись. 1992. 5 с.
2. В.И. Кандыба. Поэзия дальневосточных будней // Художник. 1982. № 2. С. 19-23.
3. Кандыба В.И. [Статья о выставке к 60-летию Анатолия Кацука] // Архив ПГКГ. Машинопись. 2000. 7 с.
4. Кандыба В.И. [Статья о творчестве В.И. Доронина] // Архив ПГКГ. Машинопись. Б. г. 7 с.
5. Кандыба В.И. Стоявший у истоков // Архив ПГКГ. Рукопись. 1980. 8 с.
6. Кандыба В.И. Художники Приморья. Л.: Художник РСФСР, 1990. 125 с.
7. Куликова М.Э. Ветер с Востока. Пассионарность истории и пространства : [из буклета «Выставка художников Приморья в Музее декоративно-прикладного и народного искусства». М., 1994] // В потоке времени и памяти. Живопись и графика А. Камалова. СПб.: Дмитрий Буланин, 2006. С. 569-573.
8. Куликова М.Э. Пассионарность истории и пространства. К вопросу о развитии искусства Приморья на современном этапе в контексте взаимосвязи культур Запада и Востока (доклад на Междунар. конф.) // В потоке времени и памяти. Живопись и графика А. Камалова. СПб.: Дмитрий Буланин, 2006. С. 558-563.
9. Куликова М.Э. [Статья о творчестве Сергея Симакова] // Архив ПГКГ. Машинопись. Б. г. 5 с.
10. Левданская Н.А. Там было видно, как рождалась Земля // Художники на Курилах. 40 лет. Владивосток: Союз художников РФ, Примор. организация. 2007. С. 1-4.
11. Тимашева Л.Е. Ким Петрович Коваль: Шестнадцать репродукций. Л.: Художник РСФСР. 1979. 6 с.
