CC BY
108
О. Л. Фетисенко
«СОЧУВСТВИЕ И СОДЕЙСТВИЕ»
НАСЛЕДИЕ КОНСТАНТИНА ЛЕОНТЬЕВА В РУКАХ ДРУЗЕЙ И ЕДИНОМЫШЛЕННИКОВ (1900—1920-е годы)
Нет смысла повторять общие слова о трудной «литературной судьбе» писателя и мыслителя Константина Николаевича Леонтьева (1831-1891)1. Поговорим лучше о людях, которые помогали преодолеть тяготеющий над этой судьбой 1а1иш.
Конечно, первый человек, которого надо упомянуть с благодарностью, — это племянница писателя — Мария Владимировна Леонтьева (1847-1927)2. Первые копии рукописей Леонтьева, сделанные ею, относятся еще к 1860-м годам (наиболее ранние из сохранившихся — к началу 1870-х). Известны слова о ней С. Н. Дурылина: «Если когда-нибудь будет в русской литературе день покаяния перед его (Леонтьева. — О. Ф.) памятью, день узнавания его великой мысли и дарования, — то в этот день должны будут вспомнить и ту русскую женщину, которая дала ему все, что может дать русская женщина: бесконечную любовь, самое глубокое понимание, тонкую, неизменимую, несравненную верность ему и его делу в любви, в труде, в молитве, — от самой ранней юности <... > до глубокой старости... »3.
В середине 1880-х годов (Мария Владимировна в это время находится как бы в «ссылке»4, хотя и продолжает усердно переписывать посылаемые ей рукописи) вокруг Леонтьева собирается маленький кружок молодых друзей-учеников. Выпускники Катковского лицея и студенты Московского университета: Анатолий Александрович Александров, Иван Иванович Кристи, Григорий Александрович Зама-раев, Яков Александрович и Леонид Александрович Денисовы, Сергей Петрович Веригин (будущий священник), Николай Александрович Уманов, присоединившийся к ним в 1887 г. Иосиф (Осип) Иванович Фудель и другие — сначала посещают Константина Николаевича в доме в Денежном переулке, потом пишут ему в Оптину пустынь, а часто и навещают «отшельника» там (впоследствии и в Сергиевом Посаде). Несколько молодых людей оказываются скоро в других городах: Я. Денисов — в Харькове, Н. Уманов — в Перми, Фудель становится священником и служит в Белостоке, — но они встречаются, переписываются, и Леонтьев просит их
поддерживать его и друг друга и дальше. Кружок осознает себя как маленькую семью.
9 августа 1889 г. в приписке к письму А. А. Александрова Леонтьев просил о. Иосифа Фуделя: «Правду он говорит. —“Не забывайте старых друзей”. —Не только меня, но и товарищей: Вы, Кристи и Александров только трое и мне до сих пор верны остались, и в деле оказались надежными. —Умоляю Вас, для пользы общей не прекращайте и друг с другом переписки»5.
Наиболее активные участники кружка в конце 1880-х — начале 1890-х годов начинают пропагандировать идеи своего учителя в печати: Кристи — в «Гражданине», Александров и Уманов — в «Русском деле» С. Ф. Шарапова, Фудель — в «Благовесте». Кристи на средства своего отца издает в 1889 г. брошюру Леонтьева «Национальная политика как орудие всемирной революции». Денисов обещает издать третий том «Востока, России и Славянства», но, к сожалению, не исполняет своего намерения.
Горячим последователем Леонтьева становится народный учитель Федор Павлович Чуфрин (Чуффрин), обращенный преп. Амвросием Оптинским из нигилизма в православие. Близкими к себе Леонтьев считает Ю. Н. Говоруху-Отрока, Л. А. Тихомирова (в соавторстве с которым намеревался писать большую статью), Е. Поселянина (Е. Н. Погожева). Драгоценное обретение Леонтьева в последний год жизни — В. В. Розанов, общение с которым, правда, было лишь эпистолярным, «чернилами и тростию», а не «усты ко устом», как говаривал Т. И. Филиппов, вспоминая апостольское речение.
Незадолго до смерти, летом 1891 г. Леонтьев составляет для Л. А. Тихомирова «Список верующих» — указание, на кого из молодежи можно опереться. Список, заметим, совсем невелик — всего десять человек.
Через два дня после кончины Леонтьева (лучше сказать — монаха Климента), 14 ноября 1891 г. о. Иосиф Фудель посылает открытку Александрову:
«Дорогой Анатолий Александрович! Сообщите, пожалуйста, как можно скорей подробности нашей тяжкой утраты. Я слишком поздно узнал о кончине Конст<антина> Никол<аевича> и потому не поехал проститься; все равно не успел бы. <... > опечатаны ли бумаги покойного и у кого они? Если можно, пришлите мне копию с завещания покойного»6.
25 ноября он пишет: «“Сиротам нужно сплотиться теснее, чтобы легче переносить свое сиротство”... начинаю письмо Вашими словами.
Действительно мы теперь сироты; это я почувствовал тотчас же после кончины отца Амвросия; чувство одиночества невольно стало томить меня, а после кончины Константина Николаевича — это чувство стало еще томительнее. <... > в случае моего перевода в Москву мы сплотились бы в одну семью, цельную и единомысленную; и в этой сплоченности забылось бы сиротство наше. <... > Завещание Константина Николаевича должно быть непременно среди его бумаг; копия же завещания находится в бумагах почившего батюшки о. Амвросия. <... > Очень важно найти завещание теперь, так как в нем назначены душеприказчики. Также важно — к кому перейдут бумаги К<онстантина> Н<иколаевича>. Ничто из его литературного наследства не должно пропасть бесследно. Если придется Вам писать Марье Владимировне или говорить с ней — то передайте ей, что я желаю собирать материал, необходимый для биографии покойного учителя. <... > Теперь между нами связь должна быть еще крепче, чем была»7.
В письме от 8 февраля 1892 г. он развивает ту же тему: «Живу только мечтой,
что если приведет Господь получить место с большим досугом, то первое мое дело будет заняться подробной биографией К. Н. Леонтьева в связи с обзором его трудов. А пока ничего писать не могу»8.
Архив Леонтьева разбирают Александров и Н. М. Бобарыкин9. Составляется список найденных рукописей. Хранятся они, в основном, у М. В. Леонтьевой. Понятно, что у каждого корреспондента Леонтьева остались его письма. У Розанова, кроме того, сохранились леонтьевские «голубые тетрадки» с выписками из книг и собственными афоризмами и тетради с наклейками отзывов о Леонтьеве с его многочисленными пометами10.
Александров, став осенью 1892 г. редактором «Русского обозрения», активно публиковал там материалы, связанные со своим учителем (первой подобной публикацией стала записка Леонтьева «Где разыскать мои сочинения после моей смерти»). С 1893 г. в журнале печатались (конечно, с многочисленными купюрами и сильным редакторским вмешательством) письма Леонтьева к его ближайшему другу К. А. Губастову11.
Александров заметно начал держаться отдельно от других учеников Леонтьева, и даже когда о. И. Фуделем уже было задумано издание Собрания сочинений, предпринял свое издание классической работы Леонтьева о Л. Толстом «Анализ, стиль и веяние»12, а еще через несколько лет издал сначала в «Богословском вестнике, а затем отдельной брошюрой письма Леонтьева13. 18 апреля 1915 г. А. М. Коноплянцев (о котором будет сказано ниже) спрашивал в письме к Фуделю: «Почему А. Александров не передал своих писем в это собрание сочинений. Не надеется на его окончание или хотел самостоятельно их издать?»14 Вероятнее всего, главной причиной и было отсутствие надежды на выход последних томов Собрания сочинений — издание было прервано во время Первой мировой войны.
Параллельно изучение наследия Леонтьева велось в Петербурге, где существовал возглавляемый К. А. Губастовым кружок памяти Леонтьева, зло высмеянный Розановым за ничегонеделанье в статье под названием «Константин Леонтьев и его “попечители”»15. К этому кружку примкнул уроженец Ельца, приятель Розанова и М. М. Пришвина юрист Алексей Михайлович Коноплянцев, задумавший написать биографию Леонтьева. Снабженный рекомендательным письмом Розанова, 23 мая 1907 г. он обратился за помощью к Александрову. В благодарность за помощь в ноябре того же года он послал Александрову список публикаций Леонтьева в «Гражданине» за 1887-1891 гг.
К 1909 г. о Коноплянцеве уже знает М. В. Леонтьева. Губастов рекомендовал ей этого человека для переговоров об издании Собрания сочинений ее дяди. Есть смысл привести большой фрагмент из письма Коноплянцева к М. В. Леонтьевой на эту тему от 30 марта 1909 г., тем более что на нем есть пометы адресата. Подчеркивания выделены в тексте, маргиналии приводятся в «Примечаниях».
«Глубокоуважаемая Мария Владимировна!
К. А. Губастов, за своим отъездом, обратился ко мне с просьбой ответить Вам на Ваше письмо по поводу академического издания сочинений К. Н. Леонтьева. <... > едва ли Академия станет связывать себя этим сроком и едва ли согласится на издание при таком условии. Кажется16, Академия издает только таких писателей, сочинения которых не могут найти частного издателя. <... > Кроме того, эти изда-
ния преследуют исключительно научные цели, почему едва ли редакторы примут на себя срочную работу17. <... >
Да есть ли особая необходимость на нем (сроке. — О. Ф.) настаивать? Ведь пока наверное можно сказать, что на издание полного собрания18 нет надежды помимо официозных учреждений, как Академия, которые наверное не согласятся на срочное издание. Значит, если у Академии дело издания затянется несколько дольше семи лет, то от этого едва ли будет ущерб для сочинений Константина Николаевича. Между тем если Академия согласится теперь издать эти сочинения, то, я думаю, найдутся лица, которые не откажутся безмездно взять на себя тот или иной труд по изданию19. А затем, надо полагать, что Академия не поставит непременным условием, чтобы одновременно с ее изданием полного собрания
сочинений20 К. Н. Леонтьева не был издан какой-либо сборник избранных его ~ 21
сочинений»21.
11 декабря 1909 г. Коноплянцев сообщил М. В. Леонтьевой: «... вчера на собрании членов кружка К. Н. Леонтьева обсуждали 3 вопроса:
1) Об издании полного собрания сочинений К<онстантина> Н<иколаеви>ча Император<ской> Академией Наук;
2) О скорейшем издании III тома «Восток, Россия и Славянство»22 и
3) Об издании к 1911 г., к 20-й годовщине кончины К<онстантина> Н<иколаеви>ча сборника статей, ему посвященных. <... >
В Сборник обещаны следующие статьи:
1) «Тетради Л<еонтье>ва» О. Константина Аггеева
2) Биографические данные и библиография по возможности полная сочинений Л<еонтье>ва Коноплянцева
3) Леонтьев как беллетрист— <Н. О.> Лернера (известного Пушкиниста)
4) Из личных воспоминаний о Леонтьеве с приложением его неизданных писем Губастова.
5) Леонтьев в Оптиной Пустыни — воспоминания Погожева
6) Письма Леонтьева к Карцовым с предисловием Ю. С. Карцева»23.
Сборник, как известно, вышел в 1911 г. —к 20-летию со дня кончины Леонтьева.
В период работы над биографией Леонтьева Коноплянцев вновь обращался с вопросами, в основном, к Александрову. Кроме того, ему удалось снять машинописные копии с основного массива писем Леонтьева к Т. И. Филиппову, которые сначала также предполагалось включить в сборник.
Интересны письма Коноплянцева к литературному критику, публицисту и издателю Петру Петровичу Перцову, связанные с подготовкой Сборника. Переговоры об участии Перцова начались, вероятно, еще в 1909 г., потому что в первом письме (январь 1910 г.) об этом говорится уже как о деле решенном. Письма 1911 г. наполнены уговорами исполнить свое обещание. В письме от 28 февраля 1911 г. о своей работе Коноплянцев говорил: «Написанная мною биография будет носить следы спешного изготовления: пришлось работать над ней короткое сравнительно время между другими делами. Но я повторяю себе пословицу, которою Леонтьев любил стыдить
U 11 24
своих приверженцев: прекрасное враг хорошего"»24.
Значительный интерес имеет письмо от 9 апреля 1911 г.:
«На днях получил от Губастова извещение, что наличные рукописи для леон-тьевского сборника им сданы в типографию (“Сириуса" — где печатаются “Старые годы"). Представленные пока статьи в Сборник — все биографического характера (воспоминания и проч.). Готовите ли Вы свою работу? Ведь если все ограничится
лишь представленными рукописями, то придется сказать, что Сборник не удался и леонтьевское дело погибло. Одним “легким чтением” заполнять его — это создать такую пустяковину, из-за которой нечего было и начинать все это предприятие. Я не сомневаюсь, что Вы приготовите свою статью. Но было бы очень хорошо, если бы Вы энергично насели на Бердяева, а мож<ет> быть и на Булгакова, чтобы и они дали что-либо для сборника. Время еще терпит, и до сентября25, когда печатание должно быть закончено, далеко. <... > Надо, чтобы сборник достиг хоть какого-нибудь результата в отношении его цельности. Судя по отдельным разговорам с участниками леонтьевского кружка, почти у всех была внутри мысль хотя бы до некоторой степени расшевелить интерес к Леонтьеву в обществе. Но такие чаяния, конечно, не осуществятся ни в малой дозе; цена книжек сборника (продажная, 2 руб.) и незначительное количество экземпляров одно уже послужит при этом тормозом. Будет утешительно (и даже очень) если несколько серьезных человек оценят по сборнику самого Леонтьева и поймут “удельный вес” его учения.
Но при этом чего можно достигнуть одними воспоминаниями и пр. о Леонтьеве?! Все это сделает сборник просто хламом, на любителя. И никакого результата! И вся затея ни к чему!
Всем этим мне хотелось бы сказать, насколько важно, чтобы не только Ваша статья пришла сюда вовремя, но и чтобы другие писали о Леонтьеве. Не знаком ли с ним Лопатин?26 Нет ли кого в Москве еще? Ведь до чего необходима была бы статья, напр<имер>, об эстетике Леонтьева, или об его религиозных идеях, или об его публицистике и пр. А разбор его художественных произведений? Я убежден, что некоторые страницы его повестей должны со временем попасть в хрестоматии. И никто этого не понимает, и опять много, много лет ждать Леонтьеву должной оценки! Такой случай, как теперешний сборник, не скоро повторится!»27
Дальнейшая история работы над сборником раскрывается в письме Коноплянце-ва к профессору Санкт-Петербургского университета Б. В. Никольскому от 23 июня
1911 г. Если весной составитель еще хлопотал о включении в сборник «теоретических» статей, то теперь, видя, что таковых не набирается, он даже отговаривает одного из авторов от написания подобной работы:
«Глубокоуважаемый Борис Владимирович!
К. А. Губастов написал мне, что Вы предполагаете дать для Сборника в память К. Леонтьева предисловие и закончить начатую кем-то (не помню его фамилию, а письма Константина Аркадиевича под рукой нет) статью. Как участник Сборника не могу не выразить Вам своей радости, что именно Вы взяли на себя труд написать это предисловие. Что же касается до той другой статьи, то, насколько помнится, она теоретического характера, кажется — по вопросу об исторических взглядах и учении Леонтьева. И вот разрешите высказаться по поводу именно такой статьи. Дело в том, что Сборник пока составился из статей исключительно биографического характера (даже у Розанова на первом плане личность, а не теории и взгляды Л<еонтье>ва)28. Не нарушится ли целостность книги, ее единство внесением лишь одной теоретической работы, безотносительно, кем бы она ни была написана. Такая статья может придать всему Сборнику характер незаконченного. В глазах читателей несведущих от книги получится впечатление, что, пожалуй, у Леонтьева если что и заслуживало внимания и представляется интересным, так это лишь его исторические взгляды.
А для читателя образованного не скрыть, что наш кружок не осилил представить Л<еонтье>ва во всей полноте. Еще не привязались бы к Сборнику критики (а многие, поверьте, будут искать дефекты «с пристрастием») именно из-за неполноты теоретических статей. У меня и является вопрос, не лучше ли Сборнику придать характер исключительно биографического. П. П. Перцов хотел и обещал (твердо обещал) прислать статью тоже об исторических учениях Л<еонтье>ва, но когда узнал, что из теоретических статей в Сборнике будет лишь его одна, отказался от этого (мы виделись с ним лично).
Пишу все это на тот случай, если мне не изменяет память и если та статья, которая не закончена (не Ковалевым ли, кажется — такая фамилия), —действительно теоретического характера.
При этом письме прилагаю Вам выписку из одной статьи К. Леонтьева, именно из напечатанной в “Гражданине” за 1887 год: “Невольное пробуждение старых мыслей и чувств”. Может быть, она Вам пригодится для предисловия.
Я набрал материалу для библиографической статьи в Сборник, буду ее писать в Ельце (Орлов<ской> губ.). Кстати и тамошний мой адрес: Елец, д. О.Протоиерея Павла Ивановича Покровского.
Остаюсь с совершенным к Вам уважением преданный Вам А. Коноплянцев»29.
В те же годы прот. И. Фудель предпринимает подвижнический труд по изданию Собрания сочинений Леонтьева. Помогает ему М. В. Леонтьева30. 6 января 1910 г. она посылает о. Иосифу рукописи Леонтьева с краткой характеристикой (среди них —продолжение «Египетского голубя», «Подруги», «От осени до осени» и др.). Мария Владимировна предлагает свою помощь по переписыванию рукописей, одновременно осуществляя и отбор их. 16 января 1910 г. она сообщает, например, о том, что собирается переписывать избранные письма Леонтьева к матери из Крыма. В переписке обсуждаются и некоторые текстологические вопросы.
Зимой 1912 г. о. Иосиф издал в виде брошюры под названием «О Владимире Соловьеве и об эстетике жизни» 2 больших письма к нему Леонтьева. Сохранился интересный эпистолярный отклик на эту брошюру — письмо законоучителя московского Екатерининского института прот. И. Арсеньева31. Отец протоиерей подчеркивал, что ему нравится леонтьевская «эстетика жизни» и замечал: «Ужасно я жалею, что никогда не пришлось мне лично встретиться и познакомиться с К<онстантином> Н<иколаевичем> (или, вернее, с о. Климентом), а также и с соименным ему о. Климентом (Зедергольмом).
Буду их обоих усердно поминать на проскомидии»32.
В мае 1912 г. вышли второй и третий тома Собрания сочинений, в июле — первый, к октябрю было издано уже четыре тома (основной корпус беллетристики, незавершенные произведения не были включены). Готовились тома публицистики, литературной критики и мемуаров. В том же году о. Иосиф собирал материалы для последних томов Собрания и написал всем известным ему оставшимся в живых друзьям и корреспондентам Леонтьева. Сохранилось много ответных писем к нему.
Прежде всего, укажем на продолжавшуюся переписку с М. В. Леонтьевой. Она сообщала подробности о письмах Леонтьева к Филиппову (17 февраля 1912 г.), об архивах Л. О. Раевской и Е. В. Самбикиной, Н. М. и О. В. Бобарыкиных, О. М. Кошевской и ее сестры Н. М. Полиэвктовой (урожд. Майковых) (9 марта 1912 г.), о письмах к драматургу Н. Я. Соловьеву (16 марта 1912 г.) и Н. М. Бобарыкину (17 октября 1913 г.).
Горячо откликнулся на письмо о. Иосифа К. А. Губастов, разрешив перепечатку
из «Русского обозрения» всех опубликованных там леонтьевских писем. В его письме от 28 января 1912 г. сообщались также ценные подробности о других близких Леонтьеву людях:
«Многоуважаемый Отец Иосиф,
Сейчас получил Ваше радостное письмо и тотчас же отвечаю. Издание всех сочинений К. Н. Л<еонтье>ва это такое же невероятное событие как приезд ревизора у Гоголя! <... >
Софья Петровна Хитрово умерла 22 сент<ября> 1910 г. После нее остались сын и дочь, живущие один в П<етер>бурге, а другая близь П<етер>бурга, в разоренном имении “Пустынька”. Оба они неуловимые и не способны даже порыться в бумагах и найти что-либо. Я им, тем не менее, напишу. <... >
Относительно писем Филиппову обратитесь к нашему другу во Леонтьеве А. М. Коноплянцеву. Для ускорения времени я сам это сделаю. Сергей Тертиевич33 тоже человек, с которым каши не сваришь. Он дал нам письма для печати, потом чего-то испугался, потребовал их обратно. Писем полностью действительно нельзя печатать. Из них нужно выкинуть всякие резкости, и я это уже сделал в 30-40 письмах. Их всех, кажется, 107. Коноплянцев снял с них копии и поэтому, если можно будет победить безотчетную трусость Филиппова (а это не легко!), — то копии очень пригодятся. <... > Не торопитесь и не гоните издание. <... >
У Г-жи Саломон34 писем не оказалось. Я обращался к покойному Сенатору Кристи35 относительно писем Л<еонтье>ва к его брату, но ответа не получил. <... > У Коноплянцева есть новый материал о консульской должности Л<еонтье>ва»36. Вместе с письмом от 2 марта 1912 г. Губастов посылает примечания к письмам Леонтьева (они сохранились в другом месте), вспоминает о Коноплянцеве и о его переговорах с С. Т. Филипповым «относительно писем к его отцу». «Письма Л<еонтье>ва к С. П. Хитрово крепко забыты в одном из ящиков, оставшихся после покойной», — сообщает он37. В письме от 12 июня 1912 г. Губастов благодарит за присылку 2-го тома Собрания сочинений и советует издать биографию К. Н. Леонтьева, потому что его часто смешивают с П. М. Леонтьевым38 (как известно, эта путаница продолжается и до наших дней, только если раньше упоминания К. Н. Леонтьева относились к соратнику М. Н. Каткова, то теперь все происходит «с точностью до наоборот»). 7 марта 1913 г. Губастов переслал о. Иосифу открытку И. П. Матченко (от 26 февраля 1913 г.)39. В письме от 17 июля 1914 г. Губастов сообщает, что Ю. С. Карцов разрешил перепечатать письма Леонтьева из Сборника, и советует,
40
как с ним связаться40.
Известная публицистка, «депутат от России», Ольга Алексеевна Новикова в письме от 29 февраля 1912 г. сообщала: «Дорогой Отец Протоиерей, с великой радостью отправила бы Вам письма дорогого Леонтьева; но я передала их частию в ред<акцию> “Русского Вестника” (под редакцией Мифодия Мифодиевича Каткова) и в Румянцовский Музей41. Сомневаюсь, чтоб что-либо из его писем осталось в
42
деревне» 42 .
Князь Константин Дмитриевич Гагарин в письме от 19 сентября 1912 г. сообщил, что с помощью жены разбирает письма Леонтьева, которого назвал «своим покойным учителем»43. Красным карандашом о. Иосиф отчеркнул следующий фрагмент письма: «.. .резкие, иногда, отзывы о людях, встречающиеся в письмах, далеко не
соответствуют его изустным суждениям, поражавшим меня их необыкновенной объ-
ективностию, даже по отношению к врагам. Беллетрист и мыслитель всегда брал
44
верх над личными чувствами и страстями»44.
Согласием ответил на просьбу о перепечатке писем и Розанов (его письмо датируется по почтовому штемпелю 7 февраля 1912 г.)45.
Варвара Осиповна Соловьева в письме, датируемом по почтовому штемпелю 12 сентября 1912 г., разрешила пользоваться письмами Леонтьева к ее мужу Н. Я. Соловьеву (на конверте, сохранившемся в Государственном литературном музее, написано, что часть писем самого Н. Соловьева ей вернули).
Трогательно письмо оптинского монаха, друга Т. И. Филиппова, о. Эраста Вы-тропского:
«Простите за все. Не смог даже титул Ваш изобразить; старость одолевает: наступил уже 87-й год. Пока жив, спешу ответить на Ваше письмо от 24-го октября. <...> 2, Насчет моей скромности не затрудняйтесь. Как Вам вздумается, так и сделайте, — относительно писем К. Н. Леонтьева к Т. И. Филиппову. — Скромность мною потеряна, и я приведен в бесстыдство. Переписка моя с Филипповым напечатана в 1903 г., по распоряжению Совета общества ревнителей русского исторического просвещения, в память Императора Александра III с примечаниями С. Т. Филиппова.
3, Письмо К<онстантина> Н<иколаевича> к о. Клименту Зедергольму при сем возвращается. Противу напечатания его о. Архимандрит Ксенофонт46 препятствий не имеет. <... >
Р. S. К Князю В. Мещерскому были письма К<онстантина> Н<иколаевича>»47.
Посильную помощь оказывали о. Иосифу и люди другого поколения, например пушкинист Николай Осипович Лернер. В приписке к письму от 15 мая 1912 г. он сообщает «для... редакторского сведения», что у него есть «экземпляр статей “Анализ, стиль и веяние” с собственноручными авторскими поправками.. . »48. 20 мая он уже отвечает на вопрос об архиве И. Л. Щеглова, переданном в Пушкинский Дом: «Письма Л<еонтье>ва есть, конечно, у кн. В. П. Мещерского (СПб), П. И. Бартенева (М<осква>. “Рус<ский> Архив”), у И.И.Колышко (“Серенького”), также в Имп<ераторской> Публ<ичной> Библиотеке (несколько писем к А. А. Краевскому; если хотите, я их при случае спишу и пришлю Вам копии). Спросите также у наследников Фета. <... > у бывшего русс<кого> посланника в Афинах Ю. Н. Щербачева (он мне говорил) хранится несколько писем. Ну, об архиве мин<истерства> иностр<анных> дел, думаю, напоминать Вам не надо»49.
27 мая 1912 г. Лернер повторяет свое обещание переписать письма Краевского (вскоре и исполненное), а 27 декабря 1914 г. посылает копию письма Леонтьева к Н. А. Любимову.
Собрав обширный материал, о. Иосиф консультировался с самыми разными людьми. Сохранилось, например, письмо к нему В. А. Бородаевского от 4 апреля
1912 г. (год установлен по содержанию):
«Глубокоуважаемый Отец Иосиф Иванович,
С благодарностью возвращаю Вам одновременно тетрадь писем К. Н. Леонтьева. Согласно Вашей просьбе, я сделал пометки на страницах тех писем, которые казались мне более ценными для печати. <... >
Буду ждать с нетерпением новых материалов, которыми Вы любезно захотите
50
со мной поделиться»50.
Еще один сюжет — эпистолярные отклики на Собрание сочинений и предложение помощи в пропаганде этого издания, а значит — идейного наследия Леонтьева. Так, Коноплянцев советовал посылать выходящие тома критику и поэту Б. А. Садовскому и не пренебрегать личными связями некоторых поклонников Леонтьева в «либеральных изданиях». Возможно, здесь подразумевался Н. О. Лернер, — сотрудник не только «Исторического вестника»51, но и «Речи»52, «Вестника Европы» и других далеких от интереса к Леонтьеву изданий.
Письма Лернера к о. И. Фуделю, которые мы уже процитировали выше, представляют собой уникальный пример «сочувствия и содействия»53. Он отыскал о. Иосифа сам, в письме от 15 мая 1912 г. отрекомендовался как «один из участников Леонтьев-ского кружка», просил прощения за «бесцеремонность этого обращения» и предлагал всевозможную помощь: и сведения об автографах, и экземпляр из собственного собрания («Анализ, стиль и веяние» с авторской правкой), и возможность написания рецензий на собрание. И все было исполнено. Например, оттиск «Анализа... » был послан уже через 5 дней после первого письма и получения от Фуделя ответа (другое дело, что Фудель не сумел воспользоваться предоставленной ему возможностью, и правка не была включена в его издание).
Вот несколько фрагментов из писем Лернера:
«А. М. Коноплянцев говорил мне, что Вы после некоторых колебаний решили включить “Ай-Бурун” в собрание54. И хорошо делаете. Эта “страстная, языческая” повесть не только лучшее художественное произведение Л<еонтье>ва, но полна высокого нравственного смысла. Л<еонтье>в осудил ее с точки зрения оптинского монаха55, но издателю, конечно, приходится судить о ней иначе. Можно сомневаться, стал ли бы Л<еонтье>в, сидя в Оптиной, вообще издавать свои художеств<енные> работы, а вот Вы издаете, и дай Бог, чтобы публика читала, — тем более, что Л<еонтьев>-художник и Л<еонтьев>-мыслитель тесно связаны органически»56.
«Когда выйдут первые тома Вашего издания, я напишу статью о Л<еонтье>ве-художнике (не говоря уже о рецензии). Но где ее напечатать? В одном из читаемых “толстых” журналов — дело мудреное (за исключением “Русс<кой> Мысли”, которая мне недоступна, т<ак> к<ак> я в ссоре с мстительным и злым Брюсовым)57. С “В<естником> Евр<опы>” я в ладу, но вот Вам иллюстрация отношения этих людей к Л<еонтье>ву. Овсянико-Куликовский58, с кот<оры>м я довольно близок, один из руководителей “В<естника> Евр<опы>”, сказал мне, когда я ему посоветовал читать Л<еонтье>ва: “никогда не стану читать этого сумасшедшего реакционера, его надо просто забыть”. Начитаннейший Венгеров59 сказал: “для меня Л<еонтьев> — terra incognita”, но желания съездить в эту таинственную страну не выразил. И т. д., и т. д., и т. д. Много еще мог бы я рассказать таких примеров. Жжется Л<еонтьев>, и его боятся трогать. Сделаю я вот что. Статью о Л<еонтьеве> общую, в виде рецензии, напишу для “Речи”, а о художнике-Л<еонтье>ве — для “Нивы”; последняя м<ожет> б<ыть> полезна для распространения его сочинений»60.
«Да, трагична судьба Л<еонтье>ва! — продолжал Лернер. — Как хотелось ему иметь не то что читателя-друга (где уж тут!), а просто читателя. Не тщеславие, не самолюбие, не голос неудачника слышатся в его жалобах на замалчиванье, а страстная любовь к человеку. Он влагал персты в язвы России, но уже пораженная гангреной страна ничего не почувствовала. И тогда было поздно, а теперь еще поздней! Дело Л<еонтье>ва, как дело Чаадаева, давно проиграно. В русской историософии
его пророческий образ остается дивным воспоминанием, только воспоминанием, но действенная сила угасла. О нем еще вздохнут, иные и заплачут, но никто за ним не пойдет: уже некуда. <... >
Горестна не его личная судьба. Всю жизнь тосковать о трубадурах и рыцарях, о спутниках Ал<ексан>дра Великого — и прозябать в московс<ком> цензурном комитете; петь редкостный гимн жизни — на столбцах поганой чиновничьей газетки61; мечтать о “бесконечных правах человеческого духа” — и насильно смирять себя молитвами и поклонами; бескорыстие и жар души62 слагать к ногам продажного проходимца и интригана Каткова... Несчастный и милый, в самых ошибках своих милый Леонтьев!
Вы говорите, что русс<кое> общество теряет от того, что не знает Л<еонтье>ва. Терять ему уже нечего. Делайте свое дело ни на что не надеясь<. .. >
А мы, маленькие романтики, вместе с великим романтиком вздохнем о том, что могло быть, но чему глупость и злоба не дали быть. Л<еонтье>в, как Пушкин, был великий сын великого народа. Судьба зло подшутила над гениальным человеком, послав его в убогую, провинциальную, гнилую, слепо-подражательную и безмерно претенциозную культуру. О, как это должно быть тяжело — быть русским!»63
Еще через неделю Лернер пишет:
«Завидую Вам, что Вы знали Л<еонтье>ва. Видеть великого человека, быть в общении с ним, значит приближаться к Богу. Великий человек сам по себе прекраснее искусства, прекраснее самой природы. А Л<еонтье>ву я лично обязан многими волнениями и радостями.
Вы думаете, что Россия — сфинкс. Может быть — только без загадки, т<ак> что и разгадывать нечего. <... > Она уж сейчас гниет и смердит и едва ли сумеет умереть с честью. Кто найдет в себе силы душевные, тот спасется лично (вот тут и Леонтьев поможет), а целому — погибать. Все, что приходится видеть, слышать, читать, наблюдать, убеждает в этом. Оптимистом можно быть у нас только ничего не чувствующему, слепо надеющемуся на авось, это верховное божество русского Олимпа. Перечитывая Л<еонтье>ва, я вижу, что многие его пророчества уже оправдались; а ведь всего двенадцать лет, как он ушел. Диагноз он поставил верно, и констатированный им процесс в полном ходу. Бедный Леонтьев! Помните, как хотелось ему ошибаться ?»64
Уже посмертно пополнялся леонтьевский «список верующих». Помощником М. В. Леонтьевой стал, например, Григорий Васильевич Постников — множество его помет и записей встречается в документах леонтьевского фонда в ГЛМ. Ряд их заслуживает специального изучения. Наиболее же ценное приобретение в этом новом «списке верующих» —Сергей Николаевич Дурылин (1886-1954). Он открыл для себя Леонтьева в 1910-е годы. Вот фрагмент из письма его к о. Иосифу (Пасха 1915 г., письмо без даты):
«Только что прочел я письма Леонтьева к Александрову (в отд<ельном> изд<ании>) и опять пережил то, что постоянно переживаю около Леонтьева: какой-то восторг ясности, суровой ясности, уясняющей и меня самого, и все, что вне меня,
и, главное, подводящей вплотную к вопросу: да чЄм же в самом деле мы обязаны православию, что же оно для нас? По Леонтьеву лечу себя, узнаю себя, вижу, что мне нужно, — и все нужное от монастыря, от Церкви, от “Христос Воскресе!” — и ни от чего больше. Хочется мне Вас долго не расспрашивать, а — по-древнерусскому: пытать о Леонтьеве от Вас: — и боюсь: не будет ли это Вам тяжело? Все ценю в нем — но больше всего, это его вечное понуждение себя о Христе.
Христианином стать нельзя, им надо родиться: так многие говорят, но что это вздор — убеждаешься на Л<еонтье>ве: именно стать он стал, именно он захотел — и стал. В этом все. А этого-то и не понимают»65.
Через о. Иосифа Дурылин познакомился сначала заочно с М. В. Леонтьевой, начал переписываться, а уже позднее, в 1925 г. побывал у нее в Орле вместе с Борисом Холчевым.
О. Сергию Дурылину (он стал священником в 1920 г.) М. В. Леонтьева передала права на издание сочинений Леонтьева. Еще до этого (или параллельно?) Дуры-лин начал переговоры с Госиздатом об издании «Московского сборника» (в названии подчеркивалось — используем заглавие одной из статей Фуделя — «преемство от отцов», преемство от «Московских сборников» старших славянофилов). Первый том «Московского сборника» он намеревался посвятить Леонтьеву. Книга должна была стать продолжением фуделевского собрания, в котором предполагались тома, отведенные переписке. В нее Дурылин хотел включить письма к Фуделю и Н. Я. Соловьеву. Первоначально же предполагались «Автобиография. Письма. Воспоминания. Портреты». Сохранился рукописный макет обложки этой книги66.
Роль Дурылина в хранении и освоении наследия Леонтьева заслуживает отдельного подробного рассмотрения.
Издание «полного Леонтьева» стало возможным лишь в наше время67. Может быть, когда-нибудь и предпринимаемое в Пушкинском Доме издание (к сожалению, не сопровождаемое волной горячего «сочувствия и содействия», подобной той, что поддерживала о. И. Фуделя) станет предметом для изучения «позднего историка», а значит, будет встроено в тот контекст, о котором рассказано в этой статье.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Начало этой печальной повести положено самим К. Н. Леонтьевым в его записках «Моя литературная судьба» (1875).
2 Год рождения уточняем по письмам самой М. В. Леонтьевой. 2007 год, как видим, ознаменован ее двойным юбилеем: 160 лет со дня рождения и 80 лет со дня кончины.
3 Дурылин С.Н. В своем углу. М., 2006. С. 460-461. Ср. его же запись 1926 г.: «Меня пожалела судьба: я застал на кончике Василия Васильевича [Розанова] и видел Марью Владимировну [Леонтьеву]. А то, что я видел Льва Толстого, это не так уж важно... » (Там же. С. 350).
4 Мы не имеем возможности уделить в этой статье внимание биографическим подробностям, объясняющим данное обстоятельство.
5 РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 88. Л. 2.
6 РГАЛИ. Ф. 2. Оп. 1. Ед. хр. 771. Л.8.
7 Там же. Л. 4-5 об.
8 Там же. Л. 14 об.
9 Николай Михайлович Бобарыкин — друг Леонтьева и его душеприказчик, калужский помещик, бывший московский нотариус; издатель журнала «Русское обозрение».
10 Выдержки из этих записей активно цитируются в магистерской диссертации свящ. Константина Марковича Агеева (1868-1921) «Христианство и его отношение к благоустро-ению земной жизни: Опыт раскрытого К. Н. Леонтьевым понимания христианства» (Киев, 1909). В настоящее время все эти материалы хранятся в одном из московских частных собраний.
11 Константин Аркадиевич Губастов (1848-1919), дипломат, публицист, мемуарист.
12 Леонтьев К. Н. О романах гр. Л. Н. Толстого. М., 1911.
13 Александров А. А. I. Памяти К. Н. Леонтьева. II. Письма К. Н. Леонтьева к Анатолию Александрову. Сергиев Посад, 1915.
14 РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 96. Л. 4 об.-5.
15 Новое слово. 1910. №7. С. 24-26.
16 «Если кажется, то надо узнать наверное.» (Примеч. М. В. Леонтьевой.)
17 «Некому за это взяться; все заняты.» (Примеч. М. В. Леонтьевой.)
18 «Я не считаю особенно важным издание полное.» (Примеч. М. В. Леонтьевой.)
19 «Где эти лица?» (Примеч. М. В. Леонтьевой.)
«Вот этот вопрос самый важный — и его надо <... > выяснить <...>» (Примеч. М. В. Леонтьевой.)
21 РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 121. Л. 1-2 об.
22
По поводу этого пункта в письме далее приведена резолюция кружка: «несвоевременно и крайне убыточно».
23 РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 121. Л. 3-3 об. — (Копия М. В. Леонтьевой.)
24 ИРЛИ. Р. III. Оп. 2. Ед. хр. 1308-1311. Л. 4-4 об.
25 Здесь и далее подчеркнуто П. П. Перцовым, авторские подчеркивания переданы курсивом.
26 Лев Михайлович Лопатин (1855-1920), философ.
27 ИРЛИ. Р. III. Оп. 2. Ед. хр. 1308-1311. Л. 5-6 об.
28 В. В. Розанов написал для сборника статью «Неузнанный феномен».
29 ГАРФ. Ф. 588. Оп. 2. Ед. хр. 60; См.: (Никольский Б. В.) Предисловие // Памяти К. Н. Леонтьева: Литературный сборник. СПб., 1911. С. Ш-УШ. — Кроме того, в сборник вошла статья Б. В. Никольского «К характеристике К. Н. Леонтьева» (Там же. С. 365-381).
30 Ее письма к о. Иосифу (1909-1916) см.: РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 102.
31 РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 89. Письмо от 2 марта 1912 г.
32 Там же. Л. 5 об.
33 Сын Т. И. Филиппова. Подробности о переговорах с ним см.: «Брат от брата помогаем... »: (Из неизданной переписки К. Н. Леонтьева и Т. И. Филиппова) (Подгот. текста, вводная ст. и коммент. О. Л. Фетисенко) // Нестор. 2000. №1. С. 167-168.
34 Евгения Владимировна Саломон — вдова публициста, директора Александровского лицея А. П. Саломона.
35 Григорий Иванович Крист.
36 РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 93. Л. 1-2 об.
37 Там же. Л. 4 об. — Вскоре, как известно, усадьба Пустынька сгорела, и весь архив С. П. Хитрово погиб.
38 Там же. Л. 6-6 об.
39 Там же. Л. 7-8 об. — Иван Павлович Матченко — муж племянницы Н. Н. Страхова и хранитель его архива.
40 Там же. Л. 9.
41 Там они и сохранились; их и сейчас можно увидеть в отделе рукописей РГБ.
42 РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 105. Л. 1.
43 Там же. Ед. хр. 92. Л. 2.
44 Там же. Л. 1 об.
45 См.: Розанов В. В. Сочинения. М., 1990. С. 518; Автограф: РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 106.
46 Архимандрит Ксенофонт (1847-1914), настоятель Оптиной пустыни с 1899 г.
47 РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 91. Л. 1-2. — Письма Леонтьева к кн. В. П. Мещерскому не обнаружены.
48 Там же. Ед. хр. 99. Л. 2. — Этот экземпляр был передан Н. О. Лернером в Пушкинский Дом, а в годы централизации архивных собраний оказался в Москве, в Государствен-
ном музее Л. Н. Толстого на Пречистенке.
49 Там же. Л. 3 об.
50 ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 330.
51 Здесь он поместил в 1911 г. рецензию на изданную А. А. Александровым книгу Леонтьева о Толстом, а в 1912 г. —на сборник «Памяти К. Н. Леонтьева».
52 27 июня 1911 г. здесь опубликована еще одна рецензия Лернера на то же издание.
53 Леонтьевское выражение, давшее название одной из его статей из цикла «Записки отшельника» (1887).
54 Речь идет о повести «Исповедь мужа», впервые опубликованной под названием «Ай-бурун» в «Отечественных записках» (1867).
55 Леонтьев завещал не переиздавать эту повесть, поскольку был недоволен и ее «страстностью», и финалом, который хотел переделать.
56 РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 99. Л. 2. Письмо от 15 мая 1912 г.
57 В. Я. Брюсов заведовал критическим отделом «Русской мысли», с Лернером он полемизировал как пушкинист.
58 Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский (1853-1920), лингвист, литературовед, историк общественной мысли.
Семен Афанасьевич Венгеров (1855-1920), историк литературы, библиограф.
60 Обещание выполнено Лернером далеко не в полной мере, но, конечно, не по его вине.
Появилась лишь его рецензия на 2-й и 3-й тома Собрания сочинений Леонтьева (Новая
жизнь. 1912. №6. С. 267-268).
61 Не ясно, идет ли речь о «Гражданине» или, скажем, о «Варшавском дневнике», где в 1880 г. в течение полугода Леонтьев был помощником редактора и ведущим публицистом.
Возможно, цитата из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Благодарность»: «За жар души, растраченный в пустыне».
63 РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 99. Л. 3 об.-6.
64 Там же. Л. 7-8. — В конце письма — аллюзия на слова из заключения книги Леонтьева
«Византизм и Славянство»: «Дай Бог мне ошибиться» (Леонтьев К. Н. Полное собрание сочинений и писем: В 12 т. СПб., 2005. Т. 7. Кн. 1. С. 438).
65 РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 95. Л. 1, 2.
66 РГАЛИ. Ф. 290. Ед. хр. 240. Л. 11.
67 Леонтьев К. Н. Полное собрание сочинений и писем / Подгот. текста и коммент. В. А. Котельникова и О. Л. Фетисенко. СПб., 2000 — издание продолжается. К настоящему времени вышло семь томов, 6-й и 7-й — в двух книгах.
