CC BY
64
написав об «утрате реальности» в современную эпоху. «Знаки» не обмениваются больше на «означаемое», они замкнуты сами на себя. Самоподдержание социальной системы продолжается как симуляция, скрывающая отсутствие «глубинной реальности». В свете концепции кардинального изменения в «способе означивания» логичен вывод Ж. Бодрийара о том, что симуляция модернистски понимаемой социальности стала тотальной практикой в постмодернистскую эпоху. Симулируется и реальность власти истеблишмента, и реальность подчинения масс. Симуляция реальности социальных институтов — симптом и фактор развеществления обществ [3, с. 39].
Проследим процессы виртуализации на примере института собственности. В отдельных структурных компонентах собственности мы наблюдаем уменьшение вещественного характера как самой собственности, так и отношений собственности, их разве-ществление. Это проявляется, во-первых, в появлении размытых форм собственности, т. е. таких форм, которым присуща определенная нечеткость, когда происходит рассредоточение прав владения, прав пользования и прав распоряжения имуществом. Следовательно, размытые формы собственности — это такие формы, в которых сочетание ее основных элементов отличается от классической схемы (собственник — это тот, кто владеет, управляет и использует полученную прибыль). Например, при единоличном предпринимательстве владельцы недвижимости и финансовых капиталов сами непосредственно управляют этими активами и их контролируют. Сегодня наблюдаются случаи, когда государство передает частным фирмам права на управление предприятием, остающимся в собственности государства. Это дробление прав собственности в западной экономической литературе обозначается как «приватизация управления». В крупных корпорациях, акции которых широко распылены среди сотен тысяч владельцев, появляется значительное расхождение между функциями собственности и контроля. Происходит своеобразная диффузия собственности. Отдельные личности владеют небольшой частью акционерного капитала, а эффективно контролируют собственность предприятия профессиональные менеджеры, которые формально собственниками не являются. Теоретически акционеры контролируют предприятие через наблюдательный совет или совет директоров, который контролирует деятельность менеджеров в роли агентов акционеров. Но на практике многочисленные собственники акций не в состоянии контролировать менеджеров и не могут организовать эффективный противовес их деятельности. Владельцы предприятия обладают правом собственности, но не распоряжаются ею, в то время как менеджеры или наблюдательный совет (совет директоров) осуществляют распоряжение собственностью, хотя они могут и не иметь права собственности на нее. Происходит размывание связи между капиталом-собственностью и капиталом-функцией. В связи с этим все более актуальной становится проблема: как могут те, кто обладает правом владения собственностью, эффективно распоряжаться ею?
Следует отметить, что помимо вещественной существует и невещественная собственность, что в полной мере реализуется на уровне нации. Каждый народ владеет не только материальными ресурсами, но и духовным капиталом. Следовательно, художественные произведения, интеллектуальные достижения принадлежат, с одной стороны, принципам авторского права, а с другой стороны, многие национальные достижения являются как бы коллективной собственностью народа, показателем уровня его развития.
Хотелось бы отметить взаимопроникновение и существование различных форм собственности в пределах одного объекта. Одни и те же средства производства могут быть одновременно объектами разных форм собственности. Но все сказанное не означает, что крупный капитал как бы распыляется и по-социалистически делится между всеми. Здесь, на наш взгляд, можно согласиться с Л.А. Мясниковой [8, с. 12-13].
Второй аспект виртуализации собственности имеет отношение к интеллектуальной собственности. В условиях современной электронной сетевой структуры трудно выделить автора и, тем самым, хозяина интеллектуального продукта. Интеллектуальной собственности присуща определенная размытость. Результаты творческой деятельности, которые объединяются в общем понятии «интеллектуальная собственность», занимают все большее место на современном рынке. Результат творческой деятельности, ее продукт, выраженный в объективной форме, именуется, в зависимости от его характера, — изобретением,
промышленным образцом, товарным знаком, произведением науки, литературы, искусства.
Показательно, что еще два века назад Г.В.Ф. Гегель предвидел превращение непосредственных продуктов мысли в товар. Он писал: «Духовные способности, науки, искусства, собственно религиозное (проповеди, обедни, молитвы, благословения освященными предметами), изображения и т.д. становятся предметами договора, приравниваются к признанным вещам по способу покупки, продажи и т. д.» [4, с. 102].
В применении к нашей теме это означает, что есть интеллектуальный продукт (одно из значений понятия «интеллектуальная собственность») и есть право владения, пользования и распоряжения им (второе значение понятия «интеллектуальная собственность»). В литературе неоднократно отмечалась неточность термина «интеллектуальная собственность». Ведь здесь как бы нет того, что традиционно является объектом права собственности, т. е. имущества. Владение, пользование и распоряжение — элементы права собственности — в данном случае не могут охарактеризовать права автора, изобретателя на результаты своей деятельности. Возникает вопрос, считать ли экономико-правовую модель имущественных прав приемлемой для категории «интеллектуальная собственность»? Сторонники отрицательного ответа исходят из того, что право на объекты творческой деятельности не может быть описано точно триадой правомочий, составляющих содержание имущественных прав собственности. Сторонники отрицательного ответа считают, что в отношении продуктов интеллектуальной деятельности неприменимо правомочие владения: нельзя физически обладать образами и идеями, а также не может быть прямо применено и правомочие пользования, важные особенности присущи и распоряжению интеллектуальной собственностью. Те исследователи, которые считают, что по отношению к интеллектуальному продукту можно использовать все вещные права, приводят множество примеров, когда права владения и распоряжения собственностью сохраняются за одним лицом, но право пользования передается другому лицу. При сохранении незыблемого права на интеллектуальную собственность возможна дезинтеграция, т. е. продажа этого права по частям. Например, при аренде сохраняется право владения, но за фиксированную плату предоставляется возможность использовать объект собственности в целях получения прибыли. Создатели программного обеспечения сохраняют право собственности на свои программы, но другие лица могут использовать программы на основе лицензионных соглашений.
Необходимо отметить, что Гражданским кодексом РФ признается исключительное право гражданина или юридического лица на результат интеллектуальной деятельности и дается следующее определение интеллектуальной собственности — «...это исключительное право гражданина или юридического лица на результаты интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации юридического лица, продукции, выполненных работ или услуг» [1, с. 87].
Можно сделать вывод о том, что интеллектуальная собственность — это отношения между субъектами деятельности (которые могут выступать в виде пользователей) по поводу использования объектов интеллектуального труда, находящихся во владении и распоряжении ее собственников. При этом, если право владения, на наш взгляд, должно быть полным (абсолютным), то право распоряжения может быть делегировано собственником другому (физическому или юридическому) лицу.
Важной формой интеллектуальной собственности становится собственность, которую условно можно назвать рефлексивной, — речь идет о личной интеллектуально-информационной собственности, носителем и владельцем которой является сам человек, его личность. Иначе говоря, в современных условиях полученные отдельным субъектом знания и навыки, дающие возможность использовать информационные потоки в телекоммуникационных системах, превращаются в бесценный капитал, позволяющий преуспеть во многих областях жизни. Сам этот капитал носит отнюдь не вещественный характер.
На наш взгляд, можно согласиться с И.А. Латыповым, рассматривающим собственность на информацию как вид отношений невещественной собственности, характеризующий уникальную форму объективного различения социальным субъектом определенных свойств некоторых явлений или процессов.
Как справедливо считает И.А. Латыпов, последовательное рассмотрение вопроса об усвоении/присвоении информации
в современном обществе делает актуальным анализ таких вопросов, как: кто формирует представление о собственности на информацию и устанавливает его пределы; какие субъекты взаимодействуют в этом процессе; может ли информация быть собственной; возможна ли собственность на информацию?
Ранее собственность на информацию не рассматривалась как самостоятельный вид собственности, поскольку она или включалась в интеллектуальную собственность, или рассматривалась на основе поверхностной аналогии с расширенным пониманием отношений собственности на материальные блага. В этой связи актуальность анализа собственности на информацию обусловлена тем, что ее формирование и развитие в общественных интересах может снизить уровень информационной бедности и улучшить качественные характеристики человеческой деятельности на основе использования сетевых синергети-ческих эффектов самоорганизации процесса информационной революции. При этом ставшее общепринятым (и даже обыденным) понятие интеллектуальной собственности стало выражать не столько права интеллектуалов на их собственные творческие разработки, сколько права субъектов, вкладывающих деньги в эти разработки, а институт авторского права защищает не столько авторов, сколько издателей, что порождает необходимость постановки проблемы собственности на информацию.
Без всякого сомнения, права субъектов, вкладывающих деньги в творческие разработки, права издателей и легитимных распространителей важны (без них результаты творческой деятельности не нашли бы потребителей, ценящих подобные разработки). Для защиты этих прав и необходимы общепризнанные понятия интеллектуальной собственности и авторского права. Расширение же содержания этих терминов для рассмотрения именно собственности авторов (интеллектуалов) на их творческие результаты работы с усвоенной информацией связано с введением в оборот понятия собственности на информацию [6, с. 3].
И далее И.А. Латыпов отмечает, что «собственность на информацию (например, на персональные данные) необходима для формирования и развития свободно мыслящей личности в сетевом обществе. В современных условиях развития информационного общества становится востребованным рассмотрение собственности на информацию как родового понятия по сравнению с интеллектуальной собственностью... выделяется другой вид собственности на информацию, не защищенный юридически ни по форме, ни по содержанию, являющийся вторым членом ее дихотомического деления, наряду с интеллектуальной собственностью. Эта юридически не защищенная собственность на информацию с точки зрения права пока не существует теоретически, но практически используется все чаще и чаще в общественных отношениях по поводу покупки и продажи информации» [6, с. 4].
Постиндустриальные реалии современного глобализирующегося общества заставили пересмотреть классические взгляды на собственность, в том числе и на природу интеллектуальной собственности. Превращение знания и информации в ведущий экономический ресурс, последовательная интеллектуализация труда и капитала, ведущая роль информационных технологий, — все эти процессы в совокупности радикально изменили взгляды ученых на сущность института собственности. Знание как объект собственности, — в отличие от вещества, материи, — легко ко-
пируемо, многократно воспроизводимо, и практически не несет на себе «метки», «клейма» самого собственника. В этой связи, с учетом всех тенденций современной постиндустриальной эпохи, возникает потребность в пересмотре, ревизии институциональных характеристик отношений собственности [9, с. 3-4].
Наиболее точными эквивалентами понятия «интеллектуальная собственность», по мнению А.М. Орехова, являются термины: «собственность на знание», «собственность на знание и информацию», «интеллектуальный капитал». Он понимает под интеллектуальной собственностью «собственность на любое знание и информацию, на любую идею, на любое идеальное (интеллектуальное, духовное) имущество» [9, с. 16].
А.М. Орехов ввел в научный оборот термин «оверстрат», под которым понимается «большая (массовая) группа людей, объединяющая в своих рядах схожие по характеру труда и типу собственности профессиональные страты; это есть также большая группа людей, накапливающая тот или иной фундаментальный тип собственности» [9, с. 18]. В этой связи он выделяет три оверстрата: 1) оверстрат интеллектуальных собственников (интеллектуалов); 2) оверстрат собственников на управление (управленцев); 3) оверстрат вещественных собственников. К оверстрату интеллектуалов он относит ученых, преподавателей, библиотекарей, художников, адвокатов и т. п., к оверстрату управленцев — менеджеров, чиновников и т. п., к оверстрату вещественных собственников — низкоквалифицированных рабочих, охранников, спортсменов, предпринимателей, банкиров, торговцев и т. п. [9, с. 44-45].
Основным средством производства оверстрата интеллектуальных собственников (интеллектуалов) является интеллектуальная собственность, а основным видом труда выступает интеллектуальный труд. Результатом деятельности этого оверстрата является «интеллектуальный капитал», который может проявлять себя как в непосредственно интеллектуальной форме (знание и информация), так и в символической, финансовой форме (статус или деньги, полученные в обмен на знание и информацию). При этом «степень свободы» — это возможность для индивида накапливать какой-либо определенный фундаментальный тип собственности, а также тесно связанная с этим возможность вертикальной мобильности [9, с. 17].
Современная собственность — не набор каких-то форм собственности, не их типологический ряд, не некоторое их соотношение, а сложнейший собственнический мир. Многообразие, сложность, переплетение, рассредоточение, взаимозависимость, сама мировость собственности, свойственных ей отношений и механизмов, как считает Ю.М. Осипов, не должны заслонять собой самого феномена собственности, подвергать сомнению его существование. Собственность никуда не исчезла, она продолжает определять устройство человеческого общества, его хозяйственной деятельности. Именно собственность задает тон хозяйственной жизни [10, с. 117].
В заключении отметим, что рефлексивная модернизация, характерная для начала III тысячелетия, усиливает роль ментального фактора во всех сферах жизни общества, сокращает значение вещественности в социальных отношениях, вносит момент виртуализации в отдельные социальные институты; анализ любого феномена бытия социума (в нашем случае, феномена собственности) должен учитывать символьно-знаковый фактор.
Литература
1. Гражданский кодекс Российской Федерации. М.: ИНФРА-М, 1996.
2. Бердяев Н.А. Философия неравенства: Письма к недругам по социальной философии // Русская философия собственности (XVII - XX вв.) / Авт.-сост. К. Исупов, И. Савкин. СПб.: Ганза, 1993.
3. Бодрийар Ж. Симулякры и симуляция // Философия эпохи постмодернизма. — Минск: Красико-принт, 1996.
4. Гегель Г.В.Ф. Философия права. — М.: Мысль, 1990.
5. Лавров П.Л. Очерки вопросов практической философии // Философия и социология: Избранные произведения. В 2 т. — М.: Мысль, 1965. Т.1.
6. Латыпов И.А. Собственность на информацию как социально-философская проблема: Автореф. дис. ... д-ра филос. наук. Екатеринбург, 2009.
7. Лосев А.Ф. Из ранних произведений. М.: Правда, 1990.
8. Мясникова Л.А. Экономика постмодерна и отношения собственности // Вопросы философии. — 2002. — № 7.
9. Орехов А.М. Интеллектуальная собственность (опыт социально-философского исследования): Автореф. дис. ... д-ра филос. Наук. — М., 2009.
10. Осипов Ю.М. Постижение России. — М.: Экономистъ, 2005.
11. Соловьев В.С. Оправдание добра // Сочинения. — М.: Мысль, 1988. Т.1.
12. Тоффлер Э. Футурошок. — СПб.: Лань, 1997.
13. Флоренский П.А. Имена. — М.: ЭКСМО-Пресс, 1998.
14. Франк С.Л. Духовные основы общества. — М.: Республика, 1992.
ПРИОРИТЕТНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ОБщЕСТВЕННОгО
развития: от взаимных отношений властных, предпринимательских и общественных СТРУКТУР К институциональным формам взаимодействия
Ю.В. Кузнецов,
заведующий кафедрой управления и планирования социально-экономических процессов
Санкт-Петербургского государственного университета, доктор экономических наук, профессор, заслуженный работник высшей школы РФ
А.В. Таймазов,
старший преподаватель кафедры социальных технологий Национального государственного университета физической культуры, спорта и здоровья (г Санкт-Петербург),
кандидат экономических наук
В статье показаны направления развития институциональных форм взаимодействия властных, предпринимательских и общественных структур при решении приоритетных проблем общественного развития в России. Дана характеристика основных принципов и форм взаимодействия. Показаны различия между понятиями взаимодействие, взаимосвязь и взаимоотношения ВПО структур. Рассмотрены перспективные сетевые формы институционального взаимодействия.
Ключевые слова: приоритетные проблемы общественного развития, принципы взаимодействия власти, бизнеса и общества, федеральные целевые программы, сетевые формы взаимодействия
УДК 338.24(075.8) ББК 65.290.2я73
Исследование актуальных проблем общественного развития убеждает, что взаимодействие населения, власти и бизнеса в нашей стране носит сложный и противоречивый характер. Административные и институциональные механизмы управления, которые применяются федеральными, региональными и муниципальными органами власти, малоэффективны. Они сформировались в условиях кардинальной ломки социалистических отношений, которые перевернули сложившиеся ранее формы и механизмы взаимодействия властных, предпринимательских и общественных структур (далее ВПО структур), сохранив при этом целый букет негативных проблем и противоречий и добавив новые. Это выражается в неразвитости социального диалога власти, предпринимательства и общественных институтов, непрозрачности контактов хозяйствующих субъектов с властью, слабой поддержке нормотворческих и управленческих инициатив населения, криминализации экономической сферы деятельности, проникновении коррупции на все уровни государственной власти и управления.
Анализ сложившейся институциональной среды взаимодействия рассматриваемых структур свидетельствует, что она не всегда обеспечивает выбор лучших вариантов развития территориальных экономических систем, и, порой, лишь укрепляет те институты, которые явно противоречат интересам общественного развития. Первое место здесь занимает институт коррупции, подменяющий партнерские отношения между властью и бизнесом механизмами обогащения отдельных их представителей. Для преодоления экономических диспропорций, социальной несправедливости и конфликтов, необходимы общие усилия государства, бизнеса и гражданского общества.
Современное общественное устройство стран с развитой социально ориентированной рыночной экономикой немыслимо без эффективного механизма взаимодействия ВПО структур на макро-, мезо- и микроуровне, что служит одной из важнейших качественных характеристик постиндустриального демократического общества. В литературе все чаще подчеркивается необходимость государственного регулирования экономических и социальных процессов, имеющих место в переходной экономике, формирования институциональных основ ее социальной ориентации. Нынешний экономический кризис убеждает, что государство должно стать сильным регулятором экономических отношений, формировать разумное законодательство, систему его правоприменения и эффективно управлять имуществом, обеспечивающим выполнение основных государственных функций и стабильное развитие общества1.
Властные и предпринимательские структуры обречены на постоянные взаимные связи и отношения в силу своего общественного положения, целей и функций, которые им объективно присущи. В этот процесс все активнее включается третья молчаливая сила — население, представительные структуры которого (общественные некоммерческие организации, ассоциации потребителей, социальные сети и т.д.) должны стать полноправными сторонами взаимодействия. Сегодняшние реалии показывают, что государственные органы не способны в полной мере адекватно формулировать цели и задачи общественного развития, совпадающие с непосредственными интересами населения.
Особенно это касается наиболее значимых и актуальных вопросов развития, успешное решение которых требует согласованных совместных усилий и ресурсов всех структур данного взаимодействия. Будем называть такие задачи приоритетными проблемами общественного развития. Они могут возникать во всех сферах жизнедеятельности общества: производственно-хозяйственной, духовной, социально-политической и публично-властной. В качестве примера таких проблем на федеральном уровне можно назвать модернизацию высшего образования в РФ, создание Инновационного центра «Сколко-во» (российского аналога «Кремниевой долины»), строительство объектов олимпийской инфраструктуры в Сочи к Олимпиаде-2014, а так же туристический проект последнего времени — создание в 2010 году компании «Курорты Северного Кавказа», которая на 98% принадлежит государству. Ее цель — развитие сети курортов в Адыгее, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Северной Осетии и Дагестане. Эта компания должна привлечь и освоить более полутриллиона бюджетных средств и денег частных инвесторов.
Приоритетные проблемы общественного развития могут формироваться и реализовываться также на уровнях субъекта Федерации, региональном, муниципальном, отличаясь масштабами задач и составом ВПО структур, перечнем необходимых ресурсов, временными характеристиками и т.д. Но они обладают общими свойствами, которые дают основание выделить их в особую группу проблем развития, для решения которых необходимо согласованные совместные действия власти, бизнеса и населения. Это ключевая их характеристика.
Имеет смысл провести более четкие различия между понятиями взаимодействие, взаимосвязь и взаимоотношения ВПО структур. Сейчас они используются как синонимы, затрудняя понимание более тонких аспектов рассматриваемой проблемы. В литературе сложилась расширительная трактовка взаимодейс-
6 1
твия властных и предпринимательских структур, согласно которой любые формы отношений и связей между ними считаются взаимодействием. Так, многие авторы, отождествляют механизм взаимодействия с конкретными формами производственных отношений, складывающихся между обществом в лице органов законодательной и исполнительной власти на всех уровнях (федеральном, региональном, муниципальном) и предпринимательством как основной движущей силой рыночного хозяйства в процессе функционирования и развития национальной экономики. Они последовательно раскрывают механизм взаимодействия ВПО структур как сложную совокупность принципов, методов, экономических и правовых форм, технологий, организационных структур, в рамках и посредством которых строятся отношения между публичной и хозяйственной властью в стране2. Типичной можно считать следующую формулировку: «Взаимодействие институтов государственной власти и бизнеса представляет собой систему общественных отношений между ними по поводу использования экономических ресурсов общества в своих специфических интересах и с целью максимизации дохода»3.
Нам представляется, что государственное регулирование предпринимательской деятельности, которое корректирует несовершенство рыночных отношений и распределения, являясь объективно необходимым механизмом воздействия на бизнес, неправомерно представлять как их взаимодействие. Точно также, негативные последствия рыночного механизма (монополизм, инфляция и др.) требуют вмешательства государства, которое осуществляется с целью поддержания экономической стабильности, макроэкономического равновесия, сглаживания циклических спадов и подъемов в развитии экономики. Тем самым, государство способствует рациональной хозяйственной деятельности всех предпринимателей, содействуя формированию конкурентной среды, устанавливая «правила игры» в социально ориентированной рыночной экономике, создавая необходимые условия для организации институтов рыночной инфраструктуры.
Можно ли все это рассматривать как особые формы взаимодействия властных и предпринимательских структур? Нам представляется, что те меры, которое предпринимают органы власти, принимая соответствующие законы и правовые акты, устанавливая правила экономической игры, относятся к формированию институциональной среды взаимных отношений или связей ВПО структур, но сами по себе не отвечают признакам взаимодействия. По мнению, Нобелевского лауреата 2009 года О. Уильямсона, институциональная среда представляет собой правила игры, определяющие контекст, в котором осуществляется экономическая деятельность4. Схожее мнение высказывает П. Кляйн, полагая, что институциональная среда формирует рамки, в которых действует человек или организации5.
Связь или отношения выражают определенное влияние (прямое или косвенное), которое оказывают друг на друга самостоятельно действующие субъекты этих отношений. Например, принятые институциональные правила непосредственно воздействуют на поведение предпринимателей, заставляя их учитывать установленные государством условия и ограничения при принятие собственных управленческих решений. С другой стороны, нарушение предпринимателями установленных правил игры заставляет властные органы (налоговые структуры) предпринимать определенные действия по их пресечению, но подобную взаимосвязь неправомочно рассматривать как их взаимодействие.
Какое соотношение между рассматриваемыми понятиями взаимодействие, взаимосвязь и взаимоотношения ВПО структур можно считать более корректным? Наиболее общим по своему содержанию является понятие взаимоотношение, которое включает в себя остальные как частные случаи. Иначе говоря, любая взаимосвязь или взаимодействие — это определенные отношения ВПО структур. Поэтому большинство работ, посвященных исследованию соответствующих проблем, правильнее было бы называть не взаимодействие, а взаимоотношения власти, бизнеса и общества, поскольку в них рассматриваются все типы отношений между данными структурами. Тогда как взаимодействие ВПО структур представляет собой их совместную и согласованную деятельность по достижению общих целей и задач, которые невозможно решить только усилиями одной из сторон. К таким целям и задачам относятся в первую очередь приоритетные проблемы общественного развития.
Близкое понимание экономического взаимодействия власти и бизнеса в регионе представлено в работе А. Майера, который рассматривает его как процесс взаимоотношений между государственными структурами и бизнесом для достижения общих экономических целей, решения актуальных социально-экономических задач, совместной реализации социально значимых проектов. Оно должно быть основано на принятии взаимных обязательств сторон, обеспечивать высокое качество производимых товаров и услуг, защиту окружающей среды, характеризоваться наличием социальных инвестиций и результативностью мероприятий, направленных на достижение социально значимых целей6.
Основными формами взаимодействия ВПО структур можно считать отношения, возникающие в рамках их совместной деятельности в производственно-хозяйственной, включая теневую сферу, и социально-политической сферах жизнедеятельности общества в следующих случаях:
• целевые государственные, региональные и муниципальные программы социального, экономического и научно-технического развития,
• смешанное частно-государственное предпринимательство и партнерство,
• государственная система контрактирования,
• разнообразные формы владения и пользования ресурсной базой, находящейся в государственной собственности (доверительное управление, аренда, концессия, траст),
• система социального партнерства,
• теневые (противоправные) формы, проявляющиеся в лоббировании и коррупционной составляющей во всех ее видах и формах7.
Каждая из выделенных форм взаимодействия ВПО структур должна отвечать как базисным принципам институционального взаимодействия, которые определяют общие правила игры, так и более тонким ситуационным правилам и нормам. Можно утверждать, что существующие институциональные механизмы реализации приоритетных проблем общественного развития нуждаются в серьезной доработке и модернизации как базисных принципов, так и ситуационных институциональных аспектов. Рассмотрим более детально сформулированный тезис на примере целевых государственных, региональных и муниципальных программ — ключевой формы для решения приоритетных проблем общественного развития.
К основополагающим принципам институционального взаимодействия ВПО структур, которые не зависят от его конкретных форм, авторы относят:
• обеспечение консенсуса экономических интересов взаимодействующих сторон;
легитимность субъектов взаимодействия;
• обоюдная морально-этическая, материальная, административная и гражданская ответственность сторон;
• наличие эффективно действующего обоюдного мотивац-нонного механизма взаимодействия;
• нацеленность на эффективное (наиболее рациональное) использование всей совокупности экономических ресурсов национальной экономики в целях ее устойчивого роста и социального прогресса всего общества;
• сбалансированность действия механизмов рыночного саморегулирования и государственного воздействия на функционирование и развитие экономических и социальных про-цессов8.
Насколько данные принципы воплощены в практические институциональные условия в рамках федеральных целевых программ? Федеральные целевые программы и Федеральная адресная инвестиционная программа являются в настоящее время основным, и по существу единственным отработанным и эффективно действующим инструментом программно-целевого планирования в Российской Федерации. Опыт экономически развитых стран, в которых отдельные социальные и экономические проблемы решаются посредством государственных программ, свидетельствует о перспективности программно-целевого метода и его преимуществах по сравнению со сметным финансированием при решении ряда долгосрочных социально-экономических задач. Этот метод позволяет также решать задачи, которые могут быть неподъемны или мало привлекательны для бизнеса. При всех положительных качествах частного капитала, он не во всех случаях в состоянии обеспечить
